Текст книги "Лесные призраки"

12 февраля 1945 года

Как же всё-таки в Бискайе красиво. Пусть зима, но убелённые снегом горы и леса, обрамляющие их подножия, представляют собой сказочною картину.

Страна басков снилась мне все последние годы, и я часто задавался вопросом – а увижу ли я в своей жизни ещё раз эту красоту, это великолепие?

Мы с напарником спускаемся к Очандиано. Наш путь пролегает ровно по той дороге, по которой я гулял с Дунишей восемь лет назад. Только тогда мы поднимались в горы, а теперь направляемся вниз. Но сердце бьётся так же бешено, как когда я ждал возлюбленную под сенью весеннего леса…

Пытаюсь отогнать от себя нарастающее с каждой секундой волнение мыслями о задании. Если здесь всё проходит гладко (ну вот опять!), то мы вернёмся в Марсель. Моё знание города и его теневой жизни идеально подходит для выполнения некоторых «деликатных» задач, так что руководство решило не мудрить, а забросить меня обратно. Как говорится: «Где родился, там и пригодился».

Но ведь нужно продумать всё до мелочей: отшлифовать легенду, грамотно выбрать жильё, установить каналы связи с агентами в посольстве, как-то решить вопрос с мафией, про конфликт с которой я заранее предупреждал начальство, но получил довольно обтекаемый ответ…

Между тем мы всё ближе подходим к дому Айнгерра. Ноги становятся ватными и с каждой секундой наливаются непомерной тяжестью, каждый новый шаг даётся всё сложнее. Сон сном, но если на деле они никуда не уехали из Пуатье? Или за ними пришли эсэсовцы, каким-то образом узнавшие место их обитания и уверенные, что это именно я уничтожил остаток группы Вольфа?

Или они жили здесь, а потом переехали? Где их искать и сколько времени даст мне руководство на эти поиски?

Господи, помоги!

– Подожди!

Я обращаюсь к спутнику, не в силах больше сделать и шага. Искомый дом, такой родной, такой близкий – будто и не было этих восьми лет, и мы с Дунишей только вчера его покинули, – находится всего в 15 метрах от нас. Но сил подойти и постучать в дверь уже не осталось. Я очень боюсь, боюсь узнать, что моей семьи здесь нет. Видимо, этот страх – один из самых сильных в жизни.

Сердце бьётся бешено, мне на секунду кажется, что оно разобьётся о стенки рёбер. И действительно, острая боль в груди вдруг скручивает меня.

– Да что с тобой?!

Николай (так зовут моего визави), крепко схватив меня за куртку, поддерживает, не даёт упасть. Я же, просто не справившись с эмоциями, практически ложусь на товарища.

– Сейчас, сейчас…

А рука, поднесённая к глазам, трясётся мелкой дрожью.

Вдруг из открытого окна дома раздаётся счастливый детский визг, и ему вторит невероятно любимый женский голос:

– Котёнок, прекрати убегать! Иди кушать!

Господи, слава тебе!

Боль в груди уступает дикому жару, растёкшемуся по всему телу. Я вырываюсь из объятий Николая и со всех ног бегу к двери.

…Они здесь.

Эпилог

Если человеческую жизнь можно было бы сравнить с книгой, то моя потянет на трёхтомник Льва Толстого «Война и мир». И что самое удивительное, этот роман ещё не дописан, хотя, безусловно, я достиг последних строк его эпилога.

Не буду гневить Господа, моя повесть не лишена счастливых страниц, но, к сожалению, её вряд ли можно посчитать счастливо окончившейся. Тем не менее, она ведь ещё не дописана, верно?

Хех, кого я смешу… Что может измениться к лучшему в жизни 99-летнего одинокого старика? Наконец-то изобретут эликсир молодости? Я сам порой удивляюсь, почему за мной ещё не пришла костлявая. Может, она так устала ждать меня тогда, в далёких 30-х и 40-х, что забыла дорогу? Как знать.

Только ведь смерть никогда не забывает. Значит, пока ещё не время.

И всё-таки, несмотря на все испытания и невзгоды, выпавшие намою долю, мне действительно не за что роптать на судьбу. Ведь те минуты счастья, ту радость, что мой народ познал весной 45-го, вряд ли когда-то доведётся пережить нашим потомкам.

Тогда мы вышли победителями из испытания, сломившего силы и волю любого иного государства или парода. Мы ПОБЕДИЛИ, и практически каждый из нас внёс свою лепту в эту Победу Бойцы Красной армии, пропитавшие своей кровью каждый метр освобождённой земли, партизаны, сражавшиеся в тылу врага и зачастую обречённые на гибель, женщины и дети, сутками стоявшие у станков, чтобы обеспечить армию оружием, – каждый совершил свой подвиг, малый или большой.

…Пасху, 6 мая 1945 года, я встретил в церкви Святого Георгия Победоносца в Марселе. Престольный праздник Небесного покровителя русского воинства пришёлся на Пасху, которая в свою очередь предшествовала акту капитуляции Третьего рейха. Его подписали 7-го, но 6-го он был составлен, и именно к этому времени в Берлине закончились затяжные бои. Как символично!

Церковь была набита битком, я же стоял в самом тёмном её углу. Вряд ли кто-то мог меня узнать или запомнить, большинство присутствующих не были друг с другом знакомы.

Я очень хорошо запомнил чувства, испытываемые мною в те мгновения. Праздничное волнение, восторженный трепет при словах «Христос Воскресе!», сменившийся ликованием, ощущение незримого присутствия кого-то очень близкого, отчего слёзы набегали на глаза… Служба, длившаяся шесть часов, пролетела как один миг, оставив после себя переполняющий душу восторг и ощущение безграничной лёгкости.

Люди говорили друг другу: «Христос Воскресе!», а отвечали: «Воистину Воскресе! С Победой!» Как же тепло и легко было на душе… Я вдруг почувствовал, что безмерно счастлив, и это счастье – самое сильное в моей жизни. Я понял, что мига прекрасней уже не будет, но эта мысль почему-то обрадовала меня ещё сильнее. Победа… дарованная нам Господом, ясно показавшим, что только с Его помощью мы выстояли, и только с Его помощью победили.

Народ Советского Союза, первой революционной державы, истово боровшейся с Церковью за всё время своего существования, обратился к Богу во время войны. Красная армия, пройдя горнило боёв 41–43 гг. и из последних сил защищавшая свой народ и родную землю, была признана преемницей царской армии. И, как открылось людям на Пасху 1945-го, признание это было не только людским, но и Небесным.

Я уверен, что счастье и ликующий восторг, переполняющий меня в те майские дни, испытал и прочувствовал каждый советский человек.

В ночь же с 6-го на 7-е мая мне приснился очень необычный, также отложившийся на всю жизнь в памяти сон. В сновидениях меня вновь охватило чувство незримого присутствиях кого-то близкого. Или зримого? Я увидел яркое облако света, мягко заполонившее всё вокруг меня. И из сияющей белым сердцевины облака начали выходить люди. Каждый из них подходил и с невероятно светлой улыбкой на устах обнимал меня, произнося то же приветствие, что и прихожане после литургии: «Христос Воскресе! С Победой!»

Отец Николай, Паша и Олеся, Виктор, Прохор с Ваней… Оба Владимира-смолянина, пулемётчик и старшина… Олег, Миша Шадов и Александр… Сашка-танкист и лейтенант Евгений Фролов, Максим и прочие бойцы и партизаны, которых я вёл за собой в бой с 41-го года. Но последним был именно тот капитан, за чью батарею так дорого заплатила диверсионная группа Вольфа. Я не узнал его имени, но зато хорошо запомнил. Только в прошлый раз он был хмур и сосредоточен, а теперь в его глазах бегали весёлые огоньки, густые усы смешно топорщились. Капитан улыбнулся мне имолча обнял. В тот миг я проснулся. Рядом уютным и тёплым калачиком свернулась жена, а в маленькой детской кроватке мирно сопел ребёнок. Как же хорошо!

Лучше и не вспоминать эти мгновения так часто. В последнее время нервы совсем плохие, плачу почём зря. Ну а что вы хотели, возраст, 100-летний юбилей.

И ведь никому я, по сути, не нужен. Мои дети сами уже состарились, я недавно стал прапрадедом. Если ясность мысли ещё осталась (относительная ясность), то речь уже давно не та, и сил нет, и здоровья… За мной ухаживает специально нанятая няня, без неё бы давно каюк, но ведь она не близкий человек, с которым можно было бы просто поговорить! К детям внуки привозят меня раз в году, сами навещают дважды: на День Победы и день рождения. Вот, жду очередное 9 мая. Каким оно будет?

Так что все диалоги и мысли приходится прокручивать в голове. А как было бы хорошо их перенести на бумагу да дать людям прочесть! Чтобы поняли, чтобы знали… Да даже просто рассказать свою историю. Ведь в ней было ой как много чего интересного.

…Красное знамя ещё не было поднято над рейхстагом, ещё кипели бои на подступах к Берлину, а в стане союзников назревал крупный (и закономерный) конфликт, способный вылиться в ещё одну военную катастрофу.

История союзничества имела свои светлые и тёмные страницы. Да, с одной стороны, был ленд-лиз и открытый в 1944 второй фронт, оттянувший на себя часть немецких сил.

И что бы ни говорили про ленд-лизовские поставки, к ним надо относиться объективно. Бронетехника, поставляемая союзниками, имела значительный ряд недостатков: слабое вооружение, в большинстве случаев – недостаточное бронирование, практически все танки были малопригодны для русского бездорожья, не говоря уже о русской зиме. Но даже учитывая, что зачастую поставлялось «что нам негоже», в 1941–1942 гг. у союзников не было лучших танков, чем «Матильда», «Валлентайн», «Стюарт», «Ли». При этом максимальные поставки тяжелого вооружения по ленд-лизу пришлись на самый сложный для СССР военный период. В конце 1941-го Верховный главнокомандующий лично поштучно распределял танки и орудия между армиями. Эвакуированная промышленность только запускала производственные мощности, и даже незначительное число пусть и слабой бронетехники было очень кстати.

Авиация, поставляемая союзниками, также имела многочисленные нарекания. Англичане отправили на Восточный фронт не так и много современных «Спитфайров», что сумели остановить немцев в небе над Ла-Маншем. Большую часть поставок составили уже устаревшие «Харрикейны». США отправляли «Кёртисс», что массово выходили из строя зимой, и «Аэрокобры», имевшие достаточно низкие оценки американских пилотов. Но, опять-таки, в 1941–1942 году авиация была самым слабым местом ВС СССР. Ни Яки, ни МиГи, ни ЛаГГи ещё не были достаточно модернизированы, чтобы на равных драться с «мессершмиттами», а большую часть лётного парка составляли устаревшие «ишачки» и «чайки». «Аэрокобра», очень капризная в руках молодых пилотов и малоэффективная в боях на больших высотах, на малых (где и шли воздушные схватки в СССР) сумела стать достойным противником «худым». «Харрикейны» и «Кёртисс» были всяко современнее бипланов бюро Поликарпова.

Так что любая поставляемая техника, что в 1941, что в 1942, пришлась кстати. Немцы блокировали Ленинград, бои шли на подступах к Москве и в горах Кавказа. В Сталинграде в самый тяжёлый период боёв советскими войсками удерживалась узкая, насквозь простреливаемая полоска берега. В эти тяжёлые дни в топку боёв бросалось всё, что было под рукой, и ленд-лиз действительно выручил СССР.

Также не стоит забывать, что чуть ли не 40 % советского автомобильного парка тяжёлых грузовиков составили американские «Студебеккеры», сыгравшие значительную роль в обеспечении войск во время наступлений и их подготовки. Полюбился в войсках бронетранспортёр «Скаут», по ленд-лизу поставлялось неплохое стрелковое вооружение: винтовки «Спрингфилд», автоматы «Томпсон» и др. Правда, в войсках они пользовались не очень большой популярностью: один-два боя, и боеприпасов к новому оружию уже не достать. Впрочем, эта проблема решалась перевооружением импортными образцами крупных подразделений.

Но самыми важными и значимыми стали поставки по ленд-лизу промышленного сырья, взрывчатки для начинки боеприпасов и сельскохозяйственной продукции. Американской взрывчаткой была заполнена чуть ли не половина отечественных снарядов, патронов и гранат, а тушёнка, шоколад, масло позволили прокормить армию тогда, когда сельское хозяйство СССР было разрушено.

Бомбардировки союзников наносили мощные удары по Руру, сокращая производственные мощности германской промышленности. Британские и американские моряки мужественно вели конвои с ценным ленд-лизовскым грузом сквозь льды Арктики, под регулярными атаками с моря и воздуха. И стоит отметить, что в истории взаимоотношений простых солдат с обеих сторон есть куча примеров доблести и мужества, самопожертвования и выручки.

Но всё это только одна сторона медали.

И в 41-м, и в 42-м Сталин настойчиво требовал открытия второго фронта, который мог бы оттянуть на себя от 30 до 40 дивизий противника (примерно шестую часть воевавшего в СССР вермахта). Для начала боевых действий рассматривались Балканы или Италия. Но союзники лишь обещали, ссылались на активную борьбу в Тунисе и Египте.

Да, общая численность итало-немецких сил в Африке на пике мощи достигала чуть ли не 400 тыс. солдат. Но немцев из них было лишь 130 тыс., остальную часть составляли гораздо менее боеспособные итальянцы и союзные франиузские подразделения, подчинявшиеся правительству Виши. То есть союзники оттянули на себя меньше трети тех сил, что просил Сталин.

Немцев и итальянцев вёл в бой один из самых талантливых генералов вермахта, Эрвин Роммель, делами заслуживший прозвище «лис пустыни». Но разве военные гении Модели, Гота или Манштейна сильно уступали Роммелю? Или «быстроногий Гайнц» Гудериан был слабее его? Лучшие военачальники рейха сражались именно на советской земле.

Дальше – больше. С начала Великой Отечественной в СССР начали формироваться военные части из польских добровольцев, принявшие на себя обязательства выступить против немцев. Однако, получив вооружение и обмундирование, сформированная польская армия отказалась принимать участие в боях в 1942 году. Это было предательство – ведь немцы вышли к Волге и чуть ли не перерезали самую важную водную артерию страны (по реке шли нефть с Кавказа и ленд-лазовские поставки из Ирана). Тяжелейшие бои шли в Сталинграде и на Кавказе. Но поляки предали Сталина с молчаливого согласия англичан и ушли в оккупированную британскими и советскими войсками Персию. Возможности остановить их у советского командования просто не имелось.

Второй фронт был открыт в 1944 году, когда Красная армия вовсю крушила вермахт. И высадка в Нормандии состоялась не для того, чтобы оказать реальную помощь Советскому Союзу, нет. Англичане и американцы боялись, что Сталин освободит и, как следствие, подчинит своему военному и политическому влиянию всю Европу.

Этот вариант развития событий был вполне реален, а потому союзники торопились ухватить свой кусок пирога. Начались провокации и демонстрации сил, на Гитлера был совершён ряд покушений.

Удивительно, но в 44-м Гитлер был нужен (!) Сталину. Я узнал об этом гораздо позже, но в своё время Берия подготовил и тщательно спланировал операцию по ликвидации лидера Третьего рейха, имевшую весомые шансы на успех. Оставалось лишь получить «добро» у вождя.

Но Сталин ответил отказом. Ведь если бы Гитлера удалось убрать в 43-44-м, то к власти Рейха пришёл бы высший генералитет. Военные смогли бы откреститься от военных преступлений, устроив показательную казнь высших чинов гестапо и СС. Вполне достаточно, чтобы «отмыться» и заключить перемирие с союзниками. Чем бы оно грозило СССР, остаётся только догадываться.

Ведь, по сути своей, нацистскую Германию в Европе «растили» как противовес СССР, а послевоенные события продемонстрировали истинное лицо и цену «союзничества». И планы офицеров рейха по ликвидации Гитлера строились как раз на том, чтобы заключить мир на Западе и бросить все силы вермахта на Восток.

Но пока самый знаменитый тоталитарный лидер в истории был жив, перемирие оставалось невозможным. И судьба хранила Адольфа практически до самого конца, пока от грохота советских пушек не задрожали стены его последнего убежища…

Сражение в Европе было ещё в самом разгаре, но уже тревожно заиграли первые нехорошие звоночки. Варшавское восстание, поднятое Армией Крайовой и не согласованное с советским командованием, варварские бомбардировки Дрездена и ряда других немецких городов. Они не имели военного значения, но ярко продемонстрировали всю разрушительную мощь англо-американской авиации.

Над Дрезденом союзниками был сбит советский разведчик, но самым резонансным и противоречивым стал воздушный бой над Нишем в Югославии. Тогда американцы дважды (!) атаковали колонны советских войск, причём лётчики старательно не замечали опознавательных знаков, подаваемых с земли. Советские пилоты, поднятые в воздух, также пытались дать союзникам понять, что те бомбят своих, и не открывали огня. В ответ наши «миротворцы» получили пулемётные очереди, погибли люди. Это стало последней каплей, «сталинские соколы» открыли огонь на поражение. Потеряв несколько самолётов, американцы наконец-то «образумились»…

Заключительным штрихом в демонстрации сил стала атомная бомбардировка Хиросимы и Нагасаки. Война ещё не закончилась, но союзники уже вовсю показывали зубы.

В столь сложной и напряжённой обстановке особое значение стала играть Франция. До начала Второй мировой она находилась в числе ведущих стран мира, как по мощности промышленного комплекса, так и по силе армии. После поражения в июне 1940-го часть войск не подчинилась решениям правительства Виши, и перешла под контроль «Сражающейся Франции» патриотической организации, возглавляемой Шарлем де Голлем. Французские лётчики, моряки и пехотинцы доблестно воевали как в рядах британской армии, так и в частях «Сражающейся Франции».

Однако союзники, освободив страну, абсолютно не собирались возрождать Францию как сильное и независимое государство. Что, соответственно, не устраивало патриотов во главе с де Голлем, ставшим к тому моменту национальным героем.

Шарль де Голль… Я искренне уважал и почитал этого человека ещё будучи курсантом в Пуатье. И было за что: боевой офицер и ветеран Первой мировой, он выжил в мясорубке Вердена. Шарль лично вёл своих солдат в бой, и раненый, был брошен на поле битвы. Де Голль прошёл немецкий плен, воевал в Польше и вернулся во Францию. В 30-е он активно пытался достучаться до военного руководства страны, сосредоточенного на строительстве «линии Мажино». Шарль, как никто другой, чувствовал и понимал будущую войну, он стал военным теоретиком, написал несколько фундаментальных трудов о современной тактике, в том числе об особой роли танковых подразделений и взаимодействии родов войск. Де Голль был одним из главных инициаторов создания мощных механизированных соединений в составе французской армии (бронетанковых дивизий).

Во время «французской кампании» действия 4-й кирасирской (бронетанковой) дивизии под командованием де Голля были одними из самых успешных за всю войну. Под Абвилем Шарль сумел отбросить немцев, после чего получил чин бригадного генерала и занял пост заместителя военного министра. Вот только слишком поздно – ситуацию на фронте исправить было уже невозможно.

Де Голль стал лидером патриотических сил, активно участвовал в борьбе с нацистами всю войну. На посту временного правителя он добился признания Франции как страны-победительницы, формально независимой от Америки. Шарль не собирался мириться с навязываемым англо-американским протекторатом и не видел причин для ухода своей Родины с политического пьедестала. Он понимал, что для того, чтобы противостоять влиянию англо-саксов по обе стороны океана, необходима централизация власти в одних руках и политическая поддержка. Потому, с одной стороны, он добивался усиления и расширения полномочий президентской власти, а с другой – искал союзника в лице СССР. В Союзе его инициативу восприняли максимально радушно, был подписан ряд документов о взаимопомощи и развитию торговых и политических отношений.

Именно этот период (1944–1946 гг.) стал одним из самых плодотворных для развития советской агентурной разведки во Франции. В эту историю внёс свою скромную лепту и я.

Эвакуация моей семьи из Испании стала лишь эпизодом в операции по заброске и легализации нового агента. Согласно легенде я был ветераном гражданской войны в Испании, из тех «руссо бланко», кто осел после войны за Пиренеями. Получилось убедительно: я был реальным участником боёв в 37-м, прекрасно знал обстановку, плюс жена – природная испанка.

В Марсель же я прибыл, чтобы связаться с советским посольством. Согласно легенде, моя семья, впечатлённая героическим сопротивлением Советского Союза нацистам, изменила своё отношение к красным и желала вновь обрести историческую родину. Легенда имела реальные основания: многие белоэмигранты сочувствовали Союзу, вступали в ряды антифашистов по всему миру, большинство из них действительно мечтало вернуться в Россию. И ведь после победы Союз открыл границы для желающих вернуться, число отправившихся в СССР исчислялось тысячами.

В первую очередь моей задачей стал порт. Я успешно решил не только организационные вопросы, касающиеся непосредственно работы с советскими моряками и грузами, но и плодотворно поработал с контрабандистами.

Что касается представителей портовой администрации, то знание людей и умелый к ним подход (дружеские встречи за бутылкой вина или чего покрепче, небольшие, но дорогие подарки – или напоминание некоторых пятен биографии, касающихся тёмных делишек с Карбоном) открыли передо мной большинство закрытых дверей. Отношение администрации к советским морякам и грузам из нейтрального (а иногда и враждебного) стало максимально дружественным.

Более значимой была работа с контрабандистами. После немецкой оккупации и освобождения города выйти на них было не так-то и просто. Итог поиска был положительным, но в то же время меня опознали бандиты из портовых банд. После гибели Карбона (бойцы сопротивления подорвали следующий с ним поезд) марсельская мафия сдала позиции, тем более в городе было полно военных и патрулей. Карбон запятнал себя сотрудничеством с нацистами, так что, в случае чего, разговор с его бывшими приспешниками был коротким.

Банду удалось оперативно ликвидировать руками военной комендатуры. Могли попробовать и собственными силами, вот только подобные разборки неминуемо привлекли бы внимание местной полиции и руководства гарнизона. Это, в свою очередь, способствовало раскрытию агентурной сети. Нет, мы сделали по-другому, наведя бандитов (через третьи руки) на американский военный груз. Союзникам, соответственно, дали (опять же, не напрямую) информацию о дислокации грабителей. Дальше дело техники: американцы оцепили один из портовых районов и хорошенько его прошерстили. Часть мафиози погибла во время облавы, большинство же, согласно законам военного времени, быстренько кончили как мародёров. Уцелевшие погибли в течение последующих трёх дней при невыясненных обстоятельствах. Полиция благополучно списала эти смерти на разборки среди банд…

Ликвидация сумевших улизнуть была не таким и простым делом, одного из наших сотрудников тяжело ранили. Сумевшие выжить и не попасться при облаве как бы прошли естественный отбор, это были матёрые, безжалостные волки со звериным чутьём. Загнанным в угол, им было нечего терять, кусались они больно. Но в то же время до нашего уровня они не дотягивали, подставился лишь новичок.

С контрабандистами я установил довольно прочные связи. Каналы нелегального ввоза и вывоза морским путём были очень важны как для передачи «груза», так и для эвакуации кого-то из разведчиков или ценных информаторов.

Это была действительно важная работа, за которую я получил свою первую благодарность и повышение в звании (дослужился до капитана).

Следующей задачей стала работа среди эмигрантов. Великая Отечественная многое изменила в сердцах и душах людей, СССР официально признали преемником царской России. Разрешив эмигрантам вернуться, Сталин подвёл последнюю черту под разорвавшим народ конфликтом.

Это был важный политический шаг, но в то же время он открывал практически легальную возможность заброски агентурной разведки в Союз. Желающих обрести Родину необходимо было проверить тщательнейшим образом.

С одной стороны, я подходил для этой задачи, но с другой – имел слишком мало опыта. Часто действовал по наитию, иногда слишком прямо. Кроме того, в душе я искренне сопереживал людям, которых проверял, что негативно сказалось на результатах работы. Да, я сумел выявить пару подозрительных типажей, вот только это была обманка, отвлекающая внимание от настоящих агентов. К сожалению, понял я это очень поздно, меня «засветили».

Пришлось спешно эвакуироваться с семьёй по моим же контрабандистским каналам. Нам грозил арест, а учитывая, что я не числился сотрудником посольства, имелась перспектива надолго «загреметь». Де Голль как раз ушёл с политической арены, не сумев переломить внутренние противоречия в стране и установить жёсткую президентскую власть. Воспользовавшись моментом, «союзники», используя мгновенно выросшее влияние, начали явственно прижимать советскую агентуру.

Карьера разведчика висела на волоске, но моим навыкам быстро нашлась иная специализация. Беременная жена и ребёнок отправилась в Арзамас к родителям, мой же путь лежал в Юго-Восточную Азию, во Вьетнам.

В 1946 году началась Первая Индокитайская война, протекающая на территориях Лаоса, Камбоджи и Вьетнама. Франиузы не желали терять колоний, отпавших от страны во время японской оккупации, но им пришлось столкнуться с организованным противостоянием прокоммунистических сил юго-восточной Азии. И хотя франиузы перебросили в зону конфликта части регулярной армии с тяжёлым вооружением, полностью уничтожить полупартизанские отряды «Вьетминя» они оказались неспособны.

Боровшимся за свою независимость патриотам оказывали военную помощь (как вооружением, так и военными специалистами) и СССР, и Китай.

Я же идеально подходил на роль военного инструктора для создания диверсионных групп и партизанских отрядов. Знание французского языка, подготовка в «Бранденбурге», богатый партизанский и общий боевой опыт. Новое назначение я воспринял с радостью, несмотря на расставание с любимыми. Во-первых, я более не беспокоился за семью, ведь рядом со мной в Марселе жена и ребёнок находились под ударом, что мог последовать как со стороны бандитов, так и от контрразведки противника. Во-вторых, появилась определённость по службе, я получил дело по силам и отлично с ним справлялся.

Первые «выпуски» диверсантов я курировал лично, нередко выходя с ними на задания. Операции во французском тылу нельзя назвать лёгкой прогулкой, но всё же было легче, чем в Белоруссии. Во-первых, группы получали задачи, соизмеримые с силами и возможностями диверсантов, во-вторых, французы уступали немцам в выучке. Кроме того, фрицы, прошедшие усиленную психологическую «накачку», сражались более яростно, жестоко и смело.

Что касается самих вьетнамцев: выносливые, дисциплинированные и самоотверженные, неплохо стреляли и кое-что могли в ближнем бою. Это плюсы. Минусы: зачастую бывшие крестьяне, большинство из них с трудом осваивало современное оружие и тактику (особенно взрывное дело). Малые габариты и физические кондиции, уступающие европейцам, не позволяли брать с собой стандартный боезапас. В бою они проявляли меньше инициативы и смелости, чем те бойцы, с кем я дрался против нацистов.

И всё же вьетнамцы сражались за свою землю, не цеплялись за жизнь в драке, а наших военспецов были готовы закрывать (и закрывали!) собственными телами.

Партизанская война длилась годы. Я подготовил несколько «выпусков» диверсантов, получил орден Красной Звезды за успешное выполнение боевых задач и очередное звание. Отпуск в лучшем случае раз в год, который казался одним ярким мигом, проведённым с семьёй. – и вновь душные джунгли, с миллиардом насекомых и земноводных: ящериц, змей и прочих гадов. Дни сливались в единую серую и бесконечную массу.

Какую-то отдушину приносили занятия национальными боевыми искусствами и изучение восточной медицины, а также освоение языка. Основного же развлечения советских военспецов на отдыхе, спиртного и местных женщин, я старался избежать, так как одно неминуемо потянуло бы за собой другое. Изменять же любимой супруге я не собирался.

Со скуки вновь попросился на задания. Но во время первой же боевой операции меня крепко подковала шальная пуля. Такое случается, застрахованных от смерти нет, но ведь как же глупо погиб бы! Влажный климат способствовал быстрому воспалению раны, и если бы не самоотверженность моих бойцов и пенициллин, Вьетнам стал бы моим последним пристанищем.

Но во всём есть свои плюсы: я получил внеочередной отпуск по ранению и вьетнамский орден «Военные заслуги» третьей степени. Было довольно приятно, но в то же время я ясно понял, что незачем лишний раз испытывать судьбу До 1953-го я более не выходил на боевые задания.

Ситуация изменилась, когда французы решили создать мощную военную базу у местечка Дьенбьенфу. Вместе с колониальными силами в операции участвовали подразделения иностранного легиона. С момента его прибытия в районе начала успешно действовать диверсионная группа противника, почерк которой показался мне странно знакомым.

Следуя наитию, я вновь возглавил диверсионный отряд. Два небольших, но успешных налёта на окрестности базы спровоцировали жёсткий ответ. Противник уничтожил часть моей группы. Последние попали в отлично подготовленную засаду во время разведки.

Потеря боевых товарищей подстегнула меня, противостояние диверсантам врага стало личным. Чтобы повторно спровоцировать противника, я открыл настоящую снайперскую охоту. Действовал в одиночку, заранее приготовив лёжку и запасную позицию, производил один точный выстрел и тут же уходил. Оставшиеся бойцы лишь страховали меня.

Как и ожидалось, диверсанты устроили засаду рядом с одной из моих лёжек. Тщательно проверяя местность, я обнаружил их там, где сам бы подготовил встречу снайперу и его прикрытию.

Нас было меньше, но у моей группы было преимущество внезапности. Я и ещё два снайпера в пару секунд (по два выстрела) отстрелялись по отмеченным целям. Часть диверсантов обнаружила себя ответным огнём, и по засаде отработали из ствольных гранатомётов ВГ-45 (гранатомёты устанавливались на наши СКС – самозарядные карабины Симонова). Пути отхода противника я заранее перекрыл пулемётчиками.

Отступающие диверсанты напоролись на одного из них. На свою беду боец проявил инициативу и подпустил врага слишком близко, на дистанцию кинжального огня. Свалив четырёх диверсантов, он получил в ответ несколько ручных гранат.

В итоге из засады вырвалось трое фрицев. Да, с нами дрались немцы, я и сам удивился, допрашивая попавшего к нам раненого бойца. Он неплохо держался, но я за годы партизанской войны наловчился вырезать из врага необходимую информацию. Вырезать в буквальном смысле.