Текст книги "Лорд и леди Шервуда. Том 3"

Спокойно рысившие лошади немедленно остановились. Всадник, сопровождавший носилки рядом с окном, спрыгнул с коня и распахнул дверцу:

– Что, малышка Тиль, тебе надоело общество нашего благочестивого лорда епископа?

Робин, поставив ногу на приступку носилок, подал руку девушке и насмешливо посмотрел на епископа, который онемел от неожиданной встречи с лордом Шервуда.

– Безмерно надоело, ваша светлость! – ответила Тиль и, схватившись за руку Робина, выскользнула из носилок. – Вилл Статли ошибся, когда сказал, что лорд епископ так же порочен, как его кузен Роджер Лончем! Тот сильно уступает в порочности епископу Гесберту!

– А! – протянул Робин и усмехнулся. – Я недаром велел тебе взять с собой нож! – Устремив на епископа насмешливый взгляд, он сказал: – Рад видеть вас, милорд, если не в добром расположении духа, то в добром здравии! – и Робин сделал приглашающий жест: – Выходите, ваша милость, и уделите время для беседы с моей светлостью.

Он посторонился, давая епископу выйти из носилок. Епископ медленно ступил на землю и окинул взглядом стрелков в зеленых куртках, окруживших носилки. Запряженных в них лошадей держал юноша шестнадцати лет, покрикивая на коней нарочито грубым баском. Свою попутчицу епископ заметил возле стрелка, в котором узнал брата лорда Шервуда. Вилл обнял девушку за плечи и поцеловал в лоб.

– Прекрасно! – раздвинулись в злой улыбке губы епископа. – Так это одна из ваших подружек? Тяжкий грех, прелестная леди, использовать для такого низкого обмана невинные монашеские одежды!

Услышав упрек, Тиль смерила епископа взглядом, полным негодования и презрения.

– Которые вы же пытались с меня сорвать?! И даже грозили отдать меня ратникам и слугам, чтобы они надругались надо мной, когда не вышло у вас? И после этого вы отваживаетесь продолжать свои лицемерные проповеди?! – она рассмеялась и покачала головой. – Не трудитесь! Вы не найдете здесь благодарных слушателей. Хотя, признаюсь, мне было очень любопытно узнать, что вы о нас думаете и какой описываете нашу жизнь прихожанам.

Она отыскала взглядом лорда Шервуда и возмущенно воскликнула:

– Веришь ли, граф Робин, он отказал тебе во всех добродетелях! Твой облик в его лживых устах превратился в облик чудовища, демона! Никто в Шервуде не заслуживал бы пощады, будь слова лорда епископа верны хоть отчасти!

Епископ высоко поднял брови, выслушав гневную речь Тиль, и посмотрел на Робина, который стоял, сложив руки на груди, и едва заметно улыбался.

– И в чем же я ошибся? – спросил епископ. – Разве вы, милорд, не грабитель? Разве вы никого не убили за всю свою жизнь? А кто увлек на путь разврата и разбоя дочь барона Невилла? Разве не вы окончательно погубили эту и без того пропащую душу, благородный граф Хантингтон?

– Я вижу, вы с прежней настойчивостью заботитесь о спасении моей души, – раздался за спиной епископа спокойный и жесткий голос Марианны. – Помнится, зимой вас так обеспокоила моя душа, что вы пожелали очистить меня от грехов самым решительным способом!

– Что вполне укладывается в понятие лорда епископа о милосердии к грешникам, леди Марианна, – отозвалась в ответ Тиль.

Епископ медленно обернулся и посмотрел на Марианну. В мужском наряде и в зеленой куртке шервудского стрелка, она стояла, опираясь на длинный клинок, и смотрела епископу в лицо пристальным и недобрым взглядом.

– Как же! – усмехнулся епископ, осмелев от молчания стрелков. – Леди Рочестер, графиня Хантингтон, Шервудская Волчица! Как же могло сегодня обойтись без тебя, ведьма, если весь ваш волчий род Рочестеров вышел на большую дорогу? Ох, окажись ты снова в Ноттингеме, я бы даже разговаривать с тобой не стал, а без промедления отправил бы тебя на костер за колдовство, которым ты заперла моего двоюродного брата в монастыре!

Марианна и Робин расхохотались, а следом за ними и остальные стрелки.

– Как у тебя все время выходит, лорд Гесберт, что во всем виновата наша леди? – спросил Вилл. – Роджер Лончем принял монашеский обет, а ты – епископ! – обвиняешь в этом леди Марианну, да еще называешь ее ведьмой за то, что твой брат ушел в монастырь замаливать грехи!

Поняв несуразность своего обвинения, епископ тем не менее не растерял силу духа и хладнокровно произнес, не сводя глаз с Марианны:

– Клеймо по-прежнему украшает тебя или ты сумела его свести?

После этих слов голоса и смех стрелков смолкли как по команде, и вокруг епископа сомкнулось кольцо враждебных глаз.

– Не хотите немного отдохнуть от обличений? – негромко осведомился Робин, и в его внешне любезном голосе явственно прозвучала угроза. – Или вам так понравилось прилюдно приносить извинения моей жене? Желаете повторения?

Епископ ради осторожности промолчал, сжигая лорда Шервуда ненавидящим взглядом.

– Судя по вашему благоразумному молчанию, решили избежать очередного покаяния, – усмехнулся Робин. – Тогда перейдем к делу.

Он сделал несколько шагов внутри круга стрелков и обернулся к епископу:

– Пришло время, милорд, платить Шервуду налоги за этот год.

– Опять?! – вырвалось у епископа, и стрелки снова расхохотались, услышав этот возглас досады. – У меня нет денег! Ты же знаешь, что монастыри собирают десятину позже!

Робин покачал головой и рассмеялся.

– Сколько мы с вами ни встречаемся, столько раз вы мне поете одну и ту же песню! Неужели я стал бы поднимать Шервуд только ради того, чтобы испросить вашего благословения? Мач! – Робин с досадой обернулся к юноше, который держал лошадей епископа. – Прекрати кричать и оставь коней в покое!

Присев на приступку носилок, Робин сказал, не спуская с епископа испытующего взгляда:

– Милорд, того серебра, что вы недавно получили от Ричарда Ли за мнимый долг, будет достаточно, чтобы мы с вами мирно расстались и на этот раз. До того времени, когда церковная десятина будет собрана, – и Робин улыбнулся с откровенной насмешкой.

Епископ молча кивнул в сторону открытой дверцы носилок.

– Вот и славно! – сказал Робин и взмахом руки подозвал стрелков. – Рад, что вы сегодня сговорчивее, чем обычно.

Круг стрелков распался: они стали садиться на лошадей. Алан и Дикон, отыскав в носилках кошельки с монетами, переложили их в седельные сумки.

– Так это вы, ваша светлость, изволили ссудить Ричарда Ли деньгами! – тихо сказал епископ, стоя возле Робина и провожая взглядом каждый кошель. – А я-то ломал голову, где он смог раздобыть всю сумму! Еще за день до срока уплаты – я точно знал! – у него не было ни одного пенни, чтобы выкупить свои земли.

– Конечно, владения Ричарда Ли стоят дороже! – усмехнувшись, ответил Робин. – Представляю, как вам было досадно получить выкуп, который ничего для вас не значил! При хорошем управлении эти земли принесли бы вам куда больший доход. Вы хотели отрезать лакомый кусок, лорд епископ, но только недобродетельным способом.

Епископ гневно сверкнул глазами.

– Не желаю слушать твои нравоучения! – процедил он. – И не тебе, граф Хантингтон, говорить о добродетели! А Ричард Ли еще проклянет тот день, когда решил искать помощь у тебя!

Синие глаза лорда Шервуда выразили непередаваемо презрительную усмешку:

– Вы сегодня особенно щедры на проклятия! Что вы сможете сделать? Ричард Ли – довольно богатый землевладелец, он принят при дворе. Принц Джон относится к нему если и не с горячей приязнью, то все же благосклонно. А кто вы? Двоюродный брат епископа Илийского, которого принц изгнал из страны, – и только. Вы же просто не осмелитесь отомстить Ричарду Ли, потому что вам придется нарушить закон. А для этого надо обладать беспринципной смелостью Гая Гисборна, который совсем удалился от дел!

Не дожидаясь ответа, Робин легко поднялся и окликнул Статли, уже сидевшего в седле:

– Проводи лорда епископа до того места, где мы оставили его свиту. А он пусть сам освободит их от веревок.

И, не обращая больше внимания на епископа, Робин свистнул, подзывая своего вороного.

– Проклятый волк! – услышал он за спиной сдавленный голос, но не обернулся и только передернул плечами.

Марианна, мельком бросив взгляд на епископа, побледнела и закричала:

– Робин, берегись!!!

С тем же криком к лорду Шервуда бросились Джон и Вилл.

Робин прыжком обернулся и со звериной ловкостью одновременно прянул в сторону. Острое лезвие ножа прокололо его куртку и скользнуло по плечу, оцарапав кожу. Резко свистнула спущенная тетива, и епископ, сжимая в руке нож, осел на землю к ногам лорда Шервуда. Между лопаток в спине епископа трепетала длинная стрела. Не спуская с него глаз, Мач медленно опустил лук с еще подрагивавшей после выстрела тетивой. Склонившись над епископом, Робин перевернул его и посмотрел в открытые замершие глаза. Нож выпал из разжавшихся пальцев епископа Гесберта на влажную траву. Отпустив убитого, Робин медленно выпрямился. Помрачнев и не заметив подбежавших к нему друзей, он чуть слышно сказал, не сводя с епископа потемневших глаз:

– Глупец! Я не желал твоей смерти.

Его глаза мгновенно прояснились, он посмотрел на Мача и улыбнулся:

– Я твой должник, мальчик!

– Нет, Робин! – с важностью ответил Мач, убирая лук в колчан. – Это я сегодня уплатил тебе долг за прошлую осень.

– Послушайте, какие взрослые речи он ведет! – рассмеялся Алан, потрепав Мача по голове. – Да он уже совсем вырос!

– Воздух Шервуда пошел ему на пользу, – улыбнулась Марианна, не сводя встревоженных глаз с Робина: она единственная расслышала слова, сказанные им над телом епископа.

– Поехали! – приказал Робин и вскочил на коня.

Всю дорогу до лагеря он был мрачен, и шутки стрелков его не веселили. Поймав взгляд Марианны, которая ехала рядом, он раздраженно поморщился. Марианна, не сказав ни слова, опустила глаза и натянула поводья, придерживая иноходца, чтобы тот отстал от Воина. Но Робин тут же поймал ее руку и, виновато улыбнувшись, едва ощутимо пожал ее пальцы.

Ехавшая рядом с Виллом Тиль то и дело встречалась с ним глазами, и его взгляды вызывали слабость во всем ее теле. Заметив, как она покачнулась в седле, Вилл рассмеялся, выхватил Тиль из седла и усадил на Эмбера перед собой.

– Вижу, малышка, что борьба с епископом – упокой Господь его душу! – далась тебе нелегко: того и гляди упадешь с лошади! – громко сказал он, и стрелки отозвались на его слова смехом.

– Не поэтому, – прошептала Тиль.

– Я знаю, что дело не в нем, а во мне, – ласково усмехнулся Вилл, понизив голос так, чтобы его услышала только она. Вилл поцеловал ее в щеку и шепнул: – Ты молодец, Тиль, я горжусь тобой!

Когда лорд Шервуда с друзьями обсуждал план нападения на епископа, думая, как заманить его в лес с окружной дороги, Статли с усмешкой сказал:

– Насколько я знаю лорда епископа, он, несмотря на сан, отличается неудержимым сладострастием. Так что красивая девушка – самая верная приманка!

Робин, подумав, согласно кивнул, но потом с досадой поморщился:

– Нам некого подослать к нему. Он знает в лицо всех наших женщин!

– Может быть, я смогу, брат? – предложила Клэренс. – Он и видел-то меня один раз, когда я была в свите Марианны, и почти не обратил на меня внимания.

– Это ты так думаешь! – усмехнулся Робин. – Он несомненно запомнил тебя.

– Может быть, нам снова Мача послать? – улыбнулся Алан. – Переоденем его в женское платье. Смотрите, какие у него нежные щечки! – и он бросил насмешливый взгляд в сторону юноши.

Мач тут же вспыхнул от негодования, когда стрелки расхохотались над предложением Алана.

– Я уже бреюсь! – ответил он и с гордостью провел ладонью по лицу. – То-то епископ обрадуется, когда полезет ко мне с поцелуями и уколется о щетину!

Тиль, которая сидела возле очага и не сводила глаз с задумчивого лица Вилла, тихо сказала, оробев от собственной смелости:

– Я никогда не встречалась с епископом Гесбертом.

Робин, услышав ее слова, круто обернулся к Тиль и окинул ее пристальным взглядом.

– Нет, девочка! – после недолгого раздумья сказал он решительно, хотя и с сожалением. – Даже не думай! Слишком опасно, а ты не владеешь оружием.

– Отец научил меня пользоваться ножом для защиты, – возразила Тиль. – Ваша светлость лорд Робин, разреши и мне помочь вам!

Робин переглянулся с братом. Лицо Вилла выразило мучительное сомнение. Но, столкнувшись с неожиданно настойчивым и просительным взглядом Тиль, Вилл вздохнул и посмотрел на нее так, словно видел впервые.

– Что ж! – протянул он, окинув ее оценивающим взглядом. – Ты красивая и, бесспорно, сумеешь привлечь внимание епископа.

– А я, значит, не сумела бы! – возмутилась Клэренс. – Вот спасибо, Вилли! И тебе, Робин, заодно!

Робин и Вилл невольно рассмеялись.

– Хорошо, Тиль, – сказал Робин, – я принимаю твою помощь. Вилл, проверь, насколько искусно она владеет ножом, и покажи ей пару приемов. Тиль, ты еще не забыла французский язык?

Мать Тиль была родом из Аквитании и прибыла в Англию в свите леди Луизы.

– Не забыла, лорд Робин! Мы с отцом очень часто говорим на французском языке.

– Тогда сейчас же забудь английский и начинай говорить только по-французски, чтобы привыкнуть.

Робин подошел к Тиль и, ласково проведя ладонью по ее косам, усмехнулся непонятной усмешкой:

– Что за беда? Все женщины в нашей семье так или иначе начинают тянуться к оружию!

Тиль подняла на Робина удивленные глаза, но лорд Шервуда уже отошел от нее и заговорил с Виллом, Джоном и Статли, обсуждая предстоящую засаду. Тиль осталось только гадать, что подразумевал Робин, сказав о ней как о женщине его семьи, и знает ли он что-нибудь о ее отношениях с Виллом.

Безудержно любя Вилла и купаясь в счастье оказаться любимой ответно, Тиль стала на людях очень сдержанной. Ее глаза, обращаясь к Виллу, по-прежнему сияли любовью и восторгом, но если он в присутствии других хотя бы случайно касался ее, Тиль одолевало смущение. Она была воспитана отцом в строгих правилах. Несмотря на то что она вверила себя Виллу без малейшего колебания, Тиль сочла, что их отношения, пока они не освящены церковью, вызовут осуждение. Она жила в бывшей спальне Клэренс, упорно отказываясь перебраться к Виллу до венчания, хотя он проводил с ней каждую ночь, когда не был занят делами Шервуда, а если был занят, то неизменно будил ее на рассвете.

Словно прочитав мысли Тиль, Вилл крепче прижал ее к себе и шепнул ей на ухо:

– Я приду к тебе, когда мы вернемся домой.

– Вилл! – смутилась Тиль. – Но ведь еще день, а не ночь!

– И прекрасно! – рассмеялся Вилл. – Вот и объяснишь мне, чем в постели день отличается от ночи.

Обернувшись к нему и встретившись с его янтарными глазами, пронизанными лукавыми искорками, Тиль невольно рассмеялась в ответ и украдкой потерлась затылком о плечо Вилла. За время, проведенное в Шервуде, она не уставала открывать в возлюбленном новые и новые черты, а ведь она думала, что хорошо знает его! Ее никогда не обманывал сдержанный облик Вилла. Тиль знала, что на самом деле у него доброе сердце, щедрое на любовь, нежность и заботу. Но, став его возлюбленной, она не переставала радостно удивляться тому, что он, взрослый мужчина, великолепно понимает ее. Она могла доверить ему любые мысли, мечты, сомнения. И он слушал ее и разговаривал с ней так, словно между ними не было разницы в возрасте: без покровительственных или поучающих ноток, на равных, словно она была его сверстницей и взрослой женщиной. И в то же время в нем – воине, которого уважал ее отец, хотя и недолюбливал, – она обнаружила бездонные кладези мальчишеского озорства и веселого нрава.

Приехав домой, Робин устало прошел к себе. Открыв дверь, он увидел Марианну. Она уже переоделась в длинное светлое платье и, стоя перед зеркалом, расчесывала гребнем волосы. Молча поцеловав ее в затылок, Робин сел за стол и склонил голову на сомкнутые кисти рук.

– Он убил бы тебя, если бы Мач не выстрелил, – сказала Марианна, не отрывая взгляда от зеркала и продолжая скользить гребнем по волнистым прядям.

Робин провел ладонью по плечу, где от ножа осталась длинная саднящая царапина, и покачал головой.

– Не убил бы. Я успел увернуться, и выстрел Мача был напрасным. Я не желал этой смерти! – вырвался из его груди глубокий вздох. – При всей своей алчности и злобе епископ Гесберт ничего не представлял сам по себе.

– Тогда почему ты поблагодарил Мача? – спросила Марианна, откладывая гребень и подходя к Робину.

Он грустно усмехнулся.

– Зачем же мальчику обременять свою душу грехом беспричинного убийства? – ответил он вопросом на вопрос и, резко поднявшись, встал у окна, глядя на лес невидящими потемневшими глазами.

Марианна смотрела ему в спину, напряженно думая, как отвлечь Робина от мрачных мыслей. Она знала, что он всегда держался принципа не проливать чужую кровь без необходимости. И сейчас, впервые при ней, этот жесткий принцип был нарушен. При всей сдержанности Робина, зная его, Марианна понимала, что на самом деле он глубоко переживает то, что произошло. И это притом что он терпеть не мог епископа Гесберта и всегда относился к нему с презрением.

– Дело не в епископе, – сказал Робин, словно услышал ее мысли. – Кровь, пролитая без нужды, потребует ответной крови.

– Чьей? – тихо спросила Марианна, и он в ответ передернул плечами:

– Если бы я знал! Будь у меня Хранительница, она могла бы предупредить, кого следует оберегать. Я пытаюсь увидеть сам, но у меня нет необходимой для этого силы!

Марианна подошла к Робину, обвила руками его плечи и прижалась щекой к его спине. Он склонил голову и поцеловал ее запястья, скрестившиеся на его груди, но Марианна почувствовала, как далеки сейчас от нее мысли Робина.

– Я устал! – вдруг услышала она признание, вырвавшееся из самой глубины сердца Робина. – Устал от вечной ответственности за всех и все! Иногда я завидую Виллу и хотел бы поменяться с ним местами. Вот, кстати, ты спрашивала, где предел моих сил. Можешь сейчас посмотреть!

Он, оглянувшись, с усмешкой бросил взгляд на Марианну. Она молчала, не зная, что сказать. Она так привыкла к уверенной силе, всегда исходившей от Робина, что сейчас растерялась и тут же укорила себя за растерянность. Он, который всегда был ей не только мужем, но и другом, ее Воином, который столько раз исцелял ее не только телесные, но прежде всего душевные раны, сейчас сам нуждался в целительной силе своей Девы.

И Марианна твердо сказала:

– Ты не можешь все предвидеть. Не казни себя! Ты ни на шаг не сошел сегодня с Пути.

Она с усилием заставила его повернуться лицом к ней и стала целовать его глаза, лоб, скулы, губы, пока Робин не пришел в себя от прикосновения ее горячих губ. Тогда он крепко обнял ее и с силой прижал к себе, уткнулся лицом в ее волосы, вдыхая исходивший от них запах имбирных стеблей.

– О чем ты сейчас жалеешь и чем терзаешься? – шептала Марианна, ласково гладя Робина по плечам. – Ты беспощаднее к себе, чем все твои недруги! Они себя не связывают ничем в войне с тобой. Если бы ты мог уподобиться им, то ни шерифа, ни Гая давно уже не было бы в живых. А ты воюешь с ними, соблюдая все правила рыцарской чести, не запятнав себя ни единым поступком, в котором мог бы себя укорить. К тебе идут за помощью те, кому больше не на кого надеяться, кроме тебя. Ты стоишь на страже справедливости и прилагаешь все силы, чтобы восстановить ее, если она оказалась попранной. В этом и есть твой долг, мой Воин, и ты его неустанно исполняешь. У тебя нет оснований винить себя в пролитой крови и смерти епископа. Он хотел убить тебя, но умер сам, как сам и выбрал свою судьбу. Кроме Хранительницы, только тот, кто обладает божественной силой, может все предусмотреть и предвидеть, да и то это только предположения, а не знания. Как бы то ни было, у тебя такой силы нет, и я рада этому, Рандвульф! Ты ведь знаешь, что наделение божественной силой – высочайшее признание заслуг Воина, но за него слишком дорого придется платить!

Робин долго молчал, потом потерся щекой о волосы Марианны и прошептал:

– Моя Светлая дева Моруэнн! Ты – истинная властительница Шервуда и госпожа моего сердца! Я благодарен тебе за твои слова и твою поддержку.

Он сжал ладонями ее плечи, отстранил от себя и посмотрел в ее глаза, улыбнулся и сказал уже обычным голосом:

– Прости меня, милая! Это была минутная слабость. Иногда ей удается вот так, внезапно, как из засады, подступить ко мне.

– Как же ты с ней справлялся до сих пор? – улыбнулась в ответ Марианна.

Губы Робина сложились в невеселую усмешку, он искоса бросил на Марианну быстрый взгляд и отрицательно покачал головой:

– Пожалуй, я воздержусь от откровенности. Думаю, тебе не понравилось бы то, что ты могла услышать.

Она догадалась и без его слов. Звал с собой Вилла или уезжал один туда, где мог найти забвение на ночь за кубком вина и в объятиях какой-нибудь из своих любовниц. Если он опасался, что его ответ вызовет у нее ревность или просто неудовольствие, то его опасения были напрасными. Ее сердце сдавила боль, когда она представила себе всю силу опустошения и глубину одиночества, которые волной накрывали его в такие минуты.

– Робин, давай сбежим в дом Эллен и побудем там вдвоем. Только ты, я и никого больше!

Робин улыбнулся и заглянул в глаза Марианны – широко распахнутые, полные сочувствия и нежности.

– Хочешь снова провести меня через обряд очищения?

Она покачала головой и, прильнув к нему, прошептала на ухо:

– Нет. Просто хочу тебя, Робин!

Он окинул ее мгновенным взглядом, снова заключил в объятия и привлек к себе. Постояв минуту молча, прижавшись щекой к ее виску, Робин сказал:

– Поехали, мое сердце!

Он взял оружие, и они вышли к коновязи. Марианна хотела подозвать Колчана, но Робин остановил ее:

– Я сам повезу тебя.

Вскочив на коня, он подхватил Марианну и посадил ее перед собой. Воин резвой рысью домчал их до дома Эллен. Робин расседлал вороного и отпустил на поляну щипать траву. Взяв Марианну на руки, он вошел в дом. Соскользнув с его рук, Марианна сбросила с ног туфли и распустила на плечах шнуровку платья. Тонкое льняное полотно с шелестом опало к ее ногам. Переступив через платье, она подошла к Робину и ласково сжала ладонями его лицо.

– Я еще не наскучила тебе, мой лорд? – прошептала она с нежной улыбкой, заглянув в глаза Робина.

– Нет, – ответил он и, взяв ее за руки, привлек к себе, – и никогда не сумеешь наскучить!

Он жадно прильнул к ее губам, заскользил ладонями по ее спине, прижимая к своему телу, жар которого она ощущала через его одежду. Она помогла ему раздеться, и он увлек ее на постель. Забыв обо всем мире, они утонули в ласках друг друга, как в омуте. Она была покорной и уступчивой, он – требовательным и настойчивым. Она становилась страстной и пылкой, он – нежным и медлительным, и оба не знали утомления. Он чувствовал, как в ней вновь и вновь вспыхивает желание от его самого легкого прикосновения. Она была его женщиной, предназначенной ему судьбой, как он был предназначен для нее. Что с ними сталось бы, если бы они не встретились? Если бы связали себя брачными обетами с другими? От одного только предположения о подобном в душе возникал холодок, который тут же исчезал, едва они приникали друг к другу. Приглушенные стоны, вырывавшиеся из ее груди, вызывали сладостные судороги в его теле и кружили ему голову. Чувствуя глубоко внутри себя его стремительные движения, переходившие в последние содрогания, она осыпала горячими поцелуями его руки, вздрагивая от восторга, когда он, сросшись с ней, замирал и, зарывшись лицом в ее волосы, опалял стоном ее висок.

– Если бы ты знал, как мне не хватало весной всей твоей силы, когда ты был вынужден проявлять сдержанность! – прошептала она, когда он в очередной раз уронил голову рядом с ее головой и придавил ее тяжестью своего тела.

По его ресницам пробежала дрожь, открывая темную синь глаз, уголки любимых губ тронула улыбка, и он шепнул:

– Счастье мое! Моя Моруэнн! Что ты делаешь со мной? Один лишь твой голос заставляет меня желать тебя снова и снова!

За окном прокатились раскаты грома – приближалась гроза. В доме сгустился полумрак, когда небо затянули сизые грозовые тучи. Склонившись над Марианной, Робин целовал ее лицо, утомленные сияющие глаза и тихо шептал:

– Я люблю тебя. Как бы ни сложилась наша с тобой жизнь, мы сполна вознаграждены уже только тем, что она – наша!

– И ты в этом прав! – прошептала Марианна и, почувствовав, как он снова окреп в ней, подалась ему навстречу, оплетая его собой, как омела. – Робин, любовь моя, радость моя!

Усталость все же подкралась к ним, и они забылись в полусне в объятиях друг друга. За окном шумел дождь, убаюкивая их мерным шорохом тугих струй. Все чаще грохотал гром, молнии раскалывали огненными зигзагами почерневшее небо, и маленький дом был единственным прибежищем – уютным и безопасным – среди разбушевавшейся стихии, словно их страсть вызвала такой отклик в природе.

За дверью послышались шаги, веселые голоса и приглушенный смех. Робин очнулся, прислушался и тронул за плечо дремавшую Марианну.

– Просыпайся, милая! – сказал он, когда она открыла глаза и вопросительно посмотрела на него. – Кто-то идет!

Он торопливо оделся, не надев лишь зеленую куртку, и подал Марианне платье, так и оставленное ею на полу. Заслонив приводившую себя в порядок Марианну, Робин настороженно застыл, сложив руки на груди, и вдруг рассмеялся, узнав голоса.

Дверь распахнулась, и на пороге появились Статли и Клэренс. Обнимая Клэренс за плечи, Статли стряхнул с непокрытой головы капли дождя и с усмешкой посмотрел на Робина, словно не ожидал увидеть никого другого.

– Простите нас за вторжение, но крыша на сеновале Эллен похожа на решето! – сказал он и улыбнулся жене, которая невозмутимо вытаскивала из растрепавшихся кос сухие травинки.

– Твое платье тоже в сене, – с улыбкой предупредил сестру Робин.

– Спасибо, братец! – не смутившись ни капли, поблагодарила его Клэренс и принялась отряхивать подол.

– Похоже, что нам с Клэр пришла та же идея, что и тебе с Марианной, – весело говорил Статли, украдкой подмигнув Марианне, которая, успев надеть платье, поспешно заплетала волосы в косу, – но вы нас опередили. Я заметил неподалеку твоего вороного, и пришлось удовольствоваться сеновалом.

При этих словах Клэренс все же покраснела и шлепнула мужа по руке, но тут же сама рассмеялась:

– Да! А когда начался дождь, нам с Виллом надо было либо срочно заняться починкой крыши, либо попросить убежища у вас! Второе показалось нам более привлекательным!

Рассмеявшись в ответ, Робин оглянулся и, убедившись, что Марианна успела принять благопристойный вид, предложил:

– Раз уж мы все здесь собрались, дамы, почему бы вам не позаботиться о семейном обеде?

Поскольку и Марианна, и Клэренс прекрасно знали, где Эллен хранит съестные припасы, которые они сами неустанно пополняли, будучи осведомлены, как часто ее дом служит приютом для шервудских стрелков, то они быстро накрыли на стол. Копченое мясо, сыр, хлеб, вино – обычная неприхотливая трапеза. Едва лишь все четверо сели за стол, как за дверью снова послышались голоса.

– Ну, это уж слишком! – заметил Статли. – Не дом, а какой-то постоялый двор!

– Подожди! – усмехнулся Робин. – Из-за грозы здесь может оказаться половина Шервуда.

– Что ты себе позволяешь?! – услышали они доносившийся из-за двери громкий, сердитый голос Эллен. – Вы превратили мой дом в какую-то гостиницу, куда постоянно приводите своих подружек!

– Кому это она?! – с удивлением прошептала Клэренс, и Статли, плечи которого затряслись от беззвучного смеха, поспешно закрыл ей ладонью рот.

– Тише, голубка! По-моему, это твой старший брат!

В подтверждение его слов на пороге появился Вилл. Нагнув голову, он нырнул под притолоку, выпрямился и, оглядев всех, кто был в доме, безудержно расхохотался. На его плечах, словно овечка, лежала Тиль, болтая ногами и крепко держась за руку Вилла. Увидев собравшихся, она ахнула и покраснела. Быстро соскользнув с плеч Вилла, Тиль спряталась за его спину.

– Ваша светлость! – испуганно пропела она, вынырнув из-за плеча Вилла и поймав взгляд Робина.

– Тебе все-таки не терпится снова поругаться с Эдриком! – с едва заметной улыбкой вздохнул Робин, потягивая вино и не спуская с брата смеющихся глаз.

– Мы всего лишь гуляли по лесу, и нас застиг дождь, – такой же улыбкой ответил ему Вилл.

– Сама невинность! – раздалось за его спиной возмущенное фырканье Эллен, которая решила, что ответ Вилла был предназначен ей. – У тебя физиономия лиса, забравшегося в курятник! Напомни-ка мне, когда ваши прогулки заканчивались добром? Сначала здесь оказался твой младший брат, который вот так же гулял с Марианной по лесу, затащил ее в реку, а потом привел сушить одежду и греться. Зимой от дождя и снега спрятались Клэр и твой дружок Статли. Причины, конечно, разные, но результат был одним и тем же!

Эллен оттолкнула Вилла с порога, чтобы войти наконец внутрь, и увидела, что дом полон гостей – всех тех, на кого она только что сердилась. Не найдя слов, она обвела возмущенным взглядом Робина и Марианну, Статли и Клэренс и укоризненно покачала головой:

– Помяни черта, и он тут как тут! Все собрались? Неужели, кроме моего дома, у вас нет другого пристанища?

– Но мы-то с Тиль перед тобой ни в чем не провинились! – рассмеялся Вилл.

– Не успели! – отрезала Эллен.

– Думаешь, что напрасно потеряли время? – со всей откровенностью вернул ей насмешку Вилл и ласково привлек к себе подругу.

Тиль покраснела, услышав его слова, но не отстранилась от Вилла, а, наоборот, прильнула к нему и склонила голову ему на плечо. Вспомнив, как всего час назад она покрывала благодарными поцелуями сильную смуглую руку, которая сейчас обвила ее стан, Тиль невольно сжала пальцами запястье Вилла. Он посмотрел на нее с нежной усмешкой, и ее окатило горячей волной, от которой задрожали колени. Вилл, читая в глазах Тиль все переживания, которые сейчас охватывали ее душу, рассмеялся и крепче сжал ее стан, не давая осесть прямо на пол. Робин, заметив, с каким нежным восторгом Тиль смотрит на его брата и как припухли ее губы от долгих и страстных поцелуев, шумно вздохнул:

– Значит, будет скандал!

– Ваша светлость! – воскликнула Тиль, умоляюще глядя на Робина.

– Вот только избавьте мою светлость от объяснений с нашим строгим наставником, который по стечению обстоятельств еще и твой отец, малышка! – хмыкнул Робин и посмотрел на брата: – Сам будешь объясняться с ним!

– Естественно, сам! – обворожительно улыбнулся Вилл. – Надеюсь, что наш наставник не сделает дочь вдовой раньше, чем она успеет стать замужней женщиной.

– А мы оставим ее заложницей в Шервуде, чтобы обеспечить твою безопасность, – усмехнулся Робин.

– Спасибо, ваша светлость! – радостно воскликнула Тиль, которая сама боялась показаться отцу на глаза, прежде чем Вилл уладит с ним дело.

Послышался приближающийся топот копыт, и стены дома затряслись от оглушительного хохота.