Текст книги "Вопреки. Как оставаться собой, когда всё против тебя"

Смелое принятие человечности

Поскольку власти предержащие в наше время продолжают выводить группы людей за рамки того, что мы считаем человеческим, много предстоящей нам работы лежит в противоположном процессе – регуманизации. Начинается она с того же: со слов и образов. Мы видим мир, в котором идеологические и политические дискурсы соревнуются в том, кого бы дегуманизировать в первую очередь. В соцсетях действуют те же принципы. Что в Твиттере, что на Фейсбуке – мы с легкостью выталкиваем людей, с которыми не хотим соглашаться, за черту нравственного исключения (часто с удобных анонимных позиций).

Вот во что я верю:

1. Если вас оскорбляет и задевает, когда Хиллари Клинтон или Максин Уотерс обзывают сукой и другими грубыми словами, вам стоит до такой же степени оскорбиться, когда подобные слова летят вслед Иванке Трамп, Келлиэнн Конуэй или Терезе Мэй.

2. Если вас унижает, когда Хиллари отправляет половину сторонников Дональда «в ведро отбросов», – следует видеть в равной степени унижающей фразу Эрика Трампа «демократы вообще не принадлежат к роду человеческому».

3. Когда президент Соединенных Штатов называет женщин собаками или говорит о том, чтобы хватать их за половые органы, кровь у нас должна застывать в жилах. Когда люди называют президента Соединенных Штатов свиньей, мы должны отвергнуть такой подход несмотря на свои политические убеждения – никакие идеологические распри не оправдывают нечеловеческого отношения к людям.

4. Когда мы слышим, как группу людей называют животными или инопланетянами, мы можем отреагировать примерно так: «Правильно ли я понимаю, что подобная попытка дегуманизации позволяет отказать этой группе в основных правах человека?»

5. Если вас оскорбляет мем, для которого Трампа фотошопят в образ Гитлера, вам не стоит фотошопить Обаму в Джокера и постить это в соцсетях.

Здесь есть граница. Она проходит по чувству собственного достоинства. Эту границу ежедневно по миллиону раз пересекают и левые, и правые. Мы не должны терпеть дегуманизацию. Это любимый инструмент насилия любого геноцида в человеческой истории.

Вовлекаясь в унизительные перепалки, распространяя изображения, попирающие человеческое достоинство, мы теряем свою человечность. Приравнивая мусульманина к террористу, мексиканца к незаконному иммигранту, полицейского к свинье, мы говорим не о людях, на которых нападаем, а о себе. О том, насколько цельно мы действуем (подсказка: не очень).

Дегуманизация отменяет обязанность отвечать за сказанное: какая ответственность может быть перед недочеловеком? Унижение и дегуманизация не приближают нас к справедливости, в лучшем случае они позволяют выпустить пар, в худшем приветствуют эмоциональное самолюбование. Если наша вера предлагает видеть Бога в каждом, кого мы встречаем, то в число этих людей должны быть включены политики, журналисты и незнакомые нам пользователи Твиттера, с которыми мы расходимся в убеждениях. Оскверняя их божественную природу, мы оскверняем и себя – и предаем веру.

Бросить вызов стандартам, по которым мы живем, и не опускаться ниже того, на что мы согласны, это значит постоянно быть начеку и сверяться с этими стандартами. Нас до такой степени задевают чужие слова и картинки в Интернете, что мы уже готовы считать нравственные исключения допустимыми. Вкупе с вниманием и сверкой с принципами нам необходима отвага. Дегуманизация работает, потому что непопулярные высказывания и выступления против неравенства провоцируют жесткие последствия.

Важный пример – дебаты о лозунгах «Черные жизни ценны», «Синие жизни ценны» и «Все жизни ценны». Возможно ли верить, что черные жизни ценны, и в то же время беспокоиться о благополучии белого полицейского? Конечно. Можно ли волноваться о благополучии полицейского и в то же время быть неравнодушными к злоупотреблениям должностными полномочиями, к систематическим проявлениям расизма в силовых структурах и системе уголовного правосудия? Да. У меня есть родственники, работающие полицейскими, – я не могу передать, как мне важно, чтобы с ними все было хорошо. Почти вся моя волонтерская работа связана с армией и полицией – и мне есть дело до того, как справляются с уязвимостью и стыдом люди в этих структурах. А когда нам есть дело, мы требуем от систем, чтобы они наилучшим образом отражали честь и совесть людей, которые служат им.

Но в таком случае, вероятно, стоит пользоваться лозунгом «Все жизни ценны»? Нет. Потому что моим черным согражданам отказывают в человеческом подходе так, как не отказывают никому. Чтобы узаконить рабство, нужно было совершенно дегуманизировать рабов. Участвовали ли мы в этом процессе или просто живем в культуре, в которой такое было приемлемо, – это влияет на наше восприятие. Мы не можем сделать вид, что история рабства окончательно стерлась за пару поколений. Я верю, что «Черные жизни ценны» – это движение регуманизации черных граждан. Все жизни ценны, но не все жизни нужно подвергнуть процедуре, обратной нравственному исключению. Не всех людей вовлекали в психологические процессы демонизации и расчеловечивания для того, чтобы остальные граждане могли убедить себя, что рабство законно.

Поддерживать одновременно и полицию, и активистов трудно. Тем, кто выбирает такой подход, не избежать душевного напряжения и уязвимости. А то! Это и есть дикие условия. Критика приходит в основном от тех, кто стремится насадить ложные черно-белые стандарты «ты или с нами, или против нас» и застыдить нас по той причине, что мы, видите ли, отказываемся ненавидеть правильную группу людей. Выбирать точку зрения, в которой есть нюансы, гораздо сложнее, но это критически важно для настоящей причастности.

Один из участников моего исследования, бывший атлет из Университета штата Пенсильвания, рассказал на своем примере, как можно одновременно и любить систему, и называть ответственных в ее сбоях. Это необходимо для обуздания неминуемо возникающего напряжения, сопровождающего точку зрения, в которой есть нюансы. Участник исследования решил встать на сторону жертв Джерри Сандаски (и прикрывавшего его Джо Патерно)[27]27
  G. Wojciechowski, Paterno Empowered a Predator, ESPN, July 12, 2012, espn.com/college-football/story/_/id/8160430/college-football-joe-paterno-enabled-jerry-sandusky-lying-remaining-silent


[Закрыть], в результате чего столкнулся с волной гнева со стороны друзей, которых знал лет по тридцать. И тем не менее он остался стоять на своем: «Когда ты любишь свой университет так, как мы, ты борешься за то, чтобы он стал лучше. Ты признаешь проблемы и стараешься их исправить. Ты не делаешь вид, что все в порядке. Прятать голову в песок – не лояльность, а страх».

Когда культура любой организации утверждает, что защищать репутацию самой системы и тех, кто находится на вершине власти, важнее, чем охранять чувство собственного достоинства тех, кто работает на систему, или тех, кем управляет система, можно с большой вероятностью утверждать, что в этой системе царит культура стыда, этикой управляют деньги, а ответственность несут случайные люди. Это верно для корпораций, школ, некоммерческих организаций, университетов, правительств, религиозных сообществ, школ, семей и спортивных учреждений. Если вы припомните любой из скандалов, который кто-то прикрывал, вы увидите ту же самую закономерность. Возмещение убытков и расследование прикрытия почти всегда происходит в диких условиях – когда один человек выходит из бункера и смело говорит правду.

Наблюдая за своим паломничеством от попыток вписаться к вхождению в дикие условия настоящей причастности, мы поймем и узнаем границы уважения физической безопасности всех участников, откажемся от участия в опыте или сообществах, где требуются дегуманизирующий язык или поведение. Думаю, называть вторую часть «эмоциональной безопасностью» не вполне корректно. Мы говорим не о задетых чувствах, мы говорим о фундаменте, на котором утверждается физическое насилие.

Трансформация конфликта

В дополнение к смелости быть уязвимыми и готовности практиковать навыки, входящие в список BRAVING, необходимость сближения с другими означает готовность к конфликту. Для этого нужно обладать навыками для управления конфликтом, который наверняка случится. Я попросила о помощи доктора Мишель Бак[61]61
  Мы говорили с Мишель 20 июня 2017 года. Подробнее узнать о докторе Бак и ее исследовании можно на сайте kellogg.northwestern.edu/faculty/directory/buck_michelle_l.aspx#biography


[Закрыть], мою подругу и коллегу. Мишель – преподаватель лидерства в Школе менеджмента им. Келлога Северо-Западного университета. Она провела последние двадцать лет за изучением трансформации конфликта. Подход Мишель способен изменить то, как мы ведем себя в конфликте. Ниже – мое интервью с ней. Я оставила его именно в таком формате, потому что хочу, чтобы вы услышали слова Мишель. Это очень сильные слова.

– Иногда, когда я чувствую себя обескураженной, мне хочется сказать собеседнику: «Давай признаем, что у нас по этому поводу разные мнения», и выйти из конфликта. Как ты относишься к такой реакции?

– Люди часто уходят в «давай признаем, что у нас разные мнения» и отказываются исследовать, в чем же они на самом деле разные, – в попытке защитить отношения и сохранить связи. Но избегая определенных разговоров и никогда не выясняя до конца, как другой чувствует конкретные проблемы, мы остаемся один на один лишь с предположениями. Нами движут домыслы, наши действия могут усугублять непонимание и возмущение. Возможно, такие результаты менее предпочтительны, чем так называемый конфликт. Ключ в том, чтобы научиться вступать в конфликт или выражать отличное мнение, углубляясь в общее понимание вопроса, даже если вы все еще не согласны друг с другом. Представь, что после серьезного и внимательного разговора двое глубже разобрали вопрос, укрепили связь и взаимное уважение, но все еще не достигли согласия. Это совсем не то, что отказаться разговаривать на сложную тему и узнать больше о мнении другой стороны.

– Допустим, мы решаем быть смелыми и продолжать диалог. Как пробиться сквозь уязвимость и вести разговор корректно?

– Один из главных советов, который я даю студентам и корпоративным клиентам, – открыто называть намерения, скрывающиеся под общими словами. О чем этот разговор? А о чем этот разговор на самом деле? Звучит так, как будто это просто, но все наоборот. Истинные намерения показывают истинную важность обсуждаемой темы. Мы должны понять, что по-настоящему имеет значение для нас в разговоре, и разобраться, почему эта тема важна для собеседника. Например, два родственника не согласны в вопросе планирования семейного праздника. Один из них (или оба) могут в глубине души хотеть просто чаще собираться за общим столом, но при этом использовать совершенно другие аргументы. Называть намерение, конечно, не волшебная палочка.

Не факт, что мы внезапно выясним, что намерения у нас общие. Тем не менее такой подход помогает двигаться в конфликте без агрессии, оставаясь верными себе, понимая интересы и мотивы собеседника, сохраняя и укрепляя связи.

– Одна из моих плохих защитных тактик в конфликте, когда мне страшно или беспокойно, – подлавливать на несостыковках. Я превращаюсь во вредного юриста и расспрашиваю под присягой, а не слушаю. «На прошлой неделе ты говорил вот это. А теперь – совершенно другое. Когда же ты говорил правду?» Эта тактика не работает, но помогает мне чувствовать свою правоту. В чем выход?

– Это распространенный подход. Но если ты хочешь преобразовать конфликт в возможность укрепить связь с собеседником, нужно разделять прошлое, настоящее и будущее. Когда речь идет о прошлом, легко провалиться в бесконечный водоворот «а он тебе? а ты ему?». Разбор того, что случилось или не случилось в прошлом, или что привело к сегодняшней ситуации, обычно нагнетает напряжение и понижает шансы договориться. Критичный первый шаг – сфокусироваться на том, где мы находимся сейчас, а важнейшая переломная точка вообще лежит в будущем. Чего мы надеемся достичь? К чему мы хотим привести наши отношения? Что нужно для этого сделать, даже если мы продолжаем расходиться во мнениях? Как создать счастливое будущее? Каким мы хотим его видеть для нашей семьи, для нашей команды, для нашей религиозной общины, для нашей сферы деятельности? Смена фокуса не значит, что мы согласны. Она помогает говорить о том, в чем мы согласны, – об общем будущем, которое мы хотим создавать вместе.

– Мне нравится, что ты говоришь о трансформации конфликта, а не о его разрешении. Звучит так, как будто это скорее про связи между людьми. В чем для тебя эта разница?

– Я фокусируюсь именно на трансформации, а не на разрешении конфликта. Для меня последнее – это ощутимый шаг назад, а еще намек на то, что кто-то выйдет победителем, а кто-то проиграет. Как будет разрешено несогласие? Чей вариант будет выбран как «правильный»? На контрасте с этим подходом трансформация конфликта предлагает творческое движение по разговорному ландшафту разных убеждений и мнений. В таком случае есть возможность создать что-то новое вместе. Как минимум мы лучше друг друга узнаем. В идеале мы можем обнаружить возможности, о которых и не догадывались поодиночке. Трансформация конфликта помогает достичь глубокого понимания. Мы видим не только наши точки зрения, но и перспективу, открывающуюся из них. В результате – укрепляем нашу связь, даже если сохраняются разногласия.

– Последний вопрос! В споре я часто ловлю себя на том, что вместо выслушивания другой стороны я, пока молчу, формулирую, что скажу в ответ. Готовлюсь парировать. В то же время меня бесит, когда так делает собеседник! Я же вижу, когда он не слушает. Отвратительное ощущение! Как притормозить в разгар конфликта, чтобы вести себя иначе?

– Основной и, возможно, самый смелый шаг к трансформации конфликта – не только оставаться открытым, но и слушать с намерением расширить свое понимание ситуации. Я верю, и я учу этому своих студентов, самый смелый ответ в трудном разговоре звучит так: «Расскажи подробнее, пожалуйста». И в тот момент, когда мы уже готовы выйти из разговора, сменить тему, парировать, как ты говоришь, – мы могли бы также задать вопрос и выслушать собеседника. «Помоги мне понять, почему это для тебя так важно» или «помоги мне понять, почему ты не согласен с конкретной мыслью». И слушать. Слушать всерьез. Слушать, чтобы понять, а не затем, чтобы согласиться или не согласиться. Мы должны слушать, чтобы понять, так же внимательно, как хотели бы, чтобы выслушали нас.

Отвага и сила, приходящие с болью: интервью с Виолой Дэвис

Я хочу закончить главу моим интервью с Виолой Дэвис. Вы могли видеть ее в фильме «Прислуга», сериале «Как избежать наказания за убийство» или в фильме «Ограды», за который она получила «Оскар» в номинации «Лучшая женская роль второго плана». Виола была первой черной актрисой, собравшей все три престижные премии («Эмми», «Тони» и «Оскар») в актерских номинациях. В 2017-м журнал Time включил ее в сотню самых влиятельных людей в мире.

История Виолы – пример того, как смелость, сопровождающая боль, уязвимость и страх, а также решимость жить с открытым сердцем и любить, приводят к настоящей причастности.

Я попросила Виолу рассказать о том, как все начиналось.

– Я провела три четверти жизни, чувствуя себя белой вороной. Я не вписывалась физически. Я выросла на Род-Айленде среди ирландских католиков, а это белые девочки с длинными светлыми волосами. У меня же была копна жестких кудряшек, темная кожа и другой выговор. Я не была симпатичной. Детство было непростым: жили мы на копейки, как нищие, родитель-алкоголик бил меня.

Я мочилась в кровать до двенадцати или тринадцати лет. Я плохо пахла. Учителя жаловались на этот запах и отправляли меня к медсестре. Со мной все было не так.

С этого все и началось.

Мои поиски принадлежности были попыткой выживания: смогу ли я принять горячий душ? Будет ли сегодня дома еда? Убьет ли отец мою маму? Увижу ли я опять на кухне крыс?

Я понятия не имела, что с этим делать: травмированность, страх, беспокойство, неумение защитить себя во взрослой жизни. Все это происходило и от стыда. Я тратила все силы на сокрытие секрета о том, насколько ущербным было мое детство. Я тащила эту историю за собой годами, но не могла открыто говорить о ней.

Я попросила Виолу рассказать о первых шагах в поисках диких условий.

– Я всегда знала, что боюсь конфликтов. Но пока не открыла для себя психотерапию – не подозревала, почему мне было так страшно вступать в конфронтацию. Один раз мне нужно было защитить себя от агрессии другого человека. В тот момент я почувствовала, как возвращаюсь в себя четырнадцатилетнюю. Я держала на руках свою сестру-младенца и смотрела на то, как отец раз за разом пытается вонзить карандаш в шею матери. Я не выдержала и крикнула: «Прекрати сейчас же! Отдай мне карандаш!» – и отец послушался. Ребенок был вынужден резко одернуть взрослого. Я попала во властную позицию до того, как должна была, – и до того, как оказалась к этому готова. За это я заплатила страхом.

Виола прошла путь от боязни диких условий через их освоение к тому, чтобы самой стать воплощением непокоренной силы. Мне хотелось узнать, как это произошло.

– В тридцать восемь лет все изменилось. Конечно, я не проснулась одним прекрасным утром и не увидела, что все стало идеальным. Я всегда знала о своей силе, но мне хотелось фаст-фудной радости – быстрой и простой. Я искала лайфхаки и простые решения. Временами я преисполнялась чувством недостаточности – недостаточно красива, недостаточно стройна, недостаточно хороша. Однажды психотерапевт спросил: «А что, если ничего не изменится – ни ваш внешний вид, ни ваш вес, ни степень вашей успешности – вы сможете с этим жить?» Это был чрезвычайно важный вопрос. Впервые в жизни я подумала: «Знаете что? Да, я смогу. Правда смогу».

В этот момент я поняла, что не позволю прошлому определять мою судьбу.

Я вышла замуж за удивительного человека, который смог меня разглядеть. Наверное, это подарок за годы работы над собой. Он был ко мне добр, а я наконец открылась и позволила себе быть уязвимой.

Когда вы принадлежите себе, обязательно кто-нибудь захочет критиковать ваш выбор и ваше мнение. Я спросила Виолу, как она справляется с этим.

– Актерская жизнь непроста. Обратная связь может выглядеть как критика: «Недостаточно привлекательна. Слишком старая. Кожа слишком темная. Недостаточно худая». Тебе советуют не принимать это близко к сердцу. О чем они умалчивают – что тогда перестаешь принимать близко к сердцу и все остальное. Любовь, близость, уязвимость.

Я не хочу так жить – не принимая близко к сердцу. Я хочу быть прозрачной и пропускать свет. Поэтому я не собираюсь верить чужим недостаткам и критике. Я не буду вдумываться в то, что вы думаете обо мне. Это ваше дело. Не знаю, есть ли более яркий пример жизни, в которой человек смог признать свою боль, принять свою историю и написать новое окончание к ней, преобразовывая боль в сострадание к другим.

– Я держала отца за руку, когда он умирал, – рассказала мне Виола. – Он умер от рака поджелудочной железы. Мы восстановили отношения и обрели любовь. Когда мы с сестрой решились выслушать его, мы узнали, что он всю жизнь ненавидел работу. Десятилетиями он ухаживал за лошадьми на ипподроме, а мы и не подозревали, как он был несчастен! Он ушел из школы после второго класса. Подрабатывал уборщиком. В детстве мы и представить не могли, как плохо ему приходилось, – было так страшно осознать, сколько боли он накопил за всю жизнь.

Считается, что важны только те истории, что оказываются в учебниках. Это неправда. Каждая история важна. История моего отца важна. Каждый из нас вправе рассказать свои истории. Каждый из нас вправе быть услышанным. Потребность быть увиденными и уважаемыми так же важна, как потребность дышать.

Виола Дэвис не просто освоила дикие условия – они стали ее частью.

Я спросила, считает ли Виола настоящую причастность ежедневной практикой. Она ответила:

– Да. У меня есть четыре простых правила:

1. Я делаю лучшее из того, на что я способна.

2. Я разрешаю себе быть увиденной.

3. Ко всем сферам жизни я применяю совет тренера по актерскому мастерству: двигайся вперед. Не бойся. Выкладывайся на полную. Ничего не держи в себе.

4. Я не хочу быть загадкой для своей дочери. Она узнает меня настоящую, я буду делиться с ней моими историями – историями падений, стыда и достижений. Она будет знать, что не одинока в диких условиях повседневности.

Вот кто я такая.

Вот моя история.

Вот мой хаос.

Вот что для меня значит принадлежать себе.

Пятая глава
Отвечай правдой на брехню. Корректно

Тот, кто лжет, и тот, кто говорит правду, играют за противоположные команды, если можно так выразиться. Каждый реагирует на факты, исходя из собственного понимания, однако одного защищает авторитет правды, а второй не собирается этому авторитету подчиняться и противостоит ему. Однако существует и третий – брехун. Он игнорирует существование правды, не уделяя ей никакого внимания.

Так что брехня опаснее лжи[28]28
  Книга Гарри Франкфурта (англ. Harry G. Frankfurt) On Bullshit (Princeton, NJ: Princeton University Press, 2005),p. 60.


[Закрыть].

Гарри Франкфурт

Я благодарна Карлу Юнгу за напоминание о том, что парадокс – один из самых ценных духовных инструментов. Вероятнее всего, без него я бы просто злилась на практику настоящей причастности. Мне нравится идея отвечать правдой на брехню – и я верю в то, что это можно сделать корректно. Но меня бесит необходимость совмещать и то и другое.

В этой главе мы посмотрим на причины, по которым брехня поселилась на таких глобальных угодьях, и выясним, как оставаться вежливым и уважительным в противостоянии ей.