Текст книги "Я выжил в Холокосте"
Автор книги: Дэниэл М. Коуэн
Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 24 (всего у книги 30 страниц)
12
Шестидесятые и семидесятые оказались благосклонными годами для клана Рубиных. Миклош и Маркета процветали в Бербанке: за десять лет они прошли путь от управляющих до владельцев нескольких многоквартирных домов. Их дочь Вера и сын Мартин оба были отличниками в школе, а затем и в колледже.
Джо Хантли по ночам учился на авиационного техника и в итоге получил работу в авиастроительной компании McDonnell Douglas.
Ирэн посвятила себя воспитанию детей, Дебби и Роберта, но находила время и для благотворительной работы.
По примеру родителей Ирэн стала апологетом безымянной помощи. Во время Вьетнамской войны она помогала Тибору ухаживать за ранеными солдатами в местном госпитале для ветеранов. Хотя ее стали узнавать в больнице, она отказывалась вступать в официальные благотворительные организации. Ей плевать было на признание за добрые дела. Она приносила больным домашнюю пищу и приглашала отметить с Рубиными важные праздники тех, кто был далеко от дома и родных.
У Ирэн и Джо была машина, на которой Джо ездил на работу. Однажды утром, в середине марта 1974-го, подруга Ирэн попросила отвезти ее в больницу на противоопухолевую терапию. В тот день Ирэн отвезла Джо на работу и взяла машину. Не было ничего необычного в том, что она предложила подвезти подругу – Ирэн постоянно всем помогала. Но в тот день в Лос-Анджелесе шел сильный дождь, на дорогах было скользко. Возвращаясь за подругой, Ирэн попала в ужасную автомобильную аварию и погибла.
Дождь шел и на похоронах Ирэн. В церкви было не протолкнуться, народ стоял на улице. Потоп продолжался, а пятьсот с лишним человек один за другим подходили к могиле. Каблуки и подошвы тонули в грязи, словно сама земля оплакивала смерть Ирэн.
Ее гибель потрясла семью Рубиных до основания. Подростки Дебби и Роберт испортились на глазах, стали грубыми и злыми. Джо скатился в рутину, приезжал с работы, ел и ложился спать. Его уволили из McDonnell Douglas. Тибор и Имре пытались помочь ему с детьми, но не смогли защитить его от глубочайшей депрессии.
Ирэн ушла из жизни, так и не узнав о подвигах своего брата. Пока она была жива, Тибор не считал нужным рассказывать ей о Корее: ему и в голову не приходило, что их славная жизнь в США может закончиться так резко и несправедливо. Смерть должна была закончиться вместе с теми двумя войнами, которые он прошел. Но даже после трагедии Тибор не видел смысла рассуждать, почему он был так скрытен и молчалив.
Его горечь усугубляла роль Бога в этой истории. Сначала Тибор винил Его за то, что Он так нагло забрал жизнь у Ирэн. Потом он принялся молиться ему, спрашивая, зачем Он сделал это, ругался с Ним. Но в конце концов он просто перестал общаться с Ним, раз и навсегда.
Когда его дети были маленькими, Тибор водил их в синагогу. Ему нравилось отмечать там еврейские праздники со всей семьей. Но все это было, скорее, дань уважения традициям. Сейчас Тибор решил, что если Бог есть и Ему правда есть, что сказать Тибору, то Он найдет, как донести это. Частые их диалоги принадлежали теперь ужасному прошлому Тибора, которое он упаковал и оставил в Венгрии, Маутхаузене и Корее.
13
Каждый год между домами Рубиных в Калифорнии и Кьярелли в Нью-Йорке путешествовали пухлые конверты с письмами и семейными фотографиями. Тибор наговорил на большущий телефонный счет, поздравляя Ленни с Рождеством, и обожал писать ему длинные письма. Ленни не очень хорошо умел складывать слова на бумаге, зато его жена, Джози, с радостью вела переписку, которая не позволяла двум семьям потерять друг друга. В течение почти двадцати пяти лет дружба Ленин и Тибора была единственной нитью, связывавшей каждого из них с прошлой жизнью на войне и в «Лагере 5».
Когда Ленин вернулся в Бруклин в 1953-м, его встречали как героя. Репортеры не отставали от него. Его фотография появилась на обложках местных журналов. Мэр Нью-Йорка звонил и предлагал ему работу в городском совете. Звучало предложение интереснее, чем оно было на самом деле, но Ленни не переживал – был уверен, что найдет что-нибудь получше. Не нашел.
После Корейской войны страна локомотивом перла вперед, но Ленни, кажется, собиралась оставить на перроне. Его планы по открытию собственного дела – сначала бильярдной, а затем мастерской по ремонту телевизоров – провалились. Он хотел было запартнериться с Гарри Брауном, но они так и не сумели найти общее видение.
С самого первого дня своего возвращения Ленни ударился в бесшабашный отрыв, заставив друзей переживать. Жалование он потратил на дорогое авто, гонял на нем, как сумасшедший, проезжая на красный свет. Когда пешеходы орали на него, он угрожал им в ответ, что сейчас выйдет из машины и как следует наваляет. Деньги он разбрасывал по всему Бруклину, кутил в местных барах, ужинал в лучших ресторанах.
Ленни ждал, что успешная карьера свалится на него сама, но на деле получал только отупляющие работы с придирчивыми боссами. Он бросал одну работу за другой, включая хорошо оплачиваемое место на бруклинской военно-морской верфи, откуда он ушел, не раздумывая. Но как только он женился и завел троих детей, ему потребовался стабильный доход. К тому моменту, правда, он как следует запятнал свою репутацию и о приличной работе мог уже не мечтать. Пришлось соглашаться на все, что предлагали.
Там, на войне, Ленни и его «четверка» крушили врагов сотнями. Он пережил корейскую зиму 1951-го, самую холодную за сто лет, в одном пальто. Он ухитрялся обкрадывать своих китайских захватчиков, ни разу не попавшись. Но здесь он имел дело с совсем другими боссами, и если он хотел прокормить семью, ему необходимо было их слушать. Его это бесило. Эти парни никогда не носили униформы и не были на войне. Их никогда не брали в плен и не морили голодом неделями. Все, что они знали про Корею, они прочитали в газетах. И вот, значит, эти сосунки, домоседы считают себя вправе указывать Ленин, что ему делать?
Проходили годы, и Ленин понимал, что никогда не был так счастлив, как на войне. А теперь он жил в мире, который не принимал его и отказывался признавать то, что он сделал ради его спасения.
Совсем почти отчаявшись, в сорок с чем-то лет он обратился к единственному человеку, который мог его понять – к его брату по оружию Рубину. Он набрал Тибору и заплакал, сказал, что скучает по старому другу и что все идет не так, как он планировал. Он хотел бы начать все сначала в Калифорнии. Но Тибор в то время жестоко страдал от хронических травм войны; ему было так больно, что он почти не вставал с постели. Тибор ответил, что не знает, чем может помочь Ленни, по крайней мере, пока не восстановится. Ленни сильно расстроился.
Он хотел стабильной веселой жизни, но ответственность за жену с тремя детьми угнетала его. Единственным способом справиться с давлением счетов и заботы о семье были азартные игры, и вот тут Ленни отводил душу. После многочисленных визитов в ветеранские госпитали с целым ворохом психологических проблем его в конце концов признали нетрудоспособным.
В 1977-м жена Ленни, Джози, умерла после продолжительной болезни. Ей было чуть больше сорока. Ленни был раздавлен – Джози поддерживала его все эти годы. После ее смерти он свалился в глубокую депрессию, почти ни с кем не говорил, а когда через год пришел в себя, решил, что покончит с прошлым раз и навсегда. Кэсси, его старшая дочь, никогда не встречала Тибора, но знала его по письмам и фотографиям, и посоветовала отцу связаться со старым другом. Но это значило снова вернуться в прошлое, где он был кем-то, где у него была цель – в место, которое уже не имело никакого отношения к реальности.
Спустя несколько месяцев сомнений он наконец попросил Кэсси написать Тибору о том, что Джози умерла. Кэсси выполнила просьбу отца, но не для того, чтобы воссоединить двух товарищей. Ленни видел в письме, которое он не читал и даже не подписал, сигнал к окончанию двадцатипятилетней дружбы.
Тибор запутался. Больше года от Ленни не было ни слуху ни духу. Джози уже давно не было, когда Тибор узнал про ее болезнь и смерть, и сейчас было уже слишком поздно: телефон Ленни отключили, а несколько писем Тибора остались неотвеченными.
За годы Тибор осознал, что горе его было глубоко личным и таким тяжелым, что вряд ли его сможет понять кто-либо еще. Его нельзя было побороть силой воли, нельзя было ослабить, как бы сильно он ни старался. Помочь ему могло только время.
Узнав о смерти Джози, он не знал толком, как на это реагировать – Ленни и он не виделись и даже не разговаривали друг с другом так давно, что он понятия не имел, насколько глубоко тот несчастен. Все, что он мог делать, это надеяться, что когда Ленни оправится от потери, он сам свяжется с ним. Этого не произошло.
Тибор не пытался всерьез анализировать свое прошлое вплоть до 1981-го. К тому моменту его дети, Фрэнк и Рози, уже выросли и стали почти самостоятельными. Сын Ирэн, Роберт, стал кадровым сотрудником, Дебби училась в колледже, а Джо процветал на новой работе. Остальная семья зрела в комфорте и достатке. Миклош, старше Тибора на пятнадцать лет, собирался на пенсию, а его жена Маркета продолжала управляться с их многочисленной недвижимостью. Их дети выросли, у них уже были свои карьеры и семьи. Винный магазин Имре тоже процветал. Приемные дети Имре тоже уже выросли, и он с радостью готовился отойти от дел.
Пока его дети были маленькими и первые несколько лет после гибели Ирэн семья вынуждала Тибора забыть про мир за пределами округа Ориндж. Двадцать пять лет он получал нескончаемый поток писем от ветеранских организаций, которые благополучно игнорировал. Но теперь, когда ему исполнилось пятьдесят, он вновь задумался о Корее и людях, с которыми служил. Во многом из-за любопытства, но в основном из-за визитов в местный ветеранский госпиталь, где он разговаривал с раненными во Вьетнаме солдатами. От бесед с ними нахлынули воспоминания. Он начал размышлять о старых товарищах, о том, кто из них еще жив и что с ними со всеми стало.
Тибор знать не знал, что из этих новых для него мимолетных мыслей словно из молодых зерен прорастет путешествие длиною в двадцать пять лет, полное страха и неопределенности, которое однажды приведет его в Белый дом.
Медаль, 1981-й
1
В 1981-м Тибор со своей дочерью Рози отправился в Лас-Вегас на национальную встречу ветеранов. Решение поехать было спонтанным, цели у поездки были самые скромные: прогуляться по неоновым улицам и смешаться с толпой незнакомых людей в роскошном отеле.
В лобби отеля было не протолкнуться: ветераны Второй мировой, Корейской и Вьетнамской войн болтали, шутили, пили, обнимались и жали друг другу руки. Униформы, ветеранские жилеты и медали мелькали то тут, то там; у многих пиджаки и штаны уже едва справлялись с линией талии.
Тибор и Рози пробирались сквозь группы незнакомцев, никого не узнавая. Тут Тибор обернулся и столкнулся лицом к лицу с бывшим заместителем комвзвода Рэндаллом Бриером. Сказать, что он испытал шок – значит, ничего не сказать: он видел сослуживца впервые за почти тридцать лет и считал, что того убили где-то за воротами «Лагеря 5». Он не раздумывая открыл рот и заорал.
Рэндалл лишился дара речи, когда незнакомый мужик прокричал в упор «Рядовой Рубин!» и сжал его в объятьях. Это шутка, что ли? Рубин, которого он помнил, был угловатым двадцатилетним мальчишкой, сдержанным и тихим, с копной волос на голове. Бриер был уверен, что тот парень не вернулся домой. Мужчина перед ним был коренастым и лысеющим, с мягкими чертами лица и живым, озорным выражением глаз. Но акцент – такой акцент не забудешь. Он сделал шаг назад и внимательно посмотрел на незнакомца. Да это правда рядовой Рубин.
– Ты где был все эти годы? – проревел Рэндалл.
– Гарден-гров, Калифорния, – выпалил Тибор и представил Рози.
Бывший сержант пожал ей руку, затем пристально осмотрел Тибора с головы до ног.
– Так, а медали где? – спросил он требовательным тоном.
– Так я не был на таких мероприятиях раньше! – ответил Тибор радостно. – Не знал, что нужно все с собой носит.
– Ну то есть ты их получил в итоге?
Тибор рассказал, что вдобавок к наградам за службу на иностранной территории и за нахождение в плену врага он получил два Пурпурных сердца. Рэндалл же про это, да?
– Нет, я про Серебряную звезду и Медаль Почета.
Тибор ничего о них не знал.
Рэндалл обнял Тибора и Рози и повел их в ресторан отеля.
Они присели за столик, и Рэндалл рассказал, что до «Большого обмена» провел два года в спецлагере для реакционеров. Сейчас он и его жена, Эстер, живут в Сан-Антонио, Техас, где он помог создать несколько отделений «Американских экс-ветеранов» – организации, помогающей ветеранам приспособиться к гражданской жизни.
Рэндалл по собственному опыту знал, как тяжело бывает привыкнуть к внешнему миру. Он с готовностью рассказывал о трудностях и ужасах Перл-Харбора, Гуадалканала и оккупации послевоенной Европы, но про Корею и особенно жизнь в лагере отмалчивался. Он считал, что ветеранов Корейской обделили и по части медицинского обслуживания, и по части выплат. Работая сержантом-инструктором по строевой подготовке, он непрестанно и грубо шутил по поводу неподходящих ему казенных вставных зубов. Когда нужно было проходить обязательное стоматологическое обследование, Рэндалл вручал санитару полный пакет зубов с требованием вернуть их обратно после осмотра. Но про Корею он не говорил. Его жена Эстер чувствовала тяжесть, которую он нес на себе; она сквозила через его молчание, вспыльчивый характер и безразличие к семье. Когда их дочери Лизе было всего четыре года, Эстер в слезах спросила ее, как она смотрит на то, что папа и мама разведутся.
Всю оставшуюся трудовую жизнь – после армии Рэндалл занимал несколько государственных постов – он был холодным и авторитарным отцом и мужем. Работая в Вашингтоне и Чикаго, он изолировал Эстер и троих детей во Флориде. В редкие моменты дома он требовал от сыновей почти военной дисциплины. Он не проявлял ни терпения, ни сочувствия, так необходимых при воспитании подростков. Пока другие мальчишки носили длинные волосы и яркие мятые футболки, сыновья Рэндалла стриглись по-армейски и утюжили стрелки на джинсах и рубашках, словно это была униформа. Дочь свою он игнорировал – разве что запрещал ей носить что-то кроме строгих платьев.
Даже на пенсии Рэндалл остался беспокойным и злым. Он по привычке вставал в четыре утра и шумно ходил по дому. Находившаяся на грани безумия Эстер потребовала, чтобы он нашел себе занятие. В итоге Рэндалл стал помогать таким же ветеранам – это позволило ему найти, наконец, некое подобие спокойствия и умиротворения.
От него самого армия, конечно, легко избавилась: по-дружески хлопнула по спине, отвалила лишь шестьдесят процентов полагающихся выплат по инвалидности и «пнула под зад» после двух жестоких войн – но Рэндалл никак не мог понять, почему Тибор так и не получил ни единой медали за свои выдающиеся подвиги. Он был уверен, что причина могла быть только одна: их рота потерпела такие потери – погибло семеро командиров и почти все солдаты, – что рассказать про его храбрость было просто некому.
Тибор сомневался, что кто-то, кроме, собственно, Рэндалла, знал и помнил события в Корее тридцатилетней давности.
– Меня повысили до капрала и дали кучу всяких льгот, – хмыкнул он. – Мне кажется, неплохо для парня с таким дерьмовым английским.
– Я был там, рядом, когда тебя представляли к Медали Почета, причем минимум дважды, – давил на него Рэндалл. – Ты что, не помнишь?
Тибор смотрел на него пустыми глазами, словно не понимал и не мог понять важность произнесенного товарищем.
Рэндалл перечислил все доступные военные награды страны, закончив список Медалью Почета. Это была высшая военная награда США, которую выдавали за «выдающиеся храбрость и отвагу, проявленные с риском для жизни и превышающие долг службы, при участии в действиях против врагов Соединенных Штатов». Кроме заоблачного престижа и уважения медаль давала особые привилегии и значительную сумму денег. «Это должно быть крайне важно для тебя, – закончил он. – Половину их выдают посмертно».
– Как ты говоришь?
– Посмертно. Значит, бедняга уже помер.
Тибор засмеялся.
– Ну вот значит, помру, тогда и наградят.
– Это если за дело не возьмусь я, – сухо ответил Рэндалл.
На следующий день они посетили несколько незапланированных встреч и семинаров, в основном для того чтобы Рэндалл смог представить Тибора и похвастать его подвигами. Рэндалл настаивал, что про его военного товарища, удивительного «маленького венгра», нужно рассказывать всем и каждому. Тибор улыбался, но говорил мало. Они смеялись над сержантом Артуром Пейтоном – особенно его позорным презрением к меньшинствам и тем, как он пропал под Унсаном, – но никому не говорили про то, как он мешал Тибору получить полагающуюся награду.
Тибор не хотел раздувать скандал из-за Пейтона. Он боялся, что бывший старшина шастает где-нибудь тут, в отеле, и что они с Рэндаллом обязательно на него наткнутся. Но Пейтона там, конечно, не было.
Собрание ветеранов подходило к концу, и Рэндалл пообещал найти еще людей, которые помнят Тибора, и сделать все возможное, чтобы его героизм был вознагражден. Тибор поблагодарил старого друга, но попросил его не устраивать из этого кампаний. К тому моменту, как Рози привезла его обратно в Гарден-Гров, он уже выбросил эту историю из головы.
Рэндалл Бриер, примерно середина 1980-х. Лиза Бриер
2
Лео Кормье был ошарашен, узнав от Рэндалла Бриера, что Тибор Рубин жив. Но это была чистая правда: Бриер вот только что стоял с Рубиным в одной комнате. Бывший кадровый солдат немедленно захотел увидеть его воочию. Лео жил в Хоумленде, Калифорния, всего в одном округе от Тибора. Подумать только: большую часть этих тридцати лет двое друзей жили в двух часах езды друг от друга.
Ивонн почти уже положила трубку, когда с ней заговорил незнакомец по фамилии Кормье. Так же назывался местный автосалон, и она подумала, что звонит их продажник, пытается впарить ей новую машину. Из военных друзей Тибор упоминал только Ленин Кьярелли, и потому она не знала, что и думать, когда Кормье сказал, что он и ее муж знакомы больше тридцати лет. Незнакомец объяснил, что он сидел в одном с Тибором лагере в Северной Корее, и почти что потребовал, чтобы Ивонн позвала к телефону мужа. Она в последний момент позвала Тибора в комнату и передала ему трубку.
– Это Кормье! – прокричал Лео почти одновременно с «алло» Тибора.
– Ты где был все эти годы? – Тибор выдохнуть не успел.
– Да у тебя на заднем дворе жил! Никуда не уходи! Я приеду!
Он появился на пороге дома Тибора в тот же день и просидел у него до часа ночи.
Лео работал в калифорнийском отделении «Американских экс-ветеранов». Упрямый крепыш, Лео оставался на службе до тех пор, пока травмы не вынудили его, наконец, уволиться. Но он был солдатом до мозга костей: в дополнение к другим медалям его грудь украшали четыре Пурпурных сердца, которые он надевал по любому подходящему поводу.
Как только Лео узнал, что Тибор ничего не получил за свой героизм, он моментально завелся. Проинструктировал Тибора немедленно заняться этим и обещал оказать содействие. Спустя несколько дней он предоставил ему список военных и гражданских чиновников, с которыми надо связаться. Тибор улыбнулся и сказал, что подумает, а затем отправил список прямиком в мусорную корзину.
Полный решимости помочь Тибору, Лео стал навещать Гарден-Гров значительно чаще. В половине случаев он приезжал на скрипучем старом микроавтобусе, набитом его взрослыми детьми, их детьми и еще уймой соседей – всеми, кого удалось запихнуть. Вся эта ватага выбиралась из бряцающего ржавого ведра и, словно опергруппа, оккупировала маленький домик и задний двор Рубиных.
Помимо основной Лео преследовал еще одну цель: он хотел, чтобы как можно больше его детей и их друзей познакомились с настоящим героем. Пока два семейства знакомились и общались, капрал в отставке усаживался на кухне Рубиных, гремел и раздавал Тибору приказы, словно старый капризный инструктор по строевой. После нескольких таких посиделок Тибор прозвал его «полковник Кормье».
Тибор не хотел и не собирался вновь связываться с армией. Жизнь была слишком хороша. У них с Ивонн был милый дом в хорошем районе, в их полной собственности. Они вырастили двоих детей, Рози и Фрэнка, которые скоро покинут отчий дом. Они были небогаты, но и в деньгах не нуждались – из-за осложнений от полученных травм он получал полное пособие по инвалидности. Но главное, он мог делать все, что душе угодно. Когда раны не сильно болели, он на полставки работал мясником или помогал Имре в винном магазине. В свободное время он встречался с друзьями и соседями или навещал ветеранов в местном госпитале. Зачем ему снова копаться в прошлом, которое к тому же никто кроме него и не помнил? Зачем бороться со страной, которую он любил? И зачем вновь вступать в конфронтацию с антисемитом, который не раз пытался его убить?
Но в его упрямстве было кое-что еще, о чем он не говорил Лео и Рэнди. За прожитые годы он стал скептически относиться к своему героизму. Каждый раз, когда он думал о Корее, нутро подсказывало ему держать воспоминания о боях, Долине смерти и «Лагере 5» при себе. Этот же внутренний голос утверждал, что Тибор просто выполнял свой долг, не больше и не меньше, и что если бы его подвиги были действительно чем-то выдающимся, люди бы и так узнали о них. А раз они не знали, настаивал голос, значит и говорить здесь не о чем.
Из-под первого голоса пробивался второй, еще более скептический, который недвусмысленно намекал, что Тибор – ленивый, необразованный жалкий поц, который так ничего и не достиг и никогда не достигнет. Этот голос, который Тибор впервые услышал еще в школе и который по тону напоминал почти что талмудический, отрицал его храбрость, целеустремленность и силу воли, называя все его достижения и подвиги слепой удачей. Этот второй голос, темный и угрожающий, обещал ему, что как только он откроет рот на людях, все сразу же поймут, что он обманщик и самозванец.
Лео Кормье, конечно, ничего не знал об этих внутренних конфликтах Тибора, не отставая от него со своими идеями. Он чуть яростно доказывал товарищу, что его бандитски лишили положенной награды, призывал его бросить все и гордо вернуть себе свои медали, как бы тяжело это ни казалось. Он хотел, чтобы Тибор понял вот что: Медаль Почета, принадлежавшая ему по праву, – это ведь не только ради него, это ради всех погибших парней, подвиги которых остались неизвестными, ради солдат, храбро сражавшихся и умиравших в безвестности. И не важно, как и почему Тибора не наградили – сознательно или случайно. Смысл в том, что про его выдающуюся отвагу и доблесть должны услышать, их обязаны наградить.
Тибор продолжал сопротивляться. Он сказал Лео, что не знает даже, с какой стороны подступиться к этому вопросу – даже если бы он вдруг и захотел его решить. Лео снова пообещал помочь, сказал, что уже бился с армией за свои Пурпурные сердца и пенсию и победил. Он клялся, что и Тибор победит.
Лео хотел, чтобы Тибор написал несколько писем в Минобороны и потребовал изучить его военное дело. Он также должен был посещать всевозможные собрания ветеранов, встречаться с воинскими организациями и рассказывать им про свою проблему. Тибор отказывался. Лео не сдавался: он приезжал в Гарден-Гров каждую неделю и надоедал Тибору, пока тот наконец не сдался и не согласился делать все, что скажет ему Лео. Лео был так упрям, что, сам того не зная, сумел победить внутренние голоса Тибора – ну или по крайней мере заставить их на какое-то время замолчать.
Конечно, Тибора и Ивонн поддостали регулярные набеги друзей и семьи Лео. До Гарден-Гров из Хоумленда дорога была неблизкой, и путники всегда приезжали голодными. Когда муж объявлял ей, что Кормье уже в пути, Ивонн неслась в магазин за продуктами. Но главное, что заставило Тибора изменить свое мнение, это то, что он наконец понял: Лео искренне переживал за судьбу друга, и был незначительный шанс, что этот бульдог-карапуз все-таки прав.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
