Текст книги "Вопреки. Как оставаться собой, когда всё против тебя"

Брехня

Гарри Франкфурт – преподаватель философии в Принстонском университете, сейчас вышел на пенсию. Он работал в Йельском университете, Рокфеллеровском университете и Университете штата Огайо. В 2005 году вышла его маленькая книга «О брехне» – о том, чем брехня отличается от лжи и почему мы все временами ее предпочитаем.

В книге Гарри меня зацепили три вывода. Особенно приятно, что они совпадают с результатами моего исследования. Его участники говорили о том, как трудно оставаться верным своим принципам и быть цельным, когда тебя втягивают в эмоциональные дебаты и обсуждения, где нельзя оперировать фактами.

Первое различие между ложью и брехней: на мой взгляд, полезно видеть ложь противодействием правде, а брехню – полным отрицанием этой правды. Второе наблюдение Гарри заключается в том, что к брехне легко перейти в качестве аргументов, когда с нами говорят о том, чего мы не совсем понимаем. Гарри объясняет суть этой проблемы: нам кажется, что современный человек обязан иметь четкое мнение по каждому, даже незначительному, поводу. В результате, вместо того чтобы признаться в своем незнании, мы начинаем лепить что попало. Безумие – считать, что каждому из нас необходимо заиметь мнение по всем вопросам международной политики: от новостей из Судана и Вьетнама до результатов климатических перемен в Голландии или иммиграционного законодательства в Калифорнии.

Я поступаю так же. Трудно вспомнить, чтобы за последний год кто-нибудь спросил меня о чем-то, а я ответила, что у меня нет по этому поводу мнения. Даже если я ничего не знала, я вовлекалась в идеологические дебаты с той стороны, с какой бы выступило (как мне кажется) «мое сообщество». Точно так же я не могу вспомнить, чтобы в прошлом году я задала кому-то вопрос и получила ответ вроде «я не очень хорошо в этом разбираюсь, расскажи мне побольше».

Мы так редко проявляем любопытство! Ведь кто-то из «наших» имеет по этому поводу четкое мнение, и мы хотим помочь его отстоять. В культуре подстройки под других – дома, на работе, в более многочисленных социальных группах – любопытство видят слабостью, а если мы задаем вопросы, могут подумать, что мы ставим общепринятое мнение под вопрос (а не пытаемся разобраться получше).

Дальше Гарри рассказывает о том, что современная популярность брехни держится на нашем с вами скептицизме. Отрицая, что в принципе возможно узнать правду о том, как устроен мир, мы отказываемся от веры в конкретную четкую правду, которую можно узнать и распространить, а потому теряем шанс объективного подхода. Как будто мы все одновременно пожимаем плечами и говорим: «Какая разница? До правды докопаться так трудно, что я просто назову свое мнение верным, и дело с концом».

Слова Гарри выглядят пророчеством, которое сбывается в 2017 году. Он говорит, что как только мы решаем, что правду невозможно обнаружить, мы оставляем попытки быть честными и правдивыми с самим собой. Для меня это источник самой большой проблемы, к которой привела брехня в наше время: аргумента «ты с нами или против нас».

Кто не со мной, тот против меня

Как я говорила выше, одна из крупнейших причин сортировки – убеждение «ты с нами или против нас». Этот эмоциональный посыл слышен отовсюду. Все, от политиков до героев мультфильмов, регулярно просят нас занять какую-нибудь сторону. Это один из самых эффективных способов политической сортировки: в 95 % случаев мы выбираем сторону на основе эмоций и брехни, какие бы благие намерения за ними ни стояли.

Муссолини во многом опирался на фразу «Ты или с нами, или против нас» (O con noi o contro di noi). После 11 сентября Джордж Буш и Хиллари Клинтон обращались ко всему миру с той же формулой: или вы с нами в борьбе против терроризма, или вы против нас. Буш пошел дальше и выразился так: «Каждый народ должен решить: с нами он или с террористами»[29]29
  George W. Bush, President Bush Addresses the Nation, Washington Post, September 20, 2001, washingtonpost.com/wp-srv/nation/specials/attacked/transcripts/bush-address_092001.html


[Закрыть]. То же самое мы видим в любимых нами историях. В третьем эпизоде «Звездных войн» («Месть ситхов») Дарт Вейдер говорит Оби-Вану Кеноби: «Если ты не со мной, ты мой враг».

Мы приходим к соображению «с нами или против нас» в эмоционально трудные времена. Возможно, у нас даже нет цели манипулировать собеседником – мы пытаемся прояснить тот факт, что в этой ситуации сохранять нейтралитет опасно. Я согласна, что и такое случается. Одна из моих любимых цитат Эли Визеля: «Мы всегда должны выбирать, на чьей мы стороне. Нейтралитет поддерживает притеснителя, а не жертву. Молчание помогает мучителю, а вовсе не истязаемому»[30]30
  Речь Эли Визеля (англ. Elie Wiesel) на вручении Нобелевской премии 10 декабря 1986 года: nobelprize.org/nobel_prizes/peace/laureates/1986/wiesel-acceptance_en.html.


[Закрыть]. Но проблема в том, что эмоциональный призыв не всегда основан на фактах, и если нет, то он обращен к страху быть отвергнутым группой или считаться частью проблемы. Нам нужно разобраться, каким образом были выбраны стороны. Действительно ли это два единственных варианта? Разумно ли поставлен выбор, или это брехня?

В философии выбор «с нами или против нас» называется ложной дихотомией, или ложной дилеммой, – призывом игнорировать другие варианты, кроме некоторых двух рассматриваемых. Когда мы принуждаем людей выбирать одну из двух сторон, мы намеренно игнорируем другие возможности. А ведь если они существуют, бинарный вопрос «с нами или против нас» оказывается ложным. Но поздно: он уже эмоционально вовлек нас в некоторую вооруженную причастность: чтобы считаться своим, нужно выбрать правильную сторону. Вот только выигрываем не мы, а тот, кто бросил нам перчатку и предложил два тщательно сфабрикованных варианта. Критическое мышление помогает выйти за пределы формулировок «или-или». Но отказ участвовать в том, что подается как праведный гнев, требует смелости. Любопытство и право задавать вопросы (вместо того чтобы раз и навсегда решить) требует выхода из бункера уверенности в своей правоте. Даже если мы понимаем, что формулировка «или-или» – это слишком упрощенный подход, гораздо проще и безопаснее выбрать-таки одну сторону. Проблема представлена таким образом, как будто выход всего один. И если мы промолчим, нас автоматически демонизируют как «чужих».

Единственный правильный ответ – отказаться принимать условия игры и поставить под сомнение формулировку проблемы. Но не сомневайтесь: это выход в дикие условия. Почему? Ведь проблему подают так, чтобы замалчивать инакомыслие, очерчивая границы таким образом, чтобы дебаты, обсуждения и вопросы захлебнулись, отвергая все известные нам способы эффективного решения проблем.

Наше молчание дорого обойдется каждому из нас и обществу в целом. Люди расплачиваются цельностью. Общество платит разделенностью и тем, что мы разучиваемся решать проблемы сообща. Поданные эмоционально, но не основанные на фактах ответы редко опираются на эффективные и стратегические решения сложных вопросов. Люди не так часто обращаются к ложным дилеммам специально: реакция «или-или» обычно приходит в качестве защиты в ситуации, полной страха, кипящих эмоций, недостатка знаний. К сожалению, эти же условия – страх, кипящие эмоции и недостаток знаний – легко приводят к некорректной, скандальной дискуссии. Так можно войти в вечный цикл: брехня – грубый ответ – еще больше брехни.

Корректность

Гораздо проще оставаться корректными в борьбе с ложью – противодействие брехне быстро выносит нас за рамки учтивости. Брехня начинается не с правды и не опирается на нее. Поэтому спорить с ней трудно. Очень хочется тоже перейти на брехню: «Правда неинтересна, а важно только то, что думаю я». Здесь мне хочется вспомнить принцип асимметрии брехни Альберто Брандолини: «Для борьбы с брехней всегда нужно больше сил, чем для ее сочинения»[31]31
  Твит Альберто Брандолини (англ. Alberto Brandolini) от 10 января 2013 года: twitter.com/ziobrando/status/289635060758507521?lang=en


[Закрыть].

Иногда брехня – это не страшно. Например, все понимают, что в слишком вежливом комплименте достоинства человека явно переоценены. Рассказываемые в моей техасской семье истории о том, как люди ходили в школу пешком по снегу вверх по горе, – очевидная небылица. Но когда ставки высоки, приходится отвечать на брехню правдой. Вот какие подходы могут быть в этом полезны.

Во-первых, отнестись к собеседнику со всей возможной доброжелательностью и щедростью. Постараться удержаться от предположения, что человек хотел навредить или увести внимание от важного. В горячих дискуссиях с нами случается всякое. Можно остро почувствовать стыд из-за того, что четкого мнения по вопросу нет, и это ощущение недостаточности подскажет какую-нибудь брехню. Можно искренне считать, что мнение основано на фактах, и не подозревать, что на самом деле это совсем не так. Кроме того, мы можем настолько застрять в боли и страхе, что правда и факты отойдут на второй план, а основное место на сцене займет эмоциональный призыв к пониманию или согласию. Щедрость, эмпатия и здоровое любопытство («Где ты об этом прочел? Откуда ты это узнал?») помогают прояснить источник информации и степень осведомленности собеседника.

Во-вторых, не забывайте о корректности. Институт цивилизованного подхода в государственных органах предлагает определение корректности очень близкое тому, что я обнаружила в ответах участников моего исследования. Основатели этой организации Кассандра Данке и Томас Спат пишут:

«Разговор корректный – значит бережный к личности, нуждам и верованиям собеседника. В таком разговоре не чувствуется унижения. Говорить корректно – это оставаться несогласным без неуважения, стараться находить точки соприкосновения при разногласиях, выслушивать собеседника достаточно долго, чтобы он преодолел свои предрассудки, показывать хороший пример. Корректный разговор – тяжкий труд истинного присутствия, особенно если разговариваем мы с тем, с кем во многом сильно и болезненно расходимся. Он важен политически, поскольку предвещает гражданские действия. Он важен еще и как возможность беседовать о властных структурах так, чтобы каждый голос был слышен и никто не был проигнорирован»[32]32
  Tomas Spath and Cassandra Dahnke, What Is Civility?: instituteforcivility.org/who-we-are/what-is-civility.


[Закрыть].

Держа в голове все, что мы узнали о брехне, ложных дилеммах и корректности, послушайте две истории. В первой я расскажу о том, как столкнулась с подходом «с нами или против нас» в одной щекотливой ситуации. Вторая – о том, как я, не желая того, пропала в собственной брехне (как оно обычно и случается), и втянула свою команду в установку «с нами или против нас». Обе истории изменили меня, поэтому я хочу ими поделиться.

Носки на батарейках

Когда подошел мой четырнадцатый день рождения, я точно знала, что попрошу в подарок. Не надо мне свитеров Bobbie Brooks, лизунов, постеров Лейфа Гарретта и носков с пальцами. Я хотела серьезных, полезных подарков и составила список:

– бигуди Clairol (в удобном пластиковом контейнере с ручкой),

– альбом Rolling Stones ‘Some Girls’ (который я как-то одолжила подруге, а ее старший брат обменял его на пиво),

– джинсы Gloria Vanderbilt,

– сабо на каблуках Candie’s (их носили все крутые девчонки).

Мне подарили бигуди, джинсы Lee и замену альбому Rolling Stones. Родители предложили мне найти работу, чтобы позволить себе люксовые бренды Gloria Vanderbilt или Jordache, и найти других родителей, которые согласятся, чтобы я надела туфли Candie’s до того, как мне стукнет двадцать. Но перед тем как удалиться в свою комнату и погрузиться в песню Beast of Burden («Вьючное животное»), мне пришлось принять еще один подарок. По коробке было понятно, что он не из моего списка, но протягивая ее мне, отец еле сдерживал радость, и я сделала вывод, что там находится что-то ценное.

В коробке оказались носки на батарейках. Серые шерстяные самоподогревающиеся носки большого размера. Я, должно быть, выглядела растерянной, поскольку папа ободряюще сказал: «Да ладно тебе, малышка! Для охоты на оленя! Ноги не будут мерзнуть, пока в засаде сидим».

Я не почувствовала ни капли радости, получив этот бесполезный подарок. Я ни разу не подстрелила оленя во время предыдущих вылазок, но не была готова расстроить отца признанием, что больше не хочу охотиться. Ну допустим, я могла еще разок подстрелить куропатку или голубя, но уж точно не оленя. Охотничьи поездки были для меня лишь долгими днями торчания на одном месте в кустах с опаской отморозить все потроха и неуютными холодными ночами в спальных мешках с многочисленными двоюродными братьями и сестрами.

Я больше не ездила на охоту, носки не пригодились. А сейчас я с удивлением понимаю, какой большой частью моего детства была охота. Дом ходил ходуном, когда объявляли начало очередного сезона (даже если я решала не ехать). Моя семья жила в ритме этих сезонов – радостные семейные сборища, друзья в гостях, смех и вкусная еда.

Отец серьезно относился к охоте и учил нас тому же. Подстрелить можно только того зверя или птицу, на которых есть лицензия (и только в сезон). Убивать можно было только то, что потом подадут к столу. Эти твердые правила были для нас сродни заповедям на каменных скрижалях. Отец не одобрял тех, кто охотился ради трофеев или просто потому, что любил убивать. Мы готовили все, с чем вернулись охотники. В ресторане Бабба Гамп, например, круглый год угощают креветками, а мы постоянно ели дичь и оленину: стейки, сосиски, рагу, бургеры, солонину… Ничего не было лучше тех дней, когда охотники возвращались. Набивались по двадцать-тридцать человек в нашем доме или в доме тети и начинали свежевать мясо, готовить тамале, травить байки и смеяться. У моего отца было пять братьев и сестер, у меня – двадцать четыре двоюродных брата и сестры. Охота и рыбалка были и добычей провианта, и весельем для большинства из нас.

Все в семье владели оружием. В детстве у меня появилась пневматика, к пятому классу – охотничья винтовка. К этому возрасту большинство из нас начинали ходить на охоту. С оружием в нашей семье не шутили: нам не разрешали стрелять из того, что мы не умели разобрать, почистить и снова собрать.

Когда растешь в семье охотника, то знаешь, что пуля – это серьезно. Ты стреляешь, чувствуешь отдачу, знаешь, что произойдет, если попадешь в цель. Это не видеоигра. У моего отца и его товарищей по охоте отношение к автоматическому оружию всегда было простым: «Хочешь автоматику? Иди в армию».

Сейчас как родитель я оглядываюсь и вижу, до чего загадочно все было устроено в нашей семье: ты стрелял с детства, но по телевизору никаких жестокостей смотреть не позволялось. Фильмов, которые нельзя смотреть без родителей, я не видела до пятнадцати лет. Мы совершенно не считали стрельбу чем-то романтическим. Тогда не существовало видеоигр, но я хорошо представляю, как бы отнесся к ним отец.

Я гордилась семьей и нашими традициями. Как любой ребенок, я была уверена, что другие люди живут так же – скажем, им разрешено стрелять только на охоте, только по лицензии, только в сезон, только если они могут собрать и разобрать ствол. Со временем выяснилось, что все иначе. Законы о владении оружием приобретают все более очевидный политический подтекст и двусмысленность. Я теряю доверие к лоббистам, выступающим за свободное владение оружием. Национальная стрелковая организация (НСО) за последние годы резко изменила позицию. Когда-то она ратовала за безопасность. Сейчас она продолжает утверждать, что представляет интересы семей вроде моей, однако не поддерживает никакие разумные ограничения, ведущие к ответственному владению оружием.

Несмотря на мое отношение к политике НСО, мои родственники остаются на ее стороне, а многие друзья и коллеги резко выступают против любого владения оружием. Быстро стало понятно, что у меня нет крупной группы, к которой я была бы готова примкнуть, идеологически целиком и полностью ее поддерживая. В чем-то я согласна с одними, в чем-то – с другими. У меня не сразу сложился образ диких условий, чтобы описать, как одиноко мне было со своими убеждениями. Но это были (и есть) те самые дикие условия.

В прошлом году после выступления я беседовала со слушателями и упомянула радость, с которой мы с отцом готовимся учить моего сына стрелять по тарелкам. Одна слушательница с отвращением перебила меня: «Вот это да! Никогда бы не подумала, что вы любительница пистолетов и НСО-шница». Если вы считываете в этой фразе агрессию, неодобрение и презрение, то вы правы. Лицо ее было перекошено от недовольства.

Я постаралась ответить спокойно: «Я не уверена, что понимаю, что вы вкладываете в выражение “НСО-шница” и что вы подразумеваете, называя меня любительницей пистолетов». Она выпрямилась и строго сказала: «Если вы собираетесь учить ребенка стрелять, какие тут варианты? Значит, вы одобряете владение любым оружием и занимаете сторону НСО».

Вот оно. Ложная дилемма!

Если я учу сына стрелять по тарелочкам, то поддерживаю НСО? Ну уж нет.

Из всех организаций-лоббистов, исследованных мною за последние двадцать лет, НСО – лидер по использованию ложных дилемм и страха. Эта компания бросается словами «мы» и «они», разделяет людей на категории и рассказывает, кто прав и кто виноват. «Позволь другим покупать оружие – и они вломятся в твой дом, отнимут твои ружья, растопчут твою свободу, убьют всех, кого ты любишь, и покончат с американской мечтой. Они следят за нами. Они близко», – это чистая брехня. Точно такая же, как: «Если у тебя дома стоит ружье – любое ружье, – ты всегда можешь оказаться тем, кто стреляет в толпу. Мы видели это по телевизору». Нет и нет.

Я глубоко вдохнула, улыбнулась и ответила: «Ваше предположение ложно. Я поддерживаю право на ответственное хранение и использование оружия. Я принципиально не поддерживаю НСО, потому что я поддерживаю ответственное использование оружия».

Она злобно и растерянно посмотрела на меня: «Вы смотрите новости? Все эти массовые расстрелы в школах! Я не понимаю, почему вы не согласны, что у них нужно просто отобрать оружие».

Я сказала себе: «Давай еще разок!»

«Я не поддерживаю нынешнее законодательство по оружию. Я верю в проверку личности покупателя и периоды ожидания. Я не считаю, что закон должен разрешать продавать автоматическое оружие, большие патронташи и разрывные пули. Я не поддерживаю внос оружия в образовательные учреждения. Я…»

Она практически плюнула в меня: «Нечего рассусоливать. Вы или за, или против оружия – вот и весь разговор». Поскольку я уже начала писать эту книгу, мне удалось ответить так, как я всегда хотела отвечать в такие моменты, но раньше не хватало смелости. Я набралась сил и сравнительно спокойно сказала: «Я согласна, что это сложная и болезненная проблема, но кажется, вы меня не хотите услышать. Я не собираюсь участвовать в разговоре, где варианты урезаны до “за” и “против”. Этот вопрос слишком важен для меня. Если вы готовы поговорить детальнее, я согласна. И знаете, я не удивлюсь, если в процессе окажется, что нас с вами бесят и пугают одни и те же вещи».

Она извинилась, встала и вышла – больше я ее не видела. Вероятно, она теперь ненавидит меня. Люди, стоявшие в тот момент рядом, возможно, тоже меня ненавидят. Может, и вы ненавидите меня. Откуда мне знать? Это не хэппи-энд из кино, но мне нравится эта концовка, потому что она живая.

А еще я знаю: можно было бы сказать что-нибудь другое – успокаивающее, этичное. Можно было предать себя, уловить настроение группы и сказать то, что точно всем понравится, отреагировать как душа компании. Можно было слиться и не вступать в диалог в принципе. Не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы понять, что все в той группе были против оружия или как минимум против сложных разговоров об оружии. Наконец, я могла бы промолчать. Или впасть в истерику. Но вместо этого всего я выбрала принадлежать себе. Я сделала все, что могла, чтобы отказаться поддерживать разговор в формате «или-или». Я осталась в диких условиях, покинув безопасный идеологический бункер, которым в тот момент стала комната. И я говорила корректно, с уважением к собеседнице и к себе.

В диких условиях той ситуации мне было одиноко, но я справилась. Может быть, мне не понравилось то, как все повернулось. Может быть, это было не лучшим воспоминанием того дня. Но я оставалась цельной: мои слова соответствовали моим действиям. Пусть даже группа почувствовала, что я в чем-то ее предала, пустившись в трудные разговоры и отвечая подробно, но самое важное – я не предала себя. Знать, что в диких условиях возможно оставаться в живых – это знать, что можно придерживаться своих убеждений, доверять себе и преодолевать испытания эмоциональных джунглей. Это и есть настоящая причастность.

Глава администрации

Многих удивляет, что я не только преподаю и занимаюсь исследованиями, но еще и руковожу четырьмя компаниями, в которых работают двадцать пять человек.

Четыре мои компании называются «Смелые лидеры», «Путь отважных», магазин «Банка стеклянных шариков» и зонтичный бренд, управляющий остальными, – «Научно-исследовательский и учебный центр Брене Браун». Мои сотрудники присматривают за интернет-магазином, планируют мои выступления, следят за бесплатными волонтерскими проектами, разрабатывают мой авторский курс обучения, наблюдают за программой интернатуры социальных работников, поддерживают обратную связь с читателями и клиентами, анализируют вместе со мной большие объемы данных, производят и публикуют цифровой контент и проверяют, совпадают ли все эти конкретные дела с нашей миссией и учитываются ли в документах.

Общая миссия моих компаний – «делать мир отважнее с помощью любимой работы с людьми, о которых мы заботимся, так, чтобы наши действия совпадали с нашими ценностями». Каждый раз, входя в офис, я чувствую себя счастливой, потому что все эти прекрасные люди решили работать на меня. Больше всего времени я провожу с командой топ-менеджеров, состоящей из трех человек: Мердок (управляющий директор), Чарльз (финансовый директор) и Сюзанна (президент компании и исполнительный директор). Год назад я так закрутилась в потоке дел (работа над текстами, поездки и выступления, преподавание, исследования, ежедневное управление компаниями – тогда это тоже было на мне), что команда топ-менеджеров потребовала собрать срочное совещание в Гальвестоне, чтобы разобраться, как вывести меня из непродуктивного состояния. Мне становилось все хуже и хуже. Стив взял на работе выходной и присоединился к нам – он знает, как мне трудно делегировать и отпускать, и хотел убедиться, что на этот раз что-то изменится. Казалось, из «автора книги и блогера» я слишком быстро перевоплотилась в «генерального директора четырех компаний». Я получила слишком много разом и не успела перестроиться.

Мы собрались вдвенадцатером, включая троих топ-менеджеров. В повестке стояло три пункта:

1. Составить исчерпывающий список моих занятий, чтобы вычислить, что можно передать другим.

2. Выработать стратегию, с помощью которой я смогу держаться на плаву.

3. Переписать все идеи, планы и стратегии, роящиеся у меня в голове, на бумагу, чтобы всем вместе расставить приоритеты.

Мы начали обсуждать, и через два часа кто-то предложил гениальное решение сразу всех вопросов: назначить кого-нибудь на должность «главы администрации». Я засмеялась, потому что вспомнила Лео Макгерри, главу администрации президента Бартлета в сериале «Западное крыло»[33]33
  Сериал «Западное крыло» (англ. The West Wing), спродюсированный Аароном Соркиным (Burbank, CA: John Wells Productions & Warner Bros. Television, 1999–2006).


[Закрыть]. Но остальные не смеялись – все были крайне серьезны. Мне показалось, что это решение гарантирует успех нашему экстренному совещанию. А когда через полчаса обсуждений один из участников согласился перейти на эту позицию, я почувствовала себя очень легко и радостно, чего не случалось уже как минимум год. Я расчувствовалась – даже слезы навернулись на глаза! Идея с главой администрации казалась все более и более заманчивой, а когда я чем-то увлекаюсь, это заметно невооруженным глазом.

Я натура чувствительная и впечатлительная. Да, я люблю хохотать над отличной шуткой до слез, но в то же время большинство друзей считают меня серьезным человеком. Когда я впервые услышала об этом, то даже обиделась. Я-то всегда считала себя бодрой и взбалмошной, как героиня Мег Райан в фильме «Французский поцелуй»[34]34
  Фильм «Французский поцелуй» режиссера Лоуренса Кэздана (United States & United Kingdom: 20th Century Fox, 1995).


[Закрыть]. Проконсультировавшись со Стивом, я получила такой ответ: «Добрая и смешная? Да. Бодрая и взбалмошная?

Нет. Серьезная? Почти всегда».

Команда уже давно подметила, что иногда под наплывом чувств я фокусируюсь (и даже фиксируюсь) на какой-то мыли или идее – они называют это «Брене в аэродинамической трубе». Говорят, в такие моменты со мой трудно даже устоять рядом, не то что противоречить. И вот я снова зафиксировалась! Глава администрации. Управляющий аэродинамической трубой. Посмотрела на коллег и сказала: «Эта позиция может стать решающим фактором успеха. Давайте изберем главу прямо сейчас.

Здесь и сейчас!»

Топ-менеджеры бросали неодобрительные взгляды. Но я упивалась свободой после долгого отчаяния и отказывалась их замечать. Глубоко вдохнув, я сказала: «Если мы не начнем сейчас, завтра ничего не поменяется. Мы же этого не хотим, правда?»

Мои сотрудники замолчали. Я открыла чистый лист в рабочем блокноте и написала крупными буквами: ГА. Ниже я пронумеровала пункты списка, чтобы записать одна за другой все обязанности главы моей администрации. Как только я все это передам, у меня снова будет ощущение, что я живу своей жизнью. Ужасно заманчиво.

Все притихли. Я оторвалась от своего списка и увидела, что Сюзанна подняла руку. Она хотела что-то спросить.

У нее было красноватое лицо.

Я улыбалась, потому что это выглядело забавно: почему бы ей просто не сказать, зачем нужна рука? Я посмотрела на нее и сказала: «Да, Сюзанна?»

Лицо у Сюзанны горело, но говорила она уверенно. Она смотрела мне в глаза и медленно произнесла: «Я хочу напомнить всем присутствующим, особенно топ-менеджерам, что мы принимали решение не нанимать людей и не переводить их на другие позиции во время крупных совещаний. Мы договаривались не бежать вперед, а проговаривать все не спеша в маленьких командах до того, как мы примем решение вроде такого».

Я почувствовала, как из меня выходит воздух. Позже Стив сказал, что я даже внешне сдулась, как шарик. Легкость, радость и надежда оставили меня. Я недовольно смотрела на Сюзанну. Разочарование быстро превращалось в гнев. Но не успела я сказать ни слова, как Сюзанна продолжила: «Я не согласна, что у нас всего два варианта: или начнем сейчас, или завтра ничего не поменяется. Мы будем работать над этой задачей до того момента, пока все не поменяется. Но мы вообще-то договаривались не принимать решений в таких условиях, и я не согласна нарушать это правило».

Объявили перерыв. Я убежала в туалет и разрыдалась. Мне было так тяжело! Я чувствовала себя совершенно изможденной. Я нуждалась в помощи и поддержке. В итоге я прорыдала минут пять и почувствовала глубокую благодарность Сюзанне. Она была совершенно права. Невыносимо трудно отказываться от волшебной таблетки, даже несмотря на то, что под ее облаткой – брехня.

Отчаянные моменты требуют отчаянных решений, а последние часто замешаны на брехне. Сюзанна ждала меня снаружи. Я вышла и поблагодарила ее за отвагу. Она ответила, что хорошо знает, как ужасно я себя чувствую из-за рабочей нагрузки и как важно решить эту проблему. Она обещала, что вместе мы найдем решение, и попросила не торопиться.

По сей день Сюзанна описывает этот момент как один из самых сложных в нашей совместной работе. Возразив начальнице, она ступила в самые настоящие дикие условия. Все остальные молчали. Она чувствовала себя незащищенно и одиноко, ей было страшно. С того дня мне стало понятно, что я могу доверить Сюзанне что угодно. В итоге чуть позже именно она стала президентом «Группы исследований и образования Брене Браун», а я делегировала ей принятие ежедневных решений. Она отлично справляется.

После того случая вся команда поняла, насколько важно поддерживать в наших компаниях обстановку, в которой возможна настоящая причастность. Если руководитель ждет от сотрудников риска, мнений, обратной связи, искренности, инноваций – нужны условия, в которых можно не бояться все это проявлять. Нужны руководители, которые поддержат решение профессионала выйти в дикие условия, принадлежать себе и отвечать правдой на брехню.

Корректность тоже очень важна. Новые исследования говорят о том, как грубость и небрежность в общении до основания разрушают команды и организации. Кристин Порат, преподаватель менеджмента в Джорджтаунском университете, пишет: «Некорректное поведение плохо сказывается на командной работе, мешает сотрудничеству, подрывает психологическую безопасность, снижает общую эффективность группы. Унижающие или дискредитирующие комментарии, оскорбления и другие проявления грубости разрушают уверенность в себе, ставят под удар доверие и уничтожают искреннее желание помочь даже у тех, кто не был мишенью таких проявлений»[35]35
  C. Porath, How Rudeness Stops People from Working Together, Harvard Business Review, January 20, 2017, hbr.org/2017/01/how-rudeness-stops-people-from-working-together


[Закрыть]. Она обращается к своему исследованию и прочим данным, чтобы показать: корректное и уважительное поведение внутри группы повышает отдачу от работы и укрепляет связи.

Мне удалось взять интервью у тренера Национальной футбольной лиги Пита Кэрролла[36]36
  Мы говорили с Питом 10 мая 2017 года.


[Закрыть] – он тренирует «Сиэтлских Морских Ястребов». Вот что он рассказал о настоящей причастности и смелом лидерстве:

«Безусловно, гораздо проще руководить в культуре с жесткими правилами и стандартами – пусть все подстраиваются. Тех, кто подчиняется, можно ставить в пример, тех, кто сопротивляется – затыкать. Но таким образом можно много чего упустить – например, возможность помочь членам команды разобраться в своих талантах и умениях. В «культуре подстраивания» упущена возможность понять, что происходит внутри каждого игрока, чего ищет их душа. Руководитель, стремящийся к настоящей причастности, обеспечивает условия, в которых уникальность будет не подавлена, а отпразднована. Такому лидеру нужны игроки, готовые проявлять все лучшее, что у них есть. Моя работа тренера – распознавание личного вклада каждого. Сильный руководитель поможет игроку поверить в себя».

Слово – это оружие

Иногда корректность выглядит как уважение и щедрость. Недавно я провела онлайн-урок с Харриет Лернер о том, как искренне и душевно извиняться, и о том, как принять извинение, когда вы его выслушиваете. Это было круто и очень сложно. Мне кажется, этот урок можно транслировать по какому-нибудь Оруэлловскому телеканалу на всю страну – такие навыки пригодятся каждому!

Харриет рассказала о практике выслушивания, о том, как просить прощения без предупреждений или исключений. Я поняла, что в защитной стойке невозможно быть открытой и вкладываться в те отношения, что для меня важны. Конечно же, мне гораздо приятнее чувствовать свою правоту. Я хочу выигрывать. Но настоящей причастности так не получить. Необходимость чувствовать себя правыми возрастает, когда мы попадаем на незнакомую и враждебную территорию, где нас атакуют. Например, политкорректность. История этой концепции так безумна и невыносима, как и дискуссии о ней, к которым мы пришли. В наши дни это настолько затасканное слово, что я предлагаю вместо нее говорить об инклюзивном языке.