Текст книги "Лорд и леди Шервуда. Том 3"

Глава тридцатая

Ведя Воина в поводу, Робин быстро шел вдоль межи к едва различимым в ночной темноте домам небольшого селения. Миновав огороды, он прошел ко двору одного из домов и, привязав Воина, постучал в закрытые ставни. За дверью послышались легкие шаги, и негромкий женский голос спросил:

– Кто здесь?

– Это я, Марти, – тихо ответил Робин, бросив привычно осторожный взгляд на безлюдную улицу.

Дверь приоткрылась, Робин вошел внутрь и оказался в кромешной темноте. Мартина закрыла за ним дверь и торопливо прошла вглубь дома. Услышав, как она пытается высечь искры из кремня, Робин нащупал ее руку и молча отобрал огниво. В его ладонях вспыхнул огонек и с треском перебежал на сухую смолистую ветку. Мартина на миг исчезла за перегородкой, делившей дом на две половины, и вернулась, одетая в платье с накинутой поверх него большой шалью. Забрав у Робина лучину, она зажгла свечи, поставила их на стол и обернулась к лорду Шервуда.

– Здравствуй, Марти! – улыбнулся Робин и мельком бросил взгляд на шерстяную толстую ткань, окутавшую Мартину до колен. – Почему ты завернулась в шаль? На дворе даже ночью теплынь!

– Простудилась, – ответила Мартина. Подойдя к Робину совсем близко, она посмотрела ему в глаза и несмело обняла за плечи: – Здравствуй!

Он обнял ее и поцеловал в лоб. Заглянув ей в глаза и заметив в них неожиданный влажный блеск, Робин с тревогой спросил:

– Что с тобой? Почему ты плачешь?

Мартина провела ладонью по глазам и попыталась улыбнуться:

– Прости, Робин! Сама не знаю, что со мной творится. Когда я услышала твой стук в ставни и потом, открывая дверь, все думала: вот открою и увижу…

– Кого? – спросил Робин, внимательно глядя на Мартину. – Увидишь мужа?

Не ответив, она порывисто отвернулась и кивнула на скамью у стола. Подождав, пока он сядет за стол, Мартина спросила:

– Позавтракаешь?

Робин согласно склонил голову, и она поставила перед ним хлеб, сыр и молоко. Сев напротив, Мартина налила в кружку молока и с печальной нежностью наблюдала, как он поглощает нехитрый завтрак.

– Никогда не предупреждаешь заранее! – вздохнула она с мягким укором. – Откуда ты так поздно? Или рано?

– С дозора, – ответил Робин, – сменился пораньше. Давно хотел проведать тебя. Как твои дочки?

– Здоровы, – ответила Мартина, сметая несуществующие крошки с безукоризненно чистого стола.

Окинув взглядом небогатое убранство дома, Робин достал туго набитый кошелек и, положив его на стол, подтолкнул к Мартине.

– О, как много! – усмехнулась Мартина, подперев белой, словно выточенной из слоновой кости рукой увенчанную короной из черных кос голову. – У меня еще остались деньги – те, что дал мне Вилл, когда отвозил нас с дочками домой в начале весны.

– А ты будь расточительнее, – весело посоветовал Робин, отметив про себя нездоровую бледность ее лица, обычно сиявшего яркой свежестью красок.

Она негромко рассмеялась и, заметив, что блюдо с хлебом опустело, поднялась, чтобы нарезать еще. От неловкого движения шаль, которую она забыла придержать у груди, соскользнула с плеч и упала к ногам Мартины. Робин замер и с удивлением поднял бровь, не сводя с Мартины пристального взгляда. Встретившись с ним глазами, она застыла над ковригой, и нож, слабо звякнув, выпал из ее внезапно обессиливших рук.

– Значит, простудилась?

Встав из-за стола, Робин подошел к Мартине. Она выпрямилась и оправила платье, обтянувшее сильно округлившийся живот. Прочитав безмолвный вопрос в глазах Робина, Мартина залилась краской.

– Так вышло, – прошептала она, оцепенев от стыда.

– Вышло, пока ты жила у нас в Шервуде? – с усмешкой уточнил Робин и, вздохнув, привлек Мартину к себе. Она замерла в его объятиях, и он, помолчав, негромко спросил: – Ну и что ты собираешься делать дальше?

– Ничего, – глухо ответила она, – как-нибудь проживу с Божьей помощью. Я сама во всем виновата. Один раз пренебрегла осторожностью – и вот!

Робин осторожно сжал ладонями ее лицо и заставил Мартину посмотреть ему в глаза.

– Отец ребенка знает?

Чувствуя себя совершенно несчастной под его взглядом, Мартина покачала головой.

– Почему ты не скажешь ему? – с настойчивостью спросил Робин. – Поговори с ним, и, если он не захочет жениться на тебе по доброй воле, тогда разговаривать буду я!

Мартина воочию представила насмешливые янтарные глаза Вилла и невольно поежилась.

– Нет, Робин! Он или сразу женится на мне после такого признания, или даже ты не сможешь его заставить!

– Даже я не смогу? – Робин недоверчиво усмехнулся. – Кто же это такой, для кого мое слово не станет приказом?

Она высвободилась из его рук и поспешно отвернулась.

– Прежде всего я сама. Мне ты приказывать не можешь! Поэтому кто он, не имеет значения. Несколько случайных ночей, и ничего больше между нами не было. Эти ночи были страстными и сладостными, но остались случайными. Ни я, ни он – мы не любим друг друга. Даже если ты о чем-нибудь дознаешься, тебе все равно придется силком тащить меня к алтарю. Полагаю, и его тоже.

– Да, с двумя сразу мне справиться тяжелее, – улыбнулся Робин, но его глаза оставались встревоженными, и сам он был обеспокоен будущим Мартины. – Но если ты искала и нашла утешение в объятиях отца этого ребенка, то почему так противишься браку с ним?

Мартина прижала ладони к лицу и вздохнула. Каким бы сильным ни было желание Вилла, он всегда думал о ней и старался предупредить естественные последствия их связи. Но в день казни Хьюберта, когда Вилл, чья гордость была ей хорошо известна, сам пришел к ней, Мартина, повинуясь неожиданному для себя порыву, уверила его в безопасности. В тот день душевный разлад и смятение Вилла так взволновали Мартину, что она всем сердцем попыталась помочь ему забыться и отговорила от сдержанности. Обнаружив, что забеременела, Мартина не огорчилась, приняв такой поворот судьбы как должное. Но она дала себе слово, что Вилл ни о чем не узнает. Прежде всего потому, чтобы он не заставил ее выйти за него замуж, отмахнувшись от ее собственной воли и от всех ее доводов. А сейчас, вдали от него, она была даже рада ребенку, которого носила, и с нетерпением ожидала часа, когда сможет взять его на руки.

– Я не люблю его, но уважаю, – ответила Мартина, – и не хочу причинять ему горе, как сделала это с Мартином.

Робин долго смотрел на ее гордо выпрямленную спину, потом тихо спросил:

– Значит, с опозданием, но раскаяние пришло, Марти?

Ее плечи задрожали, она всхлипнула и порывисто закрыла лицо ладонями. У Робина болезненно дернулся уголок рта – он подосадовал на себя за вопрос, который был слишком жесток, чтобы задавать его сейчас, когда она в таком состоянии. Робин подхватил ее на руки и сел на скамью, усадив Мартину себе на колени.

– Ох, Марти, Марти! – прошептал он, прижимая ее к себе, словно маленькую девочку, и убирая прилипшие к ее мокрым щекам пряди черных волос. – Похоже, ты окончательно запуталась в своей жизни!

Его теплое дыхание согревало ей висок, и Мартина затихла, перестала плакать и прижалась щекой к плечу Робина, широко раскрыв застланные слезами глаза.

– Прости меня, – прошептала она и, глубоко вздохнув, потерлась щекой о руку Робина, – не знаю, что на меня нашло! То слезы, то воспоминания, и так всю ночь.

Она хотела подняться, но он удержал ее, и она покорно замерла, прижавшись к его груди.

– Просто ты знаешь, что тебе будет очень тяжело, если ты здесь останешься, – ответил за нее Робин, – ведь в селении ни для кого не тайна, что твой муж погиб больше года назад. Знаешь, что тебе грозит всеобщее осуждение, когда твое положение станет очевидным. А еще ты тоскуешь по отцу своего ребенка. Это его ты надеялась увидеть, когда открывала дверь мне. Поэтому давай-ка я заберу тебя с девочками обратно в Шервуд.

– Нет! – покачала головой Мартина.

– Да, – ответил Робин. – Ты сама объяснишься с ним – я не стану вмешиваться. До чего-нибудь договоритесь. Решите остаться порознь, тебе все равно будет лучше у нас, а не здесь. Столкуетесь полюбовно – отпразднуем еще одну свадьбу.

– Ты думаешь? – и Мартина посмотрела на Робина с неожиданным волнением и надеждой. – Думаешь, мне лучше вернуться в Шервуд?

– И ты так думаешь, – усмехнулся Робин. – Я очень надеюсь, что у тебя все наладится, Марти. Этот год как-то особенно благоволит к брачным союзам. Моя сестра с Виллом Статли не могут наглядеться друг на друга. Судя по тому, как Кэтрин морщит нос при запахе жареного мяса, Джон снова станет отцом. Правда, Алан его опередит: у Элис живот уже больше твоего.

– А как насчет Марианны и тебя? – тихо спросила Мартина.

– Нет, – после недолгого молчания ответил Робин и улыбнулся с едва заметной грустью. – Нас благодать этого года пока не коснулась.

Мартина сокрушенно покачала головой:

– Я только сегодня думала о том, что если бы не та зимняя история, ваш сын уже третий месяц лежал бы в колыбели!

Она почувствовала, как обнимавшие ее руки Робина дрогнули и напряглись.

– Не надо, Марти.

– До сих пор больно, Робин? – прошептала она.

Он глубоко вздохнул, расслабился, и, когда заговорил, Мартине почудилось, что она вернулась в минувшее – в дни, в которые он позволял ей заглядывать в его душу.

– Я начал мечтать о сыне с той самой минуты, когда Элизабет родила и Барбара представила новорожденного Виллу. Наблюдая за Дэнисом, – как он смеется, делает первые шаги, начинает говорить, – я испытывал к брату светлую зависть. И вот моя мечта, наконец, воплотилась в жизнь: у нас с Марианной будет сын! Вилл всей душой прикипел к Дэнису, взяв его в первый раз на руки, – я полюбил своего сына, пока он еще только зрел в чреве Марианны. Мой сын родился, будучи мертвым, раньше срока, а я… Я благодаря вмешательству и заботам Нелли даже не успел взглянуть в его личико…

– Нелли поступила правильно, – осторожно заметила Мартина.

– Возможно, – после долгого молчания отозвался Робин и невесело улыбнулся. – Только я почему-то ей не признателен.

Кляня себя в душе за то, что когда он пытался помочь ей и распутать узел, в который скрутилась ее жизнь, она вместо благодарности ткнула пальцем в рану, не зажившую до сих пор, Мартина поторопилась увести разговор в сторону:

– Как поживает сорванец Дэнис?

– Уже вовсю фехтует! – рассмеялся Робин. – И требует, чтобы мы нашли ему меч, который он сможет удержать. Его гордости претит сражаться на палках!

– Гордость у него наследственная! – ответно рассмеялась Мартина, радуясь, что заставила Робина отвлечься. – Весь в отца!

– Да, – задумчиво подтвердил Робин, – а его отец собрался жениться, так что вот еще одна свадьба в подтверждение моих слов о щедрости этого года.

– Вилл женится? На ком? – спросила Мартина, изо всех сил стараясь скрыть от Робина волнение.

– На Тиль – дочери нашего наставника.

– И когда у них свадьба?

– Назначат, как только Вилл сможет получить благословение отца своей невесты, – фыркнул Робин. – Пока все его попытки закончились неудачей.

– Тиль, – прошептала Мартина, вспоминая дочь Эдрика, – что ж, она хорошая и красивая девушка. Передай Виллу привет и скажи, что я всем сердцем желаю ему счастья. Он стоит того, чтобы быть счастливым!

Робин удивленно приподнял бровь. Встретив его взгляд, она почувствовала страх перед знакомой ей проницательностью Робина и постаралась как можно беспечнее улыбнуться.

– До сих пор мне казалось, что ты недолюбливаешь Вилла, – заметил Робин.

– Вилла все поначалу недолюбливают, – усмехнулась Мартина, – а потом, узнав лучше, забывают о его внешней суровости. Не забудь передать ему мои пожелания.

– Ты сама пожелаешь счастья и ему, и Тиль, – ответил Робин, внимательно глядя на Мартину, – мы же договорились, что я забираю тебя в Шервуд.

Мартина отвела руки Робина, встала с его колен и села рядом с ним.

– Нет. Я не поеду, Робин, – твердо сказала она. – Сначала уже почти решилась, но, пока мы с тобой говорили, поняла, что останусь здесь. Так будет лучше.

Он повернулся к ней, облокотившись о стол, посмотрел на Мартину и негромко рассмеялся.

– А ведь ты его не только уважаешь, Марти! Ты влюбилась в него. Отчаянно влюбилась! – сказал Робин, не спуская с нее сочувственного и пристального взгляда. – Ох, девочка! Попала ты из огня да в полымя!

– Ты говоришь так, словно знаешь, о ком, – невесело улыбнулась Мартина и осеклась, заглянув ему в глаза.

– Теперь знаю, – спокойно подтвердил Робин. – Ты согласилась вернуться в Шервуд. Но стоило мне обмолвиться, что Вилл скоро женится, и ты мгновенно передумала. Возможно, ты сама не замечаешь, как твой голос меняется, когда ты произносишь его имя.

Мартина склонила голову, признавая свое поражение, и попросила:

– Не говори ему ничего.

– Думаю, Виллу следует знать, что ты собираешься родить его сына или дочь.

Вскинув голову, Мартина яростно полыхнула зеленью изумрудных глаз:

– Нет! Ни ты ни я не знаем, как он поступит, если ты расскажешь ему! Судя по всему, в его душе только-только установился мир, и я не хочу нарушать его. А что будет с его невестой, если он решит отказаться от нее? Она любит его с детских лет. Наверняка он уже спит с ней. Разбитое сердце и бесчестье? Робин, я сделала свой выбор. Отнесись к нему с пониманием и не ставь перед выбором Вилла!

Она умоляюще посмотрела на него, и он усмехнулся:

– Хорошо, отнесусь к твоему выбору с пониманием, если объяснишь, почему ты сделала свой выбор так, а не иначе?

Внимательно посмотрев на него, Мартина усмехнулась в ответ:

– Раз уж зашел прямой разговор, то я скажу тебе. Мне стало не все равно, как он ко мне относится. Тиль, которая любит его, но ничего о нем не знает, сможет быть с ним счастлива. Он сумеет окружить ее иллюзией ответной любви. Со мной он даже не пытался бы навести такой морок: ведь я о нем знаю все. Знаю, почему он женится и почему ему, в сущности, безразлично, кого вести под венец.

Робин прекрасно понял, на что она намекает, и спокойно сказал:

– Нет, Марти. Это ты пребываешь в иллюзии относительно того, что все знаешь о моем брате. Поверь мне, ему далеко не все равно, кто станет его женой.

– Тогда тем более, – помолчав, ответила Мартина. – Если бы он хотел, чтобы его женой стала я, то хотя бы однажды приехал ко мне. Но его не было здесь ни разу с тех пор, как я вернулась из Шервуда домой.

– Вот и получается, что, рассказав Виллу о тебе, мы не поставим его ни перед каким выбором, – заметил он, и Мартина поняла, что попалась в ловушку собственных доводов, которые она же и приводила Робину.

Тогда она соскользнула со скамьи и встала перед Робином на колени, молча глядя на него изумрудными глазами, из которых безостановочно струились слезы. Робин нахмурился и сильным, но бережным движением поднял ее с колен.

– Пощади мою гордость! – прошептала Мартина, крепко сжав его руку. – Я прошу тебя!

Робин долго молчал, потом глубоко вздохнул и сказал:

– Хорошо. Я оставляю за тобой право решить, когда рассказать Виллу, что у него есть еще один ребенок.

– Ты даешь мне слово ни о чем не рассказывать ни ему, ни кому бы то ни было? – быстро спросила Мартина, зная, что словом она свяжет Робина надежнее всего.

– Да, – сказал он в ответ на ее требовательный взгляд, – но одну тебя в сложившейся ситуации я не брошу и сам позабочусь о тебе. Прячь пока живот, чтобы его не заметили и дело не дошло до церковного покаяния. И собирайся! Через три дня я вернусь и отвезу тебя и твоих девочек в Руффорд. Там ты будешь в безопасности.

– Руффорд до последнего человека предан Марианне, – возразила Мартина, – и если она узнает…

– То ничего не произойдет, – прервал ее Робин. – Марианна будет молчать так же, как я. Она любит Вилла и никогда не причинит ему вред.

– Тогда данное тобой слово на нее не распространяется, – грустно улыбнулась Мартина. – Я забыла, что ты – это она, а она – это ты. Почему ты решил взять на себя заботу обо мне?

– Потому что в твоем ребенке течет кровь Рочестеров – наша кровь. А я – глава нашего рода, если ты помнишь, – довольно жестко сказал он и, заметив в глазах Мартины печаль, понял, в чем ее причина. Он смягчился и с теплой улыбкой добавил: – И ради тебя самой, Марти. В память о нашей юности в Локсли.

Мартина взмахнула длинными ресницами:

– Неужели я так постарела, что ты заговорил о юности как о далеком прошлом?

Робин окинул ее взглядом и улыбнулся. Даже в простом платье, осунувшаяся и бледная, она все равно была красивой. А когда на лицо вернутся краски и стан снова будет тонким и гибким, она вновь станет неотразимо хороша. Робин помнил, как на нее оглядывались все мужчины – от подростков до стариков, провожая взглядами так, словно не верили, что есть такое чудо на свете. Яркая и чистая зелень глаз, нежная белизна кожи, глянцевая смоль волос и земляничная спелость губ! Стройное гибкое тело каждым своим изгибом призывало к объятиям. Он сам не миновал чар ее изумрудных глаз, которые могли сразить одним мимолетным взглядом из-под длинных черных ресниц. Ее красота давно перестала волновать его сердце, но глаза и разум отдавали ей должное до сих пор.

– Нет, – тихо сказал он и с внезапной лаской провел кончиками пальцев по ее лицу. – Ты все та же Мартина, первая красавица Локсли. Вспомни, скольких мужчин и парней ты свела с ума!

Мартина закрыла глаза и, слабо улыбнувшись, провела его ладонью по своей щеке.

– Кроме одного, Робин! Кроме тебя, – еле слышно прошептала она и поцеловала его ладонь. – С моей стороны глупо заводить разговор после того, что ты сегодня узнал обо мне. Но, может быть, сейчас, когда прошло столько лет, ты все-таки скажешь, почему уступил меня Мартину? Все в Локсли были уверены, что мы с тобой дали друг другу слово.

Она подняла на Робина глаза, замершие в ожидании ответа. Он понял, что все эти годы ее мучил вопрос, какую ошибку она совершила, да и совершила ли? Может быть, ошибкой была ее уверенность, что она вообще что-то значила для него? Уже собиравшийся проститься с ней и уйти, Робин привалился спиной к стене и долго молчал, устремившись задумчивым взглядом в прошлое. Она тоже молчала, охваченная воспоминаниями, как и он.

– Но ведь мы не были помолвлены, Марти, – наконец сказал он.

Мартина печально кивнула.

– Да, ты молчал. И мне иногда казалось, что на самом деле ты ко мне безразличен. А иногда я думала, что все дело в том, что ты граф, а я дочь простого йомена. Но тут же понимала, что дело в другом. Ты не такой, чтобы отвергнуть меня из-за незнатного происхождения. И Марианну ты взял в жены не потому, что она не уступает тебе родовитостью.

– Ладно, Марти, – глубоко вздохнул Робин, – раз прошло так много лет, скажу! – и он, заглянув Мартине в глаза, улыбнулся с не меньшей печалью. – Я не был уверен в тебе. Так же, как и ты, я не мог понять, любезна ли ты со мной только потому, что я граф, или ради меня самого. А стоило мне почти увериться в тебе, как ты мгновенно заставила меня сделать выбор между любовью и гордостью. Поверь, он мне дался нелегко! Но когда ты заявила, что приняла предложение Мартина, я окончательно утвердился в сделанном выборе.

Робин поднял вверх ладони в знак того, что он не мог заставить себя поступить иначе в те далекие дни, о которых они говорили.

– Я сказала тебе о его предложении, думая, что ты воспротивишься! – воскликнула Мартина и порывисто стиснула руку Робина. – Когда мы с тобой поссорились в последний раз, я просто не знала, как к тебе подступиться!

– Что ж, ты выбрала самый верный способ! – невольно рассмеялся Робин.

– Тогда он казался мне верным, – вздохнула Мартина. – Я совершенно не понимала тебя. Думала, ты вспылишь, попросишь меня отказать Мартину. А ты посмотрел на меня так, словно ударил. Потом холодно пожал плечами и ответил…

– Воля твоя, красавица, – медленно договорил за нее Робин.

– Да, слово в слово. Ты ведь тоже никогда не давал мне увериться в тебе! Целовал меня, а всего через час мог окатить таким холодом!.. Если бы ты видел свою улыбку, насмешливую и отчужденную, с который смотрел на меня, случайно услышав наш с Виллом разговор!

– Тот, когда ты объявила Виллу, что не пустишь его на порог, став моей женой? – уточнил Робин, и Мартина уныло кивнула.

– Я знаю, что была неправа. Я думала, что если мне выпало счастье родиться красивой, то весь мир обязательно будет у моих ног! Ты сумел разуверить меня в этом. Но почему ты не смог простить меня? Ведь все иногда ошибаются! Когда мы поссорились в последний раз, я думала, что сойду с ума: так холодно, почти с презрением ты выставил меня за порог! А всего за четверть часа до этого ты был так нежен со мной, так покорен.

Она осеклась, заметив, что Робин, прищурившись, смотрит на нее с откровенным сожалением.

– Покорен тебе! – тихо и раздельно повторил он. – Марти, какой покорности ты пыталась от меня добиться? Стоило мне открыть тебе сердце, и ты принималась крушить его. А если я отдалялся от тебя, ты кротко терпела от меня любую колкость, лишь бы помириться. Мы примирялись, и все начиналось заново!

– Ты любил меня? – быстро и так же тихо спросила Мартина.

Робин улыбнулся с нежностью, и при виде этой улыбки у Мартины защемило сердце. Помедлив, он сказал:

– Любил, – и, вздохнув, с грустью добавил: – но потом устал. Наша любовь напоминала мне борьбу, в которой тебе отчаянно хотелось одержать верх. Победа осталась за тобой. Я уступил ее тебе так, как ты того хотела.

– Ты отказался от меня! Но ведь я всем сердцем любила тебя! – воскликнула Мартина, вглядываясь в лицо Робина и пытаясь увидеть на нем хотя бы слабый отблеск тех давних чувств, но Робин равнодушно пожал плечами, словно они говорили сейчас о давно умерших людях. Пальцы Мартины, сцепившиеся на его запястье, разжались, и, глядя перед собой, она прошептала одними губами: – Неужели я не искупила заносчивость и капризы, когда пришла к тебе ночью перед свадьбой? Помнишь?

Робин посмотрел на нее и улыбнулся.

– Да, помню, – шепнул он, и в его голосе появилась слабая тень былого волнения. – Никогда ты не была так мила мне, как в ту ночь! С заплаканными глазами и расплетенными косами.

– И распухшим от слез носом! – не удержавшись, фыркнула Мартина, и Робин рассмеялся. – Я пришла к тебе сказать, что мне никто не нужен, кроме тебя! Но рядом с тобой был Вилл. Он смотрел на меня так, что у меня просто не повернулся язык. И я ушла, сказав вовсе не то, что собиралась. А вечером, на свадебном ужине, ты был так спокоен, даже весел! Ты смеялся, а мне хотелось плакать от твоего смеха.

– Ты поэтому и попросила меня сделать тебе такой свадебный подарок? – усмехнулся Робин. – Воспользоваться правом первой ночи! Как тебе только в голову пришло?

– От отчаяния, – вздохнула она. – Как ты посмотрел на меня в ответ! Я подумала, что ты меня убьешь! Знаешь, я ведь в ту ночь так и не подпустила к себе Мартина. Бедный, он все объяснил себе моей робостью. А я ревела потому, что твой смех стоял у меня в ушах, и не знала, люблю я тебя или ненавижу.

– Ночью перед вашей свадьбой я несколько раз порывался пойти к Мартину и убедить его отказаться от тебя. Был готов даже подраться с ним, если он заартачится, – внезапно признался Робин.

– Но не пошел, – встрепенулась Мартина. – Почему?

– Я понял, что у нас с тобой ничего не получится, – ответил Робин так, словно подвел черту под разговором. – Мне пора, Марти!

Сняв ее пальцы со своего запястья, Робин поднялся из-за стола. Запрокинув голову, Мартина смотрела на него и по его лицу видела, что он уже далеко: разговор о прошлом он вел только ради нее, а его самого это не интересовало давно и совсем.

– А если бы тогда это была не я, а Марианна? Ты поступил бы так же?

Он повернул к ней голову, и по огню, полыхнувшему в его глазах, она поняла, что пыталась сравнить то, что для него ни при каких обстоятельствах не подлежит сравнению.

– В этом все дело, – сказала Мартина и задумчиво улыбнулась. – Наверное, уже тогда ты предчувствовал встречу с ней и ждал ее. Именно это ожидание остановило тебя.

Она тоже поднялась из-за стола и взяла свечу, чтобы проводить его до дверей.

– Этот разговор – последний, Робин. Я больше не буду тебе докучать тем, что прошло. Спасибо тебе за то, что не оставишь меня и позаботишься обо мне.

– Не благодари, этой мой долг, – улыбнулся Робин и поцеловал ее на прощанье в лоб. – И начинай готовиться к переезду в Руффорд.

Она кивнула, предусмотрительно потушила свечу, открыла дверь и долго стояла на пороге, глядя на Робина, пока он, отвязав Воина, не скрылся вместе с конем в ночной темноте.

****

Уже рассвело, когда Робина, который ехал по лесной дороге в Шервуд, окликнули негромким свистом. Робин осадил вороного, и через минуту с ним поравнялся Вилл. Братья некоторое время ехали бок о бок в молчании. Глядя на хмурое лицо Вилла, Робин догадался, что и на этот раз разговор брата с Эдриком не увенчался успехом, но все же спросил:

– Что он тебе сказал?

– Много лестного! – хмуро усмехнулся Вилл, глядя на дорогу. – Даже повторить не смогу! Живо, в нескольких словах обрисовал мне такое чудовище, что я только по собственному имени и догадался, что он говорит обо мне. В очередной раз выбранил дочь – спасибо, что не проклял! – и велел передать Тиль, чтобы она не показывалась ему на глаза.

И Вилл сам прошептал проклятие: при всей любви к нему Тиль упорно отказывалась идти под венец без отцовского благословления. Если Вилл начинал настаивать, у нее на глазах появлялись слезы, но упорства юной Тиль было не занимать.

– А ты все рассказал ему? О себе и Тиль? – спросил Робин, выразительно вскинув бровь, и Вилл, угадав намек, громко фыркнул:

– Все. И со словами, что я обманул доверие графини Марианны, попечению которой он вверил дочь…

Не договорив, Вилл мрачно посмотрел на сжатые в кулак пальцы.

– Ты что, подрался с отцом своей невесты?! – хмыкнул Робин.

Вилл улыбнулся и отрицательно покачал головой:

– Я увернулся от его тяжелой длани, и он с размаху врезал кулаком по стене так, что рассадил себе пальцы в кровь. После этого мне ничего не оставалось, кроме как быстрее убраться, пока меня не настигло возмездие отца соблазненной мной девицы.

– Ох и нрав! – процедил сквозь зубы Робин и предложил: – Пожалуй, пришло время мне самому навестить его!

– Он предупредил твое намерение, – немедленно отозвался Вилл, – крикнул мне в спину, что оглохнет и не услышит ни слова, если и ты приедешь его уговаривать.

Время приближалось к полудню, когда перед ними на горизонте показалось большое селение. Робин собирался объехать его краем леса, но Вилл остановил его, перехватив поводья вороного.

– Заедем, пообедаем. Здесь неплохой постоялый двор. Да и Джон с Мэтом должны быть там. На пути из Йоркшира в Шервуд им не миновать Хольдернес.

Робин задумчиво посмотрел на раскинувшееся перед ними селение и перевел взгляд на Вилла. Оба брата были одеты в замшевые куртки без знаков Шервуда. Воин шумно вздохнул, намекая на желание отдохнуть, и рыжий Эмбер тут же поддержал вороного товарища таким же шумным вздохом. Сам Робин провел половину ночи в дозоре, потом проделал долгую дорогу, чтобы проведать Мартину, и тоже чувствовал усталость.

– Не люблю я Хольдернес! – неожиданно признался он.

Вилл посмотрел на брата, но не стал ни о чем спрашивать. Он знал, что, когда Робин скрывался от убийц отца, в Хольдернесе он попал в засаду и с трудом избежал плена. В ответ на вопросительный взгляд Вилла, который уже был готов отказаться от своего предложения, Робин равнодушно пожал плечами и тронул шпорами бока Воина, направив вороного по дороге к селению.

Хольдернес располагался по обе стороны одной из главных дорог, пролегавших с севера, и в селении всегда было многолюдно. Возле большого постоялого двора стояло много повозок, сновали люди, и на Робина с Виллом никто не обратил внимания. Они привязали лошадей и вошли внутрь.

В просторной трапезной было полно людей, за столами не оставалось свободных мест. Хозяин и помогавшая ему жена едва успевали обносить посетителей кружками с сидром и элем. Над огнем в большом очаге служанка поворачивала вертела с нанизанными на них курицами и большими кусками говядины.

– Что я тебе говорил! – негромко воскликнул Вилл: стоило им показаться на пороге, как из-за дальнего стола радостно замахал рукой Джон.

Рядом со столом, облюбованным Джоном и Мэтом, лестница вела на второй этаж, где находились комнаты, которые путникам сдавали на ночлег. Заслоняя собой стол, лестница укрывала тех, кто сидел за ним, от любопытных взглядов. Выше стола в стене было прорублено окно, сейчас прикрытое ставнями.

– Стол выбран удачно, – сказал Вилл, садясь рядом с Джоном и обмениваясь рукопожатием с Мэтом, сидевшим напротив, – только слишком много честного люда! Вас еще не заприметили?

– Мы здесь недавно, – ответил Джон, подзывая хозяина, который, завидев новых гостей, уже спешил к ним с парой кружек в руках.

Вилл заказал обед, но как только хозяин собрался отойти, бросил взгляд на дверь, рассмеялся и удвоил количество заказанных блюд.