Текст книги "Колодезная пыль"

– Аригато, домо аригато! – Обе кланялись; первая прижимала к груди второй том Далецкого. Первый том и «Цусима» достались другой.

«Домо аригато, – натянуто улыбаясь в ответ, думал Ключик. – Спасибо этому дому. Ну что, долго ещё надо мной будут измываться? Причастились к русской культуре, господа? Пора и честь знать. Надеюсь, они не заставят меня спеть или сплясать?» Музыкальных номеров не было в программе экскурсии; хмурый японский переводчик поглядывал на часы, кожаный его коллега тоже стал проявлять признаки утомления. Он и подал сигнал к отбытию, в немногих словах выразив хозяину дома благодарность от лица клиентов – за гостеприимство. Группа двинулась на выход. Гостеприимный Ключик, поразмыслив, решил, что стоит всё-таки их проводить, – убедиться, что убрались. Выждав с минуту, спустился во двор. Гадко ему было, непонятно даже – почему. Казалось бы, принимал гостей, общался, книги им подарил. Что здесь плохого? Должно быть приятно. А было так гадко, словно мылом накормили.

Туристы весело грузились в лифт. Господин куратор в ожидании очереди похаживал по двору и в телефонном режиме докладывал: «Да, я проверил лично. Да. Да, требуется косметический ремонт. Нет, не нужен. Вы считаете, нужен штатный экскурсовод?» Тут он впервые соизволил обратить внимание на хозяина дома. Оглядел его с головы до ног, словно бы снимал на глаз мерку для костюма, поморщился и сказал в телефон: «Значит, экскурсовод. Нет, охранник не нужен точно, охранять здесь нечего. Вы считаете, нужен?»

– Гхэ-хм! – громко кашлянул, выглядывая из лифта, кожаный переводчик.

Куратор оглянулся, значительно задрав бровь, кивнул и, не отнимая от уха телефон, проследовал в кабину. Спину не гнул, при ходьбе выворачивал носки страусовых туфель. Войдя в лифт, повернулся к туристам спиной, к прозрачной двери лицом, и в такой позе – ноги на ширине плеч, живот колесом, рука с телефоном возле уха – вознёсся. Ключик проследил взглядом за сверкающей кабиной – совсем игрушечной показалась снизу, – подумал: «Вот бы они застряли!» – но кабина добралась до верхней точки и осталась там. Надолго ли? Новая делегация могла пожаловать с минуту на минуту. Захватчики, оккупанты. Господин куратор распорядится, и закрутятся колёсики, застучат молоточки: сначала нагрянет делать косметический ремонт орда строителей, дом поставят кверху дном, вывернут наизнанку, завернут в глянцевую упаковку и перевяжут ленточками. Потом господин куратор ленточку перережет и пустит сюда штатных экскурсоводов… Нет, сначала явятся охранники в штатском, заткнут все дыры, чтобы не разбежались ценные экспонаты, а уж потом и экскурсоводы пожалуют. Навешают повсюду предостережений: «Руками не трогать!», – хозяину дома нацепят бэйджик: мещанин обыкновенный, около 35 л., кличка – «Ключик», а к двери четвёртой квартиры обязательно приколотят табличку: «Мещан не кормить! Не дразнить!»

– Пропал дом, – обречённо пробормотал Ключик, глядя на донце лифтовой кабины. – И я пропаду вместе с ним.

Сердце кольнуло, Валентин схватился за грудь, вдохнул, выдохнул: «Чего же я дожидаюсь? Надо выбираться отсюда ко всем чертям, пока не поставили охрану и не законопатили все дыры. Что это у меня?»

Во внутреннем кармане куртки – твёрдое. Что за штука? А, да это же тарелка. Сердце дома на Девичьей. Ключик глянул на дом так, будто видел его впервые. Двухэтажный, построен в одна тысяча девятьсот втором или третьем году вдовой генерала Попова, для извлечения дохода. Обыкновенный доходный дом, такие строили сотнями. Пережил две войны и кучу революций, коллективизацию, НЭП, индустриализацию; переходил из рук в руки, чуть не помер под бомбёжкой, но впоследствии был восстановлен. Что в нём такого? «Мистика, – думал Ключик, глядя на дом с суеверным ужасом. – Он меня не отпускает. Ему нужен защитник. Я стал его частью, мозги одеревенели, скоро закаменеют руки и ноги. Но я же не ростверк, не колонна, не балка – я хочу жить!» Задним планом прошла мысль: «Дома для людей, а не люди для домов». – Откуда это? Где-то слышал… Валентин тряхнул головой: «Не до цитат», – и сделал шаг, направляясь к дому. Дом ждал – дверь нараспашку! – звал – вернись, закрой дверь, выстудишь! – и Ключик решился. Надо бежать, пока не поздно. Ко всем чертям.

«Ко всем чертям? – Ключик покосился на дверь шестой квартиры. – Хорошая мысль!»

Глава девятнадцатая

Заскочить в четвёртую квартиру всё-таки пришлось – не лезть же в преисподнюю без фонаря! Чтобы не возникало поползновений остаться, Валентин шептал: «Я ненадолго… Может, вернусь ещё… Гляну… Может, туда нету хода…» Ну, как это – нет. Куда-то ведь девалась кошка? Надо полагать, и кот явился оттуда, как-то нашёл путь.

Есть Ключик не стал, даже чаю не выпил. Спешил. Квартиру на ключ не запер: во-первых, чтобы не напоминать лишний раз себе самому, что не хочется возвращаться, во-вторых, захватчики, если захотят войти, выломают двери. «Но записку оставлять не буду. Исчезну. Украду из музея экспонат, пусть ищут, ломают головы, куда делся. Вельзевул – фьюить! – испарился; мы ломали головы, а он просто… Нет, ну записок у него в прихожей хватает. Телефоны какие-то, имена. Можно бы устроить расследование, но лень. Пропал и пропал. И я пропа…» Труба голодно зевнула, отрыгнулась утробным стуком, – где-то в преисподней простучал по рельсам поезд. Луч фонаря потерялся во тьме. «Под ноги!» – подумал Валентин, пригнулся, и, подсвечивая себе, стал осторожно, приставным шагом продвигаться вперёд. Подошвы ботинок шаркали по влажному бетону – струйки воды, стекая с округлых стен, жиденький в ручеёк. «Небольшой уклон всё-таки есть. Тепло здесь, вода не замерзает. Снаружи на стене сосульки, а здесь – ручей. Куда он течёт? Почему не слышно оттуда журчания? Если бы где-то был водосто…

– Стоп! – скомандовал себе Ключик.

Труба внезапно кончилась, в двух шагах – провал. Струйка воды срывалась со щербатого среза и падала в бездонную пропасть – беззвучно. Ключик лёг, стараясь не замочить одежду, подобрался к самому краю и выглянул.

Колодец.

Шарики воды, падая, посверкивали в фонарном луче. Валентин прислушался и различил слабый шорох – дно у колодца было, но на большой глубине. Конечно, света карманного фонарика недостаточно – метров сто, а может, и все двести. Ключик, обшарил лучом стены колодца, – прямоугольный, шесть метров на три, – затем, рискуя вывихнуть шею, глянул вверх – там железобетонный замшелый потолок. Куда же девалась кошка?

Ниже среза трубы от стены к стене шла закладная балка – ржавый швеллер. В противоположной стене, рядом с заделкой, рваная дыра с торчащей арматурой. Когда ставили балку, пробили, но забетонировать, видимо не дошли руки.

– Туда она и ушла, – сказал Ключик.

«Шла!» – подтвердило эхо.

Можно было представить себе, как кошка спускается на швеллер, перебегает на ту сторону и ныряет в дыру. Можно было предположить, что за железобетонной стеною она спрыгивает на асфальт – там нулевой уровень дорожной развязки. Но пройти её путём нельзя – человек не кот.

– Даже если рискнуть, перелезть на ту сторону, что это даст?

«Даст?» – спросила гулкая тьма.

«Вот именно, dust, – рассеянно подумал Ключик. – Если сорвусь, разобьюсь в пыль. Зачем здесь вообще колодец?»

Внизу прогрохотал поезд, Валентину Юрьевичу почудились вспышки. От вагонных окон? Слишком глубоко, не разобрать.

– А это что? – спросил он, направив фонарик в сторону.

Там ещё одна балка, и ещё…

– А, понятно. Тут был помост. Или он собирался тут быть, да так и не собрался. Но зачем?

Высунувшись, насколько возможно без риска сверзиться в бездну, Ключик увидел вделанные в стену бурые скобы. Лестница.

– Вот всё и разъяснилось! – удовлетворённо сказал он.

«Нилось!» – ответило эхо.

«Когда строили дорожную развязку, наткнулись на колодец. Вход в бомбоубежище здесь был, что ли? Ну, это не важно. Наткнулись и, чтобы не было лишней возни, решили вывести в сторону ход. Заложили трубу, но ошиблись с уровнем и упёрлись в вельзевулов подпол. А может, у них на плане нет пристройки? Когда её построили? Отец что-то про неё рассказывал… Не помню. И ладно. Да, так о чём я? Вывели сюда трубу, в колодце заложили балки, но помост построить не успели. Или пропала необходимость. До лестницы теперь не добраться. Хотя…» Представилось ему, как, привязавши верёвку к швеллеру, он спускается в колодец – неглубоко, метров на шесть-семь, – раскачивается маятником, толкаясь о стены, цепляется за скобу…

– Можно было бы. По горизонтали метра два с половиной, – сказал, измерив на глаз расстояние до лестницы, Ключик. – Но где взять верёвку? Плохая идея.

Чем больше он убеждал себя, что идея плохая, да и опасно – сорвёшься, не соберёшь костей, – чем больше думал о безнадёжности затеи, тем больше ему хотелось добраться до скоб. А дальше – будь что будет. Бес овладел им, не иначе. В здравом уме решиться на этакую страсть: маятником болтаться над стометровой пропастью на верёв…

– Тали! – припомнил он. – На чердаке остались тали!

Больше он не раздумывал. Попятился, развернулся, двинулся по трубе так быстро, как мог. Великолепная мысль – прицепить к балке канат, перекинутый через блок, стравить потихоньку сколько нужно. На талях два блока, крюк. Крюк зацепить петлёй, сесть в неё… Воистину, нет хуже советчика, чем бес противоречия.

На всякий случай он приволок в пристройку все тросы и блоки, какие были на чердаке, но хватило двух блоков, одного троса и одного крюка со стропой. Ключик сделал петлю, проверил крепление блока (к швеллеру прицепить – пара пустяков) и, прихватив всё необходимое, полез в трубу. «Остановись, пока не поздно», – думал он. Куда там. Бес противоречия толкал в спину, торопил: «Вперёд, малодушный!» Он обвязался надёжно (так ему показалось), закрепил верхний шкив, проверил – всё было в порядке.

– Ну что может случиться? Закреплю второй конец. Пока не увижу, что всё хорошо, вытравливать не буду. В самом крайнем случае повисну, потом влезу обратно по канату.

«Гробанёшся, дурак!» – думал он, елозя по мокрому бетону, чтобы развернуться вперёд ногами. Полминуты спустя он сидел в петле, держа обеими руками канат. Можно спускаться.

– Ну… вот… – задыхаясь, проговорил он. – А ты… боялся…

Сердце колотилось, в горле бился пульс. Ключик стравливал канат очень медленно, коленями упираясь в стену. Слизкий бетон пованивал плесенью, снизу сквозило. Фонарик пришлось сунуть в карман перед спуском. «Как же я в полной темноте схвачусь за скобу?»

– Раньше… надо было… думать… – пропыхтел Ключик.

Канат натянулся, узел. «Ну, и? Я вишу. Что теперь?» Не так-то просто раскачаться, прижимаясь коленями к стене. Почти невозможно схватится за скобу в полной темноте. «Фонарик можно в зубы», – подумал Ключик, усилием воли отогнав мысли о том, что будет, если захочется крикнуть или чихнуть, или – что ещё хуже – если с размаху пригреет чем-нибудь по физиономии.

– Всегда можно влезть обратно, – сказал он.

Отдохнув с полминуты, достал фонарь, включил и сунул в рот. Показалось – скоба близко, достаточно протянуть руку. Он осмелел; упираясь в стену, выпрямил ноги. «Ладони саднит. Кожу ободрал о трос? Дурак, надо было взять перчатки. Раскачаться не смогу. Духу не хватит. Надо лезть обратно». Тут ему пришло в голову, что раскачиваться совершенно не обязательно, можно просто перейти, упираясь в стену. Приставным шагом. Проще простого!

Всё кажется простым делом, пока не попробуешь сделать. На четвёртом шаге Ключик понял, что не сможет устоять – его тянуло обратно, как отведенный в сторону маятник. Он захрипел, чуть было не крикнул, но вовремя вспомнил о фонаре. Увидел: «Скоба близко» Выпустив канат, потянулся одной рукой, схватился за холодное скольз… Запаниковал: «Сейчас сорвусь!» – вцепился. Канат провис, щёлкнул соскочивший шкив.

– Чёрт! – крикнул Ключик.

Зря чертыхнулся – фонарик выронил. В глаза потемнело. Ключик лихорадочно зашарил второй рукой, ища опору. Вцепился в скобу, повис. Руки скользили по слизкому железу. «Не удержусь!» – ужаснулся он, подтянулся, извиваясь, стал одной ногой на ступень. Что-то мешало, тянуло за вторую ногу. В отчаянии Ключик отлягнулся. Отпустило. Он утвердился на лестнице всеми четырьмя конечностями и для верности зацепился за скобу подбородком. Руки и ноги дрожали. Судорожно передохнул, и вдруг…

– Бам-м! – громыхнуло в колодце.

От неожиданности он снова чуть не сорвался. «Просто что-то упало», – подумал, но тут же понял: это не просто что-то, а шкив. Петля соскочила, упал нижний блок. Путь наверх отрезан. С минуту несчастный Валентин Юрьевич не мог заставить себя отнять от скобы руку и проверить, но всё-таки перемогся, обшарил пояс. Троса не было.

«Петля соскользнула, когда я болтался на руках, как сосиска. Наверх никак, надо вниз. И я слезу, если…» Перехватило дыхание. Снова захотелось кричать. Ниоткуда не следовало, что скобы идут донизу. Никто не обещал, что все они на месте, вполне может недоставать где-нибудь на высоте двадцати метров трех-четырёх штук. Двадцать метров? Пяти хватит, чтобы свернуть шею или переломать позвоночник. Неизвестно вообще, есть ли там, внизу, выход.

– Чёрт! Чёрт! Чё…

Он поперхнулся. «На чёрта нечего пенять, полез в ад, теперь думай, как выкручиваться…» Времени на размышления не было, руки мёрзли. «Ещё немного – и сведёт судорогой пальцы», – подумал Ключик. Стал спускаться, ища ногами опору и цепляясь за слизкие скобы. Казалось, спуску не будет конца. Он не слышал ничего кроме собственного надрывного дыхания и ватных толчков крови; перед глазами во тьме вспыхивали и гасли пятна. Пальцы одеревенели; чтобы не сорваться, всё чаще приходилось давать им отдых – повисать на локтях. Чувства притупились. Он упрямо полз вниз, не слыша шума проходящих поездов, не видя вспышек. Нога, ища опору, неожиданно ткнулась в преграду. Вторая нога скользнула со ступеньки, шлёпнула подошвой по луже. Ощутив твёрдое под ногами, – дно?! – Валентин долго не мог разжать пальцы. Подогнулись колени, он повис на руках, потом всё-таки разжал и, не ощутив падения, кулём повалился в лужу. Дно.

Сколько так пролежал, неизвестно. Очнулся от холода. Его трясло. Руки и ноги – точно колоды или насквозь промокшие ватные мешки. Упираясь ладонями в мокрое и холодное, он приподнялся. Обнаружил, что может видеть. Тьма редела. Коридор? Штрек? Из широкого короткого штрека ветер нёс дальний гул. Пока Валентин сообразил, что за шум, ветер окреп, задул в полную силу. Стены штрека осветились, стало видно – не штрек, платформа, в конце – тоннельные своды. Серебром засияли на краю платформы лужи, гул превратился в гром. Поезд метро. Вспышки оконного света, как пулемётная очередь, как стробоскоп, как древний синематограф. Грохот, грохот! И сзади тоже? Оглушённый шумом Ключик обернулся. Тоже вспышки. Встречный поезд? Мелькание пресеклось, словно оборвалась в проекторе лента. Гул пошёл на убыль. В меркнущем подземном сиянии Ключик успел разглядеть помещение – не такое обширное, каким показалось сначала. Короткая платформа между тоннелями, в одной стене имелись стальные огромные двери, по другой – рядом с которой и сидел Ключик, – вверх уходила лестница из скоб. На полу обширные лужи. Больше ничего рассмотреть не удалось – после стробоскопических вспышек темень показалась непроглядною. Цепляясь за скобы, Валентин попробовал встать. Ноги слушались плохо, но всё-таки удалось с грехом пополам подняться. «Получилось. Сбежал. От грибов, от мерзких сотовых кондоминиумов, от музейной охраны, от партийного руководства и унизительных подачек, от пустоглазых рабочих пчёл и трутней, от памяти…» Кольнуло сердце. «Она не разбилась? Я падал, об скобы саданулся, потом об пол…» – обеспокоился Ключик и сунул руку за пазуху. В стробоскопических вспышках налетевшего поезда осмотрел тарелку. Цела. На этот раз встречный прошёл не сразу, чуть погодя. Ключик успел осмотреться лучше. На полу платформы всякая дрянь; видно, что помещение давно заброшено. «Где-то здесь останки моего фонарика и блок со стропой», – подумал он. Искать не стал. Понятно, что фонарик не мог уцелеть, а от прочего мало толку. Канат остался наверху, по нему, если захотят найти, куда музейный экспонат делся, найдут. Но скорее всего, искать не станут. Зачем? Цели добились, из дома выжили.

– Нет, – буркнул Ключик. – Не выжили, а я сам сбежал из колодца.

Чтобы дать разрядку чувствам, набрал полную грудь сырого воздуха и заорал, глядя вверх: «Сбежа-ал!» Вместе с эхом на него обрушился шум подоспевшей электрички, в кинематографических сполохах Ключик увидел над головою сходящиеся наподобие дымохода колодезные стены. Сбежал, называется. На самое дно.

– Надо идти, – мрачно буркнул он.

Первым делом ощупью отыскал противоположную стену, дождался поезда, осмотрел стальные гигантские двери. Как открыть? Непонятно – ни замков, ни ручек. Неизвестно, стоит ли пытаться открыть.

– Только время зря тратить, – сказал Валентин Юрьевич. Кривил душою, конечно. Стальных дверей боялся больше, чем блуждания во тьме по тоннелям, потому что тоннели – это же очевидно! – рано или поздно выведут к людям.

– Буду осматриваться, когда поезд. Идти буду, держась за стенку.

Так и поступил. Пропустил состав, нашёл короткую лесенку, слез в тоннель. Подождал следующий поезд, чтобы через контактный рельс перебраться при свете, заковылял вдоль стены, спотыкаясь о шпалы. Время от времени щупал округлые рёбра бетонной трубы, вдыхал пахнущий застойной водою воздух, прятался в нишах, когда надвигался сзади колёсный перестук. Прижимаясь спиною к сырому бетону или сидя на каких-то трубах, смотрел немое кино – мелькание плоских лиц. Провожал очередной состав, поднимался и брёл по шпалам. Ни крыс, ни прочей подземной живности, против ожидания, не заметил. Мёртвым был тоннель, и даже мелькавшие в вагонных окнах лица казались Валентину неживыми. Ад – он и сеть ад, подземное царство усопших. Сковороды, кипящая смола – всё это средневековая чушь. Современный ад изощрённее. Вечно скитаться по тёмным тоннелям, шарахаясь от поездов, набитых мертвецами – что может быть горше? Это ад для психов-одиночек вроде меня. Поезда – для коллективистов. Подохнешь, сунут тебя в вагон, набитый такими же, как ты, и станут вечно гонять по круговому тоннелю. Водителем посадят какого-нибудь гриба. Запрут его навечно в кабине, с игрушечными рукоятями и кнопками-пустышками. Поцарствуй!

Ключик пропустил очередной адский поезд, подумал: «Ну, выйду я к людям, и что?»

Да то же самое. Бродяжить? Искать дорогу домой? Зачем тогда сбежал? Цель какую-то нужно придумать, но не получается. Кажется, всё уже перебрал. Хотел, чтобы оставили в покое, дали артмастерить в своё удовольствие? Оставили, дали. Домастерился до тошноты и потери памяти, чуть было не стал варёным овощем. Все мозги выблевал. Сгоряча послал всех к чёрту? Ушли. Намаялся одиночеством, захотел в коллектив? Позвали в улей. Чего не пошёл? Собственной значимостью проникся: «Я особый перец!» Кивнули, закатали в банку, написали на бумажке: «Перец особый». И это тоже не понравилось, захотелось на волю. Теперь тебе дали свободу – спустили в канализацию. Можешь нажраться вволю этой свободой. Опять не по вкусу? Так что ж тебе надо, артмастер Ключик? Чего тебе ещё не хватает, негражданин Ключко Валентин Юрьевич?»

– Света, – пробормотал он.

Заметил вдруг – а впереди-то просветлело!

– Поезд прошёл давно. Откуда свет? Станция?

Ключик пошёл быстрее; больше не спотыкался, потому что с каждым шагом редела тьма. Как ни спешил, пришлось пропустить ещё два поезда, пока не стало понятно – не станция, боковой штрек; большой, по краю – платформа. Оттуда красноватый свет.

Пройдя ещё с полсотни метров, Ключик увидел красные фонари и выбрался на платформу по стальным рифлёным ступеням короткой лестницы. Всё-таки станция, но недостроенная. Вся в лесах. Большая, как заводской цех, освещена скудно – дежурным светом.

– Эй! – позвал Ключик и тут же пожалел – показалось разумнее сначала осмотреть молча, потом подавать голос. Ему не ответили, что-то пискнуло, шурхнуло под ногами – и только. Мышь. Какая-никакая, а жизнь. Раз есть мыши, значит, бывают и люди.

За спиною Ключика, визжа по рельсам колёсами, прогрохотал состав. Ключик не обернулся, неторопливо пошёл мимо пустых лесов к арочной стене, забранной корявой перегородкой из ребристой оцинковки. Частозубая пасть великана. В «зубах» заплатка. Дверь. «Похоже, здесь недавно работали. Вчера или позавчера. Праздник у них, что ли? Какое сегодня число? Не помню. Спросить некого, пусто. Но должен же быть на стройке сторож? Интересно, что там, за дверью» В стальной двери не было запора или задвижки, только пустые петли для висячего замка. «Может, заперта с другой стороны на засов?» Ключик взялся за ручку, нажал, ожидая сопротивления. Дверь не была заперта с другой стороны, она вообще не была заперта.

Споткнувшись об порожек, Валентин Юрьевич вылетел из подземелья прочь, поскользнулся, поехал по наледи, чуть не вывихнул кисть, но вовремя догадался выпустить ручку. В глаза плеснуло красным. Зарево в полнеба, закат. После сырого подземелья морозный воздух показался колючим. Лицо покалывало, игольными остриями посверкивали в воздухе снежинки. Ключик огляделся. Выползшее из-под земли чудовище, похожее на гигантскую жабу, щерило полукруглый оскал. Серый длинный язык недостроенной открытой платформы, на котором и стоял Ключик, высунулся из великаньей пасти в сосновый лес, рассечённый просекой надвое. «Пересадочная станция, – решил бывший артмастер. – Уродливое чудище. Недострой, но когда его достроят, лучше не станет, а хуже, кажется, некуда. Что за станция? Электричка? Скоростной трамвай? Монорельс? Впрочем, всё равно. Пока что отсюда можно только пешком. Но куда идти, если идти некуда?»

К западу холм, на котором строили станцию, понижался так, что верхушки деревьев были вровень с платформой. В кронах посвистывал ветер. Ключик, застегнул куртку. Ветер, хоть и не был силён, прохватывал насквозь. «Одежда сырая, надо было поменьше в лужах валяться. Вернуться? Как не хочется лезть опять в подземелье! Закат. Господи, сколько лет я не видел заката?» Ключик, стуча зубами, наблюдал, как гаснет за лесом свет зимнего дня. Медлил, не получалось уйти. Но не вечно же торчать на морозе! Вернуться? Шмыгнув от огорчения носом, он почуял дым. Где-то поблизости горел живой огонь. «Ветер западный. В низине кто-то жжёт хворост. Или там жильё?», – подумал Ключик, вгляделся и высмотрел меж сосновых сумеречных стволов искру костра.