Текст книги "Позови меня"

– Контора? – удивилась Марина. – Зачем ему нужна контора?

После короткого молчания мистер Дональдсон ответил:

– У мистера Фаррена самые разные деловые интересы не только в своей стране, но и в Европе, которые мы здесь и представляем.

– А-а, понятно…

Она и раньше предполагала, что Элвин – состоятельный человек, иначе он не мог бы себе позволить жить в санатории в отдельном домике. Марина с матерью были там на особом положении, а с остальных пациентов доктор Генрих брал очень высокую плату.

Если у него есть своя контора в Европе для ведения дел, значит, он очень богат. И все же ей никак не верилось, что Элвин может заниматься финансовыми делами.

Но мистер Дональдсон продолжал в быстром деловом темпе:

– Мисс Мильтон, я предлагаю вам полностью довериться мне. Я постараюсь обеспечить вам максимальные удобства во время путешествия. Я только хочу знать, когда вы сможете выехать.

– Когда? – смущенно переспросила Марина.

– Мистер Фаррен, видимо, хочет, чтобы вы как можно скорее выехали в Италию. Однако я точно не знаю, когда он сам сможет прибыть туда.

Марина ответила не сразу.

– А… сколько это может стоить, ну хотя бы приблизительно? – Она задала этот вопрос с большим смущением.

– Боюсь, что мои объяснения были слишком неуклюжи, – ответил мистер Дональдсон. – Если вы поедете в Италию, то только как гостья мистера Фаррена. Он объяснил это весьма четко в своей телеграмме. Я предусмотрю все расходы.

– Но я не… уверена, что могу позволить… – начала Марина и тут же замолчала. Против чего она может протестовать? Если Элвин хочет, чтобы она приехала в Сорренто, то для нее это возможно только за его счет.

Она прекрасно знала, что всех денег на ее банковском счете не хватило бы и на билет в один конец. И было бы смешно еще вести какие-то разговоры, если Элвин так щедро, так потрясающе щедро откликнулся на ее крик о помощи!

Отправив телеграмму, Марина сомневалась, сумела ли она подобрать нужные слова. Но что-то ей подсказывало, что он правильно ее поймет, и теперь она в этом убедилась.

Он хочет прийти к ней на помощь, как и обещал, и она должна быть согласна на все его предложения.

Мистер Дональдсон внимательно наблюдал за ней с дивана.

– Мисс Мильтон, вы должны мне ответить одно, – сказал он после некоторого молчания, – когда вы будете готовы к отъезду?

Марина беспомощно оглядела комнату и ответила:

– Я была бы готова хоть сейчас, если бы не одно обстоятельство.

– Какое, мисс Мильтон?

– Я должна продать все, что есть в этом доме. У меня нет денег. Если ехать в Сорренто, то, наверное, нужно иметь хотя бы несколько новых платьев. – Она увидела удивление мистера Дональдсона и поспешила объяснить: – Я ведь довольно долго жила в Швейцарии – там я и встретилась с мистером Фарреном. В горах даже летом по вечерам бывает довольно холодно, и поэтому мы носили теплую одежду. А в Сорренто очень тепло.

– Действительно, – согласился мистер Дональдсон. – Там скоро будет очень жарко – апрель на носу.

– Я так и подумала…

– Итак, ясно – вам нужно купить летние платья, – заключил мистер Дональдсон. – Он улыбнулся и сразу показался Марине очень домашним. – У меня жена и три дочери, и они редко говорят о чем-нибудь другом. Поэтому я прекрасно понимаю, как это важно для вас.

Марина улыбнулась в ответ:

– Тогда вы, может быть, поможете мне? Мне больше ничего не пригодится в этом доме, и я хочу все здесь продать.

– А вы собираетесь уехать из этого дома, когда вернетесь из Сорренто? – спросил мистер Дональдсон.

– Да… я не буду здесь больше жить…

– Ну хорошо. Мы могли бы выставить мебель на аукцион или попытаться найти покупателя среди дилеров, но на это потребуется время. – Он огляделся вокруг и сказал: – Мне бы хотелось тогда посмотреть остальную часть дома, мисс Мильтон.

– Конечно, конечно, – согласилась Марина.

Она встала и повела мистера Дональдсона по дому.

Показывать, собственно, было нечего.

Кровать красного дерева и подобранная в тон обстановка в комнате ее матери смотрелись неплохо, но особой ценности не представляли.

В ее собственной комнате вообще не было ничего стоимостью более нескольких фунтов, но обеденный стол в столовой, а также стулья – отец говорил, что это Хепплвайт55
  Хепплвайт – английский столяр-краснодеревщик конца XVIII века.


[Закрыть], – представляли большую ценность.

Правда, они были уже не в моде, но зато внимание мистера Дональдсона привлекли несколько картин.

Они дошли до крошечного кабинета, и он быстро пробежал взглядом по стенам, явно не интересуясь книгами.

– Боюсь, что это все, – извиняющимся тоном сказала Марина. – Внизу, в кухне, практически ничего нет. Вы знаете, после смерти отца мы уже не могли себе позволить держать прислугу. – Она залилась румянцем, вспомнив, что при встрече солгала ему, выдумав служанку, которая отлучилась из дому.

– Вы живете здесь одна? – спросил мистер Дональдсон.

Она кивнула.

– Мне это совсем не нравится, мисс Мильтон. Я бы не разрешил так жить своим дочерям. Мне кажется, что чем скорее вы попадете в Сорренто, тем лучше. – Он помолчал и добавил с улыбкой: – Конечно, вам никак нельзя ехать туда без новой одежды, но мне кажется, я нашел выход.

– Какой же?

– Я одолжу вам сто фунтов, мисс Мильтон, и, пока вы будете в отъезде, продам ваши вещи. Если получится больше ста фунтов, я выдам вам разницу, когда вы вернетесь.

– А если будет меньше? – со страхом спросила Марина.

– Не думаю, что будет меньше, – заверил ее мистер Дональдсон. – Задача как раз в том, чтобы найти хороших покупателей, а это требует времени. Некоторые вещи, например, письменный стол в гостиной, довольно-таки ценны – один буфет в столовой может стоить около пятидесяти фунтов!

– Может быть, вам стоит посоветоваться с кем-нибудь, прежде чем так рисковать? – с беспокойством предложила Марина.

– Ничего, я рискну, – улыбнулся мистер Дональдсон.

Он уселся записьменный стол, которым обычно пользовалась Марина. Это была простая и прочная вещь, ничего общего не имеющая с элегантной мебелью материнской спальни.

– Сейчас я выпишу вам чек, – сказал мистер Дональдсон, вынимая чековую книжку из кармана, – и вы сможете уже завтра получить деньги. Вам хватит трех дней на покупки?

– Да, наверняка хватит, – согласилась Марина.

– За это время я закажу билеты на пароход, идущий из Дувра в Кале, и на поезд сначала до Рима, а затем до Неаполя.

– Никак не могу поверить, что все это правда! – воскликнула Марина.

– Я сообщу вам, в какое время я заеду за вами утром в четверг. Думаю, это будет очень рано.

– Ничего не имею против. Мистер Дональдсон промокнул чек.

– Если у вас возникнут ко мне вопросы, – сказал он, – можете связаться со мной вот по этому адресу. – Он сделал движение рукой, будто хотел достать из кармана карточку, но потом передумал и написал адрес на листке бумаги. – Вызовите курьера, и я явлюсь к вам в ближайшее же время.

– Я уверена, что мне ничего не понадобится, – ответила Марина. – Я буду занята покупками.

– Это верно, – улыбнулся мистер Дональдсон. – Займитесь приятным делом. Я не думаю, что вам потребуется что-нибудь уж очень изысканное. С тех пор как мистер Фаррен заболел, я не думаю, что он устраивает пышные приемы.

– Нет-нет, конечно, – ответила Марина.

– Вокруг виллы – прекрасные парки. Говорят, что это самые красивые парки во всей Южной Италии, а сама вилла просто великолепна! Сначала она принадлежала знаменитому римскому сенатору, но я думаю, мистер Фаррен сам вам о ней расскажет.

– Мне кажется, я сплю! – воскликнула Марина. – Этого не может быть наяву! Если бы вы знали, что это для меня значит…

И вдруг замолчала. Ей показалось, что она излишне откровенна с незнакомым ей человеком.

– Я вас понимаю, – сказал мистер Дональдсон. – Я и сам часто ощущаю то же самое, когда имею дело с мистером… – Он осекся, словно вдруг споткнулся о знакомую фамилию, и договорил: – Фарреном и его братьями.

С этими словами он направился к двери, вдруг сразу заторопившись.

– Ну, мисс Мильтон, прошу извинить меня. У меня еще куча дел, а день уже кончается. Значит, я заеду за вами в четверг.

Марина проводила его до двери и протянула руку.

– До свидания, мистер Дональдсон, – сказала она. – Спасибо, спасибо вам за все!

– До свидания, мисс Мильтон, – степенно ответил он.

Глядя ему вслед, она вдруг обнаружила, что его ожидает автомобиль с шофером, стоящий неподалеку от ее дома.

Она застыла в изумлении.

Автомобиль!

Во всем Лондоне их можно было пересчитать по пальцам, и народ смотрел на них с удивлением и даже с ужасом.

Элвин во время их бесед никогда не упоминал ни о каких автомобилях, и она не могла себе даже представить его за рулем этого уродливого экипажа, изрыгающего чад и пугающего лошадей.

– В тот день, когда мне придется приезжать к больным на автомобиле, – часто говорил ее отец, – я откажусь от своей практики! Подъезжать с таким ревом к подъезду – да так можно напугать до смерти кого-нибудь со слабым сердцем!

– Да, они такие мерзкие и вонючие, – соглашалась с ним мать Марины.

– Все помешались на скорости, – развивал свою мысль доктор Мильтон, – быстрые поезда, быстрые корабли, автомобили, несущиеся по дорогам и наезжающие на детей и собак, – чем все это кончится?

– Действительно! – эхом отзывалась его жена, вздыхая. – Я не знаю ничего более восхитительного, чем спокойно и с достоинством ехать в удобной коляске.

Но Марина часто мечтала тайком прокатиться в автомобиле. И теперь, глядя из-за двери, как мистер Дональдсон отъезжает на машине, она вдруг страстно захотела очутиться рядом с ним.

И даже шум, с которым автомобиль промчался по Итон-Террас, приятно взволновал ее.

Закрыв дверь, она подумала, что сейчас ей, наверное, все покажется необыкновенным.

Можно ли себе представить: через три дня она поедет в Италию!

В Италию, которую она так мечтала увидеть, о которой она столько читала и столько говорила со своим отцом!

А Сорренто… Туда она хотела попасть больше всего!

Она не призналась в этом мистеру Дональдсону, потому что побоялась смутиться. Дело в том, что, по преданию, именно близ Сорренто Улисс устоял против зова сирен. Он залил уши воском своим гребцам и приказал им привязать себя к мачте, чтобы не позволить сладкоголосым девам околдовать себя.

Из всего, что ей разрешал читать отец, Марина больше всего увлекалась книгами о Греции.

Доктор Мильтон сам очень интересовался археологическими открытиями в Помпеях и Геркулануме и захоронениями, недавно обнаруженными в Египте, и поощрял ее стремление изучать религии и историю древних цивилизаций.

Из того, что ей удалось прочитать, она знала, что Сорренто находится в бухте Неаполя, где богатые римляне строили себе летние виллы.

Но еще до римлян бухта была занята греческими переселенцами, основавшими, как гласит легенда, храм Афины на самом краю скалистого мыса.

Греки почему-то волновали Марину больше всех других народов, о которых она читала в книгах.

Она пыталась проникнуться интересом к культурам и религиям, которыми увлекался отец, но вавилонские и ассирийские божества казались ей тяжелыми и приземленными, а боги Египта с их звериными чертами – просто уродливыми.

Казалось бы, у греков не было ни таких могущественных правителей, как фараоны, ни пирамид, не было Нила, который оплодотворял бы их землю. И все же Марина считала, что они открыли нечто отличающее их культуру от всех других цивилизаций – это был свет, воплощенный в боге Аполлоне.

Бог солнца, бог священного сияния Аполлон каждое утро появлялся в небе – мужественный, вспыхивающий мириадами огоньков, исцеляющий всех, к кому бы он ни прикасался, вызывающий к жизни всходы и противостоящий силам тьмы.

Для Марины он стал чем-то реально существующим. Так же как и греки, представлявшие его себе не только солнцем, но и прекрасным мужчиной, Марина пыталась создать для себя его образ, и постепенно в ее сознании возникла целая картина.

Он был не только солнцем – он воплощал в себе Луну, планеты, Млечный Путь и все звезды. Он был в сверкании волн и блеске глаз. Из всех богов – так говорили ей книги – он один даровал людям великие блага и был самым великодушным и прозорливым.

Она очень любила, когда отец рассказывал ей, что постоянным спутником Аполлона был дельфин – самое гладкое и блестящее создание на свете.

Марина приходила в зоопарк, смотрела там на дельфинов и представляла их себе спутниками Аполлона, как и он, излучающими свет, который осветил не только мир, но и человеческий разум.

Она пыталась рассказать отцу о своих чувствах, и ей казалось – он ее понимал.

– Когда я был в Греции, – рассказал он однажды, – я обнаружил, что, когда исчезает Аполлон, все греки становятся беспомощными. Я не знаю других людей, которые зажигали бы столько огней в своих домах. – Он улыбнулся: – Даже в самые солнечные дни они зажигают свои лампы, если только у них есть для этого масло. – И серьезно добавил: – Свет – это их защита от злых сил тьмы.

«Аполлон – это свет», – запомнила Марина.

Если уж она не сможет побывать перед смертью в Греции, то в Сорренто она по крайней мере ступит на ту землю, где греки поклонялись Аполлону.

В возбуждении от всего предстоящего она уже представила себе, что должна встретиться в Сорренто не с Элвином, а с Аполлоном, который жил в ее детских снах, а потом, когда она стала старше, занял место в ее самых потаенных мыслях и желаниях.

Она знала: греки подарили миру культ не только прекрасного тела, но и пытливого ума, каким обладала она сама и для которого – она была уверена – не было границ познания и рассудка.

Но сейчас не время предаваться самоанализу или мыслям об Аполлоне. Ей нужно было купить платья, и в первый раз в жизни она была уверена, что у нее не возникнет чувства вины, сколько бы она ни потратила.

На другое утро она поднялась очень рано и поспешила в банк – получила сто фунтов по чеку мистера Дональдсона и попросила показать свой счет, который катастрофически уменьшался каждую неделю с тех пор, как она вернулась в Лондон.

«Я оставлю десять фунтов на чаевые, а остальные истрачу», – решила она.

Не было никакой вероятности, что она вернется из Сорренто, – три недели закончатся вскоре после ее приезда туда, а потом деньги ей уже будут не нужны.

Жаль, конечно, что она не расспросила мистера Дональдсона, какие платья ей могут понадобиться в Сорренто, впрочем, откуда он может об этом знать?

Ей было известно, что для солнечной погоды больше подойдут белые или яркие тона – в ее гардеробе почти ничего такого не было.

Но теперь, имея сто фунтов, она сделает все, чтобы выглядеть как можно лучше, – она сделает это для Элвина и будет достойной гостьей на вилле, о которой так прекрасно рассказывал мистер Дональдсон.

Плохо, конечно, что она уже ничего не успеет сшить на заказ. Лучшие платья в Лондоне у дорогих портных шились индивидуально для каждой заказчицы обычно с несколькими примерками, и времени на это уходило от двух до трех недель.

Выходные платья ее матери все были сшиты у портнихи на Гановер-сквер, но это были недорогие платья – жена врача не могла себе позволить быть расточительной.

Марина сначала пошла к Питеру Робинсону на Регент-стрит – там продавались готовые платья.

Она нашла два платья, которые можно было вполне переделать к завтрашнему дню. Очень милые платья, из легкого недорогого муслина и к тому же единственные, которые были не очень широки ей в груди.

– Какая же вы тоненькая, мисс! – сказала примерщица, закалывая складками лишнюю ткань.

– Я знаю, у меня немодная фигура, – улыбнулась Марина.

– Осмелюсь сказать, что вы еще немного поправитесь с возрастом, – утешила ее женщина.

Англия была буквально наводнена силуэтом, введенным в моду американцем Чарльзом Гибсоном. Модные журналы пестрели его рисунками хорошеньких женщин, стоящих с явным наклоном вперед, – это был модный S-образный силуэт Гибсона!

Марина знала, что у нее никогда не будет такого выдающегося бюста и такой изогнутой талии, что подчеркивалось пышной юбкой, а иногда и специально подложенными подушечками.

Марина решила не покупать платьев с высокими воротниками на косточках, в которых многие дамы щеголяли по улице и которые – она знала – были очень неудобны. Она выбрала два платья с мягкими шалевыми воротниками из муслина, одно с бантом на груди, другое – на спине. Это было скромно и – самое главное – без косточек.

«Они бы, конечно же, сильно стесняли мне грудь», – оправдывалась она сама перед собой, чувствуя неловкость оттого, что у нее нет никакого желания быть модной.

Теперь нужно было купить вечерние платья. Вдруг она вспомнила, как однажды в Швейцарии они просматривали с мамой «Журнал для дам» и увидели там очень интересные модели Поля Пуаре.

Внизу было написано:

«Этот французский модельер меняет направление в женской моде, предлагая элегантный струящийся силуэт. Его новые идеи, как и его новая коллекция, произвели сенсацию в Париже и в Лондоне».

«Была не была – посмотрим!» – решительно подумала Марина.

Она знала, что магазин Пуаре расположен на Беркли-стрит, и с чувством полнейшего безрассудства взяла наемный экипаж, вместо того чтобы ехать на омнибусе.

В обычной своей жизни она была слишком робкой и впечатлительной, чтобы отважиться войти в роскошные пределы такого магазина, но теперь, когда у нее не было будущего, она почувствовала вдруг какую-то неведомую ей ранее смелость.

Пусть люди удивляются ее поведению – ей нет до этого никакого дела! Пусть люди критикуют ее – она скоро будет далеко и ничего не услышит! И даже если она сделает что-нибудь совсем уж возмутительное, все будет забыто через три недели, когда она умрет…

Она вошла в магазин уверенно, нисколько не смущаясь своей скромной и совершенно немодной одежды, и попросила показать ей новые модели.

– Мы можем сейчас показать всего несколько моделей, мадемуазель, – холодно сказала ей неприступного вида продавщица. – Новая коллекция месье Пуаре из Парижа будет показана на следующей неделе. А сейчас у нас только платья, выставленные на продажу.

– На продажу! – воскликнула Марина. Значит, это готовые платья, и их могут легко подогнать под ее фигуру.

Никто не сказал ей, как она этого со страхом ожидала, что переделка займет много времени.

Уже потом она подумала, что это было указание свыше – перст судьбы, повелевший ей переступить порог магазина Пуаре.

Как бы то ни было, Марина вышла оттуда с двумя вечерними и двумя платьями для улицы, не считая дорожного костюма.

Она объяснила продавщице, что в пятницу уезжает в Италию, и то ли волнение в ее голосе, то ли ее трогательно юный и беспомощный вид – хотя она отчаянно старалась казаться уверенной – тронули сердце женщины, и она, оставив свой высокомерный тон, вдруг стала очень простой и приветливой.

Чтобы внести в дело полную ясность, она спросила:

– Какой суммой вы располагаете?

– У меня примерно сто фунтов на все, – ответила Марина.

Они вместе прикинули, сколько и на что она может израсходовать. Столько-то на шляпы, но она вполне может обойтись одной, с широкими полями от солнца и только менять ленты, подбирая их в тон платью.

Столько-то на туфли: ей понадобятся белые туфли на день и пара атласных бальных туфель для вечерних нарядов.

Она вполне может обойтись перчатками, которые у нее есть, а все оставшиеся деньги потратить на потрясающие, единственные в своем роде и восхитительные наряды, которые, как заявила продавщица, мистер Пуаре создал словно специально для нее.

Марина узнала, что ему не нравится S-образный силуэт Гибсона. Он любит платья струящиеся, подчиняющиеся какому-то своему ритму, – и как раз такие платья нравились Марине.

Одно было белое, из шифона, другое – бледно-розовое, напоминающее миндаль в цвету.

Поверх платьев накидывались длинные шифоновые шарфы, и все это сливалось в единый поток, струящийся, как высокая трава на ветру.

– Вы смотритесь прекрасно, мадам, просто великолепно! – воскликнула продавщица, когда, наконец, было подогнано последнее платье. – Мы доставим все это вам вечером в среду.

Глядя на себя в зеркало, Марина не сомневалась, что эти платья – лучшее, что было у нее за всю ее короткую жизнь.

Они придали какой-то сказочный блеск ее светлым волосам, заставили светиться ее серые глаза, в которых появились зеленые искорки, и оттенили белизну ее кожи.

– Вы были так добры ко мне, – горячо сказала она продавщице, – я до сих пор не могу поверить, что отважилась прийти одна в ваш магазин.

– Мне было очень приятно, – ответила продавщица с нотками искренности в голосе. – Если бы я еще могла поехать с вами в Италию и увидеть эти платья на вас.

– О, это было бы так здорово! – пылко ответила Марина.

– Ничего, я представляю, как вами будут восхищаться, – сказала продавщица, – и уже это одно доставляет мне удовольствие.

Марина улыбнулась. Она была уверена, что Элвин будет восхищен ею, и очень хотела ему понравиться.

Ей вспомнились его редкие робкие комплименты. А потом она вспомнила самый большой его комплимент – он сказал однажды, что хочет быть вместе с нею, когда его душа воспарит в небо.

И вот теперь ее, а не его душа улетит в неизвестность.

«В Сорренто я взлечу в солнечное небо, а не в темноту, – подумала Марина, – и с Элвином мне будет совсем не страшно».