Текст книги "Лесные призраки"

– Один день. Всего один день. А потом три года сражался с немцами.

– Хорошо. Сейчас я запрошу связь с союзниками, передам ваши кодовые слова. Некоторое время спустя придёт ответ и окажется, что никакого бретонца никогда не было. Вы, конечно, будете утверждать, что он был, что, скорее всего, вашего контрразведчика кто-то сдал в лагере или эффективно сработали немецкие дознаватели.

– Может, и так. Но союзники подтвердят, что выпускник артиллерийской школы в Пуатье лейтенант Мещеряков – это реальный офицер, пропавший на фронте в 40-м.

– И мы доложим, что этот самый выпускник стал предателем, служил немцам в качестве диверсанта абвера, принимал участие в боевых действиях против Красной Армии. Как думаешь, что они нам ответят? Мне кажется, дадут полный карт-бланш на любые решения относительно тебя. Может, ты не в курсе, но диверсанты «Бранденбург 800» выведены за рамки действия любых конвенций о военнопленных.

– Вы забыли упомянуть про три года боёв с немцами, – сухо ответил я.

– Но это уже нам решать, какую именно информацию мы передадим. Если передадим.

Встать! Руки за спину! Васильев, увести.

14 сентября 1944 года. Вечер

С самого начала моего пребывания на фильтрационном пункте я содержусь один. Можно сказать, что с комфортом, если не учитывать того факта, что моя землянка раз в пять меньше допросной контрразведчика. И, несмотря на малый размер, температура здесь ближе к минусовой.

Несколько сваленных в углу рваных шинелей служат и матрасом, и одеялом. В противоположном углу стоит дурно пахнущее ведро. Но вонь не бомбёжка, привыкнуть можно.

Устало сажусь на ворох шинелей. Вот и всё. Сколько времени я ждал этого момента, сколько размышлял, что скажу и как всё пройдёт… и вот. Белогвардеец, диверсант, изменник. Враг. И конец моего жизненного пути практически предрешён.

…Нет, я не слагаю с себя вины. Тот роковой день, 22 июня 1941 года, никуда не денется. Кровь полутора десятков красноармейцев на моих руках ничем не смоешь. И если бы сегодня их матери собрались здесь, я даже не стал бы оправдываться, приняв любое решение их суда.

Хотя ведь есть чем. Шесть средних и тяжёлых ранений, почти десяток мелких я получил, сражаясь с немцами. И за каждого убитого мною красноармейца я забрал примерно по десять жизней фрицев и полицаев. Это не считая погибших при сходах. А скольких людей нам удалось спасти? Сколько военных грузов и техники не доехало до фронта?

Нет, моя совесть чиста. Я не задумывался о первом дне войны ещё с тех пор, когда истекал кровью на болотах. Хотя, как знать, может, та гаубичная батарея смогла бы нанести немцам за один день больший урон, чем я за всю войну… Но вряд ли. Не наш удар, так авиационный налёт положил бы конец смелым артиллеристам, если бы они работали эффективно.

И потом, на батарее я был не один.

Конечно, я мог в своё время перейти к красным, ещё до того, как началась война. Мог рассказать о готовящемся нападении. Но что бы это изменило? Да ничего. Я ведь сам в своё время объяснял людям, почему немцы смогли ударить «внезапно». Руководство страны выбрало один из двух путей и последовательно им шло, так что слова очередного перебежчика ничего бы не изменили. Скорее всего, обозвали бы провокатором и пустили бы пулю в лоб. Впрочем, я и сейчас не застрахован от этого исхода.

… нанесли несколько ударов из засад по автоколоннам, потеряли людей…

Горло сдавило от горечи и обиды. Да кто ты такой, капитан? И где ты был этой весной, когда немцы давили нас в собственном тылу? Кто дал тебе право нас осуждать? Потерял людей, несколько ударов по автоколоннам… Ты-то видел эти автоколонны? Да там четверть машин – это боевая техника прикрытия. Броневики с пулемётно-пушечным вооружением, БТР с десантом, зенитные БТР, танки. Перед началом советского наступления немцы нагнали в Белоруссию до миллиона человек и в прикрытие этих самых колонн задействовали боевые части. Бывалые фронтовики, возвращающиеся из госпиталей и отпусков, матёрые волки с молниеносной реакцией и звериным чутьём. Они знали, что лес или посадки рядом с дорогой могут скрывать партизан, и открывали ураганный огонь на любой шевеление. Порой стреляли даже просто что-то почувствовав, нередко предупреждая нападение.

Я так однажды потерял двух наблюдателей. Пулемётчик на БТР внезапно ударил в сторону леса из скорострельного МГ-42, его огонь тут же поддержало автоматическое орудие «бюссинга». И всё, нет двух боевых товарищей.

Особую опасность при нападении на колонну представляло зенитное прикрытие. Счетверённые пулемёты или модернизированные автоматические орудия, установленные на БТР, давали очень высокую плотность огня. Они были способны в одиночку выкосить целый взвод в считаные мгновения. Хотя против советских штурмовиков оказались бессильны.

…В тот раз я лично следил за дорогой. Пытаясь продумать засаду невольно пропустил момент, когда над колонной зависло штук шесть советских штурмовиков. Они разом спикировали на немцев и обрушили на них целое море огня! Вначале прошлись бомбами и реактивными снарядами: вой стоял дикий, земля ходила ходуном от мощи взрывов, меня буквально подбрасывало на полметра!

Уцелевшие зенитчики ответили довольно точным огнём: я видел, как пулемётно-пушечные трассы достают один и другой штурмовик на выходе из пикирования. Но ни один самолёт не упал, несмотря на видимые пробития.

«Красные соколы» пошли на второй заход. Вновь зенитные трассы сошлись на ведущем самолёте. Штурмовик задымил, но не сошёл с курса, не загорелся и развалился на куски! А секунду спустя советские лётчики ударили из крупнокалиберных пулемётов и пушек. Может, и не так мощно, как реактивными снарядами, но БТР с зенитками и уцелевшие машины накрыло неслабо. Практически все первоначально уцелевшие машины были уничтожены.

Что уж говорить о людях? На моих глазах один из десантников попал точно под пушечные трассы, так его в секунду разорвало на куски.

Чуть позже я узнал название столь мощных и живучих машин. Ил-2, «летающий танк».

Танки. Когда-то немецкие добровольцы воевали на пулемётной «единичке», когда-то «тройка» казалась мне смертельно опасным противником. Тогда я просто не мог себе представить, что появятся такие «монстры», как «тигр» или «пантера».

Но даже модернизированная «тройка», которую немцы в 44-м уже перестали выпускать и использовали преимущественно для прикрытия автомобильных колонн, была ОЧЕНЬ сильным противником. Нашитые сверху броневые плиты и бронещитки, прикрывающие ходовую, удлинённое до предела 50-миллиметровое орудие, навешанные на броню гусеницы, усиливающие защиту корпуса, зенитные турели на башне… Я отдавал себе полный отсчёт в том, что не рискнул бы драться с этим танком, по крайней мере, с теми орудиями, на которых уже воевал. Тут не справилась бы ни советская сорокапятка, ни даже противотанковое орудие «гочкиса», что когда-то казалось мне совершенным оружием со своими 47 миллиметрами.

Так что старые добрые времена, когда я рискнул бы тормознуть колонну поваленным деревом и ударить гранатами, из противотанковых ружей и пулемётов, остались в далёком прошлом. Всё, на что мы оказались реально способны, так это всадить несколько очередей из трофейных МГ по автоцистернам. Подожгли только одну и только один раз, заплатив за несколько сот литров бензина жизнями пяти партизан. Слишком неравноценный обмен, чтобы продолжить нападать на вооружённые до зубов автоколонны.

…Никто не ожидал, что «Белорусская крепость» падёт в считаные недели. Группа армий «Центр» была одной из самых боеспособных армий рейха, а фронт на этом участке долгое время стоял на одном месте.

Немцы старательно зарылись в землю, создав мощную систему обороны, предельно насыщенную арт-средствами и бронетехникой.

Позаботились фрицы и о неспокойных тылах. Эта весна для белорусских партизан стала такой же тяжелой, как и первая военная зима, когда погибли многие зарождавшиеся отряды. Немцы не пожалели ни техники, ни авиации для нанесения тяжёлых ударов по партизанским соединениям, в боях с «лесными бандитами» широко задействовались боевые части.

Конечно, лесные схватки разительно отличаются от фронтовых боёв. Применение бронетехники ограничено условиями проходимости (а скорее, непроходимости) местности, авиация зачастую не видит цели. Смерть поджидает захватчиков на каждом шагу, причём невидимая смерть: ударит одинокая пуля из-за безымянного дерева, заберёт арийскую жизнь, и ищи-свищи ветра в поле.

Потому брошенные немцами силы не дали 100-процентного результата, хотя что говорить, удары были чувствительными. Мой отряд уцелел благодаря мобильности и отсутствию с весны 43-го постоянной базы, а связанный с нами отряд Атюфеева не тронули в силу удалённости и неактивности его партизан. Хотя какая активность, если три четвёртых численности – это женщины, старики и дети?

Кровавый разгул устроили каратели: эсэсовцы, полицаи и специальные части, созданные из коллаборационистов. Эти выродки не знали пощады и жалости, зачастую они буквально уничтожали деревни и сёла. Партизаны мстили, наносили ответные удары, громили карателей из засад, тем самым разжигая ярость врага ещё сильнее.

Как бы то ни было, но два встречных фланговых удара, нанесённые советскими войсками, оказались для фрицев полной неожиданностью. Абвер «зевнул», не разглядев подготовку к наступлению. Ударные части Красной Армии прошили сильнейшую немецкую оборону, словно лист бумаги. Мощнейшая концентрация артиллерии и авиации в местах прорыва, плюс эффект внезапности (в одном месте советские войска наступали по «непроходимым» болотам) не оставили фрицам шансов устоять. В прорывы тут же вошли танковые корпуса и конно-механизированные части, громящие немецкие тылы и замыкающие лучшие части в чудовищных «котлах». Красная Армия уверенно взяла реванш за катастрофу 41-го года.

Немцы пытались отступать организованно, выставляя сильные заслоны и стараясь пробить стенки «котлов» бронированными кулаками. Только у большевиков летом 44-го хватило и сильной артиллерии, и эффективно действующей авиации, чтобы разгромить механизированные части вермахта, а бронетехника (не уступающая по всем показателям панцер-ваффе) сминала любые заслоны. В местах прорывов немецкое отступление зачастую превращалось в лихорадочное бегство.

Вот только на запад прорывались не только боевые части. Бежали и каратели. «Бобики», в большинстве своём жалевшие о сделанном в своё время выборе, зачастую не проявляли активности. Коллаборационисты (за исключением «национальных» подразделений СС) также не спешили вешать на себя дополнительные грехи, хотя бывало по-всякому.

Но эсэсовцы, особенно ублюдки Дирлевангера, вымещали бессильную ярость на беззащитных жителях.

Они могли и не пожалеть драгоценного времени (которого действительно не хватало), чтобы устроить кровавую казнь. Вот только нередко это выходило боком карателям…

24 июля 1944 года

Конный отряд не спеша пробирается сквозь лес. Времени должно хватить, тем более «рысь» среди густо растущих деревьев до добра не доведёт. Да и не способны невысокие крестьянские кобылки на бодрую скачку.

Решение обзавестись лошадьми пришло как-то спонтанно. Перехватили однажды конный полицайский патруль, затем отбили несколько лошадей при разгроме небольшого участка. Оказалось, что большинство моих белорусов неплохо сидят в седле, крестьянская жизнь обязывает, за моими же плечами школа верховой езды в Пуатье.

Кобылы в отличие от жеребцов не выдают себя громким ржанием, а если за ними тщательно следить и ухаживать, то отряд не смогут обнаружить и по острой лошадиной вони. Зато мобильность в тёплое время года повысилась в разы, появилась реальная возможность не застаиваться на одном месте и наносить внезапные удары на совершенно разных участках дороги. Кроме того, лошадь в случае чего – это несколько десятков килограммов свежего мяса, хотя на подобный шаг мы шли только в крайнем случае.

В штате отряда появилась новая должность: конюший. Он даже на задания не ходит, настолько ценным оказался специалистом невысокий зрелый мужик с больной спиной. Прозвище у него интересное: Колчан.

…Мыслями о лошадях я гоню жуткие картины бойни, устроенной эсэсовцами. Вот только не хотят они уходить, раз за разом всплывая перед глазами.

После того, как к нам прискакал связной от Атюфеева, практически загнавший кобылу, отряд тут же выступил. Но, к сожалению, спасти жителей небольшой деревни, на свою беду оказавшихся на пути отступающих эсэсовцев Дирлевангера, мы не успели.

В том, что это выродки из бывших зэков, сомнений быть не может: двое спасшихся малышей явственно разглядели на петлицах палачей скрещенные «колотушки».

Из оставленных следов и бессвязных рассказов до смерти запуганных детей я определил численность эсэсовцев примерно в сотню человек. Они отступают на двух уцелевших бронетранспортёрах и четырёх грузовиках, и дорога у них только одна. Неплохая грунтовка, что по длинной дуге охватывает лес и выходит к небольшому деревянному мосту. Вслед, конечно, не догнать, но через лес мы втрое коротаем путь.

У меня полсотни партизан вместе с пополнением от Атюфеева. Семнадцать человек, вооружённых трофейными карабинами и двумя ручными пулемётами, ДП и «зброевкой», в своё время подаренных моими бойцами. Боевой опыт «атюфеевцев» ограничился схваткой в деревне, так что воины они те ещё. Зато жажда мести и ненависть к эсэсовцам у «атюфеевцев» на высоте, драться мужики будут стойко.

Оставшиеся тридцать человек – это непосредственно мой боевой отряд. В своих людях я уверен, как в самом себе, благо у них три года боевых операций и непрерывных тренировок. Мои партизаны достигли уровня вполне приличных разведчиков и диверсантов.

Структура подразделения практически та же, как и при первом развёртывании, вот только помимо двух отделений подрывников в составе отряда есть штурмовая группа. В ней также имеется снайперская пара и пулемётный расчёт (группа прикрытия), а оставшиеся шесть человек вместе с отделённым – это самые быстрые и бесшумные бойцы отряда, лучшие рукопашники. Как правило, я использую их для захвата языков или снятия часовых. «Штурмовики» вооружены пистолетами-пулемётами, и именно их отделение в случае чего способно пробить брешь во вражеском кольце.

…Как я и предполагал, мы вышли к мосту раньше немцев. Пока что рёва моторов не слышно, и нашу фору я оцениваю примерно в полчаса.

Тридцать минут – это очень мало для подготовки засады. Но опытные подрывники, не раз рисковавшие при установке мин на «железке», справляются. Опоры ветхого мостка заминированы, вдоль дороги расставлены немногочисленные противопехотные «подарки».

Пулемётные расчёты и снайперы отряда заняли позиции со стороны леса, партизан Атюфеева с ручниками я расположил за мостом: они смогут вести огонь по фронту колонны и с противоположного от нас фланга. Кроме того, при прорыве встретят пересёкших реку эсэсовцев.

От кромки леса до моста не менее трёхсот метров, но это оптимальная дистанция как для снайперов, так и для пулемётчиков. И подрывников, и штурмовиков я спрятал в разросшихся у реки камышах, с дороги их не заметить, только с моста. Расположить весь отряд ближе к грунтовке нереально: немцы неплохо в своё время потрудились, расчищая подходы к «стратегическому объекту».

Раньше на мосту регулярно дежурили полицаи с замаскированным «максимом». Кроме того, на пике развития партизанского движения переправу контролировал стационарный немецкий пост с броневиком и парой мотоциклов.

Но всё в прошлом. Часть полицаев отступила с немцами, остальные попрятались по родне, кто-то даже рискнул податься в леса. Во время победного советского наступления мало кто из местных предателей готов отдать жизнь за далёкий рейх и нацистов. Педантичные немцы в свою очередь ни за что бы не оставили переправу, но тут наложилось два фактора: основные бои идут севернее и советское наступление развивается слишком стремительно. Разгром целых армий в «котлах» многому научил фрицев, сейчас они стараются спрямить линию фронта, одновременно сокращая коммуникации и наращивая оборону. Третьесортная переправа, непригодная для прохода даже средних танков и располагающаяся в стороне от основных магистралей, оказалась просто забыта.

Вот и моторы… Поудобнее устраиваюсь с трофейной снайперской винтовкой за небольшим бруствером. Сегодня бой будут вести командиры отделений, я же после нескольких тяжёлых ранений стараюсь не высовываться вперёд. Достаточно испытывать судьбу.

Малодушно? Может быть. Но никто в отряде не посмеет упрекнуть меня в трусости, зная, сколько раз я шёл впереди. Кроме того, после Козакова я лучший стрелок в отряде и неплохо справляюсь с обязанностями снайпера.

А вот и немцы. Всё, как говорили малыши: два «ганомага» и три «опеля». Четвёртый грузовик, трофейная полуторка, замыкает группу. Хорошая, проходимая машина, служащая ещё и маскировкой: благодаря ей колонну с хвоста можно принять за советскую.

Кто-то из эсэсовцев здесь уже воевал, иначе они бы не вышли к мосту. Может быть, мы даже сражались. Впрочем, счёт к вам, ребята, у нас и без того значительный. Сейчас и расплатитесь… кровью.

Командир колонны оказался мужиком осторожным. Вся техника замерла у моста, вперёд осторожно двинулся первый БТР, оставив десант на дороге. Покидают машины и остальные эсэсовцы. Боятся, что техника с людьми не пройдёт, решили поочерёдно пропустить бронетранспортеры с грузовиками, а потом уже перейти пехоте. Перестраховщики, мост все 20 тонн выдержит.

Как плохо! Я рассчитывал, что «ганомаги» с десантом с ходу погонят по мосту и сапёры, подорвав опоры, утопят как минимум один, а то и оба БТР. В то же время по кузовам грузовиков, набитых пехотой, ударили бы пулемёты, ещё в машинах уничтожив как минимум треть живой силы противника.

А теперь немцы бодро покидают грузовики. Залечь им – одна секунда. Вдобавок эсэсовцы в любой момент могут заметить плохо замаскированные мины, и тогда эффект внезапности будет потерян.

Медленно газуя, 9-тонный «ганомаг» аккуратно въезжает на мост. Да что ж ты. механ. такой нерешительный! Даже я вижу, что выдержит! Ну прибавь ты газку, черепаха!

Крепко вжав приклад в плечо, упираю винтовку на бруствер для устойчивости. В прицел ловлю голову пулемётчика на втором БТР: сейчас он один из самых опасных противников.

В висках гулко бухает, тело покрывается испариной. Как всегда, всё идёт не по плану. Конечно, на то она и война, да и переиграть с засадой мы уже не сможем: немцы с моста разглядят засевших в камышах подрывников. Но потери, потери…

Кто-то из фрицев делает несколько шагов от дороги, видимо, по малой нужде. Понимая, что всё начнётся через пару мгновений, наконец-то разрешаю сознанию воскресить в памяти картины расправы над жителями. По телу словно разливается огонь, сердце начинает биться быстрее. Автоматически замирая на выдохе, указательным пальцем правой плавно тяну за спусковой крючок…

– Achtung!!!

Напряжённо вглядывающийся в сторону леса пулемётчик успевает дёрнуться, но и только: пуля бьёт его в голову по касательной, опрокидывая на заднюю стенку борта.

Одновременно с моим выстрелом залпом стучат шесть винтовочных, синхронно заревели пулемёты. Очереди бронебойно-зажигательных патронов МГ-42, предназначенные тонкой бортовой броне «ганомага», дырявят тела десанта. Эти пули наносят страшные, трудно заживающие раны и зачастую парализуют болевым шоком.

Как символично. Вы жгли людей, а теперь горите сами…

Механ БТР при первых выстрелах даёт резкий газ и в несколько секунд проскакивает мосток. Не ожидавшие такой прыти подрывники откровенно «зевнули». Взрыв разнёс опоры в тот момент, когда передние колёса «ганомага» уже ступили на дорогу.

Но обмануть судьбу немецкому экипажу всё-таки не удалось. Задняя часть полугусеничной машины, повисшая над рекой, перетянула БТР. «Ганомаг» опрокинулся в воду кормой и с грохотом перевернулся.

В первые секунды боя эсэсовцы заметались под огнём. Прогрохотала тройка взрывов, на минах подорвалось несколько человек.

Однако наиболее опытные залегли и, как это уже часто бывало, открыли плотный и точный ответный огонь по пулемётным вспышкам.

Складывается патовая ситуация: с одной стороны, я не могу подать сигнал к атаке штурмовикам и сапёрам. Их меньше двух десятков, немцы просто задавят моих бойцов числом.

С другой стороны, если мои пулемётчики вынуждены менять позиции под вражеским огнём (уже послышались отчётливые шлепки пуль о тело и глухие вскрики), то практически каждый снайперский выстрел или ранит, или убивает противника. Семь человек, ведущих убийственно точный огонь, – это сила. В отличие от расчётов трофейных МГ, мы легко меняем позиции, нас значительно сложнее засечь. Если так пойдёт и дальше, мы просто перестреляем немцев, неподвижно залёгших на дороге.

Видимо, это понял и вражеский командир, следующий на втором БТР. Механ завёл замолкший было двигатель и, развернув «ганомаг» лбом к лесу, бросил машину вперёд. Эсэсовцы, повинные во многих грехах, но никак не в трусости, бросились вслед за БТР.

Справа от меня ударили два пулемёта, выкашивая ряды фрицев и здорово сдерживая их атаку. Часть бойцов противника снова залегла, остальные замедлились.

Одновременно из-за реки залпом ударили «атюфеевцы». Их ручники вполне способны выкосить весь правый фланг врага, но, к сожалению, опыта партизанским расчётам явно не хватает. Да и где им было его набираться? Частые и слишком длинные очереди необученных пулемётчиков рассеиваются, не нанося фрицам особого вреда. Но держащиеся за «ганомагом» эсэсовцы всё же вынуждены залечь.

Перекрестье 4-кратного оптического прицела Zielfernrohr совпадает с пулемётной турелью на «ганомаге». Проклятье! Щиток надёжно прикрывает немца, нужно умудриться попасть в тонкую прорезь между броневыми листами.

Выстрел!

Пуля ожидаемо рикошетит от брони, зато ставший к турели немецкий командир засекает вспышку. Пулемётная очередь напрочь срезает бруствер маленького окопчика, в который мне приходится до упора вжаться. Земляная крошка больно жалит тело, но ещё чуть-чуть, и мою плоть начнут рвать пули. Твою же…

Меня выручают оставшиеся снайперы: поняв, в какую непростую ситуацию попал командир, они сосредотачивают огонь на «ганомаге». Чей-то удачный выстрел всё-таки достаёт немца, оборвав пулемётную очередь.

Среди фрицев, залёгших под огнём с того берега, начинают рваться гранаты: в бой вступили сапёры и штурмовики. Они метко бросают трофейные «колотушки» с задержками в две-три секунды, и многие взрываются в воздухе, накрывая противника градом осколков. Немцы начинают пятиться, из камышей же по ним метко бьют винтовочные выстрелы и короткие автоматные очереди.

Уже все эсэсовцы залегают на поле. В их рядах образуется несколько очагов обороны, которые цементируют уцелевших и не дают им побежать. Собрав вокруг себя наиболее боеспособных солдат, ведут ответный огонь унтера, не умолкают уцелевшие пулемётные расчёты. Но наш снайперский огонь быстро выбивает лишённых защиты вражеских пулемётчиков, а трофейные МГ-42, со скорострельностью 20 выстрелов в секунду, в пару-тройку минут давят огрызающихся немцев. С того берега добавляют наконец-то пристрелявшиеся «атюфеевцы».

…В общей сложности бой занял 43 минуты. Часть эсэсовцев, попавших в огненный мешок, пыталась бежать, оставшиеся поднялись в атаку: одна группа побежала в сторону леса, вторая попыталась прорваться через неширокую и не очень глубокую реку. До леса не добежал никто: плотный пулемётный огонь и точные снайперские выстрелы напрочь выкосили атакующую шеренгу. У реки же фрицев встретили кинжальным огнём штурмовики. Уцелевших набралось человек десять, они яростно бросились в штыковую, уже не пытаясь выжить, а лишь желая забрать с собой как можно больше партизан. Но и мои бойцы горели лютой ненавистью к врагу, а их выучка в рукопашном бою на порядок превосходила противника. В жаркой схватке погиб один штурмовик и два сапёра, среди немцев же уцелевших не оказалось: пленных не брали, да эсэсовцы и не ждали пощады.

Так закончился этот бой. Практически весь карательный отряд был уничтожен, мы же потеряли в бою троих, ещё один умер от ран к вечеру. Легкораненых насчиталось человек семь. Именно тогда я принял решение преследовать отступающие части дивизии СС «Дирлевангер» и заодно попытаться связаться с поляками.

Однако наш путь обернулся не только налётами на отбившихся эсэсовцев и ударами из засад, но и настоящим полевым сражением, в котором мы приняли непосредственное участие. Правда, подробности этой схватки я не успел занести в журнал…