Текст книги "Убить судью"

– Здоровый образ жизни.

– Ну да, а окорок?

– Немножко окорока можно, – Наташа допивала третью кружку пива и не отводила взгляда от судьи. – В организме должно быть все. Если есть только свежее и некалорийное, можно заболеть. Организму нужна тухлинка, это наша природа, мы обязательно должны быть немножко грязные, немножко жирные. Он ест очень правильно… Спортсмен.

А я подумал, и какой смысл в правильном питании, если мы его все равно убьем. Можно питаться правильно, а погибнуть в драке, можно накачивать мускулы, но отравиться. Судья выбрал столик у выхода на балкон. На балконе тоже были столы, но уже утром светило такое яркое солнце, что сидеть там было невозможно. Судья поставил тарелку и опять пошел набирать еду. На этот раз он взял два рогалика со сладкой фисташковой присыпкой, три оладика, которые полил вареньем из роз.

– Как он с таким аппетитом бегает?

– Он же на отдыхе, на отдыхе можно позволить себе все. – Слегка захмелевшая Наташа грызла сыр и не моргая смотрела, как судья наливал себе чай. – Все спортсмены позволяют себе на отдыхе, даже балерины.

– Тем более с современной медициной можно жрать все. – Пепси действительно ел все, наверное потому, что верил в современную медицину. – Они наркоманят, трахаются, прямо за полчаса до матча могут потрахаться, и ничего.

– Ну и что, трахаются! Вот оладушки жирные – да, нельзя есть, а трахаться можно. Хоть до, хоть в перерыве матча, – это же кардиостимуляция…

– Чего?

– Это допинг!

– Какой допинг, сразу усталость наступает.

– У кого?

– У организма.

– Так усталость же в писе! А если пися устала, это даже хорошо, она отвлекать не будет. Спортсменам наоборот, рекомендуют перед матчем, чтобы пися была уставшей!

Судья сел за стол и приступил к завтраку, Хот-Дог и Пепси спорили о спорте, а я смотрел на Наташу. Лицо ее сжалось. Надо же, и она до сих пор не моргнула, так и смотрела на судью, как будто проклинала его про себя. А судья спокойно прожевал свой завтрак, не подозревая, что через шесть столиков от него сидит помноженная на четыре его смерть. Кстати, ел судья мерзко. Бывает такой сорт людей, которые едят очень неприятно. Кожа щек, когда он жевал, обтягивала челюсть, и можно было совершенно четко представить себе, что происходит с пищей у него во рту. При этом судья вылуплялся в какую-то точку ресторана, и как будто думал о чем-то. Его острый выпирающий кадык был похож на всю его лысую голову в миниатюре. Этот кадык был как бы моделькой головы судьи. Я нагнулся и присмотрелся к тому, что происходит под столом судьи. Белые носки «Reebok» в черную шахматную клеточку, пляжные резиновые тапки, волосатые ноги, шорты… Периодически, он поднимал вверх пальчики ног. Я поднял голову и понял – он так делает, когда глотает. Тапки судьи, носки судьи, коленки, кадык, челюсти, – все было омерзительным, и я бы с удовольствием убил его прямо сейчас. Его гадкая внешность и подталкивала меня к убийству, и одновременно останавливала меня. Дело в том, что когда убиваешь человека, он как бы становится твоим родственником, между ним и тобой появляется связь, которую уже ничем не разрушить. За него придется отвечать и на этом свете, и на том. Поэтому всегда стоит подумать, кого ты убиваешь и что потом с этим делать. У меня и так было слишком много «родственников», и всех их, видимо, мне еще предстоит вспомнить, может быть, когда-нибудь после этого отпуска.

– Курникова сама по себе трахаться любит, и совсем не из-за тенниса! – Пепси и Хот-Дог никак не могли определить границы дозволенного в спорте. А в это время к судье подошла приятная молодая женщина с двумя детьми – мальчиком и девочкой. Дети были не очень маленькими, но и не очень большими. Я вообще не умею на глаз определять возраст, тем более у детей. В принципе, я уверен, что дети – только когда в пеленках. А как только они начинают ходить и говорить – это уже не дети. Между ними и взрослыми нет никакой разницы. Я часто, когда работаю, смотрю в прицел на школьный дворик. Я наблюдаю, что дети делают на переменах между уроками, и мне становится страшно. Неужели я тоже человек и у меня есть что-то общее с этими существами. Может, конечно, нельзя так думать обо всех детях, тем более что у судьи иностранные дети. Хорошо было бы это исследовать, но, боюсь, дети не пойдут на контакт с тем, кто убьет их отца.

– Рыжая…

– Что? – народу в ресторане стало больше, все галдели, и я не расслышал, что сказал Пепси.

– Жена судьи рыжая… Сам лысый, а жена рыжая, ну и парочка…

Хот-Дог романтично-похотливо задумался вслух:

– У нее и лобок рыжий…

– Не факт! – допивая пиво, рявкнула Наташа. – У Баскова, помните, какие волосы на лобке…

Мы все хорошо помнили, какие волосы на лобке у Баскова. Когда мы только поступили в атомный колледж, наша сокурсница, Карась, наладила нехитрый бизнес. Она продавала в колледже лобковые волосы знаменитостей. Ее двоюродная сестра работала в единственном хотеле города. Обычно на день атомщика и другие праздники к нам в город приезжал кто-нибудь из телевизора. Конечно же, его селили в хотеле, а сестра Карася не упускала случая насобирать в номере лобковых волос, за которыми не могли уследить знаменитости. Мы доверяли Карасю на сто процентов – она всегда продавала только те волосы, чей хозяин действительно останавливался в нашем городе. Самые дорогие лобковые волосы были у Баскова. Карась впервые отказалась продавать их оптом и продала всю партию поштучно. Волосы Баскова разошлись за пять минут после открытия торгов. Но они были черные – вот тогда-то мы и поняли, что цвет лобка не всегда повторяет цвет головы.

– Так, ладно, давайте так: я за ним послежу, а вы будьте у бассейна…

– У какого? Тут их три.

– Уличного, где водные горки, недалеко там тусуйтесь, так проще будет найтись.

– Может, вдвоем последим. – Я не очень люблю бассейны, яркое солнце, жару, и вообще мне захотелось побыть рядом с Наташей.

– Нет, нам надо, чтоб рядом с судьей вас никого не видели, отдыхайте, на сто процентов отдыхайте, вы приехали за солнцем, так должно всем казаться… Даже не приближайтесь к нему, если где увидите, обходите, и жену, и детей его. У нас должна быть отмаза, мы тут загораем!

– Надо тогда плавки купить.

– Вот идите, купите. Встретимся у бассейна, доели? Давайте.

Мы втроем встали и пошли к выходу. Наташа заказала еще пива.

– Гд е тут чо?

Мы осмотрелись и пошли туда, куда еще не ходили. Там-то и оказались многочисленные магазины, рассчитанные на расплавленные мозги туристов. Золото, швейцарские часы, турецкие сладости, кремы и лосьоны для загара, медальоны от сглаза. Пепси прилег на витрину с золотыми украшениями. Я подошел к старичку, который прямо на глазах у всех паял из стекла амулеты. Старичок говорил на всех языках мира, – на каком его спрашивали, сколько стоит, на таком он и отвечал.

– Файв евро, фюнф евро, пять евро, уч евро. – Полиглот!

– Да, без языков – никуда, – жизнь заставит – выучишь!

Пока мы с Хот-Догом смотрели на кудесника и беседовали, Пепси начал пускать слюни на витрину с золотом. Продавец пару раз зыркнул на него, но, оценив финансовые возможности Пепси, решил не поднимать свою задницу от вентилятора. Да, Пепси не походил на состоятельного человека, – спортивный костюм со странной надписью «SKIMANO», железные коронки на коренных зубах, старые туфли «Ecco», купленные в секонде, – человек его возраста должен крепко стоять на ногах, но Пепси крепко не стоял, – у него были гипертония и гепатит, иногда он грохался в обморок, чаще всего это случалось на праздниках типа Дня города. У нас, в нашем городе, обычно устраивался карнавал, конечно, победнее, чем в Бразилии, но тоже веселый. Все горожане-атомщики делились по районам и строили платформы на колесах. Городские власти предоставляли в этот день каждому району города по грузовику, – это и были платформы. Грузовики разукрашивались гирляндами, в зависимости от той тематики, которую хотел отразить район на карнавале. Общую тему никто не задавал, поэтому наши карнавалы всегда были очень неоднозначными. Одни изображали на грузовике подводный мир Нептуна, – мужчины в таком кузове прыгали, потрясали вилами, а пожилые русалочки в купальниках пели блатные песни. Центральные районы в основном изображали космос – инопланетяне в очках для подводного плавания, женщины-звездочки, дети-кометы… Пепси упал в обморок как раз на таком карнавале, этот момент я точно помнил. Я не помнил, сколько раз падал Пепси в обморок, но тот раз мне запомнился, наверное потому, что мне было интересно… На нашей платформе мы решили изображать постапокалиптический мир – мир после атомной войны. Наши девочки тоже были в купальниках, но и в шапочках для плавания, которые были надеты наизнанку, – казалось, девочки полысели от радиации, и еще у них были купальники с тремя чашечками для грудок, – то есть девочки были мутантками, а мы с Пепси просто надели военную форму – я был в форме майора, а Пепси – полковника. Мы изображали новых правителей земли, – сумасшедшие военные, которые привели мир к краху… где взял форму Пепси, я не знаю, мне мой китель дала Карась, это был китель ее дедушки-ветерана, на нем даже была медаль «За взятие Берлина»… Мы ехали по центральной площади, Пепси скакал, смеялся, и вдруг, – бац, перевалился через борт и грохнулся на асфальт… в толпе стали кричать: «Ветерану плохо»… да, Пепси стоял на ногах неуверенно, поэтому продавец к нему и не подошел… наверное, в мире полно наших ровесников, у которых уже есть жены, дети, хорошая работа… но нам такие не встречались, мы слышали про таких, кто крепко стоит на ногах, по телевизору, видели в кино, но с каждым годом все реже и реже… наверное, такие уже исчезали… раз даже кино про них перестали снимать… наши родители, конечно, переживают за нас и считают нас неудачниками, но им некого ставить нам в пример, нам не на кого равняться… мы генералы нового мира… в форме каких-то дедушек, которые брали Берлин… вот они точно крепко стояли на ногах, – вернулись с войны и умудрились пойти на работу, хватило сил и желания отстроить страну заново… лично у меня после войны желания совсем пропали…

– Давай попросим его выдуть нам что-нибудь!

– Зачем? Что мы, туристы?

– Нет, ну посмотри, красиво… – Хот-Дог взял только что выдунный стеклянный блин…

– Купи, раз красиво…

– Я хочу, чтобы он выдул мне что-нибудь оригинальное… какой год грядет?

– Такой же мутный…

– Нет, какого животного? Я закажу животное выдуть, – символ года! Так, прошлый год был чего?

– Может, овцы?

– Овцы?

– Или обезьяны… да, обезьяны… – Хот-Дог вдруг побледнел и пошел к пуфикам у фонтана. Кстати, фонтан этот был практически незаметным, он был на площадочке за лифтами, – куча зелени, деревца, фонтан – красивый отель, столько чудных закуточков! Фонтан напоминал душ, который струился не сверху вниз, а наоборот… может, кстати, это и был душ, приспособленный под фонтан…

– Ты чо?

– Да… обезьяну вспомнил…

Когда мы ездили в большой город, мы часто заходили в зоопарк. Рядом с зоопарком была точка, где Хот-Дог и Пепси затаривались наркотиками. Чтобы убить время, я покупал билет на прогулочное пони. Вместе с детьми я сидел в тележке и катался по аллеям зоопарка. Обычно Пепси и Хот-Дог укладывались в два моих рейса. Потом мы шли смотреть на животных. Вообще-то зоопарк был ужасный. Особенно зимние вольеры. Клетки на улице еще более-менее напоминали естественную среду обитания этих животных. А в помещении все походило на большую ванную комнату. Пол и стены были выложены керамическими плитами. В клетках, прямо на плитах, валялась искусственная зелень. Кое-где были прибиты муляжи деревьев, чтобы животные не забывали, что они могут ползать и карабкаться. Обезьяна, про которую вспомнил Хот-Дог, жила как раз в такой клетке. Однажды она погибла. Погибла из-за Хот-Дога. Это он придумал обсыпать банан кокаином и дать его обезьяне.

«Посмотрим, что будет!»

«Что будет, – кайф словит».

«Нужен банан».

Найти банан оказалось сложнее, чем найти кокаин. Пришлось ехать на центральный рынок и покупать у таджиков банан. Причем один банан нам продавать не хотели, и мы купили три. Два банана съели по дороге, а третий почистили и уже в зоопарке, прямо у клетки, обсыпали кокаином и протянули обезьяне.

«Если мы произошли от них, значит, она словит кайф», – заключил Хот-Дог.

«Мы произошли от инопланетян», – Пепси не был дарвинистом, он верил во внеземное вмешательство, особенно когда у него возникали проблемы со здоровьем. Он надеялся, что инопланетяне вернутся и вылечат его. В тот момент я мог бы стать для обезьяны как раз таким внеземным вмешательством и спасти ее, но я не стал вмешиваться, тем более что мои друзья потратили на эксперимент весь свой кокаин, значит, им было действительно интересно. Тогда я даже порадовался за них – я вдруг понял, что наркотическую зависимость моих друзей легко может вытеснить банальный человеческий интерес, какая-то увлеченность… Жаль, наши социальные службы ничего не делают, чтобы пробуждать такие интересы… Банально запрещают наркотики, ничего не предлагая взамен.

Обезьяна сначала понюхала банан, потом, на радость Пепси и Хот-Догу, стала слизывать кокаиновую присыпочку. Хот-Дог завизжал.

«Смотри! Как мы, как мы!»

Обезьяна облизала банан и съела его. Какое-то время она притворялась, что ничего не произошло. Прыгала вместе с остальными обезьянами, чесалась. Но вдруг замерла, задумалась, посмотрела вокруг, замотала головой и полезла на самую верхушку искусственного дерева. Там она совершенно по-обезьяньи ухватилась ногами за ветку и свесилась вниз головой. Провисев в таком положении какое-то время, она вдруг разжала свои обезьяньи пальцы и полетела вниз. У нее было сто возможностей перекувыркнуться, ухватиться за другие ветки хвостом, как это делают все обезьяны, но она не проявила никакого интереса к сохранению своей жизни, и со всего маху грохнулась головой о кафель. Так погибла обезьяна. Она не просто отобрала у себя жизнь. Она отобрала покой у Хот-Дога. Он стал бояться наркотиков. Мы перестали ходить в зоопарк. Мне даже показалось, что Хот-Дог стал взрослее после того эпизода. Взрослее, но не счастливее, – что, впрочем, вполне естественно. Я пытался ему объяснить, что не стоит так напрягаться, – она была всего лишь обезьяной. Но Хот-Дог мне сказал, что теперь ему кажется, что мы все и есть такие обезьяны.

«Нам что-то подсовывают, каждый день, по телевизору, в супермаркетах, на рынках, на работе, мамы, папы, друзья… – чем все это посыпают?! Что мы все едим… и кто нас кормит?..»

«Это слишком глобальные вопросы, Хот-Дог… и раз они пришли тебе на ум, значит, ты уже не обезьяна…» – Я не успокаивал Хот-Дога, просто сказал ему такую фразу: «Это слишком глобальные вопросы, Хот-Дог… и раз они пришли тебе на ум, значит, ты уже не обезьяна», я вообще по жизни никого не успокаиваю: как может беспокойный человек кого-то успокоить, тем более я почти на сто процентов уверен, никто не нуждается ни в жалости, ни в сострадании, мы все проживаем то, что должны прожить. Как прожить – это беспонтовый вопрос! Как – не главное! Главное – когда! Когда все закончится. У судьи все должно закончиться вот-вот. И это придает мне силы проживать то, что я должен прожить, по крайней мере – сейчас. Я сел рядом с Хот-Догом и стал ждать, когда он забудет про обезьяну. К нам подошел Пепси.

– Короче, плавки только одной модели, стринги… тигровой расцветки… все размеры! Пойдем брать?

Мы пошли за плавками тигровой расцветки. Расплатились все той же карточкой и еще купили восточных сладостей.

– Пойдем глянем, что за отелем? – Пепси любил разведывать территорию. В нашем запретном городе он досконально знал все запретные места.

За отелем оказался банальный пейзаж. Пески, глиняные хибары и узкая асфальтовая дорога, по которой мы приехали из аэропорта. Тут же тусовалось несколько такси. Таксисты оживились, но когда поняли, что мы никуда не поедем, – снова воткнулись в кресла своих машин.

– Смотрите! Кремль! – Пепси и здесь смог увидеть что-то секретное. Мы с Хот-Догом обернулись.

– Правда Кремль… – Хот-Дог щурился как только мог, отчего его лицо сжалось в кулачок, и он стал похож на маленького старичка. – Как он тут, откуда… Там все как там!

– Конечно, все как там… – мы обернулись на голос. Перед нами стояла девушка, вполне нормальная, в шортиках. Она, видимо, прикатила к отелю на микроавтобусе, из которого турок-водила выгружал чемоданы и ставил перед этой девушкой. Каждый раз, когда турок нагибался, чтобы поставить чемодан, он делал микропаузу, вылуплялся в упор на голые ноги девушки и даже, мне показалось, принюхивался к ее загару.

– Это очень экспенсив отель, «Вандер Волд корпорация» мутит такие отели. Там рядом отель «Венеция», потом «Биг Бен», сейчас они купили права на «Белый дом». Мы там плясали, прикольный отель.

Мало того что девушка, нормальная девушка говорила по-русски, так она еще и говорила с нами! Это нам очень понравилось.

– И что, и Мавзолей там есть?

– И Мавзолей, и Кремлевский дворец, точная копия, только все равно это на любителя, прикинь, ты лежишь в бассейне, а перед тобой красная стена, кажется, что сейчас начнется парад, и по тебе проедет бронетехника! – девушка говорила в основном с Хот-Догом, наверное потому, что у него был гипс. Вот я уже об этом ведь много думал! Точно! Все девушки сначала жалеют, а потом любят. А потом снова жалеют, что полюбили, и бросают. То есть жалость для девушек – основной мотив к действию. Но Хот-Дог тормозил. Поэтому за дело взялся я – девушка действительно была нормальная.

– Вы на отдых?

– На работу. – Девушка протянула водителю чаевые, что-то лалакнула по-турецки, они оба ухмыльнулись. Из отеля вышел парень, теперь уже девушка лалакнула что-то этому парню, они ухмыльнулись, и парень стал затаскивать ее чемоданы внутрь. Как полезно знать языки!

– Ну что, как тут?

– Нормально… кормят на убой… – Дурацкая фраза, которую Хот-Дог перенял от своих родителей. Когда он был маленький, его родителей послали строить атомную станцию в Иран. Маленького Хот-Дога в исламскую республику никто не взял, оставили под присмотр бабушки. Все в классе ждали посылок родителей Хот-Дога, – там были финики, жвачки, айва. Хот-Дог щедро делился полузапревшими от долгого перелета продуктами со всеми друзьями-одноклассниками. Еще он читал письма своих родителей. Там-то они и писали, что условия их жизни нормальные, «кормят на убой». Однажды папа Хот-Дога написал, как местные жители чуть не сожгли маму Хот-Дога. Она, пьяная, в купальнике, пошла к морю купаться. Мама Хот-Дога не знала, что это нарушение основных законов иранского общества. Спас ее наш культурный атташе. Он ехал на машине в ресторан курить кальян и увидел, как светленькую женщину в купальнике привязывают к столбу и раскладывают костер. Атташе спас ее, а потом и женился на ней. Об этом папа Хот-Дога не писал, потому что все это случилось гораздо позже. Но вот эта мерзкая фраза, – «кормят на убой», она мне была очень неприятна!

– А релакс какой?

– Никакой. – Я все-таки решил исправить ситуацию и заговорил раньше открывшего уже рот Хот-Дога. – Эстрада, танцы, – тухло! Вот восточные сладости, угощайтесь!

– У-у-у! Спасибо… Ну послушайте, здесь ведь есть аниматоры? Как-то они же тут всех развлекают, программы устраивают…

– А да, детей выволакивают на сцену и поют с ними Бритни Спирс…

– Отличненько, можно будет здесь неплохо срубить… – Девушка протянула мне уже липкую от наших сладостей руку. – Илзе, танцовщица.

Мы познакомились. Илзе рассказала, что она и еще пара ребят ездят по Турции, по отелям с развлекательно-танцевальной программой. Сама она из Таллина, а ее друзья из Москвы и Киева. Они студенты, учатся в Тарту. На каникулах подрабатывают танцорами.

– За сезон хватает срубить на год учебы! А в конце лета тут распродажи, можно одежды накупить по смешным ценам. Я покажу где! – мы сидели в баре перед бассейном и пили коктейли. Мы угостили Илзу своим «е кардом».

– Илзе! Дорогой мой, Илзе не склоняется, угу! – Илза мяукнула и стала лакать ликер дальше. Мне все равно нравилось склонять ее имя. Тем более раз мы говорим по-русски, значит, иноязычные слова должны подчиняться нашим законам, хотя бы про себя, но должны подчиняться!

– Я говорю всем, что я русская, так уважают больше, тем более кто тут знает, что такое Таллин?.. Сегодня попробую в этом отеле договориться… стриптиз-шмиптиз, здесь на это постоянный спрос…

Мы покупались, обновили наши тигровые стринги, еще попили, еще поболтали, еще покупались.

– А тут есть компьютер? Мне обязательно надо проверить почту! – Она сказала именно так: «компьютер», о-кая, и с твердым «эм», – «компьютер». Я думал, так говорят только в нашем городе, может, нашу территорию когда-то населяли прибалты? Может быть, может быть…

– Да тут точно есть, наша знакомая выходила в Интернет! – тут мы втроем переглянулись. Мы вспомнили про нашу знакомую, про очень близкую знакомую, которая вот уже полдня следила за судьей и не появлялась. И вот только сейчас мы вспомнили, почему она не появлялась. Потому что мы должны были ее ждать у водных горок, там, где детский бассейн, а наш бассейн был совсем в другом конце, то есть это мы не появились перед Наташей, а не она перед нами.

– Нам надо идти.

– Да, нам…

– Надо! – Мы встали, договорились, что увидимся, и побежали к водным горкам. Наташа была зла. Очень. Она сидела за столиком в баре перед детским бассейном. Этот бар был как бы в гроте, с которого лился водопад. В меню были только соки и мороженное. Наташа грызла мороженое.

– Ну что за дела?! – сначала Наташа спросила, а потом начала материться.

Мы молчали. Мне не нравилось, как Наташа матерится, и я сосредоточился на своих плавках. Я стал ждать, когда они высохнут, причем не просто ждать, я пытался прочувствовать, как влажный тигровый нейлон постепенно сохнет под лучами турецкого солнца. Я всегда так поступаю, когда меня что-то раздражает. Я сосредотачиваюсь на своих чувствах. Я прислушиваюсь к биению сердца, я глубоко вдыхаю, так, чтобы живот терся о резинку штанов, я запоминаю, как влажнится зрачок, когда мое веко закрывается, – я понимаю свое тело, я ощущаю себя человеком, когда меня что-то раздражает.

– Короче так, удобнее всего прибить его в сауне… Он записался сегодня в десять вечера на спа-массаж… У них система такая: проходишь в сауну, ложишься на стол и ждешь, пока к тебе выйдет массажист… Там можно париться бесплатно, но массаж только за деньги… В это время навряд ли кто-то еще будет – ужин… он видимо себе разгрузку решил устроить и на ужин не пойдет, кто нажирается перед массажем? Правильно? Мы все подрассчитаем – он ляжет на стол, мы проберемся в сауну напрямую из тренажерного зала, так, чтобы нас не заметили на ресепшене, и еще до того, как к нему зайдет массажист, мы убьем его… Я сейчас специально парилась, чтобы точно все спланировать… и массаж сделала… на этом столе больше двух человек не поместится, но опять же, да, десять вечера, все еще либо ужинать будут, либо пойдут на анимацию… по крайне мере при мне на это время больше никто на массаж не записывался, я пробивала…

Наташа взяла салфетку со стола и стала рисовать план сауны и как проникнуть туда через тренажерный зал. Пепси попросил у Наташи доесть ее мороженое, Хот-Дог склонился над столом, мои плавки высохли наполовину.

– Покрутим педали на велотренажере, там никто ни за кем не следит… Рядом с сауной душевые кабины, все после тренажерки идут в душ, а мы проскользнем в сауну, никто и не заметит…

– Круто, надо его вальнуть так, особо без крови, тогда ему мертвому сделают массаж, а когда попросят встать, только тогда и поймут, что он отъехал!

– Точно, тогда все как решат – не выдержал массаж, такое бывает! Жара в сауне, напряжение в мышцах, он тем более спортсмен, – крутой план! – Пепси улыбнулся во весь рот, его железные коронки превратились в молочно-белые от только что съеденной мороженки. Я отвернулся.

– А как его валить будем? Душить?

– Если душить… если…

Вот тут-то и вышла загвоздочка! Как именно мы лишим судью жизни? Оружия у нас не было, а так, голыми руками – как-то несподручно. Мне – сто процентов!

– Мне тоже как-то… – Пепси перестал улыбаться.

Хот-Дог поднял гипс вверх.

– Как мне с этим его… одной рукой, что ли? Или гипсом по черепку…

Мы ждали, что Наташа что-нибудь придумает, и она начала говорить.

– Вообще к нему лучше не прикасаться, чтобы не оставить «пальчики» на теле. Можно банально ударить его головой об кафель, но все равно придется его трогать, я предлагаю убить его на расстоянии, так, чтобы мы смогли остаться чистыми, но в то же время это убийство должно быть показательным, понимаете, оно не должно походить на несчастный случай, на хрена мы тогда сюда перлись?! Всем должно быть ясно, что его убили, этот человек поступил плохо, и его наказали! Мы – руки судьбы!

Ага… В этих пошлых тигровых плавках, с гипсом, и вообще, без понятия… Но других рук у судьбы нет! И сегодня вечером судья должен отъехать! Я поддакивал про себя Наташе, и она, кажется, услышала меня.

– Где вы их взяли?

– Других тут не было плавок, только такие… – Пепси стал оправдываться за свой внешний вид, как будто Наташа что-то для него значила в плане девушки. Она действительно для него когда-то значила… что-то… у них даже были отношения… на выпускном бале… у нас у всех были отношения… город маленький… просто как-то все проходило, в смысле, какая-то близость, все это длилось день-два, на праздник или на какие-то яркие события, а потом все сдувалось, но мы точно знали, что эта близость, она никому не нужна, но она и никуда не денется, мы чувствовали себя близкими, и от этого еще больше отдалялись друг от друга… тем более что мы постоянно подозревали друг друга, кто с кем, потому что не хотелось быть парнем девушки, у которой сейчас другой парень – твой друг… вот и вчера наверняка Наташа провела время с Пепси, хотя выбрала меня в качестве соседа по номеру, а до прилета в Анталию все мы думали, что она мутит с Хот-Догом… да-с… За соседним столиком раскричался какой-то пожилой немец. Нас всегда раздражал громкий голос, поэтому мы одновременно обернулись. Оказывается, немец не кричал. Он просто так говорил. Старик протягивал официанту ручку:

– Дас ист кляйне презент! Ферштейн?

Официант, лопоухий турок, который явно еще неделю назад пас овец высоко в горах, весь покраснел, стал трястись и жать руку немцу.

– Он так делает, чтобы его запомнили и хорошо обслуживали. Я уже видел, он за завтраком тоже ручку дарил, официантке. – Хот-Дог ухмыльнулся, как будто раскусил страшную тайну пожилого немца. Но еще одну страшную тайну раскусил я, когда посмотрел на забинтованную ляжку старика.

– Не узнаешь его, Хот-Дог?

– Я в сорок пятом еще не родился, не помню… Пепси, твой дедушка с ним под Курском на танках хлестался?

– Да наверняка, надо было его с собой взять, вот бы дед ему устроил отпуск!

– Да вы чо, посмотрите, Хот-Дог, ты ему вчера в ляжку стрелу запустил! Из лука!

Мы все одновременно заржали. Немец занервничал и стал зыркать на нас.

– Вот почему, когда эти евротрашевцы галдят, им все равно, а как мы над ними смеемся, так сразу и начинается, что мы варвары!

Хот-Дог спросил меня, кто такие евротрашевцы. Я не знал, что и ответить…

– Понимаешь, Хот-Дог, для меня это все, кто живет в Европе, ты же их видел в аэропорту, идут с вонючими рюкзаками, в старых джинсах, одежду прямо на пол могут кинуть и сесть на пол могут, и лечь, и все их дети на полу зачаты! Они поэтому все теперь и объединяются, потому что нет теперь у них никаких различий, – один заплеванный асфальт, одни офисы, одни деньги – евротраш, то есть мусор, европейский мусор! – Я понимал, что Хот-Дог все равно ничего не понимает, но он мой друг, и я не поленился объяснить ему то, что сам с трудом понимаю.

– У меня день рождения в один день с Наполеоном. – Пепси загорелся от моих слов какими-то своими эмоциями. – Друзья сказали: слушай радио, мы тебе песню заказали, я целый день слушал, и весь день там говорили про Наполеона, оказывается, сейчас Европа такая, какой ее хотел сделать Наполеон, когда воевал, он хотел их всех объединить, и вот, они и объединились.

– И что, дождался?

– Кого?

– Песни!

– А, да…

– Чо за песня?

– Брайана Эдамса, из фильма «Робин Гуд – принц воров»… мне тогда нравилась…

– Давайте его пристрелим из лука! – Наташа все это время не слушала нас и соображала. И вот сообразила.

– Как?

– Так, где вы вчера немца подстрелили? Там ведь выдают луки?

– Да, выдают… там стрельбище… луковое…

– Лук надо выкрасть, выкрадем и в сауне его пригвоздим!

– Чем?! Там же стрелы с беспонтовым наконечником! Мы его в лучшем случае раним, как этого фрица.

Наш разговор напоминал сходку партизан в брянском лесу. Немец запереживал и пошел к морю от греха подальше. Видимо, кое-что он понимал из русской речи, значит, прошлое его было интересным.

– Надо сделать наконечник, реальный наконечник, железный! – Наташа выпучила глаза, и это ничего хорошего не предвещало, видимо, и вправду, придется нам валить судью из лука.

– А где мы тут железо нароем? – Пепси опять ухмыльнулся, оголив свою челюсть.

– А у тебя во рту – целый рудник! – Наташу понесло. – У вас еще осталось?

Хот-Дог нагнулся под стол, вывернул язычок своих кроссовок «Puma», достал из-под этикетки, на которой указана страна производитель и размер обуви, пакетик с гашишем.

– Нормально!

– Дай Пепси покурить!

– Да вы чо, а как мои зубы? Они же без коронок пропадут!

– Зубы должны дышать! У тебя сколько эти коронки?

– С восьмого класса!

– Ну и как ты, о чем ты думаешь?! Ты о здоровье своем совсем не думаешь! Их пора менять, давай, покури и это, как их выковырять?

– Да элементарно, вилкой! – Хот-Дог пошел к стойке бара за вилкой, Наташа достала сигареты и стала забивать одну из них гашишем для психологической анестезии Пепси.

Я еще с трудом понимал, что происходит, когда четыре коронки лежали на столе рядом с блюдцем, где таяло недоеденное мороженное. За соседним столиком плакала турецкая девочка, которая смотрела, как Хот-Дог добывал железо изо рта Пепси. Все остальные столики опустели после первой выковырянной коронки. С водяных горок раздался визг. Какой-то взрослый толстый турок, видимо, впервые съехал вниз, и так это ему понравилось, что он стал пинками загонять наверх своего товарища, которому явно не хотелось кататься. Он боялся, пытался вырваться, но толстый турок настаивал. Я бы и дальше наблюдал за ними, но вдруг подумал – ха, а как мы выкуем наконечник?!

Всем стало нехорошо. В основном оттого, что я подумал об этом как-то слишком поздно. И я решил спасти ситуацию. Это у меня хорошо получается – спасать ситуацию. Я знал про себя, что я многое могу, просто мое время еще не пришло. Вообще-то оно уже приходит, только пока как-то обрывочно. Этой осенью поздно ночью ко мне домой постучались. Я открыл дверь. На пороге стоял директор нашей атомной станции Станислав Олегович. Он был в белом костюме, с которого стекала осенняя грязь. Станислав Олегович сказал, что убил человека, и заплакал. Я провел его в свою комнату, налил воды. От Станислава Олеговича пахло алкоголем. В тот день он проводил встречу на высшем уровне. В связи с развитием либерализма у нас в стране, к нам в город стали иногда пускать иностранных «партнеров». И вот на станцию приехал какой-то американский бизнесмен. Он вел переговоры с нашим руководством о чем-то деловом, и Станислав Олегович, как и полагается, после переговоров повез американца в ресторан. Там он его так укатал, что американец совсем потерял контроль над собой. Как матерился Станислав Олегович, в Америке превращаться в скотов не позволяет общественное мнение. И релакс можно устраивать только по строго определенным правилам. В нашем закрытом городе американец на сто процентов ощутил, что же такое настоящая свобода. Станислав Олегович с трудом запихал его в автомобиль и повез в гостиницу. В машине американец устроил настоящий скандал. Он пинал ногами по голове Станислава Олеговича, которому и так было нелегко управлять автомобилем, блевал в пепельницу, матерился на русском языке. Наконец он закричал, что хочет писять, и на полном ходу выпрыгнул из автомобиля прямо на центральной площади. Станислав Олегович ударил по тормозам и посмотрел в зеркало заднего вида. Странно, но американец, совсем живой, стоял посреди дороги у огромной лужи и спускал штаны. Напротив лужи с одной стороны дороги стоял памятник нашему бывшему вождю, с другой – городская мэрия. Оба эти памятника архитектуры были очень дороги Станиславу Олеговичу. Он вышел из автомобиля и побежал на американца. Тот как ни в чем не бывало стоял и ждал, когда же реально начнется процесс мочеиспускания. Станислав Олегович запрыгнул на шею американца, повалил его в лужу и, приговаривая: «Вот вам за Ирак!» – принялся дубасить бизнесмена наотмашь своими огромными кулаками. У американца окончательно спали брюки, Станислав Олегович попытался одеть его, но безуспешно. Больше всего Станислава Олеговича смущало не то, что он все-таки убил американца, а то, с каким хамством сигналили проезжающие по ночной центральной улице машины двум мужчинам, один из которых был без штанов, а другой сидел на нем и махал руками. Действительно, все это напоминало секс в грязи, и Станислав Олегович решил, что опозорился, и опять заплакал. Я раздел Станислава Олеговича и уложил спать. Потом я взял из его кармана ключи от машины, съездил на центральную площадь, выловил американца из лужи. Конечно же, он был жив, просто слегка ошалел и извинялся за все, что они сделали для мусульманского мира. Я отвез американца в гостиницу, потом вернулся домой и почистил грязный костюм Станислава Олеговича. С тех пор я смело мог брать отгулы и уходить в отпуск когда захочу, даже не предупреждая руководство. Но самое главное, после того эпизода я окончательно понял: нами управляют несостоятельные люди. Просто они все так удобно разложили, – назвали молодое поколение «потерянным», а сами спокойно просирают все, что им досталось волею судеб. Мы гораздо умнее, гораздо жизнеспособнее и сильнее, но пока подождем… подождем.