Текст книги "Автобиография пугала. Книга, раскрывающая феномен психологической устойчивости"

Козел отпущения – опасный помощник

Когда ребенок оказывается пленником палача, возможность установления между ним и его мучителем стыдливой, искаженной связи превышает девяносто процентов вместо обычных двадцати. Если ребенок встречает хотя бы одного человека, которого он начинает любить, возникает другая – успокаивающая – связь, и эта цифра поднимается до шестидесяти процентов.[57]57
  Тарабульси Г. М., Эмон И. Поведенческие ингибиторы, привязанность и генезис детских расстройств, в книге: Абимана Э., Этье Л. С., Пето Д., Тузиньян М. Детские и подростковые психопатологии. – Монреаль, 1994.


[Закрыть] В ситуации страдания малейшее проявление человечности сверхдрагоценно, поскольку оно рождает надежду, позволяющую преодолеть все противоречивые обстоятельства сложившейся ситуации. Враждебность мира более не является непреложной, только что сквозь тьму забрезжил лучик света.

Вот почему в ситуации межчеловеческих катастроф любой признак гуманности имеет большое значение. Чашка кофе, предложенная во время военных действий, воспринимается эмоционально не так, как та же самая чашка, предложенная в мирное время. Возникновение проблеска устойчивости зависит от того, как организована среда, которая не только способствует увеличению продолжительности жизни человека, но и задает этой жизни правильное направление. Тот, кто перенес травму, может всю оставшуюся часть жизни провести в состоянии агонии, если не встретит на своем пути нужного человека. Точно так же он может научиться ненавидеть или искать в своем окружении малейшие намеки, провоцирующие рецидив. Часто он становится особенно внимательным к самым незначительным проявлениям нежности или человечности, демонстрируемым агрессором.

Случается так, что переживший травму эротизирует катастрофу в отношениях одним-единственным событием, возвращающим ему ощущение реального существования. Однако в момент катастрофы – неважно, природная она или какая-либо другая, – наиболее эффективным средством сохранять высокую самооценку является успешный поиск козла отпущения среди тех, кто нас окружает.[58]58
  Библейский Аарон знал, что козел невиновен, но отягощен всеми возложенными на него грехами. Когда некоторые верят, что козел отпущения действительно в чем-либо виноват, это сразу отделяет их от тех, кто полагает, что он – невинная жертва.


[Закрыть]

Таков наиболее архаичный способ защиты, используя который общество, тем не менее, не способно вернуть себе обладание прежними настройками и сообщить смысл травме. После того как с нами случилась катастрофа и мы встретили спасателей, подтвердивших, что мы живы, необходимо разобраться в том, что же все-таки произошло – если мы хотим, чтобы наша дальнейшая жизнь развивалась в правильном направлении. Именно поэтому мы частенько видим тех, кто пережил душевные травмы, возвращающимися на место трагедии и рассматривающими камушки под ногами в надежде найти хоть какой-то ответ на то, что же с ними приключилось: «Раз я отыскал фотографию, значит, у меня была семья… Я подобрал сломанную рамку от диплома, значит, я был бакалавром… До войны у меня тоже была мама. Я тоже был нормальным, как все остальные». Отыскать ключ к прошлому означает собрать куски разделенного на части «я».

Когда наше окружение гибнет в катастрофе, оно, понятное дело, не способно рассказать нам о том, что случилось. Когда рассказы окружающих заставляют нас молчать, создавая впечатление, будто ничего не случилось, переживший травму испытывает непрекращающееся состояние шока. И он убегает от прошлого, выкидывая из истории своей жизни целую главу, которую окружающие не способны прожить вместе с ним. Он адаптируется к тишине, обволакивающей его и заставляющей онеметь часть души. Но нередко он открывает для себя архаичный защитный механизм – колдовство! Все исторические общества свидетельствуют о наличии подобных попыток объяснения, предпринимаемых теми, кто пребывает в ситуации полного непонимания, оставшись один на один с их собственным страданием. В Средние века болезнь отождествляли с божественным наказанием. Полагали, что множество бед проистекает от колдунов. Невероятно боялись сглаза и, повинуясь этому страху, порой совершали абсолютно бредовые поступки. Сегодня объяснение трагедий вмешательством оккультных сил выглядит еще более весомо благодаря развивающемуся техническому прогрессу. Оккультизм, архаичная защита, оберегающая пережившего травму, препятствует обретению им психологической устойчивости, поскольку приводит к неизбежному формированию враждебных кланов, противостояние которых заканчивается войной, иными словами, любые защитные механизмы, немедленные адаптивные преимущества кажутся столь важными и столь легкодостижимыми, что многие пережившие несчастье стремятся найти свое убежище в них.

Во время наводнений в районе Соммы в 2001 году люди не могли понять, как их тихая сельская местность могла стать местом трагедии. Они спасались от воды на лодках или перебираясь по крышам домов. Физическое и психологическое оцепенение, бред, душевные страдания. И вдруг вдали блеснул свет: во всем виновато правительство, развернувшее паводковые воды Сены с целью защитить от них парижан! Премьер-министр Лионель Жоспен пережил шок, когда жертвы обвинили его в подобном вредительстве. Он даже начал заикаться, отвечая на абсурдные обвинения и пытаясь подобрать убедительные аргументы. Он просто не мог представить, что несчастные уже чувствуют себя гораздо лучше, поскольку отыскали рациональное зерно в атмосфере всеобщего бреда и хаоса. Пострадавшие объединились, чтобы собрать аргументы, которыми необходимо было подкрепить слухи; они действовали сообща – говорили и возмущались. Им удалось даже создать у широкой публики впечатление, будто наводнение привело к серьезным человеческим жертвам. Распространяемые слухи помогли каждому сложить в единое целое смешанные с водой осколки своего «я»: «Мы утопили их, мы заявили премьер-министру, что знаем правду. Нас не так-то легко обмануть. И мы будем требовать компенсации за их умышленные действия». Архаическая модель противодействия узаконила акт сопротивления, однако пережившие катастрофу не стали уважать себя больше, чем раньше. Вначале они действительно ощутили облегчение – стратегия рудиментарной защиты помогла им. Но спустя некоторое время эти люди поняли, что выбранная манера защищаться, по сути, оказалась пустым звуком и к тому же отделила их от остальной части общества, которое теперь насмехалось над ними.

Общественная функция логического бреда

Когда рядом с пережившими травму не оказывается необходимого числа людей, способных поддержать их, механизмы истолкования катастрофы всегда выстраиваются по одной и той же схеме. Идет ли речь о наводнении, извержении вулкана или психологической пытке, реакция всегда оказывается отчасти параноидальной: «Кто-то преследует нас… от нас скрывают реальное число погибших… нам, таким невинным, хотели причинить зло… Все дело во вмешательстве некоей сверхъестественной силы, и произошедшее должно очистить нас. Чтобы лучше защититься, мы должны отыскать спрятанные подсказки, намеки, обнаружить тайные связи и смыслы, найти того загадочного субъекта, который управляет всей этой несправедливой агрессией». Впрочем, пережившие травму часто оговариваются, что они «догадывались, видели пророческие сны, им были знаки, некоторые из которых даже мелькали на телеэкране».[59]59
  Фразы, которые часто мелькают в разговорах с пожарными // Личностная коммуникация. Людвина Колбо-Жюстен, Nature et résilience.


[Закрыть] Подобная защитная реакция, обращение к магии и волшебству, – обычное дело, если речь идет, например, о случаях пыток.[60]60
  Сирони Ф. Палачи и жертвы. – Париж, 1999. С. 138.


[Закрыть] Когда нас бросают в беде, единственное средство, которое приходит нам в голову, чтобы «вернуть мир на место» и привести в порядок хаотичное восприятие действительности, – магия. Самое абсурдное объяснение позволяет нам восстановиться, врачует травму и одновременно дает возможность обрушиться на тех, кто хотел причинить нам столько зла. Логический бред освобождает нас и руководит группами самообороны. Возникает команда, готовая защитить нас, распускаемые слухи укрепляют нашу самооценку, а какая-либо секта или экстремистская политическая партия уже предлагают программу действий, именуемых оборонительными: «Правительство пожертвовало нами ради парижан… Вода отравлена враждебными коммунальными службами, расположившимися где-то неподалеку… необходимо очистить общество и устранить из него все, что его оскверняет». Логический бред приносит огромную немедленную выгоду, он кажется способным защитить, однако не помогает конечно же выработке устойчивости, поскольку приводит к возникновению новых травм.

Стремление придать пусть бредовый, но смысл происходящему, чтобы не чувствовать себя потерянными, использовалось различными социальными группами, оказывавшимися в бедственном положении. В XI веке технологическая революция невероятным образом улучшила условия жизни европейцев. Изобретение ветряной мельницы позволило перемалывать зерна в муку и хранить их в таком виде в течение всего зимнего периода. Буквально за несколько лет удалось победить голод, детская смертность пошла на убыль, жизнь стала менее тяжелой, и среди этого царства благоденствия прекрасно почувствовали себя крысы. Тем паче что завезенные с Ближнего Востока крестоносцами кошки были изгнаны из домов, поскольку внешне напоминали европейцам арабов. Доказательство было следующим: многие из них черные, а иногда (у сиамских котов, например) морды у этих животных словно обожжены адским огнем. Потребовалось почти столетие, чтобы благодаря монахам кошки вернули себе доброе имя.[61]61
  Делор Р. У животных – своя история. – Париж, 1984. С. 333.


[Закрыть]

Сложившийся в обществе стереотип, выражавшийся в преследовании кошек, следствием чего стало невиданное размножение крыс, был столь мощным, что за два года (1348–1350) чума унесла больше половины населения Европы. Вымирали целые деревни, все погрузилось в траур, и никто не мог объяснить причины появления ужасной, загадочной болезни. А когда реальность оказывается безумной, подходит любое объяснение, кажущееся убедительным. У невероятного феномена могла быть лишь невероятная причина. И вот стали возникать свидетельства, будто где-то кто-то видел дождь из жаб, что невидимые духи совокуплялись с женщинами, что чужеземцы избегают смерти, вырывая сердца у детей, и что вода отравлена, ведь все, кто пил ее, умерли. Чтобы совершить подобное преступление – заразить всех чумой, – необходимо было принадлежать к какому-нибудь негодному социуму, мерзкому племени,[62]62
  Жирар Р. Козел отпущения. – Париж, 1982.


[Закрыть] отличному от нас, коллективу с верой в бредовые явления, абсурдными ритуалами, одеждой, вызывающей смех (все, что позволяло бы четко атрибутировать представителей данного коллектива).[63]63
  Моррис Д. Ключ к жестам. – Париж, 1977. С. 213–221.


[Закрыть] Евреи – вот причина всех несчастий! Доказательства были очевидными, тайна раскрылась, в мире все стало понятным. Необходимо было сделать что-то, что позволило бы вернуть привычный миропорядок и потерянное счастье: «Смерть евреям!» Определив причину, можно попытаться справиться с ситуацией – достаточно просто выгнать евреев, и вода вновь станет пригодной для питья.

Такое рассуждение выглядело привлекательно-логичным, поскольку причины позволяли объяснить происходящее. Однако мы-то знаем, что эти причины можно назвать абсолютно бредовыми, поскольку сложившиеся у европейцев искаженные представления о причинах возникновения болезни не имеют ничего общего с реальностью. Реальность же заключалась в том, что вирус чумы переносили крысы. В XIV веке конечно же этого не знали, тогда как связь массовой гибели людей с кознями евреев выглядела очень убедительно. Бредовая логика, позволяющая восстановить порядок в мире, рождала надежду на преодоление трагедии. Праведный гнев легитимизировал действия, направленные на защиту выживших. Насилие обрело смысл, а ненависть помогла несчастным ощутить сладкий вкус единения перед лицом выпавшего на их долю испытания. «Мы любим друг друга, защищаем невинных, делаем правое дело, поэтому творимые нами расистские погромы и смертоносные репрессии вполне законны». Защищающиеся группы не чувствуют себя виноватыми за то насилие, которое они творят в отношении других. Даже напротив, после очередного расистского выпада они гордятся своей победой, забавляются внушаемым ими страхом, чувствуют себя так, словно выполнили свой долг: устроив охоту на чужаков, европейцы обнаружили, что эпидемия закончилась.

Эта бредовая логика объясняет, почему феномен под названием «козел отпущения» определяет поведение коллектива, чувствующего себя в опасности. «Тексты преследования»[64]64
  Жирар Р. Явления, скрываемые с момента сотворения мира. – Париж, 1978.


[Закрыть] показывают, насколько коллективное насилие соответствует стереотипным сценариям поведения. До начала первых погромов евреями восхищались и любили их. Их медицинские знания были велики, и это величие стало причиной некоей двойственности: «Захотят евреи – и нашлют на нас чуму, и наоборот, захотят – вылечат нас и спасут».[65]65
  Жирар Р. Козел отпущения. – Париж, 1982. С. 63.


[Закрыть]

Тот факт, что еврей богат, давал ему власть над обществом. Кем бы он ни был – медиком, ученым, музыкантом или философом, – он превосходил «наших». Подобное влияние и превосходство сегодня кажется странным, ведь на протяжении всей истории своего существования еврей всегда оказывался жертвой. Чем он заслужил подобное преследование? А чем виноваты насилуемые женщины? Жертвы ведь всегда немного виноваты, не так ли? А если им удается преодолеть выпавшее на их долю испытание, это означает, что они призвали на помощь оккультные силы. Стойкость жертвы – доказательство ее сговора с дьяволом.

Бредовая логика является навязчивым заблуждением, препятствующим обретению психологической устойчивости теми, кто выжил: турецкие армяне, вероятно, заключили тайный договор с российскими армянами.[66]66
  Кеворкян Р., Нордигян Л., Тащян В. Армяне в поисках убежища, 1917–1939. – Бейрут, 2007.


[Закрыть] Выжившие тутси, без сомнения, наслали порчу на хуту, чем вынудили тех совершать ужасные деяния в отношения себя, а если некоторым евреям удалось вернуться из лагерей смерти, это случилось потому, что они стали сотрудничать с нацистами. Ведь логично предположить, что эти заведомые жертвы должны были умереть. Тот простой факт, что они выжили, свидетельствует об их двуличном поведении.

В эпоху, когда первые христиане были в меньшинстве, они страдали от того же феномена под названием «бредовая логика». Они были плохо вооружены и не обожествляли императора Клавдия. Поэтому их обвинили в самых отвратительных преступлениях. «Евреи-христиане»,[67]67
  Ленуар Ф., Тардан-Маскелье И. Энциклопедия религий. – Париж, 2000. С. 380–381.


[Закрыть] как их называли, якобы убивали детей и вырывали у них сердца, чтобы отправлять свои сектантские ритуалы. Они практиковали инцест и поджоги соседских домов. Их невидимое могущество сделало их столь ужасными в глазах окружающих, что самые ужасные пытки и мучения казались оправданными. Думаете, что христиане бедны? Ошибаетесь, они способны обладать миром и уничтожить нас, если прежде мы не уничтожим их. Святая Бландина укротила львов, которые должны были ее растерзать, вот вам доказательство оккультной силы того учения, которое Тацит именовал «страшным суеверием».

Действия, солидарность, риторика

Насильственное преследование – основополагающий принцип действия коллектива. Ненависть преследователя объединяет всех преследуемых и узаконивает защиту от насилия. В ответ преследователи тоже начинают сплачиваться, и возникает ситуация, в которой все выжившие пытаются сделать что-то, чтобы помешать враждебному коллективу уничтожить их собственный. Этот ставший уже классическим феномен позволяет говорить об «архаичной социализации», «вендетте», «войне кланов» и «подчинении прошлому», поскольку даже через несколько поколений представители этих коллективов все еще продолжают считать, что необходимо уничтожить враждебную группировку, чтобы избежать собственной гибели. Подобное стремление к взаиморазрушению позволяет коллективу сохранить свою идентичность, выстроить миф и захватить власть. Можно назвать этот феномен сопротивляемостью, но конечно же не устойчивостью, поскольку прошлое, повторяясь, препятствует дальнейшему развитию.

Психология масс сосредоточена на поиске козлов отпущения. «Мы хотели быть счастливыми, работать, славить Бога и уважать людей, а вот теперь СПИД поражает наших детей! Мы не можем быть за это в ответе, поскольку в нашей культуре семья священна. Мы никогда не занимались сексом вне брака. Все это зло идет от иностранцев. Медсестры – болгарки, и это они заразили наших детей».[68]68
  Вальчева К. Я держала голову высоко поднятой. – Париж, 2007.


[Закрыть] Бредовая логика становится еще более обезоруживающей, если в результате суровых допросов и пыток электричеством эти женщины признались бы, что пробирки с вирусом дал им израильский «Моссад». Теорема была бы доказана! Параноидальные реакции родителей, травмированных болезнью их детей, помешали им предположить следующее: а вдруг дети заразились в результате родительских шалостей? Нет, виноваты во всем были медсестры и врач-палестинец, подкупленный Израилем.

Самый надежный способ избежать поиска козлов отпущения – это солидарность. Тридцать тысяч шведов проводили отпуск в Таиланде на Рождество 2004 года, когда в результате цунами погибли целые семьи, раненых и пострадавших были сотни и тысячи. Как только было объявлено о случившемся, Швеция испытала шок и оцепенение. Пресса и телевидение ежедневно демонстрировали новые ужасные подробности. Больницы и аэропорты были готовы к приему многочисленных жертв катастрофы. Однако шведские учреждения продолжали оставаться пустыми: выжившие захотели задержаться на месте трагедии, пока не будут найдены тела, и одновременно помочь раненым. В течение этого периода неопределенности «мы ждали… искали виновного… спрашивали себя, почему… хотели вернуть прежнюю жизнь».[69]69
  Линдгрен О. Непроизвольное столкновение с небытием, регулирование кризисов и катастроф в Швеции // Psy-Cause. Драгиньян, 2007. № 44–45. С. 95.


[Закрыть] Обычно реакции на подобные происшествия совпадают – как на уровне отдельных индивидов, так и целого общества. Едва стало возможным хоть какое-то вмешательство в ситуацию, власти призвали на помощь профессионалов и волонтеров, «началась работа, направленная на понимание произошедшего и смирение с неизбежностью…». Для того чтобы началась подобная психологическая работа, требуется действие, а не простое молчаливое ожидание результата.[70]70
  Муртада И. // Линдгрен О. Цит. соч.


[Закрыть] Последствия травмы были сведены к минимуму тем доверием, которое питали раненые к пришедшим им на помощь. Оцепенение шведов, остававшихся у себя дома, за тысячи километров от места трагедии, было вызвано описанием невероятных и непредставимых ужасов, ненужной готовностью самолетов и больниц, куда никто так и не обратился, и обманчивыми заявлениями тех, кто уверял, что только здесь, в Швеции, пострадавших смогут вылечить. После оказания медицинской помощи и проведенной психологической работы в месте бедствия все почувствовали себя лучше, и «большинство шведов… не стали обращаться дома в учреждения здравоохранения и к специалистам».[71]71
  Линдгрен О. Цит. соч.


[Закрыть] Так действие смогло привести в порядок эмоции, вызванные трагической ситуацией, а размышления о случившемся способствовали выбору правильной стратегии дальнейшего существования. Шведское общество объявило цунами серьезной катастрофой, но в итоге эта катастрофа не повлекла за собой массовые психические расстройства.

После теракта в Найроби в 1998 году Ассоциация врачей Кении обратилась к СМИ с просьбой опубликовать инструкции по преодолению последствий атаки террористов, а не только описывать ужасы произошедшего. Кенийцы, живущие в Найроби, и те, кто находился за границей, узнали о теракте из газет; там же сообщалось, как следует себя вести. К слову, спасатели прибыли на место трагедии очень быстро. Целые семьи обрывали телефоны специальных служб, и как только людей успокаивали – темы разговоров менялись следующим образом:

– возмущение действиями террористов;

– предложение помощи пострадавшим;

– ежедневные обсуждения, касающиеся преодоления сложившейся ситуации и того, как надлежит себя вести, свидетельства, философские споры.

Проведенное через несколько месяцев исследование было посвящено оценке физических, психических и социальных расстройств, вызванных терактом. Вожди племен согласовали содержание опросников.[72]72
  Отеро Дж. К., Ндженга Ф. Г. Уроки посттравматических расстройств на примерах событий прошлого: наводнения в Венесуэле и теракта в Найроби // Journal Clinic Psychiatry. 2006. № 67 (ч. 2).


[Закрыть] Как и в случае со шведами, действие, солидарность и трезвое размышление о случившемся воспрепятствовали развитию посттравматического синдрома. Правда, результатом терактов стало следующее: религию, призывавшую к ним, стали ненавидеть сильнее, чем раньше.

Следовательно, активные действия, солидарность и правильная риторика помогают предотвратить возникновение посттравматического синдрома. Разумеется, отлаженная работа социальных механизмов здесь просто необходима, но решающую роль в подобных ситуациях играет правильная манера описания случившегося. Четкие, простые советы относительно того, как себя вести, позволяют памяти отпустить трагические происшествия прошлого. Впрочем, этого недостаточно – необходимо также пересмотреть характер воспоминания о травме, и в этом случае структура и манера рассказа способны направить травмированную психику в сторону обретения устойчивого существования либо в сторону ненависти, что, в свою очередь, приведет к желанию мстить и вызовет потерю чувства психологической устойчивости.

Авторы различных историй (журналисты, писатели, кинематографисты, эссеисты) обычно придерживаются трех типов риторики, когда говорят об одном и том же реальном событии.

• Риторика с эффектом плацебо, помогающая усыпить и успокоить абсолютно всех: «Ничего страшного, все пройдет, нужно двигаться вперед…»

• Риторика с эффектом ноцебо, пугающая абсолютно всех: «Делать нечего… мы все умрем… во всем виноват он…»

• Объяснительная интерактивная риторика, позволяющая посмотреть на случившееся объективно и несущая в себе советы по преодолению ситуации. Позднее пережившие травму смогут, взглянув назад, оценить все более-менее объективно и восстановить физические и эмоциональные силы.[73]73
  Отделение психического здоровья, ВОЗ. Женева // Who/MNH/PSF. 1992. № 91. 3. С. 30–33.


[Закрыть]

Именно в этом, третьем случае работа по обретению психологической устойчивости становится наиболее эффективной.