Текст книги "Вопреки. Как оставаться собой, когда всё против тебя"

Вспоминая все, что говорилось выше о дегуманизации, я настаиваю на ценности инклюзивного языка. Он критически важен, стоит абсолютно всех приложенных усилий и делает дискуссию корректнее. Мы любим занимать правильную сторону, когда речь идет о крупных политических делах, и не любим уделять внимание ежедневным вопросам, которые могут быть до такой же степени унизительными.

Допустим, вам диагностировали тревожное расстройство, а вашему ребенку – дефицит внимания. Что бы вы почувствовали, услышав, как врач говорит: «Тревожность записана на два часа, потом придет дефицит внимания, и можно расходиться»? Инклюзивный язык предполагает, что вы не тревожное расстройство, вы – человек с тревожным расстройством. Это важно для всех. Никто не хочет быть уравненным с болезнью или любой другой характеристикой.

Но есть одна сложность, я не раз сталкивалась с ней, анализируя результаты исследования. Даже инструменты корректного общения можно использовать для унижения группы людей. С инклюзивным языком происходит то же самое. Я приведу примеры.

Один участник лет тридцати рассказал, как ему пришлось поехать на машине к родителям из Лос-Анджелеса в Ньюпорт-Бич. Все утро в дороге он говорил себе, что хочет быть более вежливым и толерантным к проявлениям своего отца. Ссоры стали для них привычным способом общения, и сын хотел что-то изменить.

К обеду он добрался до пункта назначения. Заводя вежливый разговор на кухне, он спросил отца, что за люди недавно поселились по соседству.

Отец ответил: «Отличные соседи! Мы их приглашали на ужин пару раз и подружились. На следующей неделе пойдем к ним в гости. Они с Востока. Готовят особенные пельмени, которые очень хочет попробовать твоя мама». Сын рассказал, что в этот момент он резко оборвал отца:

«С Востока? Боже, пап, ты серьезно? Это же расизм!»

Отец не успел ничего возразить, а сын продолжал: «Говорить про людей “они с Востока” – это ужасно! Ты хотя бы знаешь, откуда они конкретно? Нет такой страны – Восток. Какой стыд!»

Отец отвернулся. Когда он наконец посмотрел на сына, в его глазах стояли слезы: «Прости, сынок. Я не знаю, чем так разозлил тебя. Все, что я говорю или делаю, недостаточно хорошо для тебя».

Тишина.

Отец добавил: «Я бы остался и послушал, какая я невежливая задница, но мне нужно отвезти соседку, которую я предположительно ненавижу, к врачу – ее мужу прооперировали катаракту. Она не водит машину и утром вызывала такси».

Во время нашего интервью сын сказал, что не знал, что ответить или как поступить, поэтому вышел из кухни, не дожидаясь, пока удалится отец.

Вторая история случилась со мной. Я вела короткий курс на полдня по сопротивлению стыду (ирония!) для двухсот участников. В середине курса мы устроили перерыв. Я копалась в своих записках – ко мне подошла женщина и сказала: «Вы даже не представляете, как задели меня утром».

Я оцепенела. Время замерло, в ушах привычно зазвенело, все поплыло перед глазами – типичная реакция на стыд. Я не успела и слова сказать, как она продолжила: «Ваша работа поменяла мой взгляд на жизнь. Благодаря вам я сохранила брак и воспитала детей. Сегодня я здесь, потому что вы – важный учитель в моей жизни. Но через пятнадцать минут после начала вашего курса я узнала, что вы поддерживаете дискриминацию. Я доверяла вам, а вы оказались фальшивкой».

Волна стыда накрыла меня. Деваться от нее было некуда. Все, что я смогла, – пробормотать: «Я не понимаю». Она ответила: «Вы употребили слово «выцыганить».

Я снова буркнула, что не понимаю.

Она прикрикнула: «Выцыганить! ВЫЦЫГАНИТЬ! Как произносится это слово по буквам?»

Вопрос был странный, но меня слишком далеко унесло в кроличью нору стыда, чтобы ответить что-нибудь полезное вроде: «Я вижу, что вы рассержены, давайте поговорим». Я прикинула, каким проверочным словом можно проверить написание. В голову лезла только цинга (конечно). «Хм-м-м… В-Ы-Ц-А-Г-А-Н-И-Т-Ь?»

Она завопила: «Нет! Нет такого слова! В-Ы-Ц-Ы-Г-А-Н-ИТ-Ь! Как «цыган»! Это расистское словечко, оно унижает цыган!»

Я задумалась. Может быть, я подсознательно ненавижу цыган и в ходе моего выступления незаметно выдала себя? Мог ли под маской приветливого социального работника скрываться цыганоненавистник?

Нет. Я понятия не имела, что это слово прозвучит обидно для цыган и моей слушательницы.

Вероятно, мое удивленное выражение лица дало ей понять, что я не вру. Она сказала: «О боже. Вы не знали.

Вы не специально так сказали, правда же?»

К этому моменту я расплакалась. «Извините, пожалуйста. Я понятия не имела, как это звучит. Я прошу прощения», – сказала я. Она обняла меня, и мы поговорили еще несколько минут. Когда группа вернулась с перерыва, я объяснила, что произошло, и принесла извинения группе за использование этого слова. Но если честно, я так и не пришла в себя в тот день.

Мужчина, навещавший отца, мог бы легко сказать: «Знаешь, пап, люди сейчас не говорят «с Востока», это может прозвучать грубо. Язык быстро меняется – думаю, тебе стоит знать, что общепринятый тон этого выражения сменился». Если бы он хотел проявить эмпатию, можно было бы добавить: «Я тоже каждый день узнаю что-нибудь новое».

Если моя работа действительно повлияла на ту женщину так сильно, она могла бы проявить душевную щедрость. Например, предположить, что я не хотела никого задеть. Она могла бы сказать: «Я не знаю, в курсе ли вы, но “выцыганить” – унизительное слово, основанное на болезненном для цыган стереотипе». Я почувствовала бы благодарность, а не всепоглощающий стыд.

Не знаю, как для вас, а мне важно знать, говорю ли я что-то настолько обидное. Я хочу, чтобы мои слова звучали по-доброму, потому что хорошо знаю, насколько это важно. Будет ли этот разговор неловким? Да. Сложно ли корректно рассказывать другому, как его слова тебя задели? Да. Необходимо ли при этом выходить в дикие условия? Да. Но для того, чтобы нас услышали, а не ушли в защиту, придется быть уязвимыми – это сложно сделать, когда мы превращаем слова в оружие.

BRAVING

Отвечая правдой на брехню и практикуясь в корректности, нужно для начала заглянуть в себя. Изучить свои реакции, провоцирующие на брехню или мешающие корректному общению.

Вернемся к семи элементам доверия. Вот какие ситуации требуют пристального внимания:

Границы. Как со мной можно разговаривать и как нельзя? Как я поступаю с границами, когда увязаю по колено в брехне?

Надежность. Брехня – это отказ от уверенности. Трудно доверять или быть тем, кому доверяют, когда в диалоге проскальзывает брехня.

Ответственность. Как я доношу до себя и других приоритет искренности над брехней? Что помогает реже ударяться в эмоции и оставаться корректной?

Тайна. Корректность предполагает конфиденциальность. Брехня игнорирует правду и нарушает договоренности.

Цельность. Что необходимо, чтобы оставаться верным себе перед лицом брехни? Как остановиться в пылу эмоций и сказать: «Знаешь, кажется, этот разговор перестал быть продуктивным»? Как сказать: «Мне нужно получше разобраться в вопросе, прежде чем говорить об этом»?

Отказ от оценки. Как удержаться и не считать себя проигравшим, когда правильно будет сказать: «Я плохо в этом разбираюсь. Расскажи, пожалуйста, как ты смотришь на этот вопрос и почему он для тебя важен»? Как увидеть возможность установить связь с кем-то в словах: «Я ничего об этом не знаю»?

Благородство. Какое самое доброжелательное и щедрое предположение я могу сделать об окружающих? Какие границы помогут мне быть добрее и терпимее?

Я знаю, что практика корректного ответа правдой на брехню может казаться парадоксом, но это – основа настоящей причастности. Карл Юнг писал, что «только парадокс достаточно сложен, чтобы передать полноту жизни»[37]37
  C. G. Jung, Psychology and Alchemy (1953), in H. Read, M. Fordham, and G. Adler (eds.) and R.F.C. Hull (trans.), C. G. Jung: The Collected Works, 2nd ed., vol. 4 (Princeton, NJ: Princeton University Press, 1969), p. 19.


[Закрыть]. Мы – сложно устроенные существа, которые утром просыпаются и вступают в борьбу против ярлыков, унижения, стереотипов и характеристик, не отражающих нас во всей полноте. Если мы не рискуем высказываться и быть на своей стороне, когда соглашаемся на выданные нам категории, в которые не хотим вписываться, нас поглощают разобщенность и тягостное чувство одиночества. Рискуя выйти в дикие условия (или более того – превратиться в них), мы получаем доступ к глубокой связи с собой и чем-то самым важным.

Шестая глава
Держись за руку – за руку незнакомцев

Во времена духовного кризиса курс на настоящую причастность опирается на деятельное укрепление веры в неразрывную, объединяющую нас мощную силу. Эту духовную связь между нами не уничтожить. Зато наша вера в нее регулярно подтачивается и вполне может нас покинуть. Когда мы перестаем верить, что нас объединяет что-то большее, чем мы сами, связанное с любовью и сопереживанием, мы возвращаемся в идеологические бункеры. Там можно ненавидеть «иных», отвечать брехней на брехню, дегуманизировать и держаться на безопасном расстоянии от диких условий бытия.

Удивительно, но факт: вера в общечеловеческое единство придает нам храбрости в диких условиях. Я отстаиваю то, во что верю, пока знаю: несмотря на критику и скептицизм, я неразрывно связана с другими людьми – да так, что эту связь невозможно уничтожить. Но если я не верю в то, что мы связаны, изоляция в диких условиях может стать невыносимой, и я предпочту оставаться со своей фракцией, высказываясь только там, где со мной заведомо все согласны.

Как бы ни была напряжена обстановка в мире прямо сейчас, не только жизнь под лозунгом «С нами или против нас» ослабляет веру в общечеловеческое единство. Подливает масла в огонь ежедневное общение с людьми. Они прекрасны и одновременно могут быть невыносимыми.

Мой любимый комикс про Снупи – тот, в котором Лайнус стонет: «Я люблю человечество! Но не выношу конкретных людей»[38]38
  Gocomics.com/peanuts/1959/11/12


[Закрыть]. Выносить рутинное общение может быть невероятно сложно. Самое печальное, что довести вас до ручки гораздо проще близким людям. Давайте поговорим о том, как с этим справляться.

Мягкий покров

Я очень люблю короткое видео Пемы Чодрон под названием Lousy World («Дурацкий мир»)[39]39
  Youtube.com/watch?v=bursK_ZkvA


[Закрыть]. В нем Пема рассказывает о совете буддийского монаха Шантидевы в ответ на аналогию о расстроенном и разочарованном состоянии человека. Я выписала текст из этого видео и отредактировала его. Обнимемся! Проблема болезненная и до той степени знакомая, что делается неуютно.

«Дурацкий мир, дурацкие люди, дурацкое правительство, все дурацкое! Дурацкая погода… Я в бешенстве. Слишком жарко. Слишком холодно. Мне не нравится этот запах. Передо мной стоит слишком высокий человек, а рядом сидит слишком толстый. А вот этот облился духами, на которые у меня, между прочим, аллергия! Фуууу…

Как прогулка босиком по обжигающему песку (или битому стеклу, или полю с колючками). Твои ступни ничем не защищены, и ты говоришь: „Это уже слишком. Мне больно, я плохо себя чувствую, они режутся, ногам неприятно, к тому же слишком жарко!” Тебе приходит в голову гениальная идея: покрыть дорогу мягкой телячьей кожей. И ногам полегчает. Раскладывать перед собой покров, чтобы сделать следующий шаг, – это примерно как говорить: „Я избавлюсь от нее, я избавлюсь от него. Я установлю комфортную для себя температуру, я запрещу производство духов, и больше ничего меня не будет беспокоить. Я уничтожу комаров и все остальное, что меня беспокоит, во всем мире – и наконец стану счастливым человеком».

(Пема молчит.)

«Вы смеетесь, но мы поступаем именно так. Наш привычный подход – прикрыть и запретить. Мы считаем, что боль отступит, если мы избавимся от всего, застелим все плотным покровом из кожи. И тогда ничто не будет резать босые ступни. Но в результате не останется ничего. Шантидева говорит: „Просто оберни ноги кожей”. Другими словами, если надеть обувь, можно ходить и по обжигающему песку, и по битому стеклу, и по шипам – ступни уберегутся от порезов и ожогов. По аналогии можно поработать со своим сознанием, а не пытаться переделать мир, – тогда ты остынешь и поймешь, что все достижимо и мир не так уж ужасен».

Скажем, мы любим человечество в целом, но нас достали конкретные люди. Мы не можем накрыть все, что не нравится. Как в таком случае восстановить и укрепить веру в человеческое единство? Общий ответ, родившийся в моем исследовании, удивил меня. Приходить, чтобы праздновать или горевать вместе. Те, кто верит в объединяющую силу, решаются присоединиться к общей радости или печали, даже если вокруг незнакомцы, чтобы испытать драгоценное чувство общности. Видя, как люди воссоединяются вновь и вновь, мы и сами обретаем веру в ту самую глубокую взаимосвязь.

Я не сразу поняла, о чем говорят участники исследования, но было интересно углубиться в эту мысль. А потом я разобралась, и стало понятно, почему мне всегда нравилось присоединяться к общему переживанию. Приходя в церковь, чтобы помолиться вместе с другими прихожанами, я чувствую общность и с теми, у кого другие взгляды, и с теми, кого мне часто хочется по-дружески ударить в плечо.

Почему я плакала, когда привела детей на концерт моей любимой группы U2? Почему они обняли меня и держали за руку, когда звучали дорогие моему сердцу песни? Почему я каждый раз гордо встаю/расправляю плечи, когда играет гимн Техасского университета? Почему я учу своих детей важности похорон: если ты можешь прийти, это нужно сделать? Ты принимаешь участие. Поешь каждую песню. Читаешь каждую молитву, даже если язык непонятен и у тебя другая религия.

Я всегда чувствовала, что такие моменты невероятно важны. Я подозревала, что они связаны с духовным благополучием и позволяют чувствовать связь с человечеством, даже по уши погрузившись в сложные исследования. Но у меня не было этому объяснения. А теперь есть. Давайте рассмотрим, что за смысл лежит в коллективном опыте переживания радости и горя.

Ты никогда не останешься один

Несколько лет назад я увидела твит Криса Андерсона[40]40
  Твит от 24 июля 2013 года: twitter.com/TEDchris/status/360066989420584960


[Закрыть], владельца и куратора конференций TED[56]56
  На сайте TED можно посмотреть два выступления Брене Браун: https://www.ted.com/speakers/brene_brown


[Закрыть]:

«Когда футбол – это религия. Мурашки по спине: австралийские болельщики поют You’ll Never Walk Alone на стадионе».

Дальше стояла ссылка на YouTube. По ней – видео, на котором девяносто пять тысяч австралийских фанатов Ливерпульского футбольного клуба на трибунах стадиона в Мельбурне раскачиваются в унисон, держат красные шарфы и со слезами на глазах поют хором гимн своей команды[55]55
  Видео 95,000 Liverpool Fans от 24 июля 2013: youtube.com/watch?v=F_PydJHicUk


[Закрыть].

Я удивилась, почувствовав, как и у меня навернулись слезы. Поскольку видео посмотрели почти восемь миллионов человек, вероятно, это почувствовала не только я! Не только футбольные фанаты и не только любители спорта ощутили мурашки, о которых написал Крис. Первый комментарий под видео вообще был от фаната противоборствующей команды – Манчестера – и состоял из одного слова: РЕСПЕКТ.

Даже если мы не принадлежим к группе людей, переживающих момент единства, мы чувствуем накал эмоций, понимаем, что происходит, можем присоединиться к переживанию.

После этого видео я договорилась со Стивом почаще выделять время, чтобы всей семьей смотреть футбольные матчи, ходить на концерты и спектакли. Пристрастившись к YouTube, я начала забывать, как важны такие моменты. Переживать вместе живые эмоции – совсем другое дело!

По волнам нашей памяти

Если ты, читатель, мой ровесник (плюс-минус 10 лет) и вырос в Техасе, при упоминании кантри-певцов Джорджа Стрейта и Гарта Брукса ты наверняка испытываешь приятную ностальгию.

Когда мы с сестрами Эшли и Барретт вспоминаем подростковые годы – мальчиков, с которыми мы встречались, минуты счастья и печали, джинсы, узкие до такой степени, что приходилось пользоваться плоскогубцами, чтобы застегнуть молнию, и умопомрачительно высокие начесы, – Гарт Брукс и Джордж Стрейт отвечают за саундтрек к нашим воспоминаниям. У каждой истории из детства есть песня, и к каждой песне найдется история.

В прошлом году мы с родными (я, Стив, мои сестры, а также Фрэнки, муж моей сестры Барретт) отправились в Сан-Антонио на концерт Гарта Брукса и Триши Йервуд. Там нас встретили друзья – Рондал и Майлз. Рондал много лет работал с Гартом, поэтому сбылась наша давняя мечта – нас пустили в гримерку. Как я и надеялась, Гарт и Триша оказались теплыми и простыми в общении. Сам концерт тоже был замечательным. Мы знали наизусть слова ко всем песням. Все, кто бывал на выступлениях Гарта, в курсе, какой он весельчак. Но лучше всего он спел нашу любимую песню Callin' Baton Rouge («Я снова звоню в Батон-Руж»). Мы и не подозревали тогда, что Рондал все время снимал нашу тусовку на камеру, и теперь я не могу сдержать слез, пересматривая запись.

Три или четыре месяца спустя мы с сестрами и племянницами ехали куда-то на машине. Я повернулась к Барретт и предложила: «Послушаем Baton Rouge?»

Габи, шестилетняя дочка Барретт, не согласилась: «Нет!

Я хочу песню номер один! Мы всегда под нее поем».

Барретт засмеялась: «Это и есть наша песня номер один». Оказалось, что мы с сестрами по отдельности после того концерта слушаем ее на повторе. У каждой из нас до концерта был компакт-диск, но только после того момента единения и радости мы начали слушать Callin' Baton Rouge по три раза в день. Песня возвращала нас к счастливым воспоминаниям. Если посмотреть видео Рондала, видно, что это чистая любовь: к музыке, к общему детству, друг к другу.

Мы с сестрами держимся за руки, обнимаемся и кричим что есть силы знакомые с детства строчки, в которых влюбленный снова и снова просит телефонистку соединить его с городком Батон-Руж:

 
Operator, won’t you put me on through?
I gotta send my love down to Baton Rouge.
 

Да будет свет!

Я большая фанатка Гарри Поттера. Моя дочь Эллен выросла на саге Джоан Роулинг про мальчика-волшебника, мы с ней всегда стояли первыми в очереди на фильм или в кассу книжного магазина в первый день продажи очередной части книги.

В 2009 году мы пришли на премьеру фильма «Гарри Поттер и Принц-полукровка». Зрители надели шарфы Гриф-финдора (факультета Гарри), нарисовали на лбах шрамы Гарри, запаслись футболками Keep calm and carry a wand («Сохраняйте спокойствие и берите с собой волшебную палочку»).

К сожалению, в конце фильма умирает Дамблдор, мудрый наставник Гарри, духовный лидер и директор Хогвартса – школы чародейства и волшебства. Гарри бросается к его телу в слезах. Дамблдор для Гарри был старшим товарищем, почти родителем. Смысл сцены ясен, даже если вы не знакомы с сюжетом: молодой герой теряет своего защитника. Это важный эпизод путешествия героя, об универсальности которого подробно рассказывает Джозеф Кэмпбелл[41]41
  Joseph Campbell and Bill Moyers, The Power of Myth (New York: Anchor Books, 1991).


[Закрыть].

Вокруг тела профессора Дамблдора собираются школьники и преподаватели. В небе загорается злобное лицо Волан-де-Морта, виновного в смерти директора школы. Гарри кладет руку на грудь Дамблдора и плачет. Профессор Макгонагалл, великолепно сыгранная Мэгги Смит, поднимает свою волшебную палочку. С ее кончика льется свет. Школьники и учителя по одному поднимают свои палочки к небу – и свет постепенно заполняет все пространство.

Тут я вспомнила, что нахожусь не в Хогвартсе, а в кинотеатре города Хьюстона. Я оглянулась по сторонам. И увидела, как двести незнакомых друг с другом заплаканных зрителей поднимали руки вверх, словно держали в них волшебные палочки. Почему? Мы – люди, мы верим в свет. Пусть Гарри Поттера не существует, но общечеловеческое единство вполне себе реально. Наш общий свет силен. Перед лицом жестокости, лжи, предательства и темных деяний мы объединяемся и стоим рядом, плечом к плечу.

Люди с шоссе FM 1960

Я точно знаю, как я провела 28 января 1986 года. Я ехала на машине по четырехполосному шоссе FM 1960, неподалеку от местечка Кляйн, пригорода Хьюстона, в котором я жила в школьные годы. Проезжая перекресток, я заметила что-то странное. Машины одна за другой выезжали на обочину и останавливались. Некоторые глохли прямо посередине дороги. Сперва я подумала, что сзади едет скорая или пожарная машина, поэтому ее стараются пропустить. Но ни в боковых зеркалах, ни в зеркале заднего вида не было видно мигалок.

Медленно обгоняя пикап, припаркованный на обочине, я заглянула в его кабину. Мужчина схватился за голову и облокотился на руль. Я подумала: «Неужели началась война?» – остановилась сразу за ним и включила радио, чтобы услышать: «Повторяю: космический корабль „Челленджер” потерпел катастрофу и взорвался».

Нет. Нет. Нет. Нет. Я заплакала. Машины на шоссе останавливались, люди выходили из машин. Как будто каждому было важно разделить только что услышанную ужасную новость и почувствовать, что он не одинок в своей печали.

Для жителей Хьюстона НАСА – это не только драгоценный маяк, указывающий путь в космос. Там работают наши друзья и соседи. Это наши люди! Криста Маколифф, погибшая в «Челленджере», должна была стать первой учительницей, полетевшей в космос. Да и вообще учителя по всему миру – наши люди.

Через пять или десять минут люди на шоссе собрались с силами, разошлись по машинам и продолжили движение. Возвращаясь в дорожный поток, каждый включил фары. Об этом не просили по радио. Каким-то образом каждый из нас решил, что так будет уместно выразить горе и сопереживание. Я не знала никого из тех, с кем провела несколько долгих минут на шоссе FM 1960, но если вы спросите, где я была, когда «Челленджер» взорвался, я отвечу: «Среди своих – среди людей с шоссе FM 1960».