Текст книги "Королева в раковине"

Когда на ферму приезжали интеллектуалы и важные деятели еврейской общины и среди них Шнеур Залман Рубашов, (будущий президента Израиля, Залман Шазар), она приглашает остроумную и тонкую, не лезущую за словом в карман, Наоми к себе в кабинет, как образцовую ученицу.

– У Рахели только сыновья, так она нашла себе дочь.

Девушки относятся с пренебрежением к общению начальницы со своей любимицей. По ее указанию Наоми вводят в школьный комитет, хотя она не была избрана большинством голосов. Неумение влиться в общество – ее ахиллесова пята. Ученицы отдаляются от нее не только потому, что она моложе их на год-два, а потому что в их глазах она странная, высокомерная, ее невозможно терпеть и невозможно с ней сблизиться. Поэтому Наоми чувствует себя неполноценной среди уже достаточно зрелых девушек.

У средних учениц и не таких ярких девушек Рени Прагер или Рахель Кесенберг, отцы которых, известные в Германии социал-демократы, сидят в концентрационном лагере, нет никакой мотивации к изучению иврита, как и других предметов.

Рахель же, если любит – так любит, а если ненавидит – так ненавидит. К удивлению окружающих, у этой жесткой женщины светлеет лицо и теплеет взгляд, когда она смотрит на Наоми. Рахель считает, что Наоми духовно крепкая девушка. Она готова к жизни в кибуце. Но у нее есть необычные таланты. Мысли ее сложны и оригинальны, она быстро все усваивает. У нее необычные аналитические способности и удивительное умение точно выражать свои мысли. Эти качества и основательность, с которой Наоми подходит к порученному делу, делает девушку истинной ценностью для ивритского анклава. Преподаватели учебного центра видят ее тягу к знаниям. Каждую тему она изучает досконально, добираясь до самых ее корней, как человек, который боится упустить даже малую долю. Сердце подсказывает ей, что девочку ждет большое будущее. Она может, даже стать лидером в партии МАПАЙ.

– Учиться я могла бы и в другой стране. Кибуц – мое предназначение. Он существует только в Израиле.

– И для меня кибуцное движение весьма важно, – говорит Рахель, – но твое предназначение – не кибуц. Работников сельского хозяйства у нас более чем достаточно, нам необходимы интеллектуальные силы.

– Я приехала в страну Израиля быть первопроходцем, а не профессором.

– Страна нуждается в интеллектуалах так же, как в рабочих.

– Я буду трудиться наравне со всеми.

– Ты еще слишком молода, чтобы решить, что для тебя важно.

Решительный приказ не может преодолеть упрямство девушки. Желание быть среди первопоселенцев горит в ее крови, особенно теперь, когда еврейство Германии в опасности, и беженцы спасаются в стране Израиля. Но Рахель Янаит видит в ней и иное. Девушка переживает свое сиротство, обрыв всех семейных связей, изгнание из огромного дома и из Германии. Это тяжкий груз, с которым она репатриировалась. Он отравляет ее душу, стоит преградой между нею и обществом. Первым делом, Рахель хочет устроить девушке дом в стране ее мечты, чтобы она ощутила себя своей в новом окружении. Она ищет нить, следуя за которой Наоми могла бы выйти из одиночества и замкнутости. Этому посвящены их бесконечные беседы с глазу на глаз. Наоми удивляется сама себе. Она, которая никогда никому не раскрывала душу, ибо с детства пришла к выводу, что никто из окружающих не понимает ее ответов или объяснений, открывает свои душевные тайны давящей на всех своим авторитетом и жесткостью женщине.

– Наоми, что ты рассказываешь мне эти глупости, как ты родилась и каким была младенцем?! Кому это важно? – обрывает Рахель историю о шраме на голове девушки, прикрытом волосами. – Сейчас ты симпатичная девушка.

Жесткость реакции Рахели внезапно и в значительной степени освобождает девочку от призраков, живших в ней с детства. Порой теплый и доверительный тон сменяется строгими нотками.

– Ты распущена! Чего тебе шататься по улицам? – Рахель повышает голос. – Если у тебя такое сильное желание стать поселенкой, ты должна быть дисциплинированной, ты не можешь уходить неизвестно куда без разрешения.

Посещения Наоми жены известного писателя Агнона Эстерлайн производят впечатление на строгую начальницу. Но то, что она может бродить по улицам Иерусалима или, вообще, далеко от города, и никто не знает, где она, вызывают у Рахель гнев. Один раз она уже подняла на ноги всю ферму. Боаз, посланец Еврейского агентства, вернулся из Берлина. По просьбе Лотшин, он приехал в Иерусалим с большим свертком шоколада для Наоми. Боаз повел себя не так, как некоторые посланцы, которые оставляли себе посылки Лотшин, а передал Наоми сверток и, кстати, сказал, что едет в Хайфу. Ее тут же захватила идея – ехать с ним на север страны, посетить летний лагерь движения Ашомер Ацаир в лесах горы Кармель.

В середине пути машина неожиданно остановилась у кондитерского магазина. Боаз на минуту заскочил туда. Она обрадовалась. Боаз хочет ее побаловать.

Быть может, Лотшин его просила об этом, или она сама ему понравилась. Но почему такая красивая коробка, обернутая в блестящую цветную бумагу и перевязанная светящейся красной лентой, брошена Боазом в багажник? Она была весьма разочарована, когда Боаз снова взялся за руль.

– Моей невесте, – обронил он.

– Жалкая дура! – обругала она себя и уставилась в окно, чтобы он не увидел выражения ее лица.

– Что случилось? – забеспокоился он. – Почему ты плачешь? Не поворачиваясь, она ответила:

– Ты напоминаешь мне мой дом и Лотшин. Я очень скучаю по ним, – приврала она.

– Знаешь что, пойдем, пообедаем в хорошем ресторане на горе Кармель. А затем я отвезу тебя в летний лагерь, – сказал он, чтобы немного развлечь девочку.

В кабинете директрисы Наоми ждал гневный разнос за поездку без разрешения.

Душевное состояние Наоми и так худо. На поляне в Талпиот она набросилась с кулаками на одноклассницу и расцарапала ей лицо. Это произошло во время лекции Зеева Вильнаи, известного знатока истории страны, о трагедии в крепости Масада. Главы еврейских семей, фанатики, чтобы не попасть в плен к римлянам, убили своих жен и детей и затем разыграли и собственные жизни. Брат убил брата. Оставшийся в живых разжег большой костер и покончил собой. Осажденные римлянами, они предпочли смерть плену и рабству. Это глубоко ранило душу Наоми, но не очень впечатлило остальных девушек.

– Уроки этого Вильнаи скучны, – слова Трудэшен словно ударили ее.

– Что она сказала?! – истерически закричала Наоми, и ринулась на нее, защищая честь героев Масады.

Девушки, обхватив ее со спины, оторвали от ставшей ненавистной подружки:

– Сумасшедшая!

– Что я тебе сделала?! – испугавшись пятен крови на своем лице и руках, вопила бедная Трудэшен.

– Что с тобой случилось? – потрясенно спрашивал Зеев Вильнаи эту, обычно тихую, отличницу.

– Что с тобой случилось? – точно так же спросила ее Рахель. – Мы не знаем тебя такой.

Наоми, ни разу в жизни не поднимавшая ни на кого голос, потеряла над собой контроль. Сгорая от стыда, стояла она в учительской и просила прощения:

– Не знаю, что со мной произошло. Мы слушали лекцию о Масаде. Это меня очень взволновало. Вильнаи сказал, что поедет с нами туда, на гору. И тут Трудэшен сказала, что урок скучен. Это меня ранило до глубины души. Не знаю, что со мной произошло. Я готова попросить прощения у Трудэшен.

– Я понимаю твои переживания, – Рахель погладила ее по щеке, – если бы кто-нибудь сказал мне, что самоубийство евреев на Масаде вызывает скуку, вероятно, я бы так же отреагировала, как ты.

Наоми напугало собственное поведение. Героизм и самопожертвование ревнителей, называемых фанатиками, на Масаде, нарушило ее внутреннее равновесие. Взрыв гнева довел ее до того, что она распустила руки?! Слезы сами текли из ее глаз. Что с ней происходит в стране Израиля? Это не она.

– Я хочу вернуться домой, – разрыдалась она.

– Ты хочешь домой? – как удары молотом, отозвались эти слова в ушах Рахели. – Тот, кто репатриировался в Израиль, должен быть счастлив!

Быть счастливой?! Она хочет вернуть себе то, что потеряно. Воспоминания о разрушенной семье разрушают ее саму. Климат Израиля ей чужд. Ей претит отсутствие культуры. Она не желает жить в этой пустыне только для того, чтобы остаться в живых.

– Я скучаю по дому.

– Ты скучаешь по дому, по Германии? – Рахель готова была лопнуть от ярости. – Страна Израиля твой дом. Ты что, не понимаешь? Гитлер – не одноразовое явление. Ностальгия по Германии вредит тебе.

Девочка чуть не задохнулась.

– Германия это моя мать и мой отец, вся моя семья, мое детство. Я не смогу стереть из памяти Германию, – прошептала она.

Рахель поняла всю остроту положения. И тут же, оседлав своего конька, прочитала девочке лекцию о судьбе еврейского народа в диаспоре. Она говорила о страшной резне евреев казаками палача и ненавистника евреев Богдана Хмельницкого во время восстания на Украине против поляков в 1648–1649 годах. Тогда погибло более 100000 евреев, а Хмельницкий стал национальным героем. Рахель описывала скитания ее предков из Польши в Россию. Во время войны между царской Россией и польско-литовским союзом за владение территориями Украины и Белоруссии русские войска обнаружили народ, о котором знали лишь одно: он распял Иисуса. Из-за этого запрещено было этому народу войти в святую Русь. В этой войне, длившейся с 1654 по 1667 год, евреи были изгнаны из Вильно, но многие из них вместе с пленными поляками были высланы вглубь России. Многих евреев насильно заставили принять русскую веру. Так возникло в Москве небольшое поселение выкрестов, часть которых осталась верной иудаизму.

Чтобы девушка поняла глубину отвращения этого народа к евреям, Рахель рассказала, что реформы Петра Великого ничего не изменили в судьбе евреев. Петербург, новый город, от всей души принимал иностранцев, благодаря которым создавалась крупная буржуазия, по примеру буржуазии Европы. Но император ужесточил свое отношение к евреям. Когда Петр посетил Амстердам в 1698 году, он воспротивился сотрудничеству с еврейскими купцами, сказав, что не пришло еще время двум народам жить вместе. И призыв царя к западным мастерам искусства в 1702 году – приезжать в Россию евреев не касался. Во время Северной войны он наложил тяжкие наказания на евреев – арендаторов земель и кабатчиков.

– Мои дед и бабка вынуждены были вернуться в Польшу, чтобы похоронить своих мертвых, – объяснила Рахель. Русский царь запретил создавать еврейские кладбища в России, чтобы не дать евреям обосноваться на русской земле. Рахель говорила, а Наоми чувствовала, как ложится на ее душу тяжкий груз еврейской судьбы. Она должна была понять, какое ей выпало счастье не жить в диаспоре.

– Даже Екатерина Великая, находясь под влиянием Французской революции, вступила с евреями в экономические отношения, и они принесли в русскую империю принципы торговли, принятые в Европе. Но, тем не менее, она ограничила их проживание «чертой оседлости».

Рахель добавляла в свой рассказ подробности, чтобы раз и навсегда отвадить Наоми от мыслей о возвращении в Германию.

– Судьба евреев – быть преследуемыми в диаспоре, – голос Рахели дрожал.

Рахель вникала в историю семьи Френкелей. Наоми рассказывала, и в центре этой истории всегда стоял дед. Наоми весьма красочно описывала своих предков. Вот они приехали жить в Германию, открыли в небольшом городке, в Силезии, лавку по производству и продаже тканей. В течение нескольких поколений лавка превратилась в большую текстильную фабрику. В то время как евреи-ашкеназы ютились в гетто, предки деда пользовались особыми привилегиями. Детей они посылали получать образование. Те быстро усваивали новые идеи и столь же быстро повернулись спиной к своим еврейским традициям. Они усвоили образ жизни высшего германского общества, вступали в брак с немецкими женщинами, благодаря чему изменялся внешний облик их потомков. Многие из них – голубоглазые блондины высокого роста. Они буквально бежали от своего еврейского облика.

Перипетии судьбы одной из наиболее уважаемых еврейских семей Германии взволновали Рахель. Особенно любопытен для нее ключевой образ – дед Яков Френкель, события его жизни, его разносторонняя личность.

Молодой отпрыск буржуазной семьи предпочитал странствия из гильдии в гильдию вместо получения систематического высшего образования, созрел в сравнительно молодом возрасте, чтобы стать успешным изощренным бизнесменом. Вместе с этим, он удивлял семью своей романтической душой. Своим оригинальным анализом романа "Волшебная гора" Томаса Манна или произведений классической литературы он приводил в восторг гостей на вечеринках или званых обедах. Дед стал немецким патриотом. Но Германия его предала. Нацисты заставили его отказаться от дела всей его жизни, металлургического завода. Все нажитое им богатство было распродано с большими потерями.

Рахели нравилась верность девочки своей семье. Наоми стыдилась того, что ее любимый отец чурался своего еврейства и не признавал идеи сионизма. Но она преклонялась перед его ценностями, принципами и правилами жизни. С волнением она рассказывала, как отец самим своим присутствием, своим аристократизмом создавал особую духовную атмосферу в доме.

Все это произвело такое сильное впечатление на Рахель, что она предложила Наоми вступить в Рабочую партию Израиля – МАПАЙ.

– В МАПАЙ? – спросила негромко Наоми и ответила решительным отказом.

Неожиданно к Наоми возвращаются детские привычки, которые она, казалось, давно преодолела.

Она часто бывает в доме Курта Блюменталя. Один из видных немецких сионистов, он уже давно репатриировался в Израиль и живет в Иерусалиме. Его дочь, тоже Наоми, брызжущая энергией пышка, одноклассница Френкель. Наоми Блюменталь не особо интересует Наоми Френкель. Тем не менее, она откликается на ее приглашение помочь навести порядок в большой семейной библиотеке. Наоми Блюменталь удивленно спрашивает, для чего ее тезка таскает все время с собой ранец. В ответ Наоми молчаливо пожимает плечами. Хозяйке скучно, она оставляет огромное помещение, забитое книгами на попечение гостьи.

И тогда это случается. Она погружается в некое бессознательное состояние, точно, как в детстве и, словно кто-то ее толкает под локоть, вырывает блестящие страницы из альбомов и книг по искусству – репродукции работ Рафаэля и Микеланджело. Некая не управляемая ею сила толкает украдкой руку, и мигом снимки знаменитых скульптур и не менее знаменитых картин Рафаэля оказывается в ее ранце. Она берет с себя слово, она клянется себе не делать этого. Но грешит и грешит. Она просто не в силах одолеть внутренний импульс – выдирать из книг фотографии произведений искусства. Ни угрызения совести, ни настоящие страдания души не могут одолеть эти импульсы. Она старается отдалиться от библиотеки, но по детской привычке, прислушивается к разговорам взрослых в гостиной Блюменталей, точно также, как когда-то спрятавшись за бордовыми шторами, слушала разговоры в кабинете отца.

Курт Блюменталь, невысокий шатен, ведет себя, как истинный интеллигент. Он жалуется гостям, немецким евреям, что Бен-Гурион вообще не замечает его существования и его неудачных попыток пробиться сквозь стены сионистских учреждений Израиля. Наоми трудно поверить, что один из важнейших сионистских лидеров Германии живет отчужденно в стране, во имя которой многие годы рисковал карьерой и жизнью. Курт анализирует нынешнее положение в Германии, и гости присоединяют свои голоса к его голосу, рисующему ужасную политическую, экономическую и общественную ситуацию на их бывшей родине. События 1934 года с новой силой обрушиваются на головы немецких евреев. В гостиной будущее рисуется черными красками. Наоми не сдвигается с места. Перед ее глазами чередой проходят не дающие покоя события в Германии. В январе Гитлер издает закон о восстановлении Рейха, и любимая дедом Германия перестает быть федерацией, превратившись в однопартийное тоталитарное государство. Во внешней политике нацисты добиваются весьма сомнительных успехов. Соглашения и договора в Европе меняются обманным путем. Польша сближается с нацистской Германией и отдаляется от Франции. В октябре 1933 Германия выходит из Лиги Наций, и этот шаг выводит ее из комиссии по разоружению. Гитлер разрывает Версальский договор, чтобы превратить Германию в экономическую и военную державу. Новые гражданские и военные промышленные предприятия создаются с помощью крупных инвестиций акул капитала. Безработица постепенно сокращается. Улучшается финансовое положение рабочих на фоне укрепления хозяйства Германии. Вооружение идет полным ходом. Наращивается производство оружия, запасных частей к нему, химикалий. В трудовых лагерях заняты тысячи юношей и девушек. По черным прогнозам в гостиной Блюменталя, нацисты откровенно усиливают свою власть террором. Лотшин, любимая ее сестра, в опасности!

Эрнст Рем, штурмовики которого вкупе со сбродом, способным лишь хулиганить на улицах, понесли смертельное поражение в столкновении с регулярной дисциплинированной армией, подчиняющейся Гитлеру, и были в массовом порядке казнены без суда и следствия 30 июня 1934.

Гитлер опирается на крупных воротил капитала, которые усиливают германскую промышленность.

Культурная атмосфера в доме Блюменталей немного смягчает ее страхи и тоску по потерянному дому. Но то, что она портит книги по искусству гостеприимного хозяина, глубоко ее ранит.

Наоми не пользуется авторитетом у одноклассниц. Цизлинг, отец которой, социал-демократ, руководитель" Кибуцного объединения в Германии", предложила девушкам создать коммуну. Наоми не видит смысла в труде без чтения книг. Голод по чтению съедает карманные деньги – десять марок, которые Лотшин посылает ей каждый месяц. Она не соглашается отчислять из этой суммы деньги в коммуну – на халву и другие деликатесы, которые противоречат нормам простой непритязательной жизни. Цизлинг и ее товарищи пожаловались социалистке Рахель Янаи, на Наоми, объявив ее, асоциальным типом, индивидуалисткой с явно капиталистическими замашками.

– В университете ты найдешь большую библиотеку, сможешь воспользоваться книгами, и их не надо будет покупать. – Рахель пытается переубедить Наоми и отвести от нее обвинения в индивидуализме.

Девушки восстают против такого ее отношения к Наоми. На общих собраниях директриса учебного центра проявляет удивительную лояльность. В разъяснительной беседе с маленькой капиталисткой она не только требовала от нее давать деньги в коммуну, а нападала на тех, кто жалуется на нее, обвиняя их самих в ненужной трате денег на одежду и всяческие глупости.

Одинокая и напуганная, стоит Наоми на автобусной остановке. Битый час она будет ждать следующего автобуса, ибо снова оттеснена в конец длинной очереди более взрослыми девицами. Не может она себе позволить грубо втискиваться между ними. Девицы нагло прут вперед, не обращая внимания на тех, кто сзади, вопреки указанию Рахели – проследить, не осталась ли там какая-либо ученица. Она одна стоит на остановке, вблизи которой вертятся воры, насильники, убийцы. Атмосфера одиночества и беззащитности пугает девушку. То же самое происходит на уроках природоведения, когда грубые руки и острые локти отшвыривают ее, как комара, от преподавателя Зеева Вильнаи, от которого она старается не отрываться. Ловит каждое его слово о сортах растений, насекомых и вредителях. Но более взрослые девицы плотно окружают любимого преподавателя стеной, отталкивая маленькую Наоми.

На автобусной остановке ее оболевают мысли: страна Израиля уродлива, пустынна, но пафос наполняет жизнь еврейского анклава, помогая его пробуждению. Она будет крепко держаться сионистской мечты, всеми силами закалит свой характер и преодолеет свои слабости. Страна нелегкая, и это определяет формы поведения в обществе. Дикость и грубость сеет семена мутных человеческих отношений. Она должна сохранить душу – даже на фоне поджидающих ее унижений. Рука ее поднимается и скользит по щеке. Затянулась ли на ее щеке рана от камня, брошенного арабом, когда класс шел к Стене Плача…

Этот поход напугал девочку. Перед выходом Рахель Янаит произнесла речь. Сказала, что тот, кто хочет ощутить себя евреем, должен подняться в Иерусалим и помолиться у Стены Плача. Она описала падение Первого Храма, согласно книге Иосифа Флавия (Бен Матитьяу). Голос ее прерывался от волнения и подступающих к горлу слез, когда она рассказывала о том, как коэны и левиты бросались в пламя, охватившее Храм, жертвуя жизнью во имя Бога. Она еще сказала, что от всего великолепия храмовых сооружений, сохранилась лишь западная его стена – Стена Плача.

– Камни этой Стены не мертвы, а вечно живы, ибо евреи со всех концов мира доверяли этим камням все свои горечи, боли и беды. Матери Израиля прижимаются к этим камням в течение многих поколений, шепотом изливая им свои души. Время не властно над этими камнями. Они стоят здесь сотни и сотни лет, как свидетели нашего прошлого могущества и великолепия.

В заключение своей речи она процитировала слова еврейских мудрецов благословенной памяти: «Никогда Божественное присутствие – Шехина – не покидает Стену Плача».

Но никакой святости при посещении Стены Плача не ощущалось из-за истерии, охватившей девушек. Семинаристы-арабы осыпали их ругательствами и камнями. Британские полицейские с демонстративным равнодушием стояли по сторонам дороги. Рахель призвала девушек быть мужественными, но напрасно. Бойцы «Хаганы», находящиеся вблизи стен, спасли девушек от разбушевавшихся арабов, угрожая оружием.

Во время встречи с раввином у Стены Плача страсти успокоились. Он благословил учениц и с особой теплотой обратился к новым репатрианткам, считая чудом то, что они спаслись от Гитлера, и поздравил их с тем, что они вернулись домой, в страну Израиля. Затем он произнес проповедь о важности Десяти заповедей и вкратце назвал причины падения Первого Храма. Девушки поцеловали камни и шепотом произнесли свои пожелания.

Наоми оплакивала падение отчего дома и беззвучно жаловалась камням: «Я сбежала от насилия к насилию. У меня был прекрасный дом, дававший мне душевное тепло, покровительство и защиту».

Голова Наоми печально опустилась: «Были у меня братья и сестры, был у меня замечательный отец. Типичный еврейско-германский отец. Лотшин от меня далеко». Волшебные мечты о Палестине ни на йоту не похожи на тяжелую реальность, которой ее встретила страна Израиля, агрессивная и пустынная. Она в смятении, она сбита с толку. Культурные ценности, мировоззрение, принципы, образ жизни и всяческие верования чужды ей. Буржуазные ценности, заложенные отцом, мешают ей. Но она никогда не откажется от железных правил, которые вошли в ее кровь со дня ее рождения. От них она не сможет освободиться.

На автобусной станции она дрожит, как оторванный от дерева лист, в то время как девушки с удовольствием прогуливаются по улицам Яффо и Шломцион, рассматривая модные одежды, драгоценности и всяческие дорогие вещи в витринах магазинов. Она говорит себе, что ей следует примириться со своим положением. Она должна приноровиться к окружающей ее человеческой сухости, ибо ее характер и культура действуют ей во вред. Они отбирают у нее возможность акклиматизироваться в жизни этой весьма нелегкой страны.

Наконец пришел автобус. Он едет через Маханэ Йегуда, квартал, построенный в девятнадцатом веке. Она шагает по узким переулкам, и объяснения Зеева Вильнаи сопровождают ее. Квартал назван по имени мальчика Йегуды Навона, который умер во цвете лет. Его семья купила у арабов скалистые земли, рассеченные ущельями, и построила небольшие одноэтажные каменные домики в память о сыне.

Наоми расхаживает по узким тропам в гаме уличных торговцев, грязи, среди испражнений животных, останавливается около араба в длинном, до пят, платье – галабии, который жарит на раскаленной жаровне каштаны и продает их евреям. Ветер налетает перезвоном церквей. Другой араб привлекает покупателей, выстукивая ритм на сверкающих медью музыкальных тарелках. Наоми покупает у него коричневый сладкий напиток из плодов тамариска.

Квартал, полный жизни и толкотни, позволяет ей забыть грубость девушек на автобусной остановке. Она удивляется запущенности и захламленности дворов, в отличие чистоты и порядка в немецкой колонии темплеров, во дворах которых растут кусты алых, белых и желтых роз, точно так же, как в Германии. По субботам она присоединяется к прогулкам ее землячек в районе немецкой колонии. Когда не видно жильцов, девушки срывают цветы или наполняют карманы созревшими к осени фруктами: персиками, грушами, яблоками. Испуганная, одинокая, но полная впечатлений, возвращается Наоми на ферму. Взросление ее явно ненормально. Собственная личность чужда ей. Мечты ее о главном – совместном переживании со всем еврейским анклавом, разлетелись прахом, и чувствует она себя обломком разбитого сосуда. Рахель все время предупреждает учениц: «Не слоняйтесь в одиночку, вас убьют или изнасилуют». Ворота на ферму заперты, охраняются сторожем, вооруженным пистолетом. Во время перемен соседи – арабы семинаристы – швыряют камни через высокий забор, отделяющий арабский образовательный центр от учебной фермы.

Рахель провозглашает: «Несмотря на опасность, мы не должны падать духом!" И решительным голосом добавляет: «Национальный дом не будет построен мирным путем. Арабские погромы 1909 года не повторятся». Она говорит о наивности жителей старого еврейского поселения в Хевроне. Евреи города праотцев были связаны торговлей и добрым соседством с арабами, за что заплатили высокую цену своими жизнями и имуществом, ибо не верили, что соседи их предали. Эти погромы раскрыли глаза многим в национальных еврейских учреждениях.

Рахель жестоко критикует правительство мандата. Оно не спасает евреев от арабского террора. Ситуация с безопасностью требует от организации самообороны. Следует добыть настоящее оружие, а не охотничьи ружья, которыми вооружило евреев британское правительство после резни в Хевроне. Рахель объясняет ученицам, какими путями можно добыть оружие. Но так как учебная ферма расположена напротив дворца верховного наместника и военного лагеря шотландцев, невозможно проносить оружие на ее территорию.

Рахель повышает голос: «Евреи будут сами себя защищать». Она рассказывает о мужестве людей Кфар Гилади, героях Тель Хая – Йосефе Трумпельдоре и его товарищах и, конечно же, не забывает об Александре Зайде, легендарной личности, стоящей во главе движения «Ашомер» (Страж).

Израиль – ее новая родина, думает Наоми. Так почему же здесь, в иерусалимском клубе Ашомер Ацаир, она не полна такого же энтузиазма, как в Берлине? По приказу Рахели учениц распределили по ячейкам сионистского молодежного движения. Четыре девушки, среди которых Наоми, попали в клуб движения Ашомер Ацаир, основанный Херути, членом кибуца Мерхавия. Приехав на место, они нашли пустой зал. Стулья, библиотека фортепьяно стояли там без всякой охраны. Девушки сидели на скамье. Хирути стоял перед ними и толкал длинную речь о социализме и строительстве социалистического общества в стране Израиля. Наоми утомили эти разглагольствования. В горле пересохло. Она внезапно вскочила с места, и слова сами вырвались из ее уст:

– Я не верю в социализм. Я приехала из Германии. Видела, как коммунисты маршировали вместе с нацистами. Социал-демократы были слабыми и не защищались. Меня интересует лишь одно – иудаизм и еврейство.

– Я не хочу слышать такие вещи. Ты сомневаешься в священных принципах нашего движения. Я прошу тебя покинуть этот зал.

Она вернулась на ферму. Туда же приехал и Херути.

– Ты просто не понимаешь. Я хочу тебе объяснить, – и он вновь заговорил о вкладе движения Ашомер Ацаир в еврейский поселенческий анклав, и о роли молодежи в этом движении.

Херути вернулся в свой кибуц, и на его место пришел Авраам Йоффе, который сразу произвел впечатление уверенного в себе руководителя клуба. Наоми в отчаянии. Главной темой в молодежном клубе в Берлине было спасение еврейских детей и подростков и репатриация в страну Израиля. Гораздо больше говорили об антисемитизме, чем о социализме. Она бежала к своим еврейским корням. Тут же, в маленьком Иерусалиме, воспитатель только и говорит, что о марксизме, Карле Марксе и Фридрихе Энгельсе и их "Коммунистическом манифесте", о советской России и совсем немного – о цели рабочего сионистского движения создать новое еврейство. Но что это такое – еврейство? Ни в учебном центре, ни в этом клубе движения Ашомер Ацаир она не получает ответа на этот вопрос.

Что-то об иудаизме она учит в субботние ночи.

С заходом солнца, когда вместе с наступлением сумерек атмосфера святости опускается на город, она с тремя ученицами, проживающими с ней в комнате, выскальзывает через дыру в заборе с территории учебной фермы. Они пробираются в дома традиционных еврейских семей. Слабый бледный свет в комнатах, как бы переходящих от буден к святости, успокаивает. Пение молитвы, глоток освященного вина, преломление халы, вечерняя трапеза накануне субботы, чистые белые скатерти, цветы в простых вазах, свечи, трепещущие язычками пламени, отец и мать, братья и сестры, дед и бабка, восседающие вокруг стола, – все это очаровывает неторопливостью и душевным покоем.

Беженки не могут сдержать рыданий. В глазах Наоми, субботняя трапеза в каменном доме, на краю улицы Кинг Джордж в Иерусалиме, размывается, становится призрачной, оборачиваясь столовой в роскошном берлинском доме, в Вайсензее. Старый инкрустированный деревянный стол, большая сверкающая люстра под потолком, дед рассказывает анекдоты и сам заходится от хохота. С портрета покойная мать смотрит на детей своим мечтательным взглядом. Видения рвутся, как паутина, и нет уже картин, нет ковров, причудливых ваз и цветов, больших подсвечников.

Из святости на иерусалимской улице она внезапно попадает в кошмар, от которого волосы встают дыбом. Каждую субботнюю ночь из комнаты поварихи раздаются вздохи и стоны. Когда она впервые услышала эти пугающие крики, то в страхе написала открытку любимой старшей сестре.

«Лотшин, – изливала она душу, – я – маленькая. Мне надо повзрослеть. Я не созрела – жить здесь. Конечно же, я не откажусь от страны Израиля, но я хочу еще год-два поучиться в Германии. Я вернусь сюда более зрелым человеком». Ей стыдно рассказывать Лотшин о страстных стонах в иерусалимском доме накануне субботы.

У черноволосой кудрявой поварихи, с блестящими черными глазами и чувственным лицом, каждую субботу гостит ее постоянная подруга. Девушки толпятся около поскрипывающих стен у двери комнаты поварихи, давясь от смеха. Наоми некуда бежать. Отсутствие у девиц культуры, вызывает у нее тошноту и омерзение. В Иерусалиме она потеряла ориентацию в жизни.