Текст книги "Я выжил в Холокосте"
Автор книги: Дэниэл М. Коуэн
Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 22 (всего у книги 30 страниц)
2
Когда Тибор и еще тридцать восемь военнопленных – участников «Малого обмена» приземлились в Лонг-Бич, их встретила радостная толпа семей и поклонников. Ирэн и Имре, одетых в свои лучшие костюмы, провели мимо зевак и прессы, чтобы они смогли первыми встретить рядового Рубина, спускающегося с трапа.
Помогая себе тростью, Тибор доковылял до взлетной полосы и угодил в объятья Имре. Вот только что он небрежно откалывал шутки в компании таких же возвращенцев, весь из себя такой крутой. И тут, внезапно для него самого, его захватили эмоции. Фотографы сгрудились и попросили семью попозировать. Ирэн поцеловала Тибора в щеку – тут же их накрыл взрыв фотовспышек, ослепивший ее. Были объятья и рукопожатия и еще вспышки, но у Тибора так и не вышло оказаться наедине с братом и сестрой – военная «Скорая» увезла его из аэропорта. Он уехал так быстро, что у Ирэн и Имре осталось впечатление, будто он и не возвращался. Но он вернулся: доказательство красовалось на первой странице местной газеты на следующий день.
Это фото, на котором Тибор впервые за три с лишним года ступает на американскую землю, появилось во всех газетах. С того самого интервью для Stars and Stripes в Панмунджоне, когда американцы впервые узнали, что солдат-венгр был в плену и у нацистов, и у китайцев, он стал магнитом для репортеров и писателей всех мастей.
Ирэн целует Тибора в щёку по его приезде на военную авиабазу «Трэвис» в Калифорнии, 2 мая, 1953. AP Photo/Эрнест K. Бэннетт
Тибор Рубин придал старой истории новый поворот, и это делало его особенно интересным для прессы. Но в тот день в Лонг-Бич его брату и сестре было плевать на все это – они были слишком заняты, удивляясь, каким взрослым стал их двадцатитрехлетний брат.
Были еще фото, еще статьи, когда теперь уже капрал Рубин прибыл в военный госпиталь в форте МакАртур, что в городе Сан-Педро, Калифорния. Имре жил всего в нескольких километрах от него и смог навещать его. Хотя Тибору предстояло провести в этом госпитале ближайшие два месяца, он нашел силы попозировать с Имре на фотосессии, посвященной восьмой годовщине их освобождения из Маутхаузена – еще одна популярная у прессы история. Газета Los Angeles Herald Examiner напечатала большое фото, на котором два брата пьют молоко у кровати Тибора.
Военные врачи сделали Тибору несколько операций на ноге, пытаясь взять под контроль тяжелую и острую инфекцию, проникшую в костный мозг. Хотя он довольно скоро смог хромать по больнице в перерывах между процедурами, ему запретили покидать госпиталь.
Поток вопросов о «Лагере 5» завалил его. Тибор с живостью описывал условия жизни там, но ни слова не сказал ни про свои ночные похождения, ни про помощь другим заключенным, ни про заслуги на поле боя. Поскольку переговоры об их освобождении продолжались, он боялся, что его истории могут поставить под угрозу жизни тысяч людей, все еще находившихся в плену.
Но дело было не только в осторожности. Тибор просто не хотел хвастаться – и еврейский закон, и его личный кодекс запрещали подобное. И потом, ему было чем заняться: список имен, который он составил и спрятал от китайцев, чтобы связаться с семьями и рассказать им о сыновьях, мужьях и братьях, которые еще живы и скоро вернутся домой. Одной из первых звонок получила семья из Лонг-Бич – родители сержанта Ральфа Е. Бишопа, который находился в плену почти так же долго, как и сам Тибор.
Тибор очень хотел рассказать им, что видел их сына в «Лагере 5» и что он в порядке. Бишопы получили от сына семнадцать писем, начиная с января 1952-го, но это было совсем не то, что разговаривать с кем-то, кто видел его лично. На протяжении всего их телефонного разговора мать Ральфа пыталась скрыть слезы, но Тибор понял, что она ревет.
Звонил генерал Хобарт Гэй, командующий американскими силами в начале корейского конфликта; он хотел лично пожать руку тому самому венгру, который сражался с его парнями бок о бок. Тибора вызвали в генштаб, чтобы они вместе сфотографировались. Потом Тибор отправился на официальный обед для вернувшихся ветеранов, где его мимоходом познакомили с генерал-майором Робертом Синком. В местной газете появилось забавное фото, на котором генерал прикуривает сигарету Тибора.
3
Прямо перед рассветом, теплой июльской ночью по «сучьим коробкам» объявили: война закончилась. Объявление услышали всего несколько человек – те, кого мучила бессонница – и то приняли его за шутку. Только на следующий день, когда американские самолеты сбросили на «Лагерь 5» листовки соответствующего содержания, парни наконец поверили: их вечное заточение скоро закончится. Сомнение потихоньку переросло в эйфорию. Люди не спали следующие несколько ночей, разговаривая о свободе, о том, что будут делать, когда вернутся домой, делясь адресами, чтобы не потеряться в мирное время. Каждый день приходили свежие новости об освобождении, а парни уже вовсю отмечали.
В начале августа пошли дожди – такой силы, какой люди еще ни разу не видели за последние два с половиной года. Небеса буквально рвало, землю и траву утопило, быстрые потоки воды несли с собой огромные комья грязи. Парадная площадь превратилась в топкий бассейн, а Ялуцзян вышла из берегов. Лавины воды сносили деревянные столбы, на которых держались громкоговорители, окуная их в муть.
Людей сажали в грузовики раздутыми раза в два – дождь набил их китайскую ватную униформу. Они очень надеялись, что это последняя обида, которую они терпят от этого жестокого и безжалостного места.
Гарри Браун оглядел раскисшее месиво, которое до недавних пор было еще «Лагерем 5», и подумал о судьбе тех, кто здесь остается. Он бросил последний взгляд и увидел, как вода из канала накрыла берег и вместе с ним несколько каменных куч – импровизированных могил. Наверняка отлив уже унес с собой десятки трупов – а если уровень воды еще поднимется, то к ним присоединится и весь лагерь. Когда скрипучий грузовик проезжал ворота, Гарри не увидел на территории ни единого человека – даже на офицерском холме никого не было. Лю, Череп и остальные наверняка уже давно смылись: они явно хотели выбраться из этой дыры не меньше, чем он сам.
Операция «Большой обмен», во время которой освободили большую часть пленных солдат ООН, началась через полгода после освобождения Тибора. Разговоры об обмене продолжались целых два года. Потребовалась организация и участие специальной комиссии ООН по репатриации военнопленных, чтобы коммунисты и Запад смогли договориться по деталям соглашения о перемирии. В итоге семьдесят шесть тысяч северокорейцев и китайцев вернулись домой. Почти двадцать три тысячи попросили официального переселения в другие места, а еще десять тысяч открытых предпочтений не выразили, но позже по-тихому поселились в Южной Корее. Из тринадцати тысяч солдат ООН, находившихся в плену Севера, триста тридцать три корейца, двадцать три американца и один британец решили остаться с коммунистами.
До подписания мирного соглашения капрала Клода Бэчелора и семерых таких же «прогрессивных» из «Лагеря 5» тайно вывезли в среднюю школу в Пектоне, где офицеры объявили им, что они скоро поедут домой. Китайский генерал от имени движения за мир похвалил их за старания и пожелал им скорее присоединиться к американской ветке коммунистической партии.
Несколько недель спустя Бэчелора вызвали на еще одну встречу, где он говорил с генералом по фамилии Чан. Генерал на повышенных тонах говорил о высоких оценках, которые другие «прогрессивные» дали Бэчелору за его лидерские качества. «Дома тебя объявят предателем, – предупредил его Чан. – Но если ты останешься здесь, сможешь сделать много чего полезного для мира».
Чан сказал Клоду, что если он откажется от репатриации, то будет ездить по университетам Пекина и Москвы, затем Европы, где будет читать лекции о мире во всем мире. Он встретит красивых женщин и глав государств, останавливаться будет в роскошных отелях, а ужинать в самых дорогих ресторанах. В Китае он будет жить лучше, чем его западные товарищи. Бэчелор согласился.
Бэчелора и еще двадцать два «невозвращенца» из разных лагерей вдоль реки Ялуцзян разделили на небольшие группы и отвезли в Пектон, где им читали лекции северокорейские и китайские офицеры. Им вдалбливали в головы, что они необязательно должны быть коммунистами, они – борцы за мир, и большинство американцев им совершенно не враги. В середине сентября двадцать три человека поселили в лагере возле Кэсона, самого южного города Северной Кореи, на обязательные девяносто дней ожидания. Лагерь был нейтральной зоной, созданной по условиям мирного соглашения.
Бэчелора и еще одного солдата назначили главными по группам. Их расквартировали в отдельных домах, китайцы пичкали их обещаниями работы, женщин, денег и путешествий. Но девяносто дней заканчивались, и появились некоторые разногласия. Ребята думали, что коммунисты, преследуя свои цели, руководствовались прозрачными принципами, вроде верности и любви к ближнему. Но китайцы дали им задание следить друг за другом и докладывать о, как они называли их, «нарушениях преданности их принципам». Настроения в лагере изменились. Жалобы и разногласия переросли в стычки.
В октябре, через четыре недели после заселения, один из парней, капрал Эдвард Дикерсон, заявил, что ему нужно увидеться с доктором, вышел за пределы лагеря и сдался американским властям.
Период ожидания заканчивался, и Клод Бэчелор «все больше и больше запутывался в этом дерьме». Позже он скажет, что начал «искренне ненавидеть коммунизм». В Новый год он подошел к воротам, сказал охранникам, что ему нехорошо, и попросил вернуть его на родину.
4
В том августе в «Деревне свободы» на нейтральной территории в Панмунджоне оказалось три тысячи шестьсот американских военнопленных. Еще две тысячи семьсот, по данным китайцев и северокорейцев, погибли или пропали без вести.
В лагерях погибло примерно сорок процентов всех американских военнопленных – это самый высокий процент потерь в истории всех войн США, даже выше, чем ужасающие тридцать семь процентов погибших от рук японцев.
Самых больных, вроде Дика «Костлявого» Уэйлена, отправили в Штаты немедленно. Через день после освобождения Дик уже числился пациентом в Военно-морском госпитале Сент-Олбанс на Лонг-Айленде. Из-за туберкулеза и больных зубов он пролежит здесь больше года.
Тех, кто мог передвигаться самостоятельно, отвезли в портовый город Инчхон, где их уже ждали психиатры и психологи.
Гарри Брауна и других ребят, ехавших с ним, отправили прямиком в военный госпиталь Инчхона, затем в большую комнату с несколькими невзрачными кабинками. Никто не потрудился объяснить, зачем они здесь, и пока Гарри сидел в маленьком боксе один, он думал, что такое важное могло задержать их немедленный отъезд из Кореи. Вскоре вошел священник и сел за стол. Он выслушал все, что Гарри мог ему рассказать о коммунистической пропаганде и лекциях, и посмотрел ему в глаза.
– Сынок, – сказал он сухо, понизив голос, – то, что произошло в последние пару лет, давит на тебя?
Гарри начал закипать. «Ты кто такой, чтобы задавать мне такие вопросы? – рявкнул он. – Ты хоть представляешь, через что я прошел?»
Дик Уэйлен на военной авиабазе «Грэвис» в Калифорнии перед отправлением в военно-морской госпиталь Ант-Олбанс в Нью-Йорке. Фотография Армии США
Священник отвернулся и сложил руки на столе. Гарри решил, что это сигнал – ему неинтересно слушать о его испытаниях. Он вновь повернулся к нему и стальным взглядом опять посмотрел ему в глаза.
– Армия хочет узнать все, что вы, ребята, можете сказать про американцев, которые решили остаться с китайцами.
Гарри уловил хитрость. Ясно же, что отец пытается выяснить, сдался ли сам Гарри и сотрудничал ли он с коммунистами.
– Я ожидал большей поддержки от человека в рясе, – отрезал он.
Гарри получил Бронзовую звезду за отвагу в бою, несколько раз пытался сбежать из плена и пережил по меньшей мере восемь месяцев в храме смерти. Но в самом начале его пребывания в «Лагере 5» китайцы заставили его, тяжелобольного, записать сообщение родителям, в котором он заявил, что захватчики обращаются с ним гуманно. Оказалось, что одно только это заявление, вырванное из контекста ситуации, отбросило на него тень подозрения. Потребовалось два часа, чтобы Гарри сумел убедить священника, что он не сотрудничал с китайцами.
По пути домой были еще интервью. Хотя само словосочетание «промывка мозгов» не упоминалось, вопросы все равно были колкими и раздражающими. Гарри рассказывал про свои болезни, про ужасы заточения в храме, про свои попытки сбежать. Интервьюеры слушали внимательно, задавали вопросы и что-то записывали. Все это время они были довольно восприимчивыми, пока Гарри не начал рассказывать про свою операцию. Когда он описывал, как китайский доктор вскрыл его и засунул внутрь свиную печень, на лицах собеседников появилось выражение недоверия. Ну ладно, уступил Гарри, может это и не свиная печень была, может, доктор пошутил над ним. Он стал рассказывать про маленькие иглы, про то, как они буквально заблокировали боль во время операции, которую врач провел, пока Гарри был в полном сознании. Собеседники смотрели на него, как на сумасшедшего.
Когда транспортный корабль Генерал Нельсон М. Уокер, на борту которого находились Гарри Браун, Леонард Кьярелли и еще триста пятьдесят освобожденных военнопленных, вошел в залив Сан-Франциско, его встретили как полагается. Гудели рожки, брандеры запускали в воздух струи воды. Городские чиновники, высшие военные чины, жители города в слезах встречали военных в парадной форме, пока те спускались по трапу на берег. Люди держали таблички с именами любимых, а симпатичная брюнетка пела „Му Него“ и „You Belong to Ме“. Гарри не ожидал такой встречи, но счастлив был, что он часть всего происходящего. Толпа аплодировала, а мэр города пожимал руку каждому солдату и вручал им конверт – что-то вроде ключа от города, как показалось Гарри. Затем по громкоговорителю объявили, что всем нужно поторопиться в приемный зал, на вечеринку по случаю возвращения парней домой.
Гарри и Ленин вместе с толпой взволнованных людей вошли в огромный зал, где для них приготовили щедрые столы. Ветераны внезапно оказались в шаге от стейков, курицы, индейки и отбивных, которые прямо при них жарили на гриле – именно об этом они мечтали в заточении. По иронии судьбы Гарри и Ленни не могли это есть. Нарушив приказ, они уже набили животы, причем сначала на пункте приема в Панмунджоне, а затем на корабле. В результате их желудки, сжавшиеся до одной третьей изначального размера, опухли до такой степени, что еда их уже не привлекала. Но настроение у них все равно было отличное. Девушки в летних платьях мило улыбались. Репортеры выкрикивали вопросы. Куда ни глянь – всюду фотовспышки. В суете рукопожатий и поздравлений к ним сквозь толпу пробрался юноша в модном костюме и ухватил их за лацканы. Рубин!
Это был совсем не тот Рубин, которого они помнили. Эта версия носила модный, широкий костюм и узорчатый галстук и сияла выражением неподдельной радости – таким они его никогда не видели. Это был уже не тощий парнишка – его лицо и тело наполнились силой. Аккуратно подстриженные волосы блестели и кудрявились. Лицо лучилось здоровьем.
Гарри Браун, Тибор и Ленни Кьярелли в Сан-Франциско, сентябрь 1953-го. Гарольд Т. Браун
– Ты откуда взялся? – закричал Гарри.
Тибор объяснил, что сел в машину и приехал из самой Южной Калифорнии, как только узнал, что в Сан-Франциско приходит корабль, набитый ветеранами. Знал ли он, что Гарри и Ленни будут здесь? Нет, но это его не остановило. Затем он сказал им, что если они хотят познакомиться с актрисами из Голливуда, он с радостью все устроит.
Появился фотограф и попросил троих друзей обняться для фото. Они еще пожимали руки, обменивались шутками с репортерами, а затем их посадили в автобус, который отправился в военный городок, где их ждали официантки в форме, местные селебрити и новая еда. Военные и гражданские сталкивались и расходились, словно мячики в пинболе, и тут Гарри встретил одну из самых красивых девушек в своей жизни. Она представилась: «Мисс Пресидио».
Ленни испарился было в толпе, но потом вернулся с двумя солдатами, которые собирались снять машину и отправиться на побережье. Еще кто-то хочет? Это будет нон-стоп вечеринка, с выпивкой и девушками на каждой остановке. Ленни уже засобирался, но Тибор остановил его. На вечеринке неслучайно не было алкоголя: организаторы хотели, чтобы ребята добрались домой целыми и невредимыми.
Вечером того же дня, когда Гарри и Ленни нужно было выбрать, остаться ли в Калифорнии или сесть на самолет в Нью-Йорк, Гарри заявил, что хочет остаться в Сан-Франциско на несколько дней.
– Ты что, променяешь меня на девчонку? – в шутку возмутился Ленни.
– Да я на тебя насмотрюсь еще в Нью-Йорке! – ответил ему Гарри и присоединился к Мисс Пресидио, чья мать, как оказалось, была полковником.
Тибор сел на автобус, который повез Ленни в аэропорт. Их неожиданная встреча закончилась так быстро, что они толком и не успели все обсудить. Они смеялись и недоумевали: как все-таки это невероятно, что они вот сейчас вместе здесь, в Штатах, после всего того, что произошло в Корее. Тибор пообещал, что приедет повидать Ленни в Нью-Йорке, а Ленни сказал, что им бы надо устроить вместе какой-нибудь бизнес. Они пережили войну и почти три года в «Лагере 5» – их уже ничто не остановит.
Самолет улетел, и Тибор вернулся в военный городок. Народу было еще много, но в основном это были гражданские. Бывшие военнопленные разъехались, кто-то с новыми подружками, кто-то домой, а кто-то нажраться – и чем сильнее, тем лучше. Тибор не смог найти никого из «Лагеря 5», сел в свою машину и отправился обратно в Лос-Анджелес. Он, конечно, с радостью повидался бы и с другими узниками, но, главное, он встретил своего лучшего друга, Ленни Кьярелли. Поездка того стоила.
Гарри остался в Сан-Франциско, где пил и гонялся за девушками два дня без перерыва. Он наслаждался каждой минутой происходящего, но по приезде в Нью-Йорк он почувствовал тяжесть в груди. Местная пресса звонила его родителям договориться об интервью с Гарри, но он слишком неважно себя чувствовал, чтобы отвечать на вопросы. Родители вызвали врача на дом, тот пришел, послушал легкие и немедленно отправил Гарри в военный госпиталь на Губернаторском острове, где его подключили к аппарату искусственного дыхания – у него была пневмония. В постели он пролежал две недели.
С момента северокорейского вторжения на территорию Южной Кореи, двадцать пятого июня 1950-го, и до самого подписания мирного соглашения двадцать седьмого июля 1953-го, в Корейской войне погибло примерно миллион двести пятьдесят четыре тысячи военных и гражданских. Потери американцев составили тридцать пять тысяч человек, восемь тысяч числились пропавшими в бою. Южная Корея потеряла сто тридцать пять тысяч солдат и более трехсот семидесяти пяти тысяч гражданских. Совокупные военные потери китайцев и северокорейцев составили около шестисот пятнадцати тысяч человек, хотя точные цифры неизвестны. Мирное соглашение оставило Корейский полуостров территориально разделенным примерно так же, как это было до вторжения. Однако в результате этой маленькой, но жестокой войны коммунистический Север начал стагнировать, тогда как Юг превратился в одну из самых успешных экономик мира.
5
Имре и Глория жили в Калифорнии, когда Тибор вернулся домой в результате «Малого обмена». Поработав в Бруклине плотником пару лет, Имре захотелось отхватить от американской мечты кусок побольше. Он стал лысеть в тридцать, чувствовал себя старше своих лет, его жгла необходимость компенсировать четыре года, потерянных в попытках покинуть Европу. По предложению родственников Глории, довольно успешных в Калифорнии, Имре переехал в Лонг-Бич – колоритный маленький город к югу от Лос-Анджелеса, где он работал в нескольких разных местах, включая винный магазин на полставки. Идея была такой, что он изучит бизнес изнутри и однажды откроет свой собственный магазин.
Имре упорно занимался, чтобы привести в идеальное состояние свою речь и письменный английский, и с легкостью сдал экзамен на гражданство. В первые несколько лет на западе он ни разу не работал меньше, чем на двух работах одновременно. Когда он не стоял за прилавком в винном, Имре собирал шкафы и водил грузовики с цементом на стройках, хотя прав у него не было. По выходным он бесплатно помогал организации, которая оплатила его переезд в Штаты, и писал письма в поддержку евреев, которые тоже хотели эмигрировать. Имре не просто хотел стать американцем: он хотел стать идеальным американцем.
Как только Тибор поселился у них, Имре сразу же сказал ему учиться на гражданство. Но Тибор почти три года провел в корейской тюрьме – это почти в два раза дольше, чем он провел в Штатах. Даже по возвращении ему сначала пришлось полежать в госпитале, где врачи колдовали над его измученным телом.
Тибор, конечно, хотел получить гражданство, но пристегнуть себя к столу учиться он не торопился. После освобождения из форта МакАртур первым пунктом в списке его дел стояло веселье. В его распоряжении было жалованье за три года, куча льгот для военнослужащих и никого, кто говорил бы ему, что надо со всем этим сделать. Первым делом он купил блестящий седан Mercury каштанового цвета с крутой кожаной крышей. Потом он зачислился в местный колледж – но только потому, что правительство давало ветеранам сто десять баксов в месяц, лишь бы они учились. Правда, главной его задачей в колледже было запихнуть в седан как можно больше сокурсниц. Каждый день «Тэдди» Рубин колесил по кампусу в поисках девчонок, offering those in need a ride home.
В первый семестр Тэдди больше времени провел в местном баре под названием «Западный загон», чем в библиотеке. Не раз учитель истории, миссис Шмидт, находила его на лекции развалившимся на стуле, крепко спящим. Он не забыл, как сдавал экзамен в армию, и потому сел с самой умной девочкой в классе. Вскоре он уже «ночевал» у нее в тетради.
– Тэдди, ну нельзя же, – протестовала она. – Как миссис Шмидт узнает, где тут чья работа?
– Не переживай ты, она поймет, что это твоя работа. Ты же самая умная ученица в классе.
Тибор времени не терял и с миссис Шмидт тоже работал. Приносил ей цветы, обнимал в коридорах, каждый день встречал ее фразой «Ну как поживает моя мамочка?»
Миссис Шмидт пыталась, конечно, отвадить его от подобного поведения. «Да меня уволят за такое», – говорила она сердито.
– Нет, нет, нет, – отвечал Тибор. – Я им сказать, что вы моя приемная мамочка.
Пришло время ставить оценки, и миссис Шмидт напомнила Тибору о его поведении.
– Ты спал на уроках, даже задания не сдавал. Как думаешь, какую оценку я тебе поставлю?
– Ну, мне для сдачи нужна тройка, – сказал он. – Так что можно мне четверку?
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
