Текст книги "Колодезная пыль"

Глава двенадцатая

Последний месяц того памятного года выдался снежным. По обеим сторонам прочищенных дворниками пешеходных тропок выросли сугробы в пояс взрослому человеку, а Валентину Юрьевичу до плеч. Резкий ветер срывал с них снежную пыль, сёк лицо. Домой после такого попасть – счастье. На нижней веранде холодина, дышишь паром на руку, другою рукою ища ключи, оббиваешь на коврике снег с ботинок. Тронешь после этого пятачок английского замка – обжигает, липнет к подушечкам пальцев. Но за дверью уже теплее. По лестнице поднимаешься – шаг за шагом теплее, теплее, а за верхней дверью – О! Африка. Мандаринами пахнет, ванилью и кофе, но вместо пальмовых листьев – хвоя. Повсюду она в коридоре после того, как втащат в гостиную своевольную гостью. Кажется, всё вымел, но нет-нет да и хрустнет под ногою сдвоенная колючка.

– Пройдись-ка ты ещё раз веником, Валя, – мама говорит из кухни. – И по углам под мебелью, не только лысину.

Мести – скучное дело, гораздо интереснее с отцом на крест поднимать смолистое чудовище под потолок ростом. Коридор длинный, пусть другой конец тётя Катя метёт. Валентин Юрьевич смёл к стене жиденькую горку пушистой домашней пыли с колючками пополам, прикрыл прислонённым к стене веником и в гостиную шмыгнул.

– Па!

– А, Валя! – слегка задыхаясь, отозвался из-под нижней ветки отец. – Подай клин.

– Этот?

Отец не ответил, стал вбивать занозистую деревяшку между стволом и чашей крестовой подставки. Оранжевый ствол вздрагивал, раскачивались обвисшие ветви.

– Юра! – позвал кто-то, приоткрыв дверь. – Юр, ты не видел…

«Тётка Катька, – сообразил Валентин Юрьевич и спрятался за кресло. – Веник заметила?»

– Что? – с неудовольствием спросил папа.

– Не что, а кого. Верочка моя не у тебя?

«Только её тут и не хватало», – подумал Валентин Юрьевич. Испытал немалое облегчение. Раз Катя ищет свою несносную доченьку, вряд ли заглянет под веник.

– Нет, я её не пустил, – ответил папа и снова взялся за молоток.

«И правильно», – мысленно похвалил Валентин Юрьевич. Вредная девчонка вечно норовила залезть в гостиную, и если ей это удавалось, тут же начинала как попало лупить по белым и чёрным. На фортепианный концерт сбегался весь дом, Верочку, наградив аплодисментом, от инструмента отлучали, а дверь запирали на ключ. Обиженная таким обращением исполнительница садилась под дверью на пол и начинала ругаться. Никто не мог её понять – слова смачные, гортанные, но не русские. Ядвига Адамовна, заставши однажды Верочку за этим занятием, припомнила, что нечто подобное слышала во времена оккупации.

– Просто от рук отбились дети, – пожаловалась папе тётя Катя. – Валя тоже куда-то пропал, в коридоре бросил мусор и веник.

– Валентин, что я слышу? – весьма строго спросил папа. Он выбрался из-под ветвей и стал озираться, уперев руки в бока.

«Чёртова тётка!» – обозлился Валентин Юрьевич, выскочил из-за спинки кресла и кинулся прочь. В дверях обернувшись, соседку обозвал толстой предательницей, но не слишком громко. Пути к отступлению были отрезаны: на кухне мама, Катя на хвосте, куда бежать? Одно спасение – лес.

Лес в коммунальной квартире образовался два дня назад. Екатерине Антоновне подруга из института лесного хозяйства предложила купить по дешёвке ёлку или сосну на выбор. С ёлками и соснами под новый год было почему-то в городе туго, продавали обыкновенным гражданам преимущественно палки, но руководство института лесного хозяйства для сотрудников расстаралось, завезло ввиду дефицита с избытком. Катя хотела взять сосну, но выбрать никак не могла – одна другой краше. Тогда она решила сделать соседям приятное и – благо недорого, – загрузила в институтскую бортовую машину: для Ядвиги Адамовны, для Зинаиды Исааковны, для семейства Ключко, для токаря Петрова и жены его, да и для себя тоже – по сосенке. Хвойный бор вывалили во дворе, и тут выяснилось: Ядвига Адамовна ярый противник бездумной вырубки, Зинаида Исааковна не выносит сосновый дух и поэтому обзавелась облезлой ёлочкой, токарь Петров увёз жену на конференцию по партийной линии в Крым, а Юра уже давно купил новогоднее древо и держал его до времени в сарае – подальше от Валентина Юрьевича. Институтская машина уехала, вернуть лесное хозяйство институту не представлялось возможным. Катя сказала: «Ладно».

– Раз такое дело, – сказала тётя Катя, – будет у меня лес. Помоги, Юра.

Павлик с Юрием Александровичем затащили сосны в гостиную Зайцев. Павлику Катя приказала установить самую большую сосну в центре и украсить, а Юрия Александровича попросила остальные деревья расставить вдоль свободной стены. Никто ей не возразил, не рискнули волновать – Катенька с животом была, на седьмом месяце. Так появился в коммунальной квартире лес.

Спасаясь от толстой тёти Кати, Валентин Юрьевич ворвался в полутёмную гостиную Зайцев, огляделся – лампа настольная включена, под ней книжный разворот, блёстки дрожат на ёлке, в кресле клетчатая гора – кто-то бросил плед. У стены строем сосны, там тень. Сразу не заметят, а дальше будет видно, что делать. Только тихо, как индеец. С ловкостью водяного питона скользнул он под хвойные лапы. Не хуже последнего из могикан, так ему показалось. На деле нашумел и натрусил на пол иголок. Затаив дыхание, услышал, как в коридоре шаркает домашними мокасинами Катя. Клетчатая гора в кресле зашевелилась и сказала: «Тер-ртоддо тр-рагадамхабен!» Ничуть почти не испугавшись, Валентин зашипел:

– Тиш-ше с-сопливая!

Спели дверные петли.

– Сама посмотри, – сказала кому-то тётя Катя. – Я же не выходила отсюда, зубрила плюсквамперфект.

Валентину не было видно, кто вошёл в комнату следом за нею, мешала дверь, но это выяснилось тут же.

– Верунчик, – позвал мамин голос. – Я знаю, где ты.

«Не знает, – подумал Валентин Юрьевич. – Она всегда так. Только бы эта девчонка…»

Но события уже вышли из-под контроля. Екатерина Антоновна добралась до письменного стола и со стоном: «Ох, не могу!» – опустилась на стул, мама вдруг оказалась рядом с креслом и сдёрнула плед, а девчонка заорала: «Иххатамихнихтгезет!» – с хохотом выскочила из кресла и кинулась в лес.

– Ай! – вскрикнула Катя.

– Верунчик, нельзя так пугать маму, – хладнокровно сказала мама.

– Брысь отсюда! – грозно зашептал Валентин Юрьевич противной девчонке, но та лезла в лес напролом, как бешеная.

Тут мама включила свет.

– А, и ты здесь, – сказала она. – А я ведь просила подмести в коридоре ещё раз. Ну-ка, вылезай. Ведёшь себя, как маленький.

Стерпеть такое невозможно. Валентин Юрьевич покинул убежище, как и подобает индейскому воину, невозмутимо. Гордый и мрачный, проследовал в коридор и, вынашивая планы страшной мести, стал мести проклятым веником проклятый мусор. Злился недолго, потому что в коридоре пахло мандаринами и свежей хвоей, исходил жаром печной бок, и слышно было, как в гостиной пытаются прийти к соглашению чёрные и белые – мама, сбиваясь и путаясь, припоминала какую-то мелодию и подбирала аккомпанемент.

***

Занимаясь неотложными делами, Ключик всё это вспомнил до мелочей. Без горечи, как ни странно, и даже без грусти. Видимо, от времени стёрлись острые углы, чёрные и белые клавиши пришли к согласию, и возникла маленькая музыка – Моцарт, а не Шопен. И то сказать, когда в середине декабря меняешь на крыше шиферный лист, грустить некогда. За работу Ключик взялся не сразу, сначала убедился, что разгильдяи-строители не наделали на крыше новой беды, поискал и нашёл на чердаке возле печного борова припрятанные тали, оттащил в сторону трап и сбросил с западного ската строительный мусор. Покончив с этим, занялся ремонтом. Два новых листа потратил. По-хорошему надо было заменить ещё один, с трещиной, но мал запас. В предвидении новых неприятностей Валентин Юрьевич решил сэкономить – поставил на место задравшийся лист, а трещину прикрыл крупным обломком.

– Так-то лучше, – удовлетворённо сказал он, положил поверх для верности трап и, наступив на него, подобрался ближе к новому пожарному выходу. Любопытно стало, закрыт ли он изнутри. Оказалось – нет.

Ключик без труда отвалил створку стальной двери и заглянул в коридор «соточки». Ничего особенного, вид унылый, стены в полимерной окраске, наливной пол, потолок по современной моде – светится весь, но тускло. В конце коридора дверь с кодовым замком, над нею надпись самосветящейся малиновой краской: «выхода нет».

– Спасибо, ребята, я и не собирался выходить, – сказал Валентин. Сказал, и аккуратно, чтобы не грохнуть, закрыл серую дверь. По правде говоря, устал, и даже не будь кодового замка и надписи, всё равно за обследование сотового кондоминиума не взялся бы. Больше всего хотел отогреться у камина, прочее могло подождать.

От тёпла Ключик размяк, читать не стал. Попивая горячий чай, думал о превратностях судьбы, о переломных моментах и о том, какими подчас странными и замысловатыми путями следует общество, но вот ведь в чём штука – в итоге всё складывается правильно и справедливо в лучшем из миров, так ведь? Или не так?

– Всё правильно, – благодушно ворчал он. – Был дом нашим и, как ни старались выкурить, остался нашим. Моим.

Грешил против истины, ох грешил. Никогда семейству Ключко не принадлежал весь дом на перекрёсте Девичьей и Черноглазовской. Строился в начале двадцатого века генеральшей Поповой для извлечения дохода и сразу после постройки был сдан поэтажно в аренду. В первом этаже разместился польский эмигрант Вишневский, фармацевт по образованию, с женою и новорожденным сыном Адамом. Пан Вишневский раньше владел аптекой в Варшаве на Маршалковской торговой улице, был богат, предприимчив и неосторожен в связях. Эти качества в совокупности сыграли роковую роль, Вишневский женился на красавице еврейке, продал аптеку и подался из Царства Польского в Россию – искать счастья.

Во втором этаже генеральша собиралась жить сама, но позже передумала и не без выгоды целиком сдала комнаты своему дальнему родственнику с материнской стороны, строительному инженеру Михаилу Александровичу Ключко, молодому, но перспективному и на хорошем счету. Через полгода в доме на Девичьей родился дед Ключика Шура. Жить бы и жить семье инженера в просторной квартире, но история механизм сложный, затянет кто-нибудь слишком сильно пружину, сломает анкер, шестерёнки взвизгнут, и пойдёт свистопляска – только держись. Стальными зубками шестерёнки прикусили Михаила Александровича и швырнули его весною шестнадцатого под Луцк, прямо под ответный удар австрийских тяжёлых пушек. Коммерческие планы пана Вишневского пошли прахом, а самого его вогнал в землю сыпной тиф. Исчезла, не оставив о себе памяти, генеральша Попова, вернее сказать, слухи ходили разные, но именно что слухи, доподлинно никто ничего не знал; а после, когда начались погромы и обыски, упоминать о дальней родственнице Михаила Александровича стало опасно. Впрочем, даже если имелись достоверные сведения, ими дед Шура не интересовался, был в восемнадцатом году ещё мал. Единственное, что рассказывал внуку, – приходили, мол, летом восемнадцатого какие-то люди с трёхлинейными винтовками, искали на чердаке большевистского шпиона. Не нашли. Уходя, грозили вернуться и всех пострелять за то, что шпион не нашёлся, но больше не вернулись, и, что самое странное – вместе с ними из прихожей и с нижней веранды исчезли электрические лампочки, а из гостиной – медицинский ртутный термометр, коим прабабушка как раз хотела измерить деду Шуре температуру в опасение инфлюэнцы. Позже дом на Девичьей стали штурмовать полчища пришлецов самого разного разбора. Вселялись и выселялись красные командиры с жёнами, сознательные пролетарии, бухгалтеры наркомпроса и главпита, вечно голодные корреспонденты новых газет, какие-то подозрительные женщины – в общем, пёстрая публика. Жизненное пространство деда Шуры и его матери уплотнилось до крохотной комнаты (ныне превратившейся в кухню), однако домовая книга хранилась именно в этой комнатушке, поэтому дед Шура привык считать весь дом своим.

***

– Весь дом теперь мой, – бурчал себе под нос Ключик, щурясь на огонь.

– Мр-р? – Василий, необъяснимым образом возникший на коленях у хозяина дома, поднял голову.

– Говорю, этот дом теперь мой, – твёрдо сказал Валентин. – У тебя есть возражения? Ну-ка, пусти.

Василий мягко спрыгнул на пол.

Воодушевлённый памятными событиями Валентин Юрьевич Ключко решил на правах хозяина осмотреть собственность. Вытащил из кармана связку ключей, подбросил на ладони, поймал и сказал:

– Кроме пристройки, от неё ключей нет, а дверь ломать лень. Пойдём.

Вдвоём с Василием они сначала обошли все помещения второго этажа, нашли в бывшей квартире Зайцев пульт управления «Термолайн» и включили – вернее Валентин Юрьевич включил, а Василий одобрительно мурлыкнул. Потом Валентин заскочил на секунду в гостиную, погасил камин, чтобы не перетопить, и они отправились ревизовать первый этаж, вернее Валентин Юрьевич отправился, а кот, проводив его до двери, дальше идти отказался.

– Пойдёшь? – спросил, придержав дверь, Валентин.

Кот не ответил. Не будь передние лапы заняты, возможно, пожал бы плечами. Приличный человек, если видит, что джентльмен не может принять предложение, не станет его выдвигать. Если хозяину дома приспичило шастать по холодным комнатам нижнего этажа – его дело, домашний кот следовать за ним, как собачонка на привязи, отнюдь не обязан.

Первым делом Валентин Юрьевич заглянул к Зинаиде Исааковне и запустил допотопный газовый обогреватель на полную мощность. Следовало перед сном выключить этот дьявольский агрегат, чтобы не спалил весь дом. Привычно справившись с этим, – Зина частенько просила сначала Юру, а потом Валентина Юрьевича посмотреть, что с котлом, – Ключик сунул нос в единственную комнатку и единственное, что там обнаружил, – стальную складную кровать с панцирной сеткой. Что-то было связано с этой музейной редкостью, но что? Ничего не припомнив, Валентин погасил в комнате свет, осмотрел в прихожей телефонный аппарат устрашающего вида – гигантский, чёрной пластмассы, с дырчатым дисковым номеронабирателем, в прорезях которого белели цифры, а по ободку почему-то располагались буквы. Адская машина, а не телефон. В памяти Валентина Юрьевича магниевыми сполохами стали вспыхивать слова: «эбонит», «коммутатор», «магнетто», «мембрана» и почему-то ещё «сексот». Из эбонитового бока в стену уходил провод в чёрной резиновой изоляции. «Сто лет уже не работает», – подумал Ключик, поднял трубку и удивился безмерно, услышав гудок.

– Свят-свят! – сказал он, опустил на рычаг тяжёлую холодную трубку, вышел и прикрыл дверь. С квартирой Вельможных всё было понятно, там газовый котёл с прекрасной автоматикой, за ним присмотр не нужен. Валентин с пуском и регулировкой справился за минуту, проверил оконные рамы (были в порядке), покинул квартиру номер три и не без трепета вступил в жилище Ядвиги Адамовны Вишневской.

Как и ожидалось, там было очень чисто и совершенно пусто. Немногочисленные фотографии со стен Ядвига, разумеется, забрала с собою. Ни антикварного комода, ни китайского болванчика на нём, ни слоновьего стада – мал мала меньше – ничего. Ни одной мелочи, схватившись за которую можно было бы вытащить из вязкой грязи забвения… Впрочем, запах. Ключик закрыл глаза. Слоёное тесто, корица, кардамон и что-то ещё. Нет, бесполезно. Ядвига всегда была скрытной.

– Не получается. Ладно. Что тут у нас с отоплением?

Хозяйственной помощи Ядвига никогда не просила, справлялась сама. Ожидая увидеть реликт вроде того, что осквернял собою обиталище Резиновой Зины, Ключик снова испытал удивление. Электрический котёл новейшей конструкции, да ещё и с пультом дистанционного управления.

– Ядвига неподражаема, – проговорил Ключик, выставил на пульте температуру, пустил котёл и покинул квартиру номер два.

Во дворе стемнело. Ключик остановился у лестницы, тронул перила, но спускаться не стал, холодно. Иней на ступенях, на палых листьях и на ясеневых ветвях, как будто кто-то сверху присыпал дерево сахарной пудрой. «Скользко завтра будет на крыше, – рассеяно подумал Ключик. – Встать надо пораньше, встретить тех двоих. Сказать, чтоб не вздумали за талями лазить. Вечно со строителями морока. Казалось бы, что мне за дело? Чего нервы себе портить? Значит, есть чего. Послал всех к чёрту, закрылся изнутри в камере-одиночке, и что? Сначала Василий, потом эти двое. Что будет дальше?»

– Хватит! – Валентин Юрьевич решительно прервал свернувшие куда не надо мысли. С Ленкой кончено бесповоротно. Эти её письма… Хватит.

Чтобы окончательно сбить настрой, Ключик зашёл в квартиру номер пять, вырубил страшный отопительный прибор Резиновой Зины, и все квартиры первого этажа запер. По лестнице поднялся, бодро свистя что-то невразумительное, изготовил ужин попроще – омлет с тёртым сыром – и съел его, беседуя с котом о пустяках.

– … даже хорошо. Понимаешь, Вася, если б не кодовый замок у них там возле пожарного выхода, я бы не удержался. Обязательно влез бы, и неизвестно кого там встретил. Подвернётся кто-нибудь, всё закрутится по новой, а я не хочу. Не хочу, понимаешь?

Кот одобрительно смолчал.

– Хватит мне одной…

Ключик осёкся. Чтобы исправить положение, встал из-за стола и взялся за мытьё посуды. «Чёрт, опять подвернулась под язык. Да что со мной сегодня? Проклятая память, не получается избирательно, лезет всё подряд. Между прочим, она мне писала. Два письма пришло, я выкинул. А вдруг… Да нет, чепуха, какие-нибудь глупости, извинения, сопли. Не хочу. Так, с посудой всё. Теперь под душ и спать». Однако вертясь под душем, Валентин Юрьевич понял, что избавиться от мыслей не выйдет. И надо же было учудить такое – удалить, не читая.

– Но я же корзину не вытряхнул! – сказал он. На миг застыл, потом с удвоенным рвением стал обтираться. «Не бесповоротно, может быть ещё можно исправить. И почту я давно не проверял».

Он кое-как натащил халат, выскочил из ванной и кинулся к терминалу. Спам, спам, опять спам. Это что? Валентин Юрьевич, вороша кучу нападавших писем, обнаружил одно адресованное лично ему. Кандидат в мэры Григорий Борисович Бабичев призывал гражданина Ключко отдать голос в поддержку прогресса и обещал в случае избрания каждой рабочей пчеле место в улье и виртуальные медовые горы. С экрана на бывшего артмастера взирало его, артмастера, творение – хайло гриба, возомнившего себя дубом. «Для пчёл и гриб дуб. А мне какое дело? Значит, есть дело, раз подумал. Ладно. Толку от этих мыслей? Всё равно голосовать не стану ни за, ни против». Свежих сообщений от бывшей жены не было, и Ключик полез в корзину. В первом письме Елена Викторовна официально сообщала бывшему мужу, что её представитель первого декабря заедет за личными вещами, каковые личные вещи указанному представителю следует безоговорочно выдать. Список прилагался. Ключик от досады плюнул и с тоскливым предчувствием открыл второе письмо. Оно оказалось не вполне официальным, скорее личным. В нём Ленка Викторовна упрекала Валентина за то, что испортил ей жизнь и мешает начать новую. Писала: это не по-мужски – отгораживаться от действительности, не снимать трубку, не отвечать на письма и не пускать Женечку в квартиру за вещами. Это мелочно, типичное мещанство, писала она, как раз в духе самого Валентина Юрьевича и его ужасных соседей. Ключик очистил корзину от словесного мусора, закрыл почтовую программу и выдернул из розетки шнур терминала, разом разорвав обе сети – информационную и силовую. От благодушного настроения не осталось следа, чувство такое, будто на тлевшие угли плеснули из ведра водой. Шипя и плюясь от злости, Ключик откатил дверь одёжного шкафа. Думал: «Уползла, разноцветные шкурки оставила. Хотела за ними вернуться, но не дали. Типичное мещанство».

– Ненавижу баб! – заорал Валентин Юрьевич и с размаху закатил на место зеркальную дверь. Василий, сунувши нос в интересное помещение, откуда приятно пахло, шарахнулся с мявом.

– Чёрт меня побери совсем, если ещё хоть раз свяжусь хоть с одной! – сказал ему Ключик. – Ты свидетель, Василий.

Кот не стал возражать. Приличный человек должен знать, что джентльмену не нужны клятвы, достаточно просто дать слово.

На Валентина после вспышки злобы навалилась усталость. Залитые водою угли изошли едким дымом и паром. «К чёрту, к чёрту» – вяло подумал он, ставя будильник, заполз под одеяло и лёг. Когда голова коснулась подушки, провалился в каменное забытьё. Камни не видят снов.

Глава тринадцатая

По звонку будильника Валентин с трудом оторвал от подушки закаменевшую голову, но никуда не денешься, надо вставать. Он нехотя проделал подобие утренней зарядки, чтобы разработать потянутые накануне руки и ноги, затем без аппетита доел позавчерашнюю овсянку и запил свежим кофе. Столбик настроения поднялся к отметке «переменная облачность», а когда Валентин вспомнил, что скоро должны явиться Михалыч с Толиком, на душе у него стало ясно. Строители хоть и разгильдяи, но симпатичные. Одеваясь, Валентин припомнил, как Михалыч вчера между делом сказал: «Тебе, Валёк, повезло. Тебя здесь уже не тронут, раз со всех сторон обстроили. Этим жукам теперь дешевле сделать вид, что тебя нет. Ты главное не высовывайся».

– Кажется, он прав, – сказал коту Валентин, отставив со стуком чашку.

Василий глянул на человека с сомнением, но не стал опровергать отнюдь не бесспорное заявление. Валентин оделся по-зимнему, вышел во двор, с удовольствием стал похаживать, по сторонам и в небо поглядывать.

Небо расчистилось совершенно. Потеплело, иней на опавших листьях обратился влагой. Редкая погода для декабря. Валентин вдохнул полной грудью, выдохнул. Покой, счастье. Строители не идут, а времени уже половина десятого. Весь день их ждать не очень-то…

– Иэ-э! – провыли позади и вверху ржавые петли.

Валентин резко обернулся. Серая половинка пожарной двери приоткрылась, будто бы в сомнении, надо ли, и не стоит ли тут же закрыться от греха подальше.

– Михалыч, на крышу не выходи! – крикнул Валентин Юрьевич. – Скользко!

Дверь толкнули, она громыхнула об стену. В проёме, на фоне тусклого потолочного света Валентин не Михалыча увидел и не подручного Толика.

– Что вы сказали?! – крикнула девушка. – Я не расслышала!

– Я сказал, не выходите на крышу! – ответил Валентин Юрьевич.

– У меня и в мыслях не было по крышам разгуливать. Я вам не кошка.

Девушка озиралась, ей было любопытно. Одною рукой схватилась за косяк, вторую держала навесу, как будто постучаться хотела. Но дверь-то уже открыта. «Сигарета у неё, – подумал Ключик, всмотревшись. – Покурить сюда вышла. Хорошее применение для пожарного выхода. Не кошка, но что-то кошачье определённо есть».

– Послушайте! – крикнула девушка. – У вас случайно нет зажигалки? Вечно я про неё забываю.

«Логично. Зачем брать ружьё, когда идёшь на охоту?» – мельком подумал Валентин Юрьевич, и крикнул в ответ:

– Есть спички! Я сейчас принесу!

Взбежал по лестнице, на подвернувшегося Василия гаркнул: «Брысь! Путаешься под ногами!» Схватил в кухне спичечный коробок, метнулся по коридору к лестнице и моментально взлетел на крышу. Иней растаял, на скатах кое-где темнели пятна, но скользко не было.

– Может, подниметесь, или мне к вам спуститься? – спросила девушка, глядя свысока, как хозяин дома осторожно пробует ногой свес. В том, как она это произнесла, Валентину почудилась насмешка.

– Шифер на краю слабый, – сказал он. – Сейчас я поставлю сходни.

Он пристроил трап, думая: «С какой стати я перед ней оправдываюсь?» – поднялся, неуклюже повозился с коробком и чиркнул спичкой. Огненный мотылёк затрепетал в его руках, Валентин протянул сложенные лодочкой ладони. Девушка склонила голову. Чёрные кудри скрыли её лицо.

– Не получается бросить, – сказала она после второй затяжки.

«Тоже оправдывается», – подумал Ключик, рассматривая курильщицу. Красивая, и даже очень. Глаза чёрные. Улыбается, смотрит в сторону. Ждёт, что скажу? Действительно, она похожа…»

– Хоть вы и не гуляете по крышам, на кошку похожи, – серьёзно сказал Валентин. – Не можете бросить, значит, не хотите.

Сравнение с кошкой девушке понравилось. Втянув при затяжке щеки, она отнесла сигарету в сторону, выдохнула дым и ответила:

– А, ерунда. Хочу, не хочу… Говорят, попробуешь нирванну – сразу курить перехочется. Врут? Как вы думаете? – Она снова ждала ответа. В безветрии над тлеющим кончиком сигареты сизой ниткой поднимался дым.

– Я о нирваннах знаю только понаслышке, – признался Валентин. – Не так уж ценно, что я о них думаю.

– Боязно, – с кривоватой улыбочкой пожаловалась девушка, и вдруг стала рассказывать, словно за тем и явилась к пожарному выходу, чтобы первому встречному излить душу. О том, что невозможно стало жить, только и разговоров, что о нирваннах. Кто попробовал, тут же задирают нос, и спрашивать их бесполезно, прямо сектантами становятся и адептами, а уж гонору! А кто не попробовал, с теми разговаривать тем более никакого резона, и вообще-то вокруг Марины (так её зовут) ни одного такого человека не осталось. Покурить и кофе выпить не с кем, все поголовно бросили, и главное – опустел офис. Бродишь там, как в лесу – ау, люди! – а все люди дома работают. Зайдёшь к ним на домашний портал, смотрят на тебя, как на последнюю дуру. И какие порталы себе отгрохали! Просто хочется плакать артмастеру.

– Я артмастер, – сказала Марина, прикуривая вторую сигарету от первой. Стала искать, куда деть окурок. Валентин отобрал, потушил о дверную створку и бросил на шифер.

– Начинающий артмастер, – продолжила Марина, и украдкой глянула: какое впечатление произвело на собеседника это признание?

– Приятно встретить коллегу, – без особого воодушевления сказал Валентин.

– Вы тоже? – Марина оживилась. – А дадите ссылочку на проекты? Если честно, я ещё ни одного не сдала, кроме дипломного. Только академию закончила, а тут такое. Представляете, с таким трудом нашла место, двух недель не поработала, а тут… Вызывают меня, говорят – всё. Или фриланс, или вообще увольняйся на все четыре по собственному.

– С чего они так?

– С чего, с чего, – мрачно буркнула девушка. – Ясно, с чего. Зачем им деньги тратить на помещение, если все поголовно фрилансят в нирваннах? Давайте не будем о грустном. Лучше о ваших проектах. Я могла где-то видеть? Как вас зовут?

Валентин представился и тут же пожалел об этом.

– Ключко? Валентин? Юрьевич? – повторила Марина. – Да ладно вам. Ключик?

Пришлось подтвердить, что да, именно Ключик.

– А я думала, вы уже умерли, – проговорила поражённая девушка. Заговорившись, она забыла затягиваться; на сигарете вырос длинный кривой столбик пепла почти до самого фильтра. Валентин избавил начинающего артмастера от окурка.

– Мы же вас проходили! – Марина всё никак не могла прийти в себя. – По инфомодернизму. Ваш «Сириус-сити»… Это просто сказка!

Ключик поморщился, о том проекте вспоминать не любил, считая ошибкой молодости. Подумал: «Дурацкое положение. Отшутиться?»

– А старик Нимейер мне как-то сказал, что инфомодернизм – вздор.

– Вы разговаривали… Вы встречались с Оскаром Нимейером? – благоговейно прошептав это, Марина глянула на крышу дома номер десять, словно бы ожидала увидеть за печной трубой великого архитектора. Валентин в возрасте трёх лет действительно встречался с Нимейером, но совершенно запамятовал, о чём тогда зашла речь, поэтому ответил:

– Нет. Шучу.

Марина посмеялась над шуткой – по обязанности, после, выдержав паузу, произнесла:

– А я думала, вы уже давно… Над чем сейчас работаете?

– Я оставил артмастеринг.

– Почему? То есть я хотела спросить, а как же загородная резиденция Бабичева? Великолепный портал. Не понимаю, как Бабичев мог его продать с аукциона. Хотя… За такие деньжищи… А что вы здесь делаете?

Марина наклонила голову.

– Я здесь живу.

– Здесь? – девушка оглядела латаный шифер с отвращением.

– Не прямо на крыше, конечно. В этом доме.

– Не понимаю, как вы можете жить в такой дыре. Вы! Ключик! Не понимаю, как вы могли бросить артмастеринг. Сейчас, когда такой спрос!

– У меня были причины. Личные.

Марина глянула на него с интересом, протянула: «Да-а… Могли быть личные… Вы совсем не старый… Всё равно, я бы на вашем месте не смогла так – раз и бросить».

– Это не сложнее, чем бросить курить.

– То есть, вы хотите…

– Больше всего я сейчас хочу кофе, – солгал Валентин. – И ещё хочу, чтобы вы составили мне компанию. Правда, для этого надо будет пройти по крыше и спуститься по складной лестнице, но зато я расскажу вам о старике Нимейере.

– Ну нет, – Марина покачала головой. – Лазить по крышам? Я вам не кошка. Лучше пойдёмте пить кофе ко мне. Хотите, я покажу вам кое-что из своего?

Не дожидаясь ответа, она потащила Ключика за рукав.

– Подождите, Марина! – запротестовал он. – Но как же…

– Вы не хотите смотреть?

«Не хочется её обидеть», – солгал себе Валентин, а вслух сказал:

– Надо закрыть дверь.

Он захлопнул створку и сказал: «Ведите».

– Да куда тут вести? Вход один. Вот.

Она указала на дверь с надписью «выхода нет». Ключика продрал озноб. Прозяб во время прогулки и разговора? Нет, вряд ли. Марине в джинсах и безрукавке поверх легкомысленной блузки холодно не было. Ключик пропустил вперёд милую провожатую; промямлил, что не знает кода.

– Ну какой здесь может быть код!? – весело спросила девушка. – Очень кому-то надо кодировать замок на пожарном выходе. Наверняка все двойки, как и везде.

Она демонстративно нажала несколько раз на клавишу «2», замок пискнул и подмигнул зелёным глазом.

– Сколько двоек? – спросил Валентин.

– Не знаю. Пока не откроется, – не задумываясь ответила Марина. – Ну, проходите же. Как хорошо, что я вас тут встретила.

«Это правда», – подумал Ключик. В голове его был сумбур. Не то что обдумать ситуацию толком, сосредоточиться ни на чём не получалось. Бывший артмастер покорно следовал за девушкой в полушаге, искоса воровато поглядывая. «Джинсы в обтяжку. Понятно, что в ней от кошки. Движения. Быстрые, но… Не идёт, перетекает из одного положения в другое». Смотреть на Марину было приятно. «Что я в ней нашёл? Полная ведь противоположность Ленке Викторовне, во всём. Может, поэтому и…»

Пожарная лестница вилась вокруг лифтовой шахты, будто удав вокруг древесного ствола. Никого не встретив, Ключик следом за провожатой поднялся на два с половиной этажа, свернул в коридор, где двери, двери, двери – как в гостинице.

– Вот мы и пришли, – сказала Марина, толкнула дверь с табличкой «Мисико» и остановилась, пропуская гостя.

– Замка нет? – удивлённо спросил Валентин.

– Зачем он нужен в «соточке»? – в ответ удивилась Марина.

Не найдя слов, Валентин Юрьевич, вошёл. Прихожая тесная, вдвоём повернуться негде. По правую руку сдвижная дверь шкафа и ещё одна, обычная, рядом. Туда или за угол?