Текст книги "Я выжил в Холокосте"
Автор книги: Дэниэл М. Коуэн
Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 9 (всего у книги 30 страниц)
3
Шел сильный ливень, когда 25 июня 1950-го девяносто тысяч вооруженных русским оружием солдат Корейской народной армии (КНА) пересекли 38-ю параллель и вторглись в Южную Корею. Все началось с мощного артиллерийского огня по ничего не ожидающим солдатам Южнокорейской армии, за которым последовало массивное наступление более ста пятидесяти практически неуязвимых русских танков.
Четыре дивизии слабо вооруженных южнокорейцев, около сорока тысяч человек, расположились вдоль невидимой границы, без поддержки артиллерии или с воздуха. На вооружении КНА состояли две сотни самолетов-штурмовиков и тысяча семьсот гаубиц. Лучшее, что было у южнокорейцев, – это старые базуки времен Первой мировой, оставшиеся от американцев, которые едва могли пробить тяжелую броню русских танков. Солдаты, пытавшиеся подорвать танки, гибли под гусеницами. Коммунистические войска развернулись, окружили оборонительные позиции и уничтожили их.
Два дня спустя на внеочередном заседании Совет Безопасности санкционировал вступление в войну войск ООН. Советский представитель бойкотировал заседание. Присутствуй он там, СССР смог бы проголосовать «против» и наложить вето на резолюцию, что могло бы изменить ход истории.
Президент Гарри Трумэн провел пресс-конференцию, на которой объявил, что отправляет в Корею американские войска под флагом Объединенных Наций. Отвечая на вопрос журналиста, вступили ли Штаты в новую войну, он назвал конфликт в Корее «полицейской операцией». В тот самый момент, когда Трумэн делал заявление, Северная Корея уже оккупировала столицу Южной Кореи Сеул.
Обучение рядового Рубина уже почти закончилось, когда его вызвали в кабинет командира роты. Капитан, увешанный военными наградами, был абсолютно спокоен, когда Тибор сел напротив него. «Ты ведь понимаешь, да, что мы теперь на войне?» – начал он по-отечески.
Тибор кивнул.
«И что твой полк отправляют в Корею».
Тибор снова кивнул.
Капитан открыл манильскую папку и провел пальцем по первой странице. «Ты не был рожден в Штатах. Ты даже не гражданин. Это не твоя война. Ты можешь не ехать в Корею, если не хочешь».
– Сэр, – объяснил Тибор, – я ношу американскую форму, потому что я часть команды. А еще я обязан Соединенным Штатам за то, что они освободили меня.
Капитан поморщился от его синтаксиса. «Сынок, в Корее будут убивать. Армия с радостью отправит тебя в Токио или Германию».
Тибор сильно помотал головой. Не хочет он ехать ни в Токио, ни тем более в Германию.
– Я хочу поехать с парнями, с которыми тренировался.
Капитан еще раз глянул на документы Тибора, закрыл папку. «Мы не можем тебя заставить. Это твое решение».
Тибор вышел счастливый. Спустя несколько дней он получил приказ собираться в Корею.
Когда полк Тибора, часть знаменитой 1-й кавалерийской дивизии, также известной, как «Первый отряд», покинул Окинаву, парни имели лишь крайне смутное представление о том, куда они едут. Многие из них Корею даже на карте не найдут. Поскольку место назначения было совсем рядом, подразделение разбили на небольшие группы и погрузили на коммерческие рыбацкие лодки. Зеленые юнцы в отряде Тибора думали, что плывут в круиз, а не на военную операцию. Пока они шли по тихой, открытой воде, Тибор слышал, как парни что-то там болтали про «надрать парочку корейских задниц» и «отправить узкоглазых восвояси».
– Это даже не война, – заявил голос из толпы, нарочито храбрый.
– Ну да, это что-то вроде полицейской операции, – подтвердил другой так брутально, что в воздух разве что тестостерон не брызгал.
Головы одобрительно закивали.
– У нас есть атомная бомба, мужики, – отколол третий. – А у коммуняк что?
Отряд заржал, затем раздался хор веселой болтовни. Но Тибор переживал. Да, эти юные американцы были физически сильными и не чурались тяжелой работы, но они понятия не имели, что такое война. Костлявая и долговязая деревенщина, которая дальше собственных поселков не выезжала: единственные, в кого они стреляли, были олени и еноты. Тибор был уверен, что чем бы их ни встретила Корея, это окажется в разы хуже ожиданий роты. Но молчал.
Когда массивный флот грузотранспортеров, минных тральщиков, транспортных кораблей, артиллерийских кораблей и рыболовных траулеров сошелся воедино у берегов Кореи, молодые рекруты в лодке Тибора начали понимать, что стали частью чего-то гораздо большего, чем могли себе представить. Зрелище американского могущества потрясло их, но одновременно нацепило на многие юные лица маску озадаченности. Грандиозная флотилия и чужеродные берега шли вразрез с их представлением о «полицейской операции».
«Первый отряд» высадился у Пхохана, тихой рыбацкой деревушки в шестидесяти пяти милях к северу от южного окончания Корейского полуострова. На календаре было 18 июля 50-го – дата, означавшая первую серьезную высадку новой войны. Изначально планировалось высадиться в портовом городе Инчхон, располагавшемся гораздо севернее, но локацию изменили, потому что КНА глубоко продвинулась на юг и теперь контролировала почти всю страну. Инчхон и Сеул, столица Южной Кореи, уже находились под контролем коммунистов.
Десять тысяч человек и две тысячи единиц техники продвинулись на пляж без какого-либо сопротивления. Несмотря на такие количества дивизия все равно была недоукомплектована – им бы тысяч пятнадцать человек. Мало того, дивизия была не готова встретиться с решительным соперником. Ни один из ее старших офицеров не обладал достаточным опытом для ведения солдат в бой, а значительную часть сержантского состава – ветеранов Второй мировой – уже демобилизовали и отправили домой. Небольшое число солдат и военных командиров, пытающихся удержать Южную Корею от тотального коллапса, отчаянно нуждалось в закаленных боями сержантах.
И пусть высадка у Пхохана оказалась мирной, менее чем в двадцати пяти милях к востоку их ждали тучи северокорейцев, в разы превосходящие дивизию по численности и готовые убивать.
4
Благодаря своей решительности, острому языку и вспыльчивости старшина Артур Пейтон пользовался у роты большим авторитетом, чем офицеры. Пока они раздавали приказы, сержанты вроде Пейтона вели бойцов в битву. Авторитет старшины редко когда ставили под сомнение, ибо он обычно был самым опытным на поле боя. Пейтон, шкаф с красным оттенком лица и глазами-дротиками, был искусным воином, научившимся выживать в сражениях с японцами. Однажды увидев его спокойствие в битве, рекруты окрестили его «всемогущий».
Пейтон даже не собирался извинять свою ненависть к меньшинствам. Он гордился презрением к ним и в особенности тем, что ранжировал их по степени ненавистности. Возглавляли список негры, затем шли евреи, мексиканцы и итальянцы. Своим парням он говорил, что если ты не с Юга и не говорил с соответствующим акцентом, то ты не можешь быть нормальным мужиком. Тот факт, что большинство парней были из Алабамы, Миссури, Техаса и Луизианы, его здорово воодушевлял. Он мог говорить с ними часами так, что они его понимали.
Черных не было ни в роте, ни во всем батальоне. В 1950-м чернокожие все еще служили в отдельных отрядах. Мексиканцев тоже не было, как не было и итальянцев в первом поколении – насколько судил Пейтон. Но был в роте один задиристый, невысокий рекрут с тяжелейшим акцентом по фамилии Рубин. Пейтону он не нравился – особенно как он говорил.
Старшина сдерживал свою нетерпимость на Окинаве, но как только они прибыли в Корею, он немедленно набросился на этого чудаковатого чужеземца, который наверняка был евреем.
– Да что это за имя такое, Тибор Рубин? – проорал он во время их первой экспедиции на пляж.
– Я венгерский еврей, – ответил Тибор на кривом английском.
Пейтон указал на цепочку на шее Тибора. «Дай-ка глянуть на жетоны».
Тибор снял армейские жетоны и передал старшине. Пейтон внимательно их изучил. Быстро разобрал букву Н после имени и номера Тибора.
– Да ты не еврей, – проскрипел Пейтон. – Ты венгр.
Н и J значат «еврей», – ответил Тибор. – Это одно и то же.
Пейтон зло уставился на него. «Ты не еврей. Ни один сучий еврей не будет настолько глуп, чтобы показать свой нос на этой войне. Все настоящие евреи уже вернулись домой и рубят бабло».
Приглушенный смешок прокатился по отряду. Тибор решил обернуть шутку в свою пользу. «Дак я настолько глуп, чтобы пошел добровольцем, – весело сказал он. – Не только в армию, но и в Корею».
– Так о чем ты, бл, думал, сынок? – проревел Пейтон ему в ухо.
– Это мой долг, сержант, – упруго ответил Тибор.
На секунду это озадачило Пейтона. Он посмотрел куда-то за Тибора, словно выступал перед солдатами. «Ты, кажись, не просто тупой жидяра – ты еще и тупой жидяра-клоун».
Парни засмеялись. Пейтон ржал громче всех. Тибор смеялся с ними. Он думал, что смех, пусть и глумливый, растопил лед между ними, и теперь Пейтон предоставит ему шанс показать себя. Старшина обошелся с ним жестоко, но Тибор подыгрывал в надежде разрядить его гнев. Вдобавок ребята, кажется, спокойно относились к его шуточкам: после тирады Пейтона весь отряд приободрился, а это неплохо, если учитывать, что их ждало впереди. Тибор был рад, что сумел совладать с собой.
5
Главной задачей «Первого отряда», согласно приказу командующих 8-й армией генерала Уолтона Уокера и полковника Эндрю МакЛина, стала стратегия сдерживания и обороны. Линия защиты, напоминавшая по форме букву L, длиной была около ста миль, разделяла Южную Корею с запада на восток и выходила прямо к Японскому морю. Чтобы удержать юго-западный «карман» страны, жизненно важно было оборонять временную столицу, Тэгу, а также продовольственную железную дорогу, которая шла в Пусан, на самый юг страны. Если Тэгу и железнодорожная сеть окажутся в руках врага, Северной Корее уже ничто не помешает выгнать силы ООН на самое дно полуострова, а то и в море. Дивизия, высадившаяся в Пхохане восемнадцатого июля, получила задание остановить продвижение врага и защищать два стратегических объекта до прибытия подкрепления.
Отряд Тибора вместе с остальным полком переправили по железной дороге на запад, в Йондон. День спустя их выгрузили в горах с целью поддержки отрядов ООН и Южнокорейской армии, очаянно сдерживающих натиск северокорейцев – грозный инмингун. С того самого момента, как их техника тронулась по кривым тропам чужой земли, ребята все время слышали гром артиллерии где-то вдалеке. Это их здорово нервировало.
Тибор думал, что старшина перестанет доставать его, как только они подберутся к линии фронта. Надеялся слиться с остальными и заняться уже делом. Но с самого первого дня Пейтон непрерывно «добровольцем» отправлял Тибора на одно опасное задание за другим. Старшина раз за разом приказывал ему пойти в разведку, проверить арьергард на наличие лазутчиков, патрулировать линию фронта и охранять технику. Тибор вскоре привык к воплям Пейтона: «Привести сюда этого гребаного еврея!» и «Где, бл, этот венгерский жид?»
Но дело было не только в опасности. Если миссия требовала более одного человека, задание усложнялось: Пейтон отправлял с ним южнокорейцев. «И возьми с собой этих гребаных узкоглазых!» – орал он, указывая на угрюмых призывников, которые не говорили по-английски и вообще демонстрировали еще меньшее желание воевать, чем американцы, приехавшие им помогать.
Тибор отказывался идти вместе с мрачными и оборванными южнокорейцами. Он не доверял им. Довольно часто бойцы инмингун проникали в ряды армии Южной Кореи, особенно на ранних этапах войны, когда войска ООН только оборонялись. Слабо обученные южнокорейцы никак не могли их обнаружить – что уж говорить про только что приехавших американцев. Враг тянул время, терпел, сопровождал солдат в патрулях, а затем набрасывался на них со спины. Поисковые группы находили пропавших, иногда целые группы, с перерезанными глотками и членами, приколотыми булавками ко ртам.
Тибор был аккуратен и наблюдателен, уверенный, что лучше ему быть одному. Он крался сквозь чащи, не ломая ни единой ветки. Если что-то было не так в лесу, если птицы внезапно переставали щебетать или, наоборот, внезапно поднимали шум, если что-то опаснее белки пересекало ему дорогу, он прятался в укрытие быстрее, чем успевал сделать следующий вздох. Раз за разом он возвращался в лагерь без царапины, зато с информацией о позициях и количестве вражеских отрядов – к великому удивлению Пейтона.
– Да что с вами такое, евреи? – рычал он. – Вы как кошки. Девять жизней, все дела.
Спустив собак на рядового Рубина, старшина принимался за Гарольда Спикмэна, красивого, но молчаливого капрала из Нью-Джерси. С самого начала Пейтон поручал Спикмэну больше положенного: от копания отхожих мест до ночных патрулей. Вскоре Спикмэн уже присматривал за танками, стоял на посту подслушивания, ходил в разведку туда, где можно было запросто схватить снайперскую пулю. Ну и иногда оказывался в одном окопе с «гребаным евреем».
Спикмэн, конечно, догадывался о причинах такого к нему отношения, но уверен не был, пока старшина не выпалил ему это в лицо.
– Да что за имя такое, Гарольд Спикмэн? – спросил Пейтон грубо. – Ты еврей, что ли, или как?
Спикмэн отвечал, что он католик, а предки у него англичане и валлийцы. Пейтон посмотрел на него с подозрением, изучил армейские жетоны, в упор разглядывая букву выбитую под именем капрала. Одобрительно кивнул и вернул жетоны. Спикмэн вздохнул с облегчением. С этого момента задач у него поубавилось.
6
Пока батальон Тибора постепенно уводил бои к линии, обозначенной командующими и известной под названием Пусанский периметр, отряд Тибора окопался на холме с целью предотвратить продвижение врага в сторону Тэгу. На полпути к вершине Тибор и еще сто сорок метких стрелков заняли позиции примерно в ста ярдах ниже командного поста батальона.
С такого выгодного положения офицеры и наблюдатели из штаба батальона могли видеть всю долину. Тибор и остальные парни чувствовали себя в относительной безопасности, окопавшись на ночь. За ними приглядывали с вершины, а потому они надеялись немного отдохнуть и наконец-то поспать.
Отряд несколько раз обменялся дальними выстрелами с врагом, но им еще предстояло увидеть в близком действии свирепый и неуступчивый инмингун. За время перестрелок отряд понес незначительные повреждения в виде осколочных ранений, но смертей не было. Южане шутили, что пока что война больше походила на отстрел индеек. Ничто не говорило о том, что сегодняшняя ночь будет как-то отличаться.
Американские танки едут в сторону фронта в начале Корейской войны. Ещё одно недавно обнаруженное фото, сделанное в июле 1950-го. Министерство обороны
Сильная засуха тем летом измучила корейские холмы, а жестокая жара усугубила дело. Но в тот вечер, перед самым закатом, разразился неожиданный ливень с грозой, который превратил песок в жижу. Грязная вода заполнила окопы по щиколотку. Топкие дороги помешали котлопункту доставить горячую еду до солдат. Парни ворчали над ужином из консервов и быстрорастворимого кофе.
Когда темень поглотила окружающие холмы, передовая линия стрелков получила приказ пропустить группу гражданских. Одетые в белые крестьянские тряпки, безоружные, промокшие насквозь мужчины и женщины медленно обошли холм, поднялись на него и исчезли за палатками и землянками штаба. В последующей тишине почти весь отряд, измотанный днями переходов и отсутствием сна, моментально отрубился на губчатой земле, окружавшей их затопленные окопы.
На рассвете отряд проснулся от громкого лязга пальбы и криков. Они посмотрели на вершину холма и увидели хаос. Гражданские, которых пропустили прошлой ночью, озверело носились по штабу. Прежде чем изумленные стрелки смогли добраться до своего оружия, серия взрывов разнесла землянки и радиорубку. Пока отряд лихорадочно искал укрытия, один из их же пулеметов, расположенный на вершине холма, повернулся в их сторону.
Свинцовый град ворвался в грязь с тяжелым хлюпающим звуком. Двое ребят, оказавшихся без укрытия, упали лицом вниз, без слова или даже крика боли. Пули продолжали пронизывать их бездвижные тела. Подойти и забрать их никто не решался.
Тибор и другие стрелки барахтались в окопах в попытках найти точку опоры. Бунт крестьян на вершине не позволял прицелиться по врагу. Безостановочный огонь пулемета убедительно не давал им поднять даже головы из окопов.
Поначалу остановить резню казалось невозможным. Отряд беспомощно смотрел, как солдат протыкали их же штынами, как в них стреляли в упор. Затем двое храбрых товарища Тибора чудом дорвались до гранатомета и заставили пулемет умолкнуть. Один за другим стрелки поднимали свои винтовки и «снимали» белотряпочных. В течение десяти минут шустрый враг рассредоточился по холмам. Звук пальбы сменился криками о помощи.
Сержант Рэндалл Бриер в перерыве между войнами. Лиза Бриер
Прежде чем они смогли заняться собственными потерями, отряд получил приказ подняться на холм и оказать помощь там. То, что они увидели, потрясло их. Мертвые солдаты смотрели на них из окопов ледяными глазами удивления. Граната превратила радиорубку в дымящуюся груду искореженного металла и поломанных тел. Тибор держал на руках человека с засасывающей раной в груди, который захлебывался собственной кровью: все, что мог сделать медик – это вколоть ему морфина и держать его голову до тех пор, пока тот не испустил последний вздох.
Отряду понадобилось несколько часов, чтобы разобраться с мертвыми и ранеными, затем собрать все, что осталось от снаряжения. Все это время их собственные жертвы лежали внизу в грязи, без внимания. Когда взвод наконец добрался до них, времени оплакивать и молиться за них уже не было. С трупов сорвали армейские жетоны, похоронили. Имена вычеркнули из именного списка с пометкой «убит в бою».
К середине дня отряд собрал оружие и боеприпасы и направился к дороге, где стояли грузовики. Холм с захороненными там приятелями был теперь просто номером на карте. Сначала слышны были яростные крики ненависти, затем обещания мести, после – беспомощные слезы. Не сумев найти выход из какой-то кошмарной шутки, потрясенные солдаты шаркали ногами по земле, повесив головы, или рассматривали озадаченные выражения лиц друг друга. Как могли их товарищи уйти так быстро? Как могли они вот так просто идти дальше без них?
Пока мужчины вокруг пинали грязь и ругались в небо, Тибор тихо молился. Он не взывал к милосердному Богу, дабы тот спас его и его товарищей. Нет, в него он не верил. Он молился, потому что не знал, что еще делать.
7
В первые десять дней бойни «Первый отряд» потерял более пяти тысяч человек. Северная Корея потеряла в пять раз больше, но продолжала отодвигать американцев на юг, проверяя на прочность их способность удерживать Пусанский периметр. В конце июля генерал Уолтон Уокер недвусмысленно приказал «стоять насмерть».
«Дальше пути нет… Отход до Пусана будет одной из самых суровых мясорубок в истории. Сражаться будем до конца… Если мы умрем, то умрем, сражаясь вместе».
К середине августа прибаутки про «надрать корейские задницы» и «отправить узкоглазых восвояси» поутихли. Штаб-сержант Рэндалл Бриер, постоянно наблюдавший за моралью состава, так описывал их состояние: «оборванные, усталые, избитые… сборище животных, желающих только одного – выжить». Он сам похоронил дюжину или около того парней, но были офицеры, которым повезло еще меньше. С самого дня высадки погибло трое ротных командиров, все выпускники Вест-Пойнта 1950-го года. Потери были катастрофическими.
В отличие от сослуживцев Бриер был коренным янки: родился в Массачусетсе, хотя родители его эмигрировали из Канады. Когда наступили тяжелые времена, Рэндалл и его сестра, с детства говорившие на французском, оказались в католическом приюте, где строгий устав разделил их. Он поступил на службу в конце тридцатых: ему не хватало двух лет, но он дико хотел сбежать от противных опекунов и проблемной родной семьи.
Корейская война не была первой у Рэндалла. Он находился в бараках недалеко от аэродрома Уилера, когда японцы разбомбили его на пути к Перл-Харбор, и сражался на Соломоновых островах, пока его не отправили в Европу вместе с другими военнослужащими для послевоенной оккупации. Он вернулся в Штаты сержантом и с татуировкой голой девушки в бокале шампанского на левом предплечье, которая обнажала грудь, когда он сжимал кулак. Несмотря на затянувшиеся бои и год борьбы с малярией, он все равно планировал продолжить службу в армии.
В 46-м Рэндалл Бриер встретил Эстер Долдри из Юстиса, что во Флориде, и женился на ней спустя шесть недель. Ему плевать было, что его высокомерные и клановые родственники из Новой Англии не одобряли брак с деревенской девчонкой с Юга. Рэндалл отправил их подальше и отвез невесту на военную базу. Думал так: раз война позади, страна сейчас будет отдыхать, а значит, ему, жене и новорожденному будет лучше под военным крылом. Армия позаботится о них лучше, чем его узколобые родственники. И тут случилась Корея.
Снайперы делают окопы на горной гряде. Холмы на заднем плане типичны для местности; крайне сложны для прохождения танков и БТР. Министерство обороны
Еще на Еуадалканале Рэндалл привык к длинным периодам мучительной скуки, перемежаемой внезапными приступами смертельной битвы. Он понимал, как тяжело сопливым паренькам постоянно находиться в состоянии боевой готовности, когда врага целыми днями и в помине не было. В этом смысле война в Корее мало чем отличалась от тихоокеанской заварушки. Но корейская гористая бесплодная местность и лютая жара, посередь жестокой гражданской войны, казались ему более опасными, чем влажные джунгли Соломоновых островов, где он воевал с японцами и подхватил малярию.
Отряд развернули возле деревушки Чире, примерно в тридцати милях от временной столицы Тэгу. Услышав о приказе генерала Уокера, Бриер понял, что отряду и еще нескольким недоукомплектованным ротам предстоит встретиться с тремя дивизиями КНА на пути к столице. Как будто этого было мало, хитрый и коварный инмингун нападал обычно на рассвете, когда света было уже достаточно для солдат, но при этом мало для самолетов. Целью врага было подобраться как можно ближе к американским позициям. Тогда с наступлением дня ВВС не сможет атаковать корейцев, не задев при этом своих. На этом этапе войны ветераны вроде Бриера поняли, что если бойцы инмингун ухитрятся обезвредить пулеметы и если гранаты их не возьмут, рекруты останутся один на один со зловещими винтообразными штыками. Бриер надеялся и молился, что мальчишкам повезет избежать этого ужаса. Иначе они не выживут.
Каждый раз, когда его взвод окапывался, Бриер знал, что если отряд на соседнем холме не сможет удержать позицию, его парни здорово влетят, их, скорее всего, окружат. А еще он знал, что ни в коем случае нельзя сдавать дорогу и железку до Тэгу, который находился лишь в нескольких милях позади них. Эта дилемма не давала ему спать по ночам. Да, ходили разговоры о возможном подкреплении из Пусана, возможно, подтянутся морпехи, но пока Бриер никого из них не видел.
Отряд провел несколько удушающих дней на безымянном холме в ожидании атаки, которой все никак не было. Затем пришел приказ отступать. Северокорейские патрули были замечены к северу, востоку и западу от них. Поговаривали также, что враг может напасть из долины внизу.
Остальной батальон уже передислоцировали на несколько миль к югу, в локацию побезопаснее. Артиллерию перетянули защищать Тэгу. Отряд оказался в подвешенном состоянии на гряде, напоминавшей большой палец. Если инмингун решат напасть сейчас, их ничто не остановит. Приказ отступать пришелся как нельзя кстати.
Отряд занял холм вместе с внушительным арсеналом и снаряжением: ведь изначальный план был удерживать этот и еще несколько соседних холмов, которые вместе формировали более-менее прямую линию обороны. Но теперь план изменился, другие отряды, по правую и левую от них стороны, уже отступили, оставив парней с большим количеством оружия, чем они могли унести. Прежде чем Бриер успел хоть с кем-то обсудить эту проблему, Пейтон собрал сержантов и нескольких капралов возле кучи боеприпасов.
– Командование батальона хочет, чтобы к вечеру нас здесь не было, – буднично объявил он. – Транспорта нам не дадут, поэтому я хочу, чтобы кто-то остался здесь и присмотрел за всем этим. Добровольцы есть?
Остальные пожали плечами и посмотрели в сторону: никому не хотелось оставаться в этой дыре, пока отряд уходит в более безопасное место. Пейтон посмотрел на первого сержанта Бриера.
– Где венгр? – проорал он.
Кого-кого, а рядового Рубина на это задание Бриер назначать точно не хотел; парню и так досталось за время службы, слишком часто его «добровольцем» отправляли на опасные миссии. Будучи связующим звеном между рядовыми и старшими по званию, Бриер никогда бы не отправил солдата на такое задание, которое не смог бы выполнить сам. Он никогда не стоял на месте, когда парни таскали что-нибудь тяжелое. Он часто ходил с ними в разведку. Если нужно было принести воды, он брал контейнеры и шел сам.
Фиксация Пейтона на рядовом Рубине была за гранью понимания Бриера. Ясно было одно: гопник не успокоится, пока не убьет парня. Бриер хотел вступиться за венгра, но был младше Пейтона по званию. Слово старшины – закон.
Взвод Рубина расположился в окопах вдоль гребня холма. Пейтон неуклюже пошутил, что еврей наверняка сныкался как можно дальше от края, прячась от возможных выстрелов. Но Бриер нашел его в первой линии: тот уперся взглядом в долину, внимательно ожидая появления врага – как и всегда, впрочем. Наперекор дурному предчувствию, Бриер доставил рядового к старшине.
Пейтон отвел Тибора к груде гранат, пулеметных патронов, карабинов и мин.
– Останешься здесь и будешь караулить, пока мы не доберемся до следующей позиции, – сказал Пейтон, указывая в сторону Тэгу.
Тибор посмотрел на него озадаченно. «Далеко отсюда?»
– Командование пока молчит. Несколько миль, думаю. Я дам тебе знать, когда сам буду в курсе.
Похоже, что вся рота уходит с холма, оставляя его здесь одного. Прежде чем Тибор успел осознать это, Пейтон продолжил: «Батальон вернется и заберет это, как только освободятся грузовики. Часов через четырнадцать-шестнадцать. Но точно до заката. Если нет, пришлю за тобой джип».
Он говорил слишком быстро, Тибор не успевал за ним. Старшин что, в самом деле оставляет его одного на холме? Тибор только собрался прояснить ситуацию, но Пейтон снова вклинился.
– Оставлю с тобой пару узкоглазых, если хочешь, – прозвучало, как запоздалое соображение.
– Нет. – Тибор помотал головой. Стеречь амуницию уже было тяжелым заданием; не хватало ему еще корейцев, которые смотрели на солдат холодными глазами и ни слова не говорили по-английски.
– Дело твое. Ты ведь понимаешь, что я тебе говорю?
Тибор утвердительно закивал.
Рэндалл Бриер открыто заявил о том, что ему не нравится идея оставить здесь Рубина одного. Мало того, что это нечестно, это еще и непрофессионально. Он сказал старшине, что наблюдение за врагом и одновременная охрана амуниции – задача для целого отряда. Пейтон посмотрел ему прямо в глаза и сказал, что предложил ему помощь, но тот отказался. Затем приказал Бриеру готовить людей к отправке: нужно было добраться до новых координат до заката, иначе им грозило встретиться с вражескими патрулями в темноте.
Рота покинула холм после обеда. Когда последний взвод начал спускаться по гористой тропинке, Пейтон подошел к окопу Тибора и похлопал его по плечу.
– Мы вернемся за тобой до заката, – сказал он. – Глазом моргнуть не успеешь.
И ушел.
Солнце клонилось к закату, напряжение Тибора нарастало. Ночи на этих холмах всегда были жуткими, даже когда вокруг тебя сидела целая рота. Тишина скалистых холмов угнетала: их нельзя прочитать, как лес, где звуки природы постоянно сообщали тебе, кто там идет и как близко он от тебя. Лес всегда реагирует, когда что-то идет не так, и всегда даст тебе знать. Листва, деревья, ручьи, даже кучка листьев могут стать тебе прикрытием. Зубчатые, каменные предгорья Кореи голы и мертвы, настоящая полоса препятствий, непреклонные массы камней и песка, за которыми невозможно скрыться. Хуже того, сама земля там была тебе опасностью. Тибор знал, что каким бы аккуратным ты ни был, всегда можно задеть камешек или запнуться об расщелину – и ждущий вдали снайпер непременно тебя найдет.
Когда на небе не было луны, рассмотреть что-то дальше трех метров от себя было невозможно; когда луна была яркой, тебя выдавала собственная тень. Единственный способ выжить – лежать неподвижно в окопе и молиться, чтобы враг тебя не увидел, чтобы ты не чихнул или не кашлянул.
Каждый раз, когда Тибор смотрел на часы, проходил еще один час – еще один час сверх того времени, когда его должны были забрать. В полночь он подумал, что его имя вычеркнули из списка и что для Пейтона он точно уже умер. Он тихо повторял начало каждой еврейской молитвы: «Благословен Ты, Господь, Бог наш, Царь вселенной…». Затем попросил Господа защитить его. Затем выругался на него за то, что тот позволил одному из своих «избранников» остаться на этом гребаном холме.
Два часа ночи пришли и ушли. Было темно, жарко и тихо. Слишком тихо. Страх проник в нутро Тибора, оставив горький привкус от глотки до рта. Через пару ударов сердца наступит рассвет, и если ему не повезет, инмингун будут где-то рядом, готовые рвануться в атаку. Если им прикажут взять этот холм или если они поймут, что он незащищен, целая рота заполонит вершину за несколько минут. И их не остановит один парнишка, пусть и парнишка с целым арсеналом.
Инмингун учили переть на цель до тех пор, пока тела не закончатся или пока артиллерия не превратит их в фарш. Раз отряд ретировался, артиллерии за Тибором точно нет. Какой смысл большим пушкам оставаться здесь, если всю линию холмов забросили?
Ситуация Тибора походила на мультик вроде «Луни Тьюнс» или «Мэрри Мелодис»: словно Даффи Дак или Багз Банни, или моряк Попай, он один противостоял Гитлеру или целой японской армии. Кроме, пожалуй, того факта, что когда в лицо Даффи взрывалась бомба, она разве что перья ему могла подпалить и на короткое время одарить его косоглазием. Когда враг палил из пулемета по Попаю, он опустошал банку шпината, распускал кулаки-якоря и отправлял волну горячего свинца в строго противоположном направлении. В случае с Тибором такое не сработает. Впрочем, абсурд ситуации от этого не ослабевал.
Тибор снова попросил Бога о защите, затем снова проклял его. Затем поспешил извиниться на случай, если Бог все-таки был – тот Бог, который принимал решения, кому жить, а кому умирать: вдруг он все-таки слушал.
Все по-прежнему было тихо, Тибору было нечего делать, и он решил выскочить из окопа и вприпрыжку добежать до груды оружия. Поначалу ему даже в голову это не пришло, но сейчас он вдруг осознал безнадежность своей ситуации и понял, что имеет полное право распоряжаться арсеналом. Он внимательно оглядел мины, ручные гранаты, пулеметные патроны и все остальное. Раздумывая о первой линии обороны, он оттащил два ящика гранат к пустым окопам и закинул по дюжине в каждый из них. С наивной надеждой, будто так он увеличит шансы на свое выживание, Тибор вернулся к куче и взял столько пулеметных обойм, сколько смог поднять, затем положил их возле лучшей, как ему казалось, точки обстрела. Набрав достаточное количество снарядов, он вновь вернулся к куче, захватил мин побольше и отправился с ними к миномету. Затем собрал тридцать карабиновых обойм, затем еще тридцать – на всякий случай. Забив как следует с полдюжины передних окопов, он понял, что время еще есть – и удвоил запасы. После, совершенно случайно, он наткнулся на упаковки рациона Си, в которых были его любимые конфеты Butterfingers Набил ими карманы на неделю.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
