Текст книги "Позови меня"

– Мне кажется, вы хотите вернуться на виллу? Скоро ужин, а вы, наверное, проголодались с дороги.

Он почувствовал, что она сказала это, думая о чем-то другом. Они прошли по мраморному настилу и стали спускаться по ступеням, ведущим в сад.

– Осторожно, – предупредил Уинстон, – не поскользнитесь, а то здесь очень круто.

В сгущающихся сумерках с трудом можно было различить тропинку.

Азалии были похожи на душистые призраки, а кипарисы острыми пиками вздымались над их головами.

Платье Марины ярко белело в темноте. Она шла, уверенно и, казалось, бессознательно выбирая дорогу, и ее шаги были такими легкими, что Уинстону, шедшему позади, казалось, что она плывет.

Вилла уже светилась теплыми золотыми огнями, когда они вошли в мраморный холл.

– Если вы позволите, – учтиво сказал Уинстон, – я пойду переоденусь. Я очень быстро.

– Я подожду вас в гостиной, – ответила Марина.

И она направилась по мраморному коридору в большую гостиную с квадратными окнами, выходящими с одной стороны на залив, а с другой – в сад.

Здесь была изысканная мебель, которая с первого же взгляда восхитила Марину. Она почувствовала, что мебель подбиралась не по цене, а по тому, как она подходила именно к этой вилле.

Конечно, это были не предметы античного мира, но их классическая красота выдержала столетия и не имела ничего общего с модными однодневками.

В воздухе витал нежный аромат лилий арум, растущих в больших горшках, стены были украшены фрагментами греческих и римских статуй, найденных в этих местах.

Вот мраморная голова – наверное, это голова гладиатора, подумала Марина. Вот ваза – разбитая, но она так красива, а формы ее так совершенны!

Там были урны и блюда, мраморная рука ребенка, которая продолжала жить много столетий после того, как ее владелец вырос и скончался от старости.

На это можно было смотреть бесконечно, но сегодня, в первый раз с момента появления на вилле, она не замечала ничего вокруг – она сидела и думала о человеке, который был одним из владельцев виллы.

Мистер Дональдсон говорил, вилла принадлежит всей семье, а значит, Элвину, его трем братьям, их сестре и матери.

Как странно, что они так редко приезжают сюда и что Элвин никогда не видел этого великолепного фамильного поместья, от которого – она уверена – пришел бы в восторг.

Мог ли он не почувствовать себя частицей жизни, наполняющей своим дыханием этот прекрасный сад? Или частью моря и неба, самого голубого и самого прозрачного из всех мыслимых небес?

И тут мысли ее упрямо возвратились к только что пережитому – она снова вспомнила Уинстона, и тот непостижимый момент, когда, увидев его в лучах заходящего солнца, решила, что перед нею – Аполлон.

Именно таким она всегда представляла себе бога света Аполлона!

В нем чувствовалась не только красота, но и сила. Его четкие черты, глубоко посаженные глаза и светлые волосы, открывавшие квадратный лоб, могли бы служить моделью для любой из статуй Аполлона, когда-либо виденных Мариной.

Когда они подходили к холлу, она, посмотрев на Уинстона, поняла, что он похож на Элвина, вернее, Элвин похож на него, поскольку Уинстон был старше.

Но Элвин был изможден болезнью, а его брат, казалось, излучал здоровье и мощь.

«Я и не представляла, что мужчина может быть таким красивым», – подумала Марина.

Когда она увидела Уинстона в храме, у нее возникло почти непреодолимое желание встать перед ним на колени – поклониться ему, как поклонялись древние греки богу, подарившему людям свет.

Наверное, ей будет трудно говорить с ним вот так запросто на обыденные темы – о его путешествии из Америки в Италию или о ее поездке из Лондона. Но если она начнет расспрашивать Уинстона о жизни на Олимпе или о том, как он управляет миром силою своей красоты, этот разговор покажется ему более чем странным. «Он подумает, что я сумасшедшая», – Марина улыбнулась и решила, что постарается быть очень осторожной в разговорах с ним.

Глава 5

Уинстон спустился к завтраку в столовую, украшенную настенными тарелками с портретами римских императоров – все они были найдены во время раскопок при строительстве виллы.

При его появлении прислуга сразу забегала с подносами, на столе вмиг появились еда и кофе. Глядя в окно на залитое солнцем небо, Уинстон подумал, что ни за что не хотел бы сейчас оказаться снова в Нью-Йорке.

Интересно, как там Харви – вчера ведь был день выборов! Подумать страшно, сколько шума и суматохи ему пришлось пережить, сколько головной боли! А какова горечь разочарования потерпевшего неудачу кандидата…

Уинстон почти не сомневался, что, несмотря на весь оптимистический пыл Харви, Теодор Рузвельт будет все же переизбран на второй срок. Да, у него есть враги, но в то же время множество людей возлагает свои надежды именно на него, видя в нем некий оплот стабильности.

Но в любом случае, если Харви и проиграл, он уж никак не сможет приписать свою неудачу этой истории с Мариной. Почему-то, думая о ней, Уинстон не представлял, что Марина вообще может намеренно причинить кому-либо хоть малейшую неприятность. Уж слишком она отличалась от всех остальных женщин.

Дело было не только во внешности – хотя она и казалась ему ожившей статуей Афродиты из храма на краю мыса, дело было в ее поведении и манерах. Когда Уинстон переоделся с дороги и спустился в гостиную, где ждала его Марина, он с одного взгляда на нее понял – перед ним настоящая леди, и ей, наверное, было нелегко принять предложение приехать на виллу одной, без компаньонки.

Харви так убеждал, что Марина – вымогательница, хитрая бесстыжая кошка, которая запустила свои коготки в богатенького Элвина, что в подсознании Уинстона уже и тогда невольно затаилось сомнение в реальности зловещего образа, созданного братом.

Да, очень странно, что Марина – такая скромная воспитанная девушка – сразу, без всяких оговорок приняла приглашение Элвина. Она вполне могла отказаться ехать в сопровождении одного лишь посыльного или настоять на том, чтобы ее обеспечили компаньонкой.

Уинстон и не подозревал, что вчера, когда он ушел переодеваться к ужину, Марина думала именно об этом.

В Лондоне мысль о компаньонке просто не пришла ей в голову – ведь она ожидала встретиться на вилле с Элвином. Ей было так одиноко и тоскливо, и она так обрадовалась предстоящей встрече!

Но она никогда не думала о нем как о мужчине, в том смысле, как в свое время предупреждала ее мать, и уж по крайней мере в его обществе она не нуждалась в сопровождении строгой компаньонки.

Вот Уинстон – хотя он сначала показался ей чуть ли не богом – был мужчина, полный силы и мужественности, заставившей трепетать ее сердце. И когда спустя двадцать минут он появился в гостиной – элегантный, в безупречном вечернем костюме, она подумала, что, пожалуй, никогда еще не встречала столь ослепительного красавца.

«Я не должна была приезжать сюда одна! – пронеслось у Марины в голове. – Мама была бы просто в ужасе!»

Впрочем, если Уинстон – американец, он вполне может и не заметить, что она нарушила приличия. «А если и нарушила, – подумала она, – какое это теперь может иметь значение?»

Они принялись за изысканный ужин. За несколько дней, проведенных на вилле в ожидании Элвина, Марина уже успела убедиться в том, что шеф-повар здесь отменный – каждое его блюдо было подлинным произведением искусства.

К радости и удовольствию итальянской прислуги, с которой Марина за эти дни легко найма общий язык, она с восхищением отзывалась о местной кухне и с непритворным интересом расспрашивала о каждом новом блюде.

Она узнала, что неаполитанцы славятся своими самыми разнообразными спагетти и что макароны по-неаполитански подаются с соусом из особых, похожих на сливы помидор и тертым сыром.

Но больше всего ее поразило огромное разнообразие вкуснейшей свежей рыбы. Дворецкий посоветовал ей непременно посетить местный рыбный базар, где она сможет найти все – от крохотных серебристых анчоусов до гигантских осьминогов.

Их удивительный повар одинаково виртуозно готовил и средиземноморскую барабульку, и морского окуня, и еще каких-то редкостных рыб, названий которых, как обнаружила Марина, в английском языке просто не существует.

На завтрак Уинстону предложили тунца, великолепно зажаренного и украшенного веточками укропа. Он как раз положил себе на тарелку кусок рыбы с серебряного блюда, когда в дверях, ведущих в сад, появилась Марина.

Она была в платье из тончайшего муслина цвета весенней зелени, купленном в магазине Поля Пуаре. Рассыпанные по зеленому, ее волосы сияли, как первые лучи неяркого утреннего солнца.

– О, как вы рано поднялись! – воскликнул Уинстон, вставая ей навстречу.

– Да я уже давным-давно на ногах, – звонким, как колокольчик, голосом отозвалась Марина. – А то… вдруг что-нибудь пропущу!

Что-то в ее словах и тоне заставило Уинстона посмотреть на нее с пристальным вниманием.

Подоспел слуга и выдвинул для Марины стул. Теперь она сидела за столом напротив Уинстона.

Надо же, как долго они проговорили вчера вечером! Никогда еще Уинстону не приходилось встречать женщины, которая слушала бы его с широко открытыми глазами, будто он был кладезем премудрости, и не пыталась переключить его внимание на себя.

После кокетливых уловок Ивет Гленкерн, которая не могла произнести и «добрый вечер», не вложив в эти два слова двусмысленности, устремленные на него серые глаза Марины пробудили в нем красноречие, о котором он и не подозревал.

Конечно же, они говорили о вилле, о греках, построивших ее, и о римлянах, которые пришли после них. Уинстон рассказал ей, как его дед совершенно случайно обнаружил эти древние развалины, просто подыскивая себе местечко, куда бы он мог удалиться на покой. Как загорелся идеей восстановить стены на старом фундаменте и как приглашал в Сорренто знаменитых экспертов со всей Италии, чтобы те давали ему свои мудрые советы.

Марина слушала его буквально открыв рот.

Потом, когда Уинстон рассказывал ей, как дед ездил по всей стране, отыскивая подходящую обстановку, картины и фрагменты статуй – он хотел украсить ими не только дом, но и весь сад, – она, внезапно пораженная, воскликнула:

– Но ведь это, наверное, очень дорого!

Ее слова сразу остановили словесный поток Уинстона – будто кто-то резко захлопнул перед ним дверь.

Так, значит, она думает о деньгах!

Увлекшись такой интересной для него темой, он невольно выдал тот бесспорный факт, что для его семьи и ее интересов цена особой роли не играет.

Харви наверняка поднял бы его на смех за такую глупость, и, чувствуя, что должен как-то оправдаться перед братом и сгладить впечатление, произведенное на Марину, Уинстон ответил:

– Труд в Италии всегда был очень дешев. Сейчас это, безусловно, стоило бы гораздо дороже.

– Да-да, конечно, – согласилась Марина. – Я вот думаю, какое счастье, что ваш дедушка смог разыскать и купить так много древних сокровищ – ведь они были бы потеряны или просто уничтожены, мало кто может по-настоящему оценить их истинное значение.

На губах Уинстона появилась циничная улыбка, когда он произнес:

– Но мы-то знаем им цену – этот дом и все угодья будут поделены между всеми членами нашего семейства.

Но говоря это, он заметил, что Марина не обратила на его последнюю фразу никакого внимания, думая о чем-то своем.

– Я всегда хотела, чтобы у меня был хотя бы кусочек какой-нибудь греческой скульптуры, – мечтательно сказала она. – Однажды в витрине какого-то магазина в Лондоне я увидела мраморную ступню – она точно была от настоящей греческой статуи – но цена… Для меня это было слишком дорого.

– Может быть, мы подыщем для вас что-нибудь интересное, пока вы здесь? – предложил Уинстон. – В дальних деревнях и в бедных кварталах Неаполя еще можно встретить старые вещи, а их владельцы даже не подозревают, какие это ценности.

Ему показалось, что серые глаза Марины вмиг оживились, но она тут же ответила каким-то странным голосом:

– Теперь уже… слишком поздно…

После ужина они, увлекшись, проговорили почти до полуночи, и только звон часов спустил Марину с небес на землю, и она с ужасом подумала, что, кажется, ведет себя слишком эгоистично.

– Вы, наверное, так устали, – испуганно произнесла она. – Столько дней в дороге… Я давно должна была предложить вам пораньше разойтись на покой.

Уинстон не ответил. Он устал не столько от дороги, сколько от тех двух ночей, которые так весело провел в Париже.

После встречи с Мариной он даже чувствовал себя перед нею несколько неловко – ведь он опоздал ради каких-то своих удовольствий, а она вынуждена была жить здесь, на вилле, в обществе слуг.

Но она, казалось, нисколько не была в претензии, что он заставил ее ждать. О! Он прекрасно представлял себе, каким раздражением большинство женщин его круга ответили бы на такое обхождение, даже если им было бы здесь и не страшно и не одиноко!

Марина же, казалось, уже стала как бы частью самой виллы.

– Как вы думаете, Элвин сегодня приедет? – спросила она.

– Вполне вероятно, – уклончиво ответил Уинстон. – А вам так необходимо скорее увидеть его?

– Да, я должна увидеть его… увидеть как можно скорее!

Она так это сказала, что он посмотрел на нее с удивлением. Оставив свой завтрак, Марина вышла из-за стола и направилась через комнату к окну.

«Харви все-таки прав – она ждет ребенка», – вдруг подумал Уинстон. Но когда он увидел ее стройную фигуру, тонкую талию, легкий силуэт на фоне солнечного окна, сама эта мысль показалась ему совершенно неправдоподобной.

Его разубедила не только ее стройность – что-то неуловимое в глазах и в выражении лица, он и сам не смог бы объяснить что, – говорило о чистоте и невинности.

«Ну и дурак же я буду, если попадусь на ее удочку», – снова подумал Уинстон и продолжил свой завтрак.

Трудно себе представить, чтобы с его знанием женщин он позволил обмануть себя такой молоденькой наивной девчонке, как Марина! И в то же время, если честно, он мог бы поставить на карту что угодно – она не притворяется!

Эта свежесть и естественность Марины снова навеяли ему мысли об Афродите.

Тем не менее он ясно видел – она была явно взволнована тем, что Элвин вопреки ее ожиданиям не приехал.

Он не мог знать, что Марина, глядя из окна в сад, думала: осталось всего два дня…

Как же быстро пронеслось время с тех пор, как мистер Дональдсон явился к ней в ее дом в Лондоне! Возбуждение от путешествия за границу и великолепие виллы заставили ее почти забыть, что ее время неумолимо подходит к концу.

Сегодня тринадцатое. Осталось завтра, а потом…

Она глубоко вздохнула.

Ей было непонятно, каким образом сэр Джон мог так точно определить день ее смерти, но он говорил так уверенно и так серьезно – видно было, что он нисколько не сомневается в своей правоте.

Сердце ее учащенно забилось.

А если оно остановится прямо сейчас, когда она вот так любуется красотой цветов и бабочек, порхающих над ними?

Но нет – у нее еще два дня, не считая сегодняшнего, и лучше она будет наслаждаться всей этой красотой и не позволит страху испортить ее последние мгновения на этой земле!

Марина заставила себя отвернуться от окна и возвратилась к столу.

– Если Элвин сказал, что… приедет, я знаю – он сдержит свое обещание, – сказала она, обращаясь скорее к себе, чем к Уинстону.

– А что он вам обещал? – спросил Уинстон нарочито небрежным тоном.

Помолчав, Марина ответила:

– Что придет, если я позову его…

– А почему он вам так срочно понадобился? Говоря это, Уинстон не смотрел на нее, а делал вид, что старательно намазывает масло на хлеб.

Снова наступило молчание. Наконец она медленно выдавила из себя слово за словом:

– Мне нужно… кое-что… ему… рассказать.

– Может быть, вы расскажете об этом мне? Если у вас какие-то трудности – уверен, я смогу вам помочь.

– Нет-нет! – вскричала Марина. И когда Уинстон посмотрел на нее, добавила: – Только Элвин сможет… понять меня. Поэтому… я так… хочу его видеть.

Уинстон подумал, что сейчас он все равно от нее ничего не добьется. Конечно, можно попытаться немного надавить на нее, но так ведь недолго и обидеть! В ней еще столько детского, ребяческого, и было бы нечестно с его стороны запугивать ее, как наверняка сделал бы Харви. Тем более что своим обаянием он все равно рано или поздно выудит у нее ее тайну.

– А вы не хотите пойти со мной на пристань и посмотреть мою моторную лодку? – сказал он совсем другим голосом.

– Моторную лодку?! – удивленно воскликнула Марина. – Я и не знала, что такие бывают!

– Да, они существуют, – с улыбкой сказал Уинстон, – а эту лодку я сделал на заказ специально для себя. – Он увидел, что ей интересно, и продолжал: – Я подружился с капитаном Вильямом Ньюменом – два года назад он пересек Атлантику с запада на восток в лодке с необычным названием «Абиэль, Аббат Лоу».

– Никогда о нем не слышала.

– Наверное, американцы больше оценили его достижение, чем англичане. Но это, безусловно, вошло в историю, потому что на лодке стоял керосиновый мотор мощностью в двенадцать лошадиных сил!

– И у вас такая же лодка? – изумилась Марина.

– Да нет, не такая большая, – ответил Уинстон, – моя, конечно, намного меньше. Ну что, пойдемте и посмотрим?

– О! С огромным удовольствием! Она мне наверняка понравится! Подождете меня, пока я сбегаю за шляпой?

– Конечно, – весело ответил он.

И она стремглав выбежала из комнаты.

Уинстон с удивлением посмотрел ей вслед.

Может, из-за того, что он мало общался с молоденькими девушками, ему так трудно понять ее? Все его любовные связи были с женщинами зрелыми, утонченными и светскими, очень уверенными в себе и в своей неотразимости. А тут он видел, что Марина часто смущается, и то, как она смотрела на него, проверяя, не сказала ли что не так, очень ему нравилось. Она была еще такая юная!

Тем не менее вчерашние их беседы показали, что она много читает и у нее живой восприимчивый ум. Уинстон никак этого не ожидал, поэтому был приятно удивлен. Он уже было приготовился к банальному пустому разговору с молоденькой девицей или даже к кокетливому флирту – просто потому что он мужчина, а она – женщина… Как вдруг с удивлением обнаружил, что ее мысли заняты совсем не им – если не считать того, что именно он рассказывал ей столько всего интересного, – а к мифологии, о которой они вели беседы, к богам и богиням, которые, похоже, были для нее более реальными, чем живые люди.

Когда она, запыхавшись от бега, вернулась к нему с большой соломенной шляпой в руке, у нее были восторженные глаза ребенка, которого взрослые в виде исключения согласились взять с собой на загородную прогулку.

Уинстон повел ее через сад к узким крутым ступенькам, вырубленным в скале еще самим дедом.

Они стали спускаться, и Марина далеко внизу, под ногами, увидела маленькую скалистую бухточку с насыпным молом и пристанью.

А у причала на волнах покачивалась моторная лодка!

Она оказалась меньше, чем ожидала Марина, воображавшая, что все связанное с моторами должно быть непременно большим. Подойдя к лодке, Уинстон посмотрел на нее одобрительным взглядом.

Марина заметила, что у лодки длинный заостренный нос, и подумала, что именно там скрывается мотор.

Она увидела в центре место водителя, а сзади – маленькую каюту, и Уинстон показал ей, что там имеется стол с двумя мягкими скамейками по бокам, которые, если нужно, превращаются в спальные места.

– Это «Нейпер-младший», если вам интересно знать, – с гордостью сказал он, – и на верфи, где эта лодка была построена, считают, что она выиграет первые гонки через Ла-Манш в этом году.

– По-моему, она маловата, чтобы переплывать на ней Ла-Манш.

– Зато ею очень легко управлять.

– Вы сами будете стоять за рулем? – спросила она удивленно.

– По крайней мере таково мое намерение, – ответил Уинстон. – Я люблю сам управлять своими лошадьми на скачках, сам водить свой автомобиль и быть машинистом паровоза своего собственного поезда!

Марина рассмеялась.

– Да уж известно – все мальчишки мечтают работать машинистами на паровозе, – пошутила Марина.

Откуда ей было знать, что у Вандерфельдов действительно был свой собственный поезд и Уинстон часто сам водил его.

Поняв, что он опять проболтался, Уинстон постарался привлечь ее внимание к лодке и рассказал, что она сделана из специального выдержанного кипариса, а шпангоуты – из светлого дуба.

– И у нее настоящий керосиновый двигатель? – спросила Марина, надеясь, что не сказала какой-нибудь глупости.

– Да, точно такой же, который пересек Атлантический океан.

– А можем мы выйти на ней в море?

– Как раз это я и хотел вам предложить, – ответил Уинстон. – Куда вы хотите поехать? В Помпеи?

От волнения краска бросилась ей в лицо.

– Мы правда можем туда поехать?

– А почему бы и нет? – уверенно ответил он. – Это будет гораздо быстрее, чем по берегу. – И добавил с улыбкой: – У меня такое чувство, что, как и любой турист, вы ни за что не покинете Италию, пока не увидите Помпеи. Поэтому мы вполне можем совместить приятное с полезным.

– Я бы сказала, что управление лодкой – не меньшее удовольствие, чем посещение Помпеи! – заметила Марина.

– Я хочу опробовать ее, прежде чем оплачу счет.

– Вот и мой папа всегда говорил – глупо платить за что-то, пока не убедишься, что это именно то, что ты заказывал.

– Ваш отец, безусловно, был рассудительным человеком, – подтвердил Уинстон.

Он занял свое место у штурвала лодки, завел двигатель и отчалил от берега.

Марина стояла рядом с ним и следила, как он начал медленно выводить лодку в середину маленькой бухты и направил ее к воротам волнореза.

– Ой, как это здорово! Просто великолепно! – кричала Марина. – Я и представить себе не могла, что прокачусь на моторной лодке! А еще быстрее мы сможем?

И тут ей пришло в голову, что моторную лодку ее отец тоже бы не одобрил, потому что это – скорость.

Марина думала, что Уинстон собирается лишь немного удалиться от берега и сразу же вернуться, но они вышли в открытое море, и Марина увидела Неаполитанский залив с неожиданной для нее стороны.

Белые дома, деревушки, притулившиеся на утесах, башни церквей, виноградники – эту волшебную картину нельзя было передать словами!

А на горизонте господствовала гора Везувий – она казалась ей зловещей, несмотря на то что вся купалась в ярких солнечных лучах. Над вершиной ее поднималась струйка дыма, и, перехватив напряженный взгляд Марины, Уинстон спросил, будто прочитал ее мысли:

– Вы боитесь стать свидетельницей такой же катастрофы, которая произошла в 79 году нашей эры?

– Я читала об этом, – ответила Марина, – но совсем другое дело – увидеть то место, где все это произошло.

Она опять подумала о том же, когда через час они вошли в порт Торре-Аннунциата и причалили к берегу.

Взобравшись по крутым ступенькам наверх, они наняли открытый экипаж до Помпеи.

Когда они подъехали к входу и вышли, Уинстону пришлось отбиваться от проводников, тут же окруживших их плотным кольцом.

– Мальчишкой я часто бывал здесь, – сказал он. – И теперь хочу проверить, все ли помню, что рассказывал мне мой дед. По крайней мере вы скучать не будете!

– Вспоминайте как можно больше! Я бы не хотела ничего пропустить! – весело ответила Марина, а Уинстон рассмеялся.

Они направились к Форуму, и там, бродя среди разбитых колонн, он стал рассказывать ей, что когда-то в Помпеях процветали ремесла и торговля, как произошло объединение с другими италийскими городами против римлян и как они выдерживали осаду целых девять лет. Но потом помпейцы вынуждены были открыть городские ворота, потому что больше уже не могли воевать, и город стал заселяться колониями римских ветеранов и быстро романизировался.

– Вы сказали, что в городе процветали ремесла, – заметила Марина. – А чем они занимались?

– Сегодня это звучит смешно, – ответил Уинстон, – но одной из статей экспорта Помпеи был знаменитый соус к рыбным блюдам. Торговля вином тоже играла большую роль, а позже, как и Геркуланум, Помпеи стали местом жительства богатых римлян.

Они полюбовались на храмы возле Форума, на храм жрицы Евмахии и подошли к казармам гладиаторов.

– В этих казармах, – сказал Уинстон, – были обнаружены останки шестидесяти трех человек, нашедших здесь свою смерть. Среди них была одна женщина – ее богатые украшения говорили о том, что эта знатная горожанка пришла к своему любовнику-гладиатору на свидание.

– Наверное, все это происходило ужасно, – едва слышно проговорила Марина.

– Сначала чувствовались просто подземные толчки, – продолжал рассказывать Уинстон, – потом, двадцать второго августа, они прекратились. На голубом небе не было ни облачка, но наступила какая-то зловещая тишина.

Марина невольно вздрогнула.

Жутко было даже представить себе этих людей, занятых своими обычными делами, – они и не подозревали, что все уже обречены.

– Двадцать четвертого с самого утра было очень жарко, – продолжал Уинстон, – небо было чистым и ясным, и люди совершенно успокоились…

Тем временем Уинстон и Марина уже подошли к Амфитеатру. Обведя взглядом огромное сооружение, вмещавшее двадцать тысяч зрителей, он продолжал:

– Жители города как раз собирались завтракать, когда земля вдруг тяжело содрогнулась у них под ногами и раздался ужасающий удар грома… – Уинстон поднял голову. – Люди замерли и обратили свои взоры к Везувию. Вершина вулкана в буквальном смысле слова разломилась, и из нее стала изливаться огненная лава…

Марина со страхом смотрела на едва заметный дымок, поднимающийся в небо.

Уинстон рассказывал настолько живо, что она ясно представила себе, как тоненькая струйка дыма прямо у нее на глазах превращается в огненный поток.

– Появилось гигантское, похожее на гриб облако, – продолжал он. – Потом раздались взрывы, и высоко в небо начали взлетать огромные каменные глыбы…

Уинстон немного помолчал.

– Неожиданно начался сильный ливень, – снова заговорил он, – и смешал в одну сплошную массу пепел, пемзу, громадные обломки камней, пыль, и все это мощным грязевым потоком обрушилось на город… Птицы замертво падали на землю… В считанные минуты солнце потускнело и погасло, и яркий солнечный день превратился в непроглядную темную ночь…

Уинстон посмотрел в сторону залива.

– На море поднялась настоящая буря – оно то далеко отступало, то накатывалось на берег, вспениваясь огромными волнами.

– А что же делали люди? – одними губами спросила Марина.

– Я думаю, они с ужасными криками пытались убежать из города. Их было двадцать тысяч, но более двух тысяч из них погибли под градом пемзы, камней, грязи и пепла, под которыми был погребен город Помпеи.

– Как это ужасно, что люди не успели убежать! – воскликнула Марина.

– Мне представляется, что погибших людей было гораздо больше, чем найдено археологами при раскопках Помпеи, – заметил Уинстон.

– А может, это был очень… легкий путь… чтобы уйти из жизни, – тихо произнесла Марина. – Всего несколько ужасных секунд – и они уже… ничего не чувствовали.

– Я думаю, все они умерли ужасной смертью, – сказал Уинстон без тени сомнения. – По крайней мере когда придет мой черед, я хочу умереть при ярком солнечном свете, как греки.

– И я хочу того же…

Она сказала это неожиданно и с такой неистовой силой, что он невольно посмотрел на нее.

– Бедное дитя! Я и не представлял, что это вас так расстроит! – сказал он мягко. – А я-то думал, вы любите вспоминать прошлое.

– Одно дело – когда речь идет о зданиях, храмах, статуях богов… они же все бессмертны, – ответила Марина. – А это были обыкновенные живые люди, и они совсем не ожидали смерти. И мне как-то не по себе, что мы просто вот так… из любопытства ходим и глазеем на те места, где их застала смерть.

– Если человек умирает, не все ли равно – где и как? – спросил Уинстон.

– Не… не знаю, – ответила Марина. – Но мне страшно представить себе, как они… кричали… пытались спастись… – Такой неподдельный ужас был в ее голосе и глазах, что Уинстон положил свою ладонь на ее руки и сказал:

– Давайте не будем говорить о грустном. Все это случилось уже давным-давно, а мы с вами еще очень долго не собираемся умирать! Пойдемте лучше посмотрим на храм Юпитера, и вы скажете мне, можете ли вы представить его себе полным зрителей, которые приходили туда на спектакли, когда Амфитеатр еще не был построен.

Он видел, что ей пришлось сделать над собой усилие, прежде чем она ответила:

– Судя по тому, что я читала о римских спектаклях, не думаю, что они очень подходили для представления в храмах!

Уинстон рассмеялся:

– Вы правы! Но римляне были очень практичны и с довольно неразвитым воображением, и они создали религию, которая точно отвечала их потребностям.

– Когда я ехала сюда… – неуверенно начала Марина, – я все время пыталась… думать о римлянах. Не я поняла, что греки мне гораздо ближе.

«И особенно один, – добавила она про себя, – по имени Аполлон».

– Я всегда ловлю себя на том же самом, – подхватил Уинстон. – У римлян не было мистической потребности в любви и поклонении сверхъестественным силам богов, которых они себе придумали. В то же время Юпитер действительно обладал определенным величием.

– Мне кажется, он был просто жестоким, – возразила Марина. – Он грозил людям, наказывал их, и именно для этого служили ему три удара молнии!

– Римляне – народ воинственный и жестокий, – ответил Уинстон. – И Юпитер – бог-воитель – требовал, чтобы они ему подчинялись.

Марина не ответила. Они уже удалились от храма Юпитера и теперь шли по узким улочкам – когда-то здесь кипела жизнь, люди спешили по своим делам, а теперь остались лишь пустые остовы их домов.

Они увидели Дом Играющего на Лире и уже повернули к выходу.

– Я вот все думаю о ваших словах, что римляне – жестокий народ, – задумчиво сказала Марина. – Мне кажется, причина тут в том, что они не поклонялись красоте – ведь их богини совершенно не похожи на греческих.

– Верно, – согласился Уинстон. – Они были жестоки даже к своим весталкам – жрицам Весты, богини домашнего очага и огня. Весталки давали обет полного целомудрия, и, если нарушали его, их забивали плетьми насмерть.

– О Боже! – невольно вырвалось у Марины.

– Позже наказание изменили – их били плетьми, а потом еще живыми клали в гроб и закапывали.

– Ничего удивительного, что италийцы так боялись римлян, – с ужасом произнесла Марина.

– За всю более чем тысячелетнюю историю лишь двадцать весталок нарушили целомудрие, так что не расстраивайтесь столь сильно, – улыбнулся Уинстон. – Но если случалось, что весталка не уберегала священный огонь, то ее тоже наказывали плетьми.

– Давайте поговорим лучше о прекрасных греческих богах! – взмолилась Марина. – Ведь они, как сказал Гомер, «вкушали счастье, длящееся так же долго, как и их вечные жизни».

– Когда-нибудь вы обязательно должны увидеть Грецию. – Уинстон с удивлением отметил, как странно изменилось лицо Марины при этих словах. Может быть, она подумала, что такая поездка ей не по карману? Нет, он чувствовал, что дело тут в чем-то совершенно другом! Но Марина промолчала, а Уинстон ни о чем ее не спросил.