Текст книги "Я выжил в Холокосте"

6

Тибор гнал по туннелю и в конце пути оказался в совершенно другом мире. Туннель представлял собой бесконечную вереницу врачей, больниц, тестов, рентгенов, обезболивающих и долгие часы слабости и постоперационной тошноты. Про все это было легко рассказывать, потому что время внутри этого туннеля было четко определенным. Но вот мир по ту сторону туннеля – беспощадная Корея, война, «Лагерь 5» – словами описать было нелегко. Тот свет был таким резким, а текстуры такими грубыми, что он никак не мог уловить решительно никакой связи с этой мягкой реальностью, в которой он находился сейчас, с этими кипучими дорогами, домами, с торговыми центрами, которые, кажется, сильно расплодились за время его отсутствия. И эта вереница красоток, особенно девчонки из колледжа в облегающих свитерах. Оказавшись в самом сердце рая, Тибор не видел ни единой причины хотя бы минуту говорить о грязном, злом, диком месте, которое осталось в его прошлом. Даже думать о нем было отвратительно и глупо.

В конце августа, когда Тибор готовился начать второй семестр в колледже Лонг-Бич, его вызвали свидетелем в военный суд над Клодом Бэчелором, человеком, которого он в свое время выбрал в комитет мира «Лагеря 5». Бэчелора арестовали по подозрению в сотрудничестве с китайцами, и хотя сам термин в обвинительном заключении не появлялся, список обвинений недвусмысленно намекал: это государственная измена.

В марте 1954-го, через три месяца после того, как Бэчелор покинул лагерь в Кэсоне, его арестовали и посадили в форт Сэм Хьюстон в штате Техас. Он ничего подобного не ожидал – в конце концов, он же написал сто сорок восемь страниц объяснительной, в которой детально рассказал, как именно китайцы ввели его в заблуждение. Затем он подал заявление о зачислении в школу военной разведки, в котором указал, что хочет свести счеты с коммунистическим режимом и загладить свою вину, «сделав все возможное, чтобы защитить мою страну от этой напасти». Армия ответила ему угрозой смертной казни.

Армейская контрразведка все силы положила, чтобы выяснить все, что бывшие узники знали о китайцах. Почти каждый знал кого-то, кого можно было уличить в предательстве. Этот говорил с охранником, этому подкладывали больше еды, этого крутили по «сучьим коробкам», этот в открытую курил китайские сигареты. Вдобавок были доказательства, что тысячи военнопленных подписали документы, призывающие закончить войну, или писали антивоенные заметки для лагерных досок объявлений. По некоторым подсчетам, примерно каждый пятый в лагере оказался «прогрессивным». Но обстоятельные расследования привели к тому, что обвинения в сотрудничестве с врагом получили лишь четырнадцать человек – пять офицеров и девять рядовых.

Тибор понятия не имел, зачем сторона защиты прислала ему специальную судебную анкету. Он слышал, что такие же получали и другие ветераны, но они либо отказывались их заполнять, либо отвечали таким образом, что вызывать их в суд не было никакого смысла. Сосед, ветеран Второй мировой, посоветовал Тибору игнорировать анкету.

Тибору было плевать – он чувствовал, что должен рассказать всю правду о Бэчелоре. Он заявил местным газетам, что Бэчелор был одним из самых популярных ребят в лагере, что делал все возможное, чтобы помочь больным и раненым в самые тяжелые месяцы, и что до тех пор, пока его не выбрали в комитет мира, его имени никто толком и не знал.

– У него и убеждений никаких не было особых, – объяснил Тибор. – Он был таким же, как мы.

Но в сентябре 1953-го, пока Бэчелор ошивался в нейтральной зоне, журнал Life взял интервью у одного из его ближайших друзей, тоже бывшего пленного по имени Берни Смит. Смит рассказал, что Бэчелор хотел отказаться от американского гражданства и остаться с китайцами.

– Разве это не делает его предателем? – спросили репортеры у Тибора.

– Я не буду защищать Бэчелора, – ответил он. – Он был солдатом, и он виновен в том, что стал коммунистом.

Я ненавижу коммунистов. Но он делал все, что мог, чтобы помочь другим пленным.

Репортеры продолжали забрасывать его вопросами. Бэчелор стучал? Других пленных мучили и убивали по его наводке? В лагере знали, что он перебежчик?

– Насколько я знаю, он ни на кого не стучал, – говорил Тибор, – хотя в лагере были люди, готовые продать товарища за сигарету.

Тибор сделал небольшое заявление в суде, и его отпустили. После судебного процесса, длившегося месяц, Клода Бэчелора признали виновным в сотрудничестве с врагом и приговорили к пожизненному заключению. Стосорокавосьмистраничную объяснительную, которую он вручил агентам контрразведки и в которой он сам описал свое разочарование в коммунизме, использовали против него в суде.

Десятерых из четырнадцати обвиняемых военнопленных, включая трех офицеров, судили разные суды, расположенные в разных военных учреждениях. Насколько Тибор мог судить, ни в процессах, ни в приговорах не было никакой систематичности. Совершенно непонятно было, почему именно Бэчелор получил самое строгое наказание.

Они что, не понимают, какие условия были в «Лагере 5»? Да уйма народу выступала против войны по громкоговорителям, включая офицеров. Почему их не наказали? А как тогда быть со сбитыми пилотами, которые выступали по китайскому радио, чьи заявления крутили потом в качестве пропаганды? В ВВС вообще ни единого не наказали! Страна что, боится коммунистов? Они не понимают, что ли, что все эти русские и китайцы могут контролировать своих граждан только лишь путем изоляции за железным занавесом или Великой стеной? Да как эти диктаторы и их ставленники могут угрожать величайшей стране в мире?

Тибор не получил ответов на свои вопросы. Кажется, что правительство видело «красных» повсюду. Тибор плюнул на весь этот бред и пошел дальше наслаждаться своей свободой.

Общественность бурно отреагировала на обвинения Бэчелора и других пленных. В течение следующих нескольких лет каждый приговор пересмотрели и смягчили. Клода Бэчелора освободили через четыре с половиной года заключения. Его уволили из армии, лишив всех прав и привилегий. Ему сломали дух, но вернули свободу.

7

Двадцать седьмого ноября 1954-го, в день, когда Тибор стал гражданином Соединенных Штатов, газета Los Angeles Daily News напечатала историю американизации «Тэда» Рубина, украшенную фотографией, на которой он дает клятву на фоне американского флага. Заголовок гласил: «Мечта бывшего военнопленного стала реальностью – он теперь гражданин». Текст кратко пересказывал все то, что его друзья и семья и так уже знали – что он был пленником и у нацистов, и у китайцев. Но ни слова не было о его подвигах ни на поле боя, ни в лагере – сам Тибор так никому ничего и не сказал. Для «Тэдди» Рубина военная карьера капрала Тибора Рубина осталась в прошлом.

8

Ирэн Рубин с радостью посещала фотосессии и давала интервью, сопровождавшие возвращение Тибора домой. Когда ее вместе с братьями пригласили на телевидение – рассказать, как они все трое прошли путь от венгерских беженцев до американских граждан, – она охотно согласилась. Ей особенно нравилось, что интерес к Тибору был неразрывно связан с пережитыми ей и Имре ужасами нацистского плена. Ирэн была уверена: чем больше людей узнает о Холокосте, тем лучше. Нацисты жестоко уничтожили ее семью, и история выживания ее братьев – это чудо, о котором надо рассказывать всем и каждому.

Ирэн невероятно радовалась тому, как изменился Тибор с того момента, когда она видела его в прошлый раз, больше четырех лет назад, в Нью-Йорке. Он ушел в армию красивым юным бездельником, а вернулся уверенным в себе притягательным мужчиной. Фигура стала массивнее, английский – лучше, хотя он все еще говорил с сильным акцентом. Сильные черты и копна темных волос придавали ему сходство с Джоном Гарфилдом, актером, ставшим сенсацией после ролей боксера в фильме «Тело и душа» и безработного убийцы в «Почтальон всегда звонит дважды». Гарфилд умер от сердечного приступа в предыдущем году, в возрасте тридцати девяти лет. И вот теперь двадцатитрехлетний Тибор пришел с востока, словно реинкарнация актера. Но несмотря на поразительное физическое сходство, они были абсолютно разными по характеру: Гарфилд был тяжелым, задумчивым, напряженным, а брат Ирэн – открытым, болтливым и озорным.

Понятно было, почему медиа не отставали от живого и забавного Тибора в первые несколько недель его пребывания в госпитале. Но, к ее удивлению, Голливуд не отставал от Тибора и после первых фотосессий и интервью. Продюсеры приглашали его на бесконечные мероприятия и премьеры. Его познакомили с Вирджинией Майо, популярной актрисой, с чьей сестрой его позднее видели на нескольких пышных голливудских вечеринках. Paramount Pictures провели его по красной ковровой дорожке на премьере фильма «Лагерь для военнопленных № 17» – престижной картины о лагере времен Второй мировой. Перед началом показа Тибора сфотографировали возле кинотеатра вместе с Джен Стерлинг, яркой блондинкой, игравшей вместе с Кирком Дугласом и Тони Кертисом. Хотя Стерлинг была замужем, ее так потрясла живость Тэдди, что она пригласила его на вечеринку в своем голливудском доме. Когда Тибор вернулся оттуда, он уверял Ирэн, что в бассейне Стерлинг гости плавали голышом.

Известные авторы предлагали Тибору превратить историю его жизни в книгу, а может даже и фильм. Популярный венгерский оперный певец устроил встречу с важным писателем. Казалось, что слава его вот-вот выйдет на новый уровень, но тут по причинам, неизвестным Ирэн, его отношение к происходящему изменилось. Певцу он сказал, что занят, авторов отправил восвояси. Звонки из Голливуда все чаще оставались неотвеченными, пока Тибор все больше и больше времени проводил в барах Лонг-Бич.

Ирэн переживала. Когда она спросила брата, почему он игнорирует все это внимание, он пожал плечами и ответил, что ему все это надоело, все эти актрисы, продюсеры и фотографы. Но Ирэн чувствовала, что здесь есть что-то еще. Наверное, думала она, люди подробно расспрашивают его про войну, а Тибор не любит говорить о ней.

Семья Рубиных в Лос-Анджелесе, середина 1950-х Задний ряд слева направо: Эдит, Тибор, Ирэн. Передний ряд: Имре и Миклош. Эдит приехала навестить родственников из Швеции. Семья Ирэн Рубин

И Тибор, и Имре так же неохотно говорили про Маутхаузен. Ирэн пыталась узнать у братьев, что мешает им, подходила к ним и вместе, и по отдельности, но не смогла ничего толком выяснить. В этом братья были похожи на отца. Ференц тоже упрямо молчал о шести годах сибирского плена. Поэтому, с одной стороны, поведение Тибора она понимала. С другой стороны, оно ее сильно беспокоило.

Ирэн видела много жертв Холокоста, рассказывавших о своих страданиях и в личных беседах, и в фильмах. Ей казалось, это помогает им ускорить без сомнения тяжелый и длительный процесс заживления душевных ран. Право Тибора молчать, конечно, неприкосновенно, но Ирэн переживала, что ее обычно такой разговорчивый брат вынужденно замалчивает свои переживания. Один Бог ведает, через что он прошел, какие мерзости он там видел. Как будет проще ему, думала она, если он поделится своим опытом с другими, выпустит на свободу запертую боль.

9

В самом конце 1954-го Тибор отправился путешествовать. Полноценный гражданин США, он мог выезжать и въезжать, когда ему заблагорассудится. Он провел шесть недель в Израиле, затем поехал на Кипр, оттуда в Анкару, где встретился с Мехметом, турецким военнопленным, который познакомил его с марихуаной. Турки встретили его с великой радостью, водили повсюду, от мечетей до борделей. Это было одно сплошное удовольствие – с момента, когда он сел в самолет и до самого возвращения в Штаты.

Тибору было двадцать три года, когда он уволился из вооруженных сил. Он не собирался ни строить карьеру, ни жениться – счастлив был работать на полставки в новом винном магазине Имре, а все остальное время заниматься всем, что душе угодно. Подружки появлялись и исчезали, он садился в машину и уезжал, когда хотел, но всегда был доступен для своей семьи, особенно когда требовалось понянчить детей Миклоша, Ирэн или Имре. Дети обожали дядю Тибора, весельчака, который всегда приходил с конфетами, шутками, а иногда и интересной подружкой.

Ирэн, Эдит и Тибор на отдыхе, примерно середина 50-х. Семья Ирэн Рубин

Единственным членом семьи, кого серьезно напрягал Тибор, была жена Имре, Глория, которая невзлюбила его с того самого момента, как Имре поселил брата у них дома. Месяцы стирки его грязного белья и уборки комнаты только укрепили ее к нему презрение. Она жаловалась Имре, что его младший брат – ленивый бездельник, которого волнуют только женщины. Она никак не могла понять, зачем он отверг предложения писателей и продюсеров, которые хотели сделать его знаменитым, равно как и почему он не хочет остепениться и завести семью, как это сделали Имре и Миклош.

10

Десять лет прошли с его возвращения из Кореи, и все это время семья Тибора видела в нем клоуна, плейбоя, беспечного хулигана. Но Джо Хантли, венгерский иммигрант, который женился на Ирэн в 1954-м, был о нем слегка другого мнения.

Джо был лютеранином, и Имре был против брака сестры, ибо считал, что ей не следует выходить за нееврея. Они сильно спорили, но в итоге Ирэн, которая уже успела развестись с первым мужем и знала, чего хотела, отстояла свое решение. К удивлению Джо и Имре, Тибор с самого начала занял сторону Ирэн. Джо удивился, потому что знал, как близки были братья и как неохотно Тибор шел в открытую против Имре. После продолжительного давления со стороны Ирэн и Тибора Имре сдался, помирился с Джо и принял его в семью. Джо навсегда остался благодарен Тибору за его поддержку.

Тибор часто останавливался в доме сестры после свиданки или гулянок, садился за кухонный стол, пил кофе и часами болтал с Ирэн. Рано или поздно разговор сводился к жизни до войны, к Пасто. Джо казалось, что Ирэн, которая была на четыре года старше Тибора, лучше помнила их детство. Имре отказывался говорить о Венгрии – его воспоминания очерняла гибель родителей и сестры, а также такая удивительно резкая готовность его земляков сотрудничать с нацистами. Но Ирэн помнила жизнь до войны, те счастливые дни в Пасто, и с радостью утоляла голод Тибора по ним.

Тибора, кажется, волновали несколько тем: воспоминания Ирэн об их родной матери; почему Роза Вылонски, учительница и вообще серьезная женщина, вдруг оставила карьеру в Будапеште, чтобы выйти за их отца; почему Ференц был так строг с детьми; и почему мать и отчим Миклоша уехали из Пасто в Чехословакию.

Джо понял, что Тибор был слишком молод, чтобы помнить свою биологическую мать, и потому полагался на Ирэн, которая помогала ему оживить детские воспоминания. Джо также заметил, что хотя Тибор с готовностью слушал истории про семью, он совершенно не хотел делиться воспоминаниями о войне. Среди Рубиных словно был некий негласный договор, запрещавший эту тему. Из всего им услышанного Джо сделал вывод, что в Тиборе есть что-то такое, что большинство просто не замечали.

К концу пятидесятых Тибор успешно свел на нет всю шумиху вокруг его возвращения домой – про него все забыли. Но наедине с собой он продолжал праздновать свою личную победу над Кореей. Он был на волоске от смерти столько раз, что едва мог вспомнить все подобные случаи. Кошмары обеих войн будили его по ночам, но он отказывался им поддаваться. Если они поднимали его в четыре утра, он стряхивал их усилием воли и снова засыпал.

11

С того самого момента, как они впервые станцевали, Ивонн Мейерс пленила Тибора. Ее красота так сбила его с толку, что он постоянно наступал ей на ноги. Он только что встретил ее, но когда она пожаловалась, что он испортил ей туфли, он тут же пообещал купить ей новые.

Тибор впервые увидел Ивонн на танцах для одиночек-евреев в самом начале 1962-го. Он и его напарник заскочили туда после двух других мероприятий и уже собирались поехать на следующее, как он заметил ее в дальнем конце комнаты. В тот же миг ее лицо и фигура заставили его изменить план вечера. Он подошел к ней и уловил манящие ноты знакомого парфюма «Майя», который он впервые услышал еще в самые первые дни своего пребывания в Нью-Йорке. «Майя» был одним из нескольких классических ароматов, которыми пользовались обеспеченные клиенты того самого гастронома, где он работал на кассе. С тех самых пор Тибор ассоциировал «Майя» с утонченностью и элегантностью.

– Ты выглядишь как настоящая европейка, – ляпнул он в неловкой попытке привлечь ее внимание. Прежде чем она успела что-то ответить, он уже вел ее на танцпол.

Тибор представился только после первого танца. Ему нужен был какой-то сигнал, намек на заинтересованность. Легкой улыбки было достаточно.

После танца «Тэдди», как он представился, делал все возможное, чтобы не подпустить к Ивонн других ухажеров. Сочная красная помада, живые круглые глаза, густые, блестящие волосы покорили его. Но в ее поведении была тень сомнения, какой-то едва ощутимый барьер. С самого начала она бросила ему вызов, который он с азартом принял.

Он попросил ее рассказать о себе. Ивонн было двадцать, она жила в Штатах меньше четырех лет и все еще привыкала к ним. Но Тибор чувствовал в ней уверенность и самообладание кинозвезды. Он-то знал – зря что ли он в свое время встречался и флиртовал с целой вереницей актрис.

Что до ее сдержанности, то инстинкты не подвели его. У Ивонн было сложное детство. Ее родители, Регина и Алекс, жили в Амстердаме, когда в город вошли нацисты. Регина была в магазине фототоваров вместе с двухлетней Ивонн, когда немецкий солдат заметил на ее пальто желтую звезду и отвел в сторону.

– У вас красивая дочь, – отметил он, улыбаясь ребенку. Он понизил голос. – Вам нужно уходить. Они всех вас убьют.

Регина и Алекс услышали предупреждение. По совету голландского подполья они отдали дитя христианам в католический монастырь. Пока монахини скрывали происхождение ребенка, Регина и Алекс сбежали на ферму на слабо-заселенном севере Голландии, который не представлял почти никакого интереса для нацистов. Однако в их отсутствие Ивонн удочерила христианская пара, которым ничего не сказали о ее происхождении – они считали ее сиротой. Поэтому для них полным сюрпризом оказался Алекс, появившийся на пороге четыре года спустя.

Шестилетняя девочка запуталась – ее вдруг оторвали от единственных родителей, которых она знала. В тот момент детство ее закончилось – у Ивонн не было иного выхода, кроме как заново пересмотреть все, что она успела узнать о мире. С того самого момента она подсознательно стала искать во всем стабильности и уверенности.

Ивонн, ее родители и четверо братьев и сестер в 1957-м поселились в Фэйрфаксе, оживленном районе Лос-Анджелеса, который годами служил магнитом для евреев-иммигрантов. Подросток быстро выучила английский и в шестнадцать лет пошла работать клерком в банк. Шустрая и целеустремленная, она вскоре получила новую работу в брокерской конторе и зарплату повыше.

Когда Ивонн пришла в тот вечер домой, мать спросила ее, встретила ли она кого-нибудь интересного на танцах. Ивонн рассказала, что танцевала с забавным ветераном, который чуть не уронил ее на танцполе.

– Так он понравился тебе? – спросила мать.

– Болтает много, – ответила она рутинно. – И, кажется, он староват для меня.

– А сколько ему?

– Тридцать два.

– Ну, тебе виднее, – закончила разговор Регина.

Ивонн не понравились не только бесконечные разговоры Тэда Рубина. Он слишком напирал на нее. Первые же слова его были о том, что она похожа на европейку. То есть в каком-то смысле он напоминал ей, что она все еще иммигрант. И это ей не нравилось.

Ивонн очень старалась довести свой английский до совершенства. У нее была работа, о которой мечтала любая американская девочка ее возраста. В тот вечер на ней был наряд из Burdines, одного из лучших универмагов Лос-Анджелеса. И тут, значит, этот ухажер недвусмысленно намекает, что она все еще иностранка. Он, может, и симпатичный, очаровательный и доброжелательный, но Тибор Рубин ее бесит.

Когда он позвонил на следующий день, Ивонн была с ним откровенна.

– Ты славный парень, – сказал она, когда он предложил ей встретиться снова, – но немного староват для меня.

– Зато у тебя будет и парень, и отец, и дядя, и дедушка – и все в одном лице, – ответил ей Тибор.

Ивонн засмеялась, но на свидание идти отказалась и повесила трубку.

Ивонн слишком нравилась Тибору, чтобы он вот так просто сдался, но кое над чем подумать ему все-таки пришлось. Когда бы его ни спрашивали, он всегда говорил, что ищет жену, пусть даже это была неправда. И вот черт знает откуда появляется эта голландская девушка и сводит его с ума так быстро, что он и понять ничего не успевает. Внезапно Тибор понял, что он и правда хочет жениться, и что Ивонн идеально для этой цели подходит. Как обычно, он все свои переживания держал при себе. Но тут случай был особый, Ивонн произвела на него слишком сильное впечатление, и он рассказал о ней приятелю.

– Если бы мне кто-то сказал, что я для нее слишком старый, я бы ей никогда не перезвонил, – посоветовал он ему Тибор был не согласен. «Какой толк от гордости? Ее в банк не отнесешь, процентов по ней не платят».

Он позвонил Ивонн и почти умолял ее пойти с ним на свиданку Она снова отказала. Он попытался в третий раз, и снова – отказ, затем еще один. Тибор ретировался, чтобы пораскинуть мозгами. Сколько бы он ни звонил ей, Ивонн всегда отказывала. Нутро подсказывало ему, что как только он перестанет звонить, она начнет скучать по нему Он подождал два месяца, затем снова набрал ей.

– Это Тэдди Рубин, – объявил он по телефону. – Готова пойти со мной на свидание?

Ивонн немного опешила. Она-то считала, что ясно дала понять свою позицию. Но услышав его голос, она моментально вспомнила тот вечер, в который они познакомились. Он развлекал и раздражал ее так, как не умел никто другой, и ей даже стараться не пришлось, чтобы вспомнить, как он выглядит. Каким-то образом Тэд Рубин забрался к ней в голову и там остался, несмотря на неоднократные попытки его оттуда выкурить.

Тэдди и Ивонн встречались год, а затем, двадцать седьмого января 1963-го, закатили большущую свадьбу. Присутствовал весь клан Рубиных в полном составе.

Молодожены поселились в Лонг-Бич, где Тибор начал работать в винном магазине Имре на полную ставку. Вскоре у них родились мальчик и девочка: Фрэнк в 1964-м и Рози в 1966-м. Имре пообещал сделать Тибора партнером, если и когда тот женится. Тибор даже напомнить ему не успел, как Имре сделал брата руководителем отдела продаж.

Хотя Глорию бесило постоянное присутствие Тибора, клиенты магазина его обожали. Тибор любил поболтать, а у Имре появилось свободное время заняться бумажными делами магазина. И все же Глория недолюбливала деверя, даже когда у него появились двое собственных детей. Несмотря на все его достижения она по-прежнему считала его несерьезным бездельником, который негативно влияет на ее мужа и детей.

Из всех Рубиных Глории досталось от войны больше всех. Нацисты убили в газовых камерах всю ее семью. Об этом обычно не говорили, но считалось, что ее неспособность иметь детей напрямую связана с тем, как с ней обращались в концлагерях. Она была отличным поваром, заботливой мамой двух приемных детей и радушной хозяйкой для всех Рубиных. Но когда доходило до решения семейных вопросов, Глория чувствовала себя чужаком. Она завидовала той нерушимой связи между Имре и Тибором, и зависть свою скрыть не могла. Вдобавок ей чудилось, что Имре за ее спиной обсуждает свои переживания по поводу их брака с Тибором и Ирэн. Она боялась, что Имре жалеет, что не женился на лучшей подруге Ирэн, Дэйзи, которая была более открытой, более утонченной, интересной. Эти сомнения делали ее жизнь невыносимой.

Тибор и Ивонн на свадьбе. Семья Ирэн Рубин