Текст книги "Мастера особых поручений"

Глава 11,
в которой королева совершает важное открытие

Малый зал Совета

Тавьер перед назначенным на вечер Советом вкратце успел рассказать королеве о промежуточных результатах дознания, упомянул, что Анагор решил на севере основную проблему, что подкрепление уже на подходе, и завтра, надо надеяться, этот конфликт закончится поражением Пеналона. Учитывая, что ударный кулак состоял сплошь из наемников, генералы рассчитывали, что и боя толком не будет: с превосходящими силами такие люди вряд ли станут драться.

После этого Олира заглянула в покои к Даршарай, у которой по какой-то причине – Тавьер объяснял, но королева мало что поняла – не сработали накопители, и удар бастарда обрушился на не самую сильную магичку всей мощью. О том, как это сказалось на ней, можно будет судить только после пробуждения, а пока целитель боролся с ожогами и сильным обезвоживанием – все же ей здорово досталось.

И, кажется, именно взгляд на эту хрупкую девочку, которая приняла на себя удар, предназначенный королеве, – но расчетливо спровоцированный самой Тайной канцелярией, что-то окончательно изменил в Олире.

Даршарай рисковала, сильно рисковала. И Тагренай – там, на севере – тоже рисковал. Погибли люди, солдаты Турана – в Белой крепости, да и потом, во время боя. Несколько сотен искалеченных судеб – это, на взгляд лакката Мисори, достойная цена его мести? А возмездие – достаточно стоящая цель? Оправдывает ли она такие средства?

Как в этой ситуации найти правых? Ведь дочь лакката действительно умерла не своей смертью, ее убил… ну да, король. И Тавьер. Чужими руками. Могли они – тогда – поступить иначе? Или и правда не было другого выхода? Кто из них вообще большее чудовище – убитый горем отец или хладнокровный циничный безопасник?

Зло порождает зло. Злом не добиться хорошего результата. Возможно ли вообще существование малого зла? Может ли какая угодно цель оправдать такие средства или это всегда будет самообманом?

Было жалко сломленного бастарда, да и самого лакката – тоже, и по-хорошему, наказывать стоило не только их, но и Тавьера. По закону. А по справедливости? Как следовало поступить с Дайрой Мисори, если мирные методы с ней не работали?

И сейчас было не важно, почему Олире так сложно обвинять в чем-то Тавьера, но куда проще – всех остальных. Главное, как жить со всем этим дальше?

Женщина отчетливо понимала: этот вопрос невозможно на кого-то переложить. Даже если она спрячется за чью-то широкую спину, свалит на кого-то ответственность за принятие решения, он все равно останется с ней. И придется находить для себя баланс черного и белого, принимать неоднозначность мира, сознавать невозможность остаться с чистыми руками, делая грязную работу. Не здесь, не с этими людьми. Для них прямота и безгрешность – слабость, а, почуяв слабость, они с радостью вцепятся в глотку. Грязней политики, кажется, работы в этом мире еще не появилось.

Легко осуждать других, когда стоишь в стороне. Но право судить дается только вместе с принятием ответственности. И сейчас, сидя перед этими мужчинами, которые негромко обсуждали какие-то проблемы, дожидаясь, пока соберутся остальные, королева понимала, что, похоже, готова к этому.

Другая Олира. Не та добрая, рассудительная молодая женщина, которая хоть и готовилась управлять государством, но лишь в теории, на бумаге, в сухих цифрах – править страной, а не людьми. Новая королева была хуже прежней, но зато могла принимать решения.

Странно, но именно сейчас, сидя во главе длинного стола на месте, которое всего несколько дней назад занимал Ераший Третий, Олира совершенно не волновалась. Разглядывала сидящих вокруг стола мужчин – полтора десятка тех, кто вершил судьбу Турана, – и видела в них… обыкновенных людей. Совсем не тех уверенных в себе, умных и опытных небожителей, которыми они мнились на первом в ее жизни заседании Совета, в тот страшный день после смерти Ерашия. Она видела группу немолодых мужчин со своими пороками, страхами, слабыми местами, совершающих ошибки и глупости. Людей, которыми можно управлять.

Ильнар Тавьер поглядывал на королеву напряженно, все еще ожидая вердикта, – она так и не успела сказать, что делать с Мисори. Безопасник чувствовал, как близко к сердцу Олира приняла историю бастарда, и сейчас дорого заплатил бы за то, чтобы узнать, что столь сосредоточенно обдумывала женщина, скользя рассеянным взглядом по лицам присутствующих.

Собрались в итоге почти все, кроме лакката Мисори. Сосредоточенные, хмурые. Особенно угрюмым выглядел Барас Саварди – конфликт с Пеналоном и обрыв дипломатических связей с ним здорово ударили по его карману. Королева мельком пожалела, что виновником оказался не он – Саварди был более неприятен, чем лаккат Мисори. Но тут же вспомнила добрую, «домашнюю» Амею Саварди с тремя ее дочерьми и устыдилась.

Еще один наглядный пример палитры оттенков серого. Не зло и не добро, просто человек со своими недостатками – но и с достоинствами.

Нет абсолютно плохих и абсолютно хороших людей. И казнить и миловать королеве придется любящих отцов и безжалостных чудовищ – увы, часто в одном лице.

– Лаккат Мисори, вероятно, не собирается к нам присоединяться, так что начнем без него, – решила наконец королева, кивнув председателю Совета, чем тут же приковала к себе взгляды всех присутствующих. На предыдущих заседаниях женщина больше помалкивала, а теперь вот заговорила. И членов Совета, конечно, интересовало, к чему бы это.

Повестка дня состояла из нескольких вопросов, начали с простых, не требующих долгого обсуждения. Единственным изменением в происходящем было участие королевы. Каждый раз, когда она заговаривала, члены Совета напрягались, ожидая… чего-то. Но Олира лишь уточняла какие-то мелкие детали, и каждый раз они успокаивались.

Валара Тангора представлял адъютант, и всех это устраивало. Тем более что его краткий и оптимистичный доклад не вызывал никаких вопросов, члены Совета только высказали надежду на воплощение именно этого сценария.

А вот потом началось то, чего ждали все: доклад Тавьера. И, разумеется, в конце его, когда безопасник выдвинул обвинения в адрес отсутствующего здесь лакката, небольшой зал шумно взбурлил. Говорили почти все и одновременно. Возмущались самоуправством Тайной канцелярии; заверяли в благородстве и преданности лакката короне; уверяли, что все это – большая ошибка; утверждали, что они так и знали и ничего другого от этого человека ждать не приходилось.

Те, кто не был увлечен спорами друг с другом, разумно выжидали, наблюдая за Тавьером, который после доклада молча сел и как будто даже наслаждался поднявшимся шумом, и за королевой, от вердикта которой, собственно, зависел исход дела.

А та просто молча ждала, пока мужчины перестанут орать: командным голосом женщина не обладала, магией не владела, оставалось только демонстрировать выдержку.

И боги знают, насколько бы все это затянулось, если бы не лаккат Глари: наудачу сейчас была именно его очередь исполнять обязанности председателя. Крупный и очень сильный, этот человек отличался флегматичным нравом. Однако, по слухам, если он все же выходил из себя, напоминал разъяренного медведя. Верилось в это легко.

Мужчина с минуту слушал спор и поглядывал на недовольно хмурящуюся королеву, а потом вдруг с силой грохнул ладонью по столу – так, что тот жалобно хрустнул, а все присутствующие синхронно шарахнулись. Повисла настороженная, испуганная тишина.

– Прошу, ваше величество, – невозмутимо пробасил лаккат.

– Благодарю, рен Глари, – склонила голову Олира. Обвела остальных взглядом, отчаянно надеясь, что получается достаточно неодобрительно и серьезно. Никто не улыбнулся, кое-кто даже со смущенным видом сел. – Я не понимаю причины скандала, сары, – спокойно продолжила королева. – Лакката Мисори никто не собирается казнить без суда и следствия. Если вы недостаточно внимательно слушали, то я напомню: рен Тавьер подал прошение о помещении того под арест и проведении обыска в его доме, рабочем кабинете и ряде других помещений. В свете представленного отчета эти требования кажутся мне правомерными.

– Правомерными? Это что, теперь можно копаться в бумагах любого, в кого ткнет пальцем эта ищейка?! – возмутился министр гор и недр.

– Вот тут поясните, пожалуйста, подробнее, рен Марник, – ровно попросила королева. – Вы полагаете, что Тайная канцелярия может использовать секретные документы во вред Турану и передать их врагам?

– Нет, но…

– В таком случае мне очень интересно, что такое содержится в ваших бумагах, если вы так боитесь их показать. Прошу вас задержаться после Совета, я составлю список документов, с которыми желала бы ознакомиться.

– Ознакомиться? – чуть севшим голосом уточнил министр. – Да там ничего такого…

– Вот заодно и посмотрим. Нет, разумеется, если вы настаиваете, у вас тоже могут провести обыск, но я все же не думаю, что это хорошая идея. Вы согласны? Прекрасно. Мне, как и вам, неприятно думать, что в заговоре против короны и Турана может оказаться замешан столь достойный человек. И я не сомневаюсь: если лаккат Мисори невиновен, рен Тавьер во всем разберется, и справедливость восторжествует. Вы обещаете мне быть въедливым и критичным в этом деле и расставить все точки?

– С превеликим удовольствием, ваше величество, – склонил голову Ильнар, пряча в уголках губ улыбку.

– В таком случае я даю согласие на помещение лакката Мисори под стражу, его допрос и обыск названного вами ряда помещений. Еще какие-то возражения?

– А на каком, собственно, основании вы даете это разрешение? – сварливо поинтересовался Ла’Дайшар, представлявший в Совете Урелей, правитель которого предпочитал следить за своими землями самостоятельно, на месте.

– На основании туранских законов, рен, – сладко улыбнулась Олира. – Опекуном и регентом при наследнике до совершеннолетия являюсь я, если не пожелаю передать кому-то это право. Не припомню, чтобы я выказывала такое желание. Стыдно члену Совета не знать действующего законодательства. Вы буквально вынуждаете меня поставить перед лаккатом Урелеем вопрос о вашем соответствии занимаемой должности. Мне назвать вам номера законов или вы все же дадите себе труд вспомнить их самостоятельно?

– Прошу прощения, ваше величество, – пристыженно пробормотал Ла’Дайшар.

В таком ключе заседание и продолжилось. Олира, уверенно отбиваясь от всех выпадов членов Совета, ответила еще на некоторые вопросы. Конечно, это была только первая стычка, и на руку женщине сыграл эффект неожиданности: мужчины так привыкли, что она тихонько сидит в кресле и помалкивает, что перемена застала их врасплох. Они непременно попытаются взять реванш. Однако было приятно сознавать эту маленькую личную победу. И вот именно теперь Олира окончательно поверила: у нее все получится, не нужно за кого-то прятаться и искать защитников – помимо уже имеющихся.

В отличном настроении покидал Совет и Тавьер. Выступление королевы так его порадовало, что Ильнар готов был аплодировать. Не зря он рискнул, не зря сделал ставку на эту женщину, не подвело чутье! Олира достойна всяческого восхищения.

И благодарности. Если человек не идет по пути наименьшего сопротивления, в подобных случаях это уже подвиг.

Королевские покои

После Совета Олира с огромным облегчением вернулась в тишину и одиночество собственных покоев. Здесь можно было спокойно обдумать все – и те вопросы, которые терзали ее весь этот длинный, нервный, суматошный день, и все, сказанное во время заседания. А еще здесь можно было побыть с сыном и вовсе ни о чем не думать, с чего королева и начала свой вечер.

Однако лечь спать пораньше женщине не было суждено. Наследник уснул, и Олира едва успела выйти в гостиную, когда охранник доложил о визите Деналя Мисори. Королева без особого желания велела пригласить.

Разговаривать с арлаккатом… не хотелось. Она не винила его в преступлении отца, искренне сочувствовала его горю – все же тень, павшая на лакката Мисори, в любом случае заденет и его тоже. Однако не имела сил и желания объясняться с ним, рассказывать о мотивах своих поступков, предъявлять доказательства и успокаивать праведно разгневанного мужчину.

Но дело не только в этом. Олира вдруг поняла, что просто не рада его видеть. Две недели назад его визит заставил королеву улыбаться, поднял настроение, а сейчас – вызывал досаду. Докучливая обязанность.

За такое отношение сразу же стало стыдно. Выходило очень некрасиво и даже мерзко: пока Олира оставалась одна и никто о ней не вспоминал, Деналь был нужен и интересен, а сейчас, когда вдруг нашлась куча других дел и людей, она готова его прогнать. Поэтому женщина приветливо улыбнулась и даже поднялась с кресла, чтобы поприветствовать гостя.

– Здравствуйте, Деналь.

– Добрый день, ваше величество. Я хотел…

– Давайте не будем, – поспешила перебить его королева. – Я надеюсь, история с вашим отцом никоим образом не скажется на вас, я приложу к этому все усилия. И, надеюсь, вы не станете держать зла за его арест.

– Его уже арестовали? – уточнил Деналь. Как с недоумением отметила Олира, без особенного удивления. – Это закономерно.

– И вы не удивлены, что ваш отец оказался замешан в преступлении? Что он убил короля и сдал Белую крепость Пеналону? – нахмурилась королева.

– Он совершенно помешался на идее отомстить за Дайру и ради этого был готов на все, – спокойно сказал мужчина. – Я бы, скорее, удивился, если бы он отказался от этих мыслей. Зря он связался с Шанталье, дружба с Пеналоном до добра не доводит.

Сочувствие к арлаккату с каждым его словом улетучивалось, оставляя неприятный осадок.

– Связался с кем? – удивленно вскинула брови Олира, пытаясь вспомнить смутно знакомую фамилию. Беда в том, что пеналонские имена в большинстве своем были созвучны и очень путались в голове.

Вопрос неожиданно поверг Деналя в замешательство и странное волнение. Он замялся, попытался ответить, но промямлил нечто невнятное и в итоге поспешил сменить тему, но тут Олира вспомнила.

– Погодите, а ведь это тот пеналонский безопасник, который помог привезти бомбу, Ильнар говорил, – сказала она. – Откуда вы его знаете?

– Не помню, видимо, отец когда-то упоминал, – поспешно ответил Деналь. – Ваше величество, но я пришел поговорить совсем о другом!

Олира еще больше нахмурилась и хотела одернуть собеседника, но передумала. Эти оговорки и смущение арлакката наводили на очень нехорошую мысль, с озвучиванием которой спешить не стоило. Сначала обдумать и, пожалуй, обсудить с Тавьером.

Лаккат Мисори производил впечатление достаточно жесткого и скрытного человека, стал бы он в разговоре с сыном, отношения с которым и так не ладились, упоминать о каких-то своих знакомствах с пеналонскими безопасниками? Олира затруднялась представить контекст разговора, в котором это могло всплыть случайно.

– Хорошо, Деналь, я вас слушаю, – кивнула она.

– Я понимаю, что это может прозвучать неожиданно, самонадеянно и… глупо? – Арлаккат заерзал, словно сидел на иголках. Потом вдруг вскочил. – Ваше величество, я… Олира, я люблю вас, – наконец решился мужчина, опустился перед ее креслом на одно колено, бережно взял руку в свои ладони. – Я давно это понял, пытался бороться со своими чувствами – я ведь недостоин вашего внимания. Но это сильнее меня. Если бы я мог мечтать хотя бы о снисхождении…

– Вы предлагаете мне выйти за вас замуж? – неживым голосом уточнила женщина, чуть склонив голову к плечу.

– Я… прошу разрешить любить вас, не смея мечтать о большем. Но если вдруг… Если у меня есть шанс надеяться…

Несколько мгновений Олира растерянно смотрела на него, почти не моргая, и прислушивалась к себе.

Красивый, интересный мужчина стоит на коленях, признается в любви, ничего не просит и не требует. Что-то же в ней должно отзываться на эти чувства, на красивые, словно в романе, слова! Наверное, каждая женщина о таких мечтает, и Олира тоже… ведь когда-то мечтала, да. Буквально несколько дней назад мечтала! Причем, кажется, об этом самом мужчине.

Пожалуйста, мечта сбылась. Наверное, сердце должно дрогнуть, она должна погладить Деналя по щеке, улыбнуться… Пасть в его объятия, наконец!

Только почему-то этого совсем не хотелось, и радости от признания королева не испытывала. Она ощущала странную тоску и досаду, словно смотрела скучное театральное представление. И стыд, потому что столько времени давала арлаккату надежду, тепло принимала, улыбалась и называла по имени вместо того, чтобы быть с ним просто вежливой. И целиком ее вина, что она сидит сейчас и, испытывая скуку, мучительно подбирает верные слова для отказа.

– Деналь, я… не знаю, – глубоко вздохнув, наконец заговорила Олира, так и не решившись на твердое «нет». – Все это слишком неожиданно, и… обстоятельства не располагают к тому, чтобы думать о чувствах. Гибель Ерашия, все последующие события…

И вдруг поняла, что за эти слова еще более стыдно. Она ведь понимает, что любовь этого мужчины ей не нужна, по какой-то причине стала совершенно неинтересна, и вряд ли в ней вспыхнут какие-то чувства, кроме чувства вины. А вот эти попытки свалить все на покойного мужа и траур выглядят жалко и убого и больше похожи на эгоистичное стремление удержать Деналя при себе. Так, про запас, на всякий случай, чтобы под настроение купаться в лучах его чувств.

– Что вы, Олира! Я ни в коем случае не хотел…

– Простите, но я не могу ответить на ваши чувства, – подстегнутая стыдом, все же сказала она прямо. – Я не хочу вас обидеть, но обнадеживать вас будет низко и подло с моей стороны. Все, что я могу предложить вам, это моя дружба. И сейчас и в будущем.

– Это и так больше, чем я смел рассчитывать, – после короткой паузы проговорил Деналь, явно пытаясь скрыть неловкость и разочарование. Вновь осторожно коснулся губами женских пальцев, выпустил руку. Замер на мгновение, потом рывком поднялся и поклонился. – Я… прошу прощения, что нарушил ваше уединение. Не смею сейчас навязываться, но надеюсь, в следующий раз вы все же согласитесь меня принять?

Что бы он ни говорил про «не рассчитывал на ответ», но когда «не рассчитывают» всерьез – просто не признаются.

– Разумеется, Деналь, – кивнула королева.

Скомканно попрощавшись, арлаккат вышел, а Олира осталась в смятении. Правда, оправиться от сложного разговора снова не дали.

– Здравствуйте, Ильнар, – улыбнулась она явившемуся безопаснику.

Королева поймала себя на мысли, что этому новому посетителю она рада несравнимо больше.

– Да вроде бы здоровались сегодня, и не один раз, – хмыкнул он и тут же проницательно уточнил: – Что-то случилось?

– Почему вы так решили? – Отчего-то Олира почувствовала смущение, как будто до прихода Тавьера занималась чем-то неприличным.

– Мне казалось, вы покидали Совет в куда лучшем расположении духа, – ответил мужчина и занял буквально только что покинутое другим человеком кресло напротив.

Несколько секунд королева смотрела не то на него, не то сквозь него, а потом ровно ответила:

– Мне только что признавались в любви. По-моему, первый раз в моей жизни.

– Хм? – Тавьер растерянно кашлянул, вопросительно вскинув брови. – Однако счастливой влюбленной женщиной вы не выглядите. Признание прозвучало недостаточно искренне, не в той форме или не от того человека? – насмешливо улыбнулся он.

Олира несколько секунд очень пристально разглядывала безопасника, но потом только неопределенно кивнула в ответ.

– Всего понемногу? – понимающе уточнил тот. – Ну… Привыкайте, что я могу сказать.

– В каком смысле? – опешила королева.

– Пока сориентировался только один, дальше они пойдут косяками.

– Вы меня пугаете, – пробормотала женщина.

– Предостерегаю, – педантично поправил он. – Вы бы уже как-нибудь договорились с арлаккатом Мисори, чтобы он отгонял от вас всех этих доброжелателей.

– Это он и был, – прозвучало устало и потерянно.

– Вот как? – искренне удивился Тавьер. – Кхм. Прошу простить великодушно, но мне казалось, вы к нему… расположены.

– Мне тоже так казалось пару недель назад. – Олира неопределенно пожала плечами. Помолчала.

Неподвижная, с отсутствующим выражением лица, она напоминала статую. Не суетилась, не нервничала, и Ильнар с удивлением понял, что ему не по себе под этим равнодушным, чужим взглядом.

– Знаете… – негромко заговорила она. – У меня такое ощущение, словно внутри что-то надломилось. Всего несколько дней назад я была совсем другой, я… Я знала, что правильно и честно, что нельзя нарушать закон, что он един для всех. Что нельзя решать проблемы жестокостью, что с людьми надо разговаривать. А сейчас… сейчас я почти боюсь себя. – По щеке скользнула слеза, но женщина ее даже не заметила. – Я смотрю на людей как… как… на вещи. Деналь вот сейчас говорил так красиво, жарко, а я смотрела на него и чувствовала себя участницей посредственной пьесы. Всего несколько дней назад, мне кажется, я бы обрадовалась его словам. Ответила на них. А сейчас ощутила только досаду. Что со мной, Ильнар? Во что я превращаюсь?

Тавьер не сразу нашелся с ответом. Циничное и прямолинейное «вы просто повзрослели», кажется, совсем сюда не подходило, а говорить мягче и тактичней безопасник толком не умел даже в молодости, а уж теперь…

– Человеку свойственно меняться, – осторожно ответил он. – Помните, мы с вами говорили о том, что все люди живут в одном мире, просто видят разные его части? Смотреть на реальность из другой точки обычно тяжело, а вы сейчас буквально вылупились из того кокона, в котором жили прежде. Там было тепло, уютно, ничто не беспокоило и всего хватало. Скорлупа треснула, и вы познакомились с другими гранями мира. А сейчас уже достаточно окрепли, чтобы расправить крылья и взлететь. На себя прежнюю вы уже не похожи, и, конечно, страшно сделать шаг в пропасть. Но иначе взлететь не получится.

Поразительно, насколько точно его слова повторяли ее собственные давние мысли.

Давние? Боги! Да с того момента недели не прошло…

– Не знала, что вы поэт, – пробормотала Олира сквозь слезы и только теперь их наконец заметила. Всхлипнула, достала платок – и с тоской взглянула на клочок кружева, который лежал в кармашке.

Тавьер со смешком поднялся с места, чтобы вложить ей в руки свой.

– Не волнуйтесь, он совершенно чистый, – заверил королеву в ответ на ее растерянный взгляд.

– Спасибо, – смущенно пробормотала женщина, пряча пылающее лицо и мокрые глаза за белой тканью.

Платок горько и остро пах табаком, прохладно и свежо – мужским одеколоном и едва уловимо чем-то еще – непонятным, но приятным. Кажется, просто своим хозяином. И Олире от этого запаха вдруг стало гораздо спокойнее, как будто ей передалась часть уверенности мужчины.

– Не расстраивайтесь так, ничего ужасного не случилось, – ободряюще проговорил Ильнар, машинально присаживаясь на широкий подлокотник кресла. – В общем-то я догадываюсь, что именно повергло вас в уныние и поставило перед таким сложным моральным выбором. Как можно обвинять лакката Мисори в мести за дочь, если он в общем-то был прав и ее действительно убили? И чем мы с Ерашием лучше лакката?

– Да. И чем? – Олира даже подняла на него взгляд, забыв о заплаканном лице и некрасиво покрасневшем носе.

– Ничем, – ухмыльнулся Тавьер. – Может, даже хуже, потому что его вели чувства и боль, а нами двигал расчет.

– Но… – потерянно пробормотала королева. – Но как же так? И как можно при этом его наказывать?!

– По закону, – пожал плечами безопасник. – Человек, ваше величество, слишком недалеко ушел от зверя, чтобы управлять им можно было без звериных методов.

– Боги. – Она вздохнула и опять спрятала лицо в платок, но тут же вновь подняла взгляд на Ильнара. – Это уму непостижимо! Мне кажется, я должна после всего этого вас бояться и считать чудовищем. Считать – получается, а бояться – почему-то нет…

– Как сказал бы мой ужасный помощник, это потому, что я обаятельный, – рассмеялся Тавьер. – Не переживайте, ваше величество, такими темпами еще через пару месяцев вы окончательно превратитесь в такое же чудовище, а еще через годик-другой перестанете переживать по этому поводу. Нет, иногда будет накатывать, но я верю, вы достаточно сильная женщина, чтобы не сводить по таким пустякам счеты с жизнью.

– На вас тоже накатывает? – тоскливо уточнила Олира.

– Давно уже нет, – заверил тот. – Но я мужчина и боевой офицер, я изначально спокойнее отношусь к смерти.

– А если я не хочу превращаться в чудовище? – устало спросила королева.

– Поздно, – пожал плечами Тавьер. – Перемена уже случилась, чему я несказанно рад, вам осталось только ее принять.

– Боги! Ильнар, вы… вы отвратительны, – пробормотала она, нервно комкая влажный от слез платок.

– Рад служить Турану в меру своих скромных сил и талантов, – продолжил веселиться безопасник. – Не желаете закурить? – предложил он портсигар.

– Вы издеваетесь? – нахмурилась Олира.

– Честно? – уточнил Тавьер, невозмутимо пряча коробочку обратно. – Да. Немного. Но надо же вас как-то встряхнуть, вам совершенно не идут слезы. Страдания же эти не имеют смысла, зачем им потакать? Мир устроен вот так, в нем очень много жестоких существ, понимающих только язык силы. Если вы не станете разговаривать с ними именно на этом языке, вас с превеликим удовольствием сожрут. И оттого, насколько болезненно несовершенство мира воспринимается вашей нежной душой, ничего не изменится. На этом, думаю, тему стоит закрыть. Мне бы не хотелось, чтобы вы умерли или сломались по собственной глупости, но я давно уже убедился, насколько бесполезно спасать человека против его воли. Увольте. В целители душ не нанимался.

В этот момент он не только заметно посерьезнел и нахмурился, но еще и, опомнившись, слез с подлокотника королевского кресла, чтобы вернуться в свое.

– Я, собственно, зашел порадовать вас парой новостей. Лаккат Мисори арестован, когда его подлатают и почистят целители – допросим. Скорее всего, завтра.

– Почистят? – переспросила Олира, легко принимая переход к другой теме. Почему-то резкая отповедь безопасника ее совсем не задела, даже успокоила. Наверное, дело в том, что Тавьер с присущей ему прямотой и бескомпромиссностью озвучил те мысли, которые боялась сформулировать она сама.

– Тран Мисори мертвецки пьян, – пояснил Тавьер. – А вторая новость состоит в том, что жизнь Даршарай уже вне опасности, скоро очнется.

– А ее магия?

– Пока ясно, что она осталась, – осторожно ответил мужчина. – То есть полного выгорания и угрозы для жизни нет, и в перспективе ей повезло. А точно сказать, насколько, можно будет только после пробуждения.

– Бедная девочка, – вздохнула королева. – Хорошо, что все обошлось. Мне кажется, я бы себе не простила, если бы она…

– Она сознательно шла на риск, у нее такая работа, – отрубил Тавьер. – Никто не заставлял ее выбирать службу в Тайной канцелярии.

– Не рычите на меня, – хмуро проговорила Олира. – И не пытайтесь показать, что вам все равно, не поверю. Было бы все равно, вы бы не посылали постоянно узнавать, как она, и не спрашивали себя, все ли предусмотрели, и нельзя ли было еще как-то обезопасить девочку.

– А почему вы думаете, что я спрашивал? – иронично улыбнулся он.

– Потому что вы битых полчаса объясняли мне, как должны были сработать накопители, почему они не сработали, и почему нельзя было все это предусмотреть, с вариантами и теоретическими выкладками. А я ни щита ломаного не понимаю в магической теории и перестала вас слушать на третьем предложении, – проворчала Олира. Тавьер задумчиво вскинул брови и неопределенно хмыкнул, но комментировать сказанное не стал. – Я понимаю, что при своей службе вы не можете сохранить руки чистыми. Я понимаю, зачем вам репутация безжалостного монстра. Но я совершенно не понимаю, зачем вы пытаетесь казаться хуже, чем есть, в личном общении с теми, кто видит вас насквозь.

– Вы сейчас имеете в виду себя, ваше величество? – с прежней насмешкой спросил безопасник.

– А пусть и себя. – Женщина совершенно не обратила внимания на ироничный тон. Порывисто встала, прошлась к столу, положила платок. Потом опять его подобрала.

– И что же вы видите? – спросил Тавьер невозмутимо, также машинально поднявшись: сидеть при женщине, да еще королеве, этикет не позволял. Выбить же из себя воспитание полностью мужчина так до сих пор и не смог.

– Честно? – вернула королева вопрос. Подошла к безопаснику и продолжила, неотрывно глядя в его лицо. – Ужасно одинокого человека, который до смерти боится привязываться к людям, хотя бы даже просто дружить. И пытается прикрыть свои страхи чужими пороками и разумной осторожностью. Почему вы улыбаетесь? Хотите сказать, это не так?

– В праведном гневе вы гораздо красивее, чем в слезах, – честно ответил Тавьер.

– Пытаетесь перевести тему? Ну-ну, – покивала Олира, даже не вдумываясь в сказанное. – Интересно, вы всегда таким были? Почему-то мне так не кажется. Впрочем, дайте угадаю… Вы ведь были женаты, да? И именно отсюда вот это недоверие к людям? Обижены на нее за то, что умерла и оставила вас?

– При всем моем уважении, ваше величество, это не ваше дело. – Лицо безопасника словно закаменело при этих словах. И женщина посчитала такую реакцию исчерпывающим ответом на все вопросы.

Олира не спрашивала себя и вряд ли сумела бы ответить, зачем она сейчас, найдя у этого мужчины больное место, так настойчиво по нему бьет, зачем вообще полезла в душу к постороннему человеку. Да, отчасти это была месть, ей очень хотелось вернуть те колючие и злые слова, которые говорил ей безопасник. А еще было невероятно важно сорвать эту холодную маску, убедиться, что под толстым слоем цинизма и расчетливости все-таки есть живой человек. Который, Белый его сожри, хоть что-то чувствует и на что-то надеется! Отчасти просто так, а отчасти – чтобы доказать себе, что происходящие с ней перемены не так фатальны и даже в худшем случае она останется самой собой.

– Вот видите, и вы воспринимаете некоторое несовершенство мира весьма болезненно. Как вы говорили? Нет решения хуже, чем трусливое бегство от мира? А чем вы занимаетесь, если не этим? – спросила она. Несколько секунд смотрела на него снизу вверх, но ответа не дождалась и добавила издевательски: – Ну так что, Ильнар? Куда девалось все ваше красноречие?

Еще пару мгновений они стояли, глядя в глаза друг другу, и Олира пыталась прочитать по замершему лицу мужчины хоть какие-нибудь эмоции, мысленно умоляя его отреагировать. Нельзя все время оставаться мертвой статуей на службе короны, это…

Додумать Олира не успела, эмоции безопасника все же нашли выход. Пусть и весьма неожиданный.

Обхватив женщину одной рукой за талию, он рывком подвинул ее ближе, прижал к своему телу. Вторая ладонь накрыла затылок, безнадежно сминая прическу и не позволяя шевельнуться. Поцелуй вышел злой, жалящий. Жадный.