Текст книги "Лорд и леди Шервуда. Том 3"

Раньше он и во сне не выпускал ее из объятий. Стоило Марианне пошевелиться, как его руки притягивали ее обратно к груди Робина. Даже когда он стал воздерживаться от близости с ней, оберегая ее и ребенка, то все равно обнимал, говорил, что не может уснуть, не слыша под рукой стук ее сердца. Теперь же, после Ноттингема, если она вдруг прижималась щекой к его спине, он тут же просыпался, вздрагивая как от ожога. Не оборачивался, хотя она чувствовала, что он проснулся, а отодвигался – безмолвно, но непреклонно.

Тогда и она перестала прикасаться к нему, засыпала, уже сама отстранившись от него. Поступив так первый раз, она втайне надеялась, что он удивится и сам притянет ее к себе, заставит положить голову ему на плечо. Но вместо этого она увидела в его глазах огромное облегчение и даже благодарность за понимание. Понимание чего? Того, что ему стали неприятны ее прикосновения? Если так, то она не будет навязываться, последит за собой, чтобы избежать даже случайного, самой невинного касания. И вот тогда, после этого решения, ее стали донимать кошмарные сны ночь за ночью.

Иголка неподвижно замерла в руке. Марианна смотрела на недошитую рубашку, но не видела ее. У нее на душе было тяжело, невыносимо тяжело! Что бы ни говорила мать, утешая ее, Марианна не видела иной причины в холодности Робина, кроме как в том, что он считает ее виновной в потере сына, рождения которого они оба ждали с такой радостью. Какой мужчина не мечтает, чтобы его первенец был сыном? Еще во Фледстане Робин признавался ей в этом желании. А она подвела его, и он разочаровался в ней.

Но Марианна не осуждала Робина за холод, который он привнес в отношения с ней. Напротив, она была благодарна ему за то, что он ни разу, ни единым словом не упрекнул ее. Пока она жила с отцом во Фледстане, ей довелось слышать о печальной судьбе двух браков, которые по требованию мужей церковь признала недействительными. Доводы приводились разные, но истинной причиной во всех случаях было одно: потеря женой первенца, который ко всем бедам оказался ребенком мужского пола. Она помнила собственное негодование, которое охватывало ее, когда она слушала эти истории, осуждая в душе мужскую жестокость. Да, одна из женщин проявила неосторожность, приведшую к печальным последствиям, но разве она уже не была достаточно наказана? Другая блюла себя так, как должно, и все равно оказалась виновной и отвергнутой стороной. А вина Марианны очевидна и не требует доказательств, но Робин не сказал ей ни слова в укор.

Марианна поведала свои горестные мысли и сомнения отцу Туку, но исповедь не принесла облегчения. Выслушав Марианну, отец Тук долго молчал, раздумывая над ответом, и лицо священника приняло самое суровое выражение:

– Поскольку ты выздоровела, дочь моя, я скажу то, что мне велит сказать долг твоего духовного отца. Все в Шервуде восхищаются твоим мужеством, но, по моему глубокому убеждению, ты не заслуживаешь восхищения. Вспомни, как, принося брачный обет, ты обещала повиноваться супругу. В обете нет ни одного пустого слова! Даже в мирной, обыденной жизни жена обязана подчиняться мужу, а в вашей, где опасность подстерегает на каждом шагу, и того более! Твой порыв, рожденный письмом графа Реджинальда, понятен, но и он не оправдывает проявленного тобой ослушания. Ты потеряла дитя, едва не погибла сама, Робин и те, кто отправился с ним в Ноттингем, смертельно рисковали собой. Постигни Робина неудача, и рано или поздно все, кто остался в Шервуде, были бы пойманы и преданы казни, лишившись вождя и командира. Ведь Робину нет равной замены, и вольный Шервуд не просуществовал бы долго без него. Вот истинная цена нарушения обета, данного тобой при венчании. Поразмысли над тем, что я сказал, дочь моя. Первый урок должен стать последним.

Подавленная строгой отповедью, Марианна воочию представила себе картину бедствий, перечисленных отцом Туком, и признала правоту духовного отца. Думал ли и Робин так же, как отец Тук? Не мог не думать – ведь на нем лежит ответственность за жизнь каждого человека в Шервуде. Храня молчание, судил ли он ее с той же строгостью, как отец Тук, имея на то бесспорное право?

Так может ли она упрекать Робина в том, что стала ему нежеланной? Теперь только ей решать, сохранить ли их отношения, какими бы прохладными они ни были сейчас, или задать Робину прямой вопрос. Она понимала, что после его ответа уже не останется места для сомнений. Марианна не хотела тешить себя иллюзиями, но расстаться с надеждой на то, что все еще может исправиться, была не готова. И, продолжая размышлять, как ей все-таки поступить, Марианна услышала скрип открываемой двери.

Как всегда, до дверного скрипа не было слышно никаких шагов: Робин ходил бесшумной поступью и вырастал на пороге как по волшебству. На ходу избавляясь от оружия, он подошел к Марианне и поцеловал в макушку.

– Давно проснулась, милая? – спросил он.

Она хотела ответить, что час назад, но лгать ему не могла: он чутко отличал правду от лжи. Поэтому она кратко ответила:

– Давно, – и отложила шитье, чтобы согреть ему вина.

Робин мелкими глотками пил горячее вино и внимательно смотрел на Марианну из-под ресниц так, чтобы она не заметила его взгляда. Залитое бледностью и осунувшееся лицо, глаза, обведенные черными тенями… Значит, отвар не помог, и она снова провела бессонную ночь. Если бы только бессонную, подумал он, вспомнив все, что ему успела рассказать Кэтрин, которую он повстречал в трапезной.

Марианна достала из сундука полотенце и чистую одежду, но, вместо того чтобы забрать их, Робин вдруг обнял Марианну за плечи и сказал:

– Пойдем со мной, поможешь мне вымыться.

Она недоверчиво посмотрела на него и улыбнулась с робкой радостью. Он улыбнулся в ответ, довольный ее улыбкой, но не понял, что она, услышав его предложение, вспомнила, как помогала ему мыться во Фледстане. Когда они подошли к купальне, ее радость угасла. Из-за двери слышался плеск воды и раздавались громкие голоса: веселый бас Джона и звонкое щебетание Кэтрин. Робин постучал в дверь, голоса на миг смолкли, а потом наперебой пригласили заходить.

В купальне были не только Джон и Кэтрин, но и Вилл. Джон и Вилл сидели в наполненных ваннах, погрузившись в воду по плечи, Кэтрин намыливала Джону голову, взбивая на волосах обильную пену. Вилл, откинувшись на край ванны, казалось, дремал, но, услышав голоса Робина и Марианны, открыл глаза и приветственно помахал рукой.

– Мэриан, доброе утро! Робин, вон та ванна приготовлена для тебя! – сказала Кэтрин звонким голосом, не прекращая своего занятия.

– Жена, отвернись! Не смущай взглядом нашего лорда – дай ему раздеться! – пробасил Джон.

– Ой, можно подумать, что Робина смутишь чьим-то взглядом! – фыркнула Кэтрин. – Особенно моим!

– Тогда отвернись, чтобы не сердить меня! – сказал Джон и тоже зафыркал, неосторожно глотнув мыльной пены.

Подождав, пока Робин заберется в ванну, Марианна намылила мочалку и стала тереть его шею, плечи и руки. Раньше он мешал ей, целуя ее запястья. Сейчас спокойно сидел – так же, как Вилл, откинувшись на край ванны и закрыв глаза.

– Устал? – тихо спросила Марианна, смывая мыльную пену с его плеч пригоршнями воды.

– Немного, – так же тихо ответил Робин.

Она стала мыть ему голову, стараясь, чтобы мыло не попало в глаза. Кэтрин тем временем окатила Джона чистой водой и принялась снова намыливать его волосы.

– Кэт, хватит меня намывать! – недовольно проворчал Джон. – Можно подумать, что ты решила отрастить мне косы такой же длины, как твои собственные!

– Не спорь, – строго ответила Кэтрин, – а то снова мыла наешься! Еще буду полоскать тебе голову в ромашковом отваре.

Джон шумно вздохнул, выражая негодование, а Робин с Виллом расхохотались.

– Кэтти, твой муж не ценит твоих забот, – сказал Вилл. – Помоги лучше мне!

Кэтрин восприняла его призыв совершенно серьезно и задумчиво насупила брови.

– Вилли, а ты сам не справишься? – неуверенно спросила она. – Меня тесто ждет – надо печь хлеб на день.

– Я помогу тебе, Кэт, – отозвалась Марианна, промывая чистой водой блестящие темные волосы Робина.

Кэтрин на миг замерла, встретилась взглядом с Робином и выразительно покачала головой, глядя ему в глаза.

– Вот уж не надо! – решительно ответила она. – Мне поможет Марти – она уже в трапезной. Мы с ней вдвоем управимся без тебя.

– Ромашковый отвар для белокурых кудрей мужа, тесто, задушевная болтовня с Мартиной, и только для меня ты так и не нашла времени! – с притворной грустью отозвался Вилл и, вздохнув, потянулся за мылом.

Марианна вопросительно посмотрела на Робина, и он молча кивнул в ответ. Она подошла к Виллу и взяла мыло из его руки.

– Неужели сама наша леди оказала мне честь?! – воскликнул Вилл, запрокинул голову и посмотрел на Марианну. – Вот что значит просить долго и жалобно!

Она рассмеялась и стала намыливать ему грудь, а он, склонив голову, поцеловал ее мокрое запястье. Этот поцелуй, в котором была только вежливость и благодарность, отозвался в ней горечью: Вилл сделал то, чего она с замиранием сердца ждала от Робина. Так же, как до этого Робину, она намылила Виллу грудь, плечи и руки, окатила водой, помыла ему голову и протянула мочалку, чтобы дальше он мылся сам.

– Благодарю тебя, госпожа Шервуда, за оказанную тобой милость! – церемонно отозвался Вилл и снова поцеловал ее руку.

Робин, уже одетый, ждал Марианну у двери. Она улыбнулась Виллу, вытерла руки и поспешила к Робину. Когда они шли по коридору, он снова обнял ее за плечи, но его объятие было дружеским или братским – так он обнял бы и Кэтрин, и Клэренс. Поэтому она спокойно шла рядом с ним и только старалась не вдыхать запах его тела, к которому примешивался аромат розмарина от мыла и лаванды от чистой одежды.

Когда они пришли к себе, Марианна собралась вернуться к шитью, но Робин, ложась в постель, позвал ее к себе:

– Мэри, ложись рядом. Я хочу, чтобы ты поспала, пока буду спать я.

Заметив, что она собирается прилечь, не снимая платья, он твердо сказал:

– Нет. Переодевайся в ночную сорочку и ложись под покрывало. Ты не спала всю ночь, тебе необходимо выспаться.

Она безмолвно подчинилась и, раздевшись, легла рядом. Он взял ее за руку и, отодвинувшись, закрыл глаза. Вспомнив историю Тристана и Изольды, Марианна с усмешкой подумала, что Робин забыл положить меч между собой и ею.

Выждав достаточно долгое время, она решила, что Робин уснул. Заглянув ему в лицо, она убедилась, что его глаза закрыты, дыхание ровное, и уже без колебаний собралась покинуть постель и заняться каким-нибудь делом. Но едва она пошевелилась, чтобы выбраться из-под покрывала, как пальцы Робина сковали ее запястье. Он открыл глаза, и она не увидела в них и тени сна.

– Что с тобой, милая? – спросил Робин, удерживая Марианну рядом с собой.

– Со мной? – и она постаралась улыбнуться в ответ как можно безмятежнее. – Со мной все в порядке. Я думала, ты спишь. А мне пора приниматься за дела. Спи!

Она склонилась над ним, чтобы поцеловать его в лоб, но он крепко ухватил ее за плечи, не позволив проститься с ним этим поцелуем и встать с постели. Ее лицо осталось склоненным над его лицом, и он пристально смотрел в ее спокойные – слишком спокойные – серебристые глаза.

– Ты все дальше и дальше уходишь в какой-то свой мир. Мы сейчас вдвоем, но мне кажется, что я держу за руку тень, и стоит мне выпустить тебя, как ты не уйдешь, а растворишься в воздухе. Такой же тенью ты скользишь по трапезной, когда в ней полно народа. Ты улыбаешься, разговариваешь, смеешься, но твои глаза как зеркальная гладь. Ты здесь, но одновременно далеко.

– Выдумки, Робин, – улыбнулась Марианна, пытаясь высвободиться, но без успеха.

– Нет, так и есть, – настойчиво сказал он, – и мне очень не нравится этот мир, где ты пытаешься укрыться. Мир твоих кошмарных снов, бессонных ночей, дел, которыми ты изнуряешь себя, а если они заканчиваются, то сама их находишь. Ты умудряешься переделать одна почти всю домашнюю работу, не оставляя забот для рук остальных. Зачем?

– Но мне хватает сил и времени, – пожала плечами Марианна. – И ты не прав: я бы не справилась без помощи Кэтти, Мартины и Клэр.

– Мэри, вернувшись, я успел поговорить с Кэтти, и она мне перечислила все, что ты сделала к утру. Ты всю ночь не спала и сейчас опять собираешься чем-то себя занять. Не смотри на меня с такой безмятежностью! Милая, я уважаю твою выдержку и сдержанность, но и они должны иметь разумные пределы.

– Хорошо, – сдалась Марианна. – Я действительно боюсь ночей, боюсь свободного времени. Мне одиноко, когда тебя нет…

Робин глубоко вздохнул и провел ладонью по ее щеке:

– Милая, я понимаю. Но и ты должна понять, что я не могу проводить с тобой столько же времени, сколько проводил, пока ты нуждалась во мне ежечасно.

– …Мне одиноко, когда ты рядом, – продолжила Марианна, и он замер, услышав эти слова, его ладонь застыла на ее щеке.

Он неотрывно смотрел на нее потемневшими глазами, а она тихо говорила:

– Это не я ушла в какой-то иной мир – это ты вернулся в свой мир, Робин. А я стараюсь не мешать тебе, не отвлекать от дел и только пытаюсь занять себя, чтобы не оставаться наедине с собой. Ты возвращаешься, целуешь меня в лоб так, словно проверяешь, нет ли у меня жара. Подробно расспрашиваешь, как я себя чувствую и хорошо ли спала. Готовишь мне отвары и наблюдаешь, чтобы я их выпила на твоих глазах. А потом снова уходишь от меня – к делам, к друзьям, к аптеке, к книгам.

Собираясь с силами, Марианна заглянула в глаза Робина и, решившись, спросила прямо:

– Ты разлюбил меня? Скажи как есть. Если да, я не буду висеть оковами у тебя на руках, обещаю.

Он широко раскрыл глаза, слушая ее с возрастающим удивлением, которое постепенно уступило место пониманию.

– Моруэнн, милая моя! – прошептал Робин. – Моя единственная и любимая, что ты придумала?

Он провел ладонью по ее плечам, обнял и, уронив рядом с собой, прильнул к ее губам. Марианна на миг замерла в его объятиях и ответила на поцелуй. Тихо рассмеявшись счастливым смехом, она глубоко вдохнула такой родной, любимый запах его кожи. Ее пальцы, словно знакомясь заново, скользнули по его плечам, вверх вдоль шеи и зарылись в его волосы, пробудив в нем желание такой силы, что он задохнулся от стука собственного сердца.

– Милая, я не уверен, можно ли тебе, – шепнул Робин, вглядываясь потемневшими глазами в глаза Марианны и порывисто лаская ее.

– Я тебя прошу! – воскликнула она в ответ с мольбой, выгибаясь под ним и оплетая его своим гибким телом.

– Меня не надо просить, – выдохнул он, нетерпеливо снимая с Марианны сорочку и отбрасывая ее в сторону. – Тебе бы лучше сдерживать меня!

Но он сумел обуздать себя и был так бережен и осторожен, каким, наверное, не был и в первую ночь с ней. Только по дрожи, пробегавшей по его телу, Марианна поняла, скольких усилий ему стоит эта сдержанность.

– Ты словно боишься причинить мне боль, – прошептала она.

– Так и есть, – задыхаясь, ответил он. – Если я дам себе волю!.. Я ведь уже и не помню, когда в последний раз прикасался к тебе!

И Робин в последний момент высвободился и крепко прижал ее к себе. Содрогаясь всем телом, он опалил ее глухим стоном, а потом целовал Марианну, зарываясь лицом в ее волосы, и шептал ее имя.

Когда его дыхание стало ровным и он еще затуманенными глазами посмотрел в ее глаза, она провела кончиками пальцев по своему животу и, ощутив влагу его семени, прошептала:

– Почему так?

Робин улыбнулся, поцеловал ее и шепнул:

– Пока так, милая. Не хочу поить тебя после отравой.

Нащупав упавшую на пол сорочку, он вытер ею Марианну и себя и бросил обратно на пол. Повернувшись на бок, Робин, облокотившись о постель, подпер голову рукой и посмотрел на Марианну.

– А теперь скажи мне правду: что ты видишь в своих снах? – спросил он, не отрывая пристального взгляда от ее лица. – Я не верю, что видения темницы и даже Гая заставляют тебя так кричать.

– Сын, – помедлив, призналась Марианна. – Я вижу нашего сына, и каждый раз Гай убивает его. А я не могу не то что помешать, а просто пошевелиться, словно меня сковали невидимые цепи. Только смотрю, как он умирает.

– Бедная моя! – вздохнул Робин, на секунду закрыв глаза, и покачал головой: – Ну почему ты в первый же раз не сказала мне об этом?!

– Я подумала, что тебе и так хватило забот со мной, – с грустным спокойствием ответила Марианна.

– А еще ты подумала, что я охладел к тебе, – с пониманием усмехнулся Робин, – и, молча признав за мной такое право, попыталась найти себе опору в бесконечной череде дел, лишь бы не докучать мне собой. Ведь я говорил, что тебе не в чем себя обвинять! Милая, почему твоя гордость затмила доверие ко мне?

– Я признательна тебе за великодушие…

– Причем тут великодушие? – рассердился он. – Мэриан, я поколочу тебя, если услышу еще хоть слово о каком-то великодушии!

– Но ведь я действительно виновата перед тобой и всем Шервудом!

Прищурившись, Робин вгляделся в лицо Марианны и, сообразив, протянул:

– А!.. Пожалуй, я поколочу не тебя, а отца Тука за то, что он своими увещеваниями погрузил тебя в еще большее смятение, в котором ты и так пребывала без его наставлений. Ангел мой, ты должна была сразу же после разговора с ним обо всем рассказать мне, а не носить молча в сердце груз ответственности за весь Шервуд. Это мое бремя, а не твое.

– Рассказать тебе? Но ты так себя вел со мной, словно держал на отдалении. Стоило тебя обнять, как ты тут же отстранял меня. И целовал так, как поцеловал бы Кэтти или Клэр. Иногда мне казалось, что тебе невыносимо даже просто находиться со мной в комнате, если кроме нас двоих в ней никого не было. Я не могла понять, почему!

– Теперь понимаешь? – спросил он, и его глаза опять потемнели от желания. – Я терпелив, но и мое терпение имеет пределы. Даже простое касание твоей руки вызывало во мне кипение крови. Если бы я не знал, что огорчу тебя раздельным ночлегом… Мэриан!

– Неужели я тебе нравилась даже в рубцах и ожогах? – улыбнулась она.

– Тебя до сих пор посещают сомнения, что ты для меня всегда желанна? Будь на твоем месте другая, не ты, я бы, не задумываясь и ни в чем себя не упрекая, нашел бы утешение на стороне, а не ждал бы так долго твоего выздоровления, – ответил он и привлек ее к себе, прошептав: – Иди ко мне!

Он успел забыть, как она отзывчива на каждое его движение, как безоглядно вверяет себя, сливаясь с ним в одно целое. Забыл, как прекрасно ее лицо в россыпи светлых волос, как пробегает по ее ресницам нежный трепет, как дрожат губы, не успев удержать приглушенный стон. Но сейчас он все вспомнил и делал так, чтобы она вскидывалась и опадала в его руках, чтобы снова и снова не могла удержаться от стона. Когда же она, не открывая глаз, стала осыпать его руки поцелуями, ему снова пришлось сдержать себя ради предосторожности.

Потом она забылась легким сном в его объятиях, положив голову ему на плечо и обхватив рукой его стан. А он так и лежал без сна, раздумывая, каким образом накрепко связать воедино два мира – ее и свой. Развеять ее заблуждение относительно себя самого получилось нечаянно, но вовремя. Вот только вряд ли этого будет достаточно, чтобы она окончательно ожила и стала прежней Марианной. Ее надо было чем-то занять, и не повседневными заботами, в которых она и так не давала себе поблажки. Тем, что, напротив, и отвлекло бы ее от обычных дел, и не оставило бы времени для бесплодных сожалений о том, что произошло. Она слишком часто доставала со дна сундука сшитые ею маленькие рубашки, которым не суждено было пригодиться, и смотрела на них сухими хмурыми глазами. Она позволяла себе это только тогда, когда думала, что Робин спит и не видит, чем она занята. Но он видел, не выдавая себя. А как часто она это делала в его отсутствие? Об этом он не знал, но был уверен, что часто. Ее новой беременности он не допустит, пока не будет уверен, что ее здоровье восстановилось. Но ждать так долго нельзя, и он должен найти выход сейчас.

Решение пришло неожиданно, и оно было таким простым и очевидным, что Робин лишь удивился тому, что не нашел его раньше. Хотя для него самого это решение не будет простым, но другого способа он все равно не видел.

Марианна сквозь сон почувствовала, как его пальцы крепким нажатием пробежали по ее плечам, рукам, спине, и рассмеялась.

– Ты ощупываешь меня, словно я лошадь, которая тебе приглянулась, и ты думаешь, покупать меня или нет!

Она открыла глаза и сонно посмотрела на Робина. Увидев, насколько серьезно его лицо, она стряхнула с себя дремоту и вопросительно изогнула бровь.

– Мэри, ты не хотела бы возобновить ратные тренировки? Со мной и с Виллом. Каждый день.

– Зачем? – спросила она, затаив дыхание.

– Я решил брать тебя с собой в Шервуд, чтобы ты не скучала дома без меня.

Сначала она не поверила, но, увидев, что он говорит совершенно серьезно, просияла от радости:

– Правда?! Ты разрешаешь мне сопровождать тебя в поездках по лесу?! Робин!

И она крепко обняла его и осыпала поцелуями его лицо.

– Милая, за что ты меня благодаришь? Сама подумай! – рассмеялся он, обнимая Марианну. – Но только сопровождать меня, Мэри. Дозоры, самостоятельные поездки или участие в патрулях без меня – нет.

– А как же опасность, которую я представляю для вас? – спросила она, заглянув ему в глаза. – Помнишь, что ты говорил осенью?

– Как-нибудь справлюсь! – ответил Робин. – Сначала мы постараемся довести тебя если не до совершенства, то хотя бы до того, чтобы ты выстояла против нас двоих, пока мы сами не прекратим сражаться с тобой. И только после этого я возьму тебя с собой в первый раз.

– О! – воскликнула Марианна, представив, как ей предстоит потрудиться на тренировках.

– Только так, милая, – подтвердил Робин, – тебе придется быть очень усердной!

– Я буду! – заверила Марианна, и он по выражению ее глаз понял, что она готова прямо сейчас вытащить его из постели и взяться за меч.

– Есть еще условия, – сказал он строгим тоном, хотя его глаза смеялись.

– Еще условия? О мой лорд! Кажется, ты не так добр и щедр, как мне представилось! Какие?

– Ты по-прежнему здесь хозяйка, и твои главные домашние обязанности останутся на тебе. Аптека тоже на твоем попечении.

Она покивала в знак того, что исполнит все, что он требует.

– И еще одно, милая: всегда помни, что ты моя жена и госпожа Шервуда, а не вольный стрелок.

Он устремил на нее требовательный взгляд, убеждаясь в том, что она все запомнила и поняла, и она улыбнулась и на миг сомкнула веки, чтобы он не сомневался в ней.

– Тогда договорились, – улыбнулся Робин, в глазах которого заиграли золотые искорки, так любимые Марианной, и, обняв, прижал ее к своей груди.

– А когда же мы сегодня начнем заниматься? – разочарованно спросила она.

– После того как оба выспимся. Спи, сердце мое. Твои сны теперь будут легкими и спокойными. С этой минуты Гай остережется тревожить твой покой: он уже знает, что будет иметь дело со мной. А тягаться с моей волей он не осмелится: понимает сам, что не продержится и нескольких мгновений, – усмехнулся Робин и, поцеловав Марианну в висок, тихо повторил: – Спи, мой ангел. Я люблю тебя!

На этот раз он сделал знак, ограждающий от тревог, и они уснули.