Текст книги "Я выжил в Холокосте"
Автор книги: Дэниэл М. Коуэн
Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 1 (всего у книги 30 страниц)
Дэниэл M. Коуэн
Я выжил в Холокосте
Daniel М. Cohen
SINGLE HANDED
Печатается с разрешения издательства the Penguin Group, the Berkley Publishing Group.
© Daniel М. Cohen
© Антон Городецкий, перевод
© ООО «Издательство АСТ»
* * *
Посвящается Мэнли и Джорджу, двум моим братьям, участникам разных войн. Вы навсегда в моих мыслях.
Вашингтон, 2005-й
Пожилой ветеран выходил из лимузина, и по всему было видно, что ему очень плохо. Его больное колено раздулось до размеров мяча для софтбола. Оба бедра не давали покоя. Руки жег артрит, особенно правую, в которой до сих пор оставалась шрапнель. Атеросклероз сбивал дыхание, голова кружилась из-за джетлага. Шаг был невропатически неровный.
В прошлом году бывшего капрала клали в больницу пять раз. Целая когорта болезней, от сердечной недостаточности до диабета, не обещала ему ничего хорошего. Но он говорил врачам не переживать за него: все было под контролем – он твердо решил жить. В скором времени он доказал, что сильнее своих болезней, и сейчас, когда он вошел в элегантную гостиную, каждое новое ощущение – будь то глухое жужжание взволнованных разговоров, ароматы сладкого парфюма или шорох дорогих костюмов – все сильнее заглушало его хроническую боль.
Старый солдат предпочел бы присесть, но ему было велено стоять. Оставаться на ногах было тяжело, зато так он мог разглядывать собравшихся. Самые дорогие ему люди располагались прямо перед ним: его жена, Ивонн, и двое детей; Дик и Лео, единственные пережившие корейскую войну друзья; Бад, ветеран, которого он в шутку называл своей «офицерской женой»; и Мишель, активистка, помогавшая ему на протяжении двадцати лет отупляющих душу неудач и унижений. Наконец, была Глория, невестка – единственная, кто осталась в живых из всей его семьи, женщина, которая никогда его не любила и, наверное, до сих пор считавшая его бабником и бездельником. Остальные 150 человек – высокопоставленные бюрократы, мужчины и женщины в парадной форме (только что, похоже, доставленной из химчистки), группка бородатых раввинов – были ему незнакомы. Он кивнул – всем и каждому одновременно.
Шквал фотовспышек осветил комнату. Гости встали единой волной. Ветеран выпрямился и улыбнулся президенту Джорджу Бушу – Бушу-младшему, – который энергично вошел и занял место возле трибуны. Военный священник открыл церемонию. «Господь Всемогущий, мы всегда в руках Твоих…»
Ну вот, снова Господь. За последние семьдесят лет старик молился ему, спорил с ним и иногда проклинал Его. В самые тяжелые для него моменты он обещал сам себе, что если когда-нибудь они встретятся, он Его засудит. Совсем недавно он представлял себе, что Бога нет. А теперь вот Он вернулся. Хорошо это или плохо, Бог пришел с ним в Белый дом.
Священник продолжал: «Мы собрались здесь сегодня, чтобы почтить великого солдата и американского героя, капрала Тибора Рубина…»
После молитвы президент Буш с признательностью в голосе говорил о венгерском подростке, который пережил год в немецком концлагере, эмигрировал в Америку, поступил в ряды армии США и отправился добровольцем на корейскую войну. Дальше последовал внушительный послужной список.
Тибор Рубин в одиночку, с помощью одного пулемета, защитил стратегически важный холм от массивного наступления северокорейцев. В китайском лагере для военнопленных он помогал сослуживцам пережить два с полвиной года заключения. Используя знания, полученные в концлагере, он сумел выходить больных товарищей и рисковал жизнью, воруя для них еду. А когда китайское командование предложило отправить его обратно в коммунистическую Венгрию, он объявил, что предпочтет остаться здесь, со своими американскими братьями, даже несмотря на то, что он не был гражданином США.
Президент верно пересказал ключевые достижения Тибора, но в его повествовании были зияющие дыры. Например, он, очевидно, забыл упомянуть сержанта-антисемита, который неоднократно отправлял Рубина «добровольцем» на опасные миссии и который отдал ему приказ остаться на складе боеприпасов, пока остальная рота отступала. Президент не сказал также, что тот же самый сержант как минимум дважды сознательно проигнорировал письменные рекомендации ротных командиров приставить Рубина к Медали Почета. Не объяснил президент и почему в течение двадцати пяти лет армия закрывала глаза на многочисленные показания свидетелей, нотариальные заявления, петиции и призывы ветеранских организаций и законодательных органов наградить Рубина за его самоотверженность и храбрость. Знал ли вообще президент, что потребовался целый закон, чтобы он, Тибор Рубин, получил возможность хотя бы рассматриваться в качестве кандидата на получение медали?
Когда Буш закончил, представитель армии США зачитал официальное заявление, в котором говорилось, что Тибор «Тэд» Рубин награждается за «выдающиеся храбрость и отвагу, проявленные с риском для жизни и превышающие долг службы». Затем, как учили, семидесятишестилетний ветеран повернулся лицом к президенту, который повесил награду ему на шею. Последовала короткая молитва, и церемония завершилась.
Прошло более пятидесяти лет с того момента, как мальчишка, которого сейчас награждали, вернулся из Кореи. Почти все это время он оставался никому неизвестен. Но теперь, согласно традиции, когда бы Тибор Рубин ни надел свою медаль, каждый солдат – от рядовых до генералов – обязан был отдавать ему честь и обращаться к нему «сэр» или «мистер».
Пока эскорт ехал в Пентагон, где его должны были включить в Зал Героев, Тибор Рубин вспоминал события прошлых лет. Остались в живых лишь двое из всех тех парней, которые так долго боролись за свою жизнь бок о бок с Тэдом. Знали ли власть предержащие, включая тех, кто сидел сегодня на церемонии, понимали ли они на самом деле, через что прошли те люди – сначала во время войны, и потом, на протяжении двадцати пяти лет, пытаясь добиться, чтобы эта двадцатиминутная церемония состоялась? Изменилось бы что-то, если бы они понимали? Может, да. А может и нет.
Несколько лет назад, когда сегодняшняя помпезная церемония была всего лишь мечтой, Тибор сказал одному репортеру, что больше всего на свете он хотел бы, чтобы все знали: есть такой «сопливый юнец, маленький придурок из Венгрии, который боролся за свою обожаемую страну». Сегодня он обмолвился другому репортеру, что теперь он был не кто иной, как «Мистер Придурок, настоящий герой».
С Медалью Почета на груди Тибор Рубин прихрамывая шел в Зал Героев, где он улыбался фотографам, пожимал руки гостям и никому не рассказывал свою настоящую историю.
Пасто, 1938-й
1
Первая встреча Тибора Рубина со смертью состоялась, когда ему было девять лет. Это случилось теплым сентябрьским утром 1938-го в маленьком венгерском городке Пасто, примерно в ста километрах от Будапешта. Почти сразу после завтрака отец Тибора взял худощавого коротко стриженного мальчика в дом пожилого соседа и провел его в темную комнату. Сосед, уважаемый член еврейской общины, лежал на кровати, покрытый черным одеялом.
Мальчик впервые был так близко к мертвому телу. Его шаловливая улыбка сползла, он нахмурился. Напуганный, он дернул отцовскую руку. Хотел было убежать, но Ференц Рубин держал его крепко, объясняя твердым голосом, что по еврейской традиции тело покойника нельзя оставлять в одиночестве, и что раз все остальные в общине были заняты, Тибору придется составить ему компанию до самых похорон, которые должны были состояться вечером того же дня. Отец ясно дал понять Тибору, что мальчику нельзя уходить из соседского дома ни под каким предлогом. Секунду спустя Ференц вышел.
С того самого дня, как Тибор съеживался от страха в кресле местного кинотеатра, смотря «Франкенштейна», он дико боялся мертвых, особенно тех, кто мог внезапно вернуться к жизни. Но ослушаться отца было еще страшнее. Он уселся как можно дальше от трупа и принялся внимательно наблюдать за черным одеялом на тот случай, если тело под ним вдруг покажет признаки жизни. Мальчик решил так: если сосед сдвинется хоть на дюйм, он залезет под кровать и начнет кричать. Но из дома он не выйдет.
Опасениям Тибора по поводу покойного соседа не суждено было сбыться. Тело осталось неподвижным до самого прибытия похоронной команды. Тибор рванул домой хвастаться брату и сестрам, что провел целый день на расстоянии плевка от покойника. Даже его четырехлетняя сестра была глубоко впечатлена.
Семья Рубинов, примерно 1939-й. Слева направо: (передний ряд): Илонка, Роза, Ференц, Тибор (задний ряд): Ирэн, Эдит, Имре. Семья Ирэн Рубин
Тибор был уверен, что его обязанности на сегодня выполнены, но Ференц так гордился сыном, что назначил его стражем мертвых, «Шомером» – на случай, если понадобятся его услуги.
Перспектива стать стражем мертвых парализовала Тибора, но спорить с отцом он не мог – в доме Рубинов это было неслыханной дерзостью.
Ференц Рубин держал детей в ежовых руковицах. Он требовал, чтобы они содержали свои комнаты в идеальном порядке и устраивал ежедневные проверки. После обычной школы он заставлял их идти прямиком в еврейскую. А в ночь перед шаббатом он отправлял их в местную синагогу бросать всю мелочь, которая у них была, в коробку для сбора в пользу бедных.
Но была в отце и другая черта, которая смущала Тибора. Да, Ференц был строгим блюстителем еврейских традиций, но при этом он настаивал, чтобы дети общались как с евреями, так и с неевреями, и чтобы относились ко всем с одинаковым уважением. Это напрягало Тибора, потому что по субботам, когда его нееврейские друзья шли гулять, отец заставлял его оставаться дома и изучать Тору. Усугубляло ситуацию то, что иногда его симпатичному брату Имре, который был старше его на семь лет, удавалось сбежать из-под надзора поиграть в футбол. Все это не имело решительно никакого смысла.
Тибор подчинялся правилам Ференца, но страх мертвых побороть не выходило. Если он слышал о том, как заболел кто-то из пожилых членов общины, он пытался не попадаться на глаза Ференцу. Если больному становилось хуже, мальчик прятался в лесу.
Потом умер старый адвокат, вдовец, жена которого умерла за несколько лет до этого. Поскольку у него не было родственников в Пасто, Тибора снова назначили составить компанию покойному. Где-то во второй половине долгого дня, когда нервы мальчика поуспокоились, Тибор растянулся на кушетке и заснул. Проснувшись, он увидел, что на покойнике не было одеяла. Внезапно он осознал, что смотрит прямо на мертвеца.
Тибор и Имре, примерно ранние 1940-е. Семья Ирэн Рубин
Труп что, каким-то чудом вернулся к жизни? Злые силы как-то оживили его, как во «Франкенштейне»? И если нет, тогда что делало черное одеяло на полу?
Первой мыслью Тибора было бежать из дома со всех ног, но в этом случае его неизбежно постигла бы отцовская кара. Тогда он решил накрыть голову подушкой или спрятаться под кушеткой, но как его это защитит? Тут, после невыносимой минуты жонглирования нервами, во время которой труп лежал совершенно неподвижно, у Тибора откуда-то появился прямо противоположный порыв, такой же сильный, как и первоначальный: подойти и рассмотреть мертвого человека в упор. Он глубоко вздохнул и посмотрел на покойника. Ничего. Он подошел ближе. Тело по-прежнему неподвижно лежало на кровати. Подбираясь ближе, Тибор внимательно следил за бессильными руками, сложенными чашей на груди, за глазами, устремленными в потолок, за слегка приоткрытым ртом – складывалось впечатление, будто мужчина умер прямо во время молитвы. Несмотря на ожидания мальчика, духи отмщения так и не спустились к нему, дабы как следует наказать за то, что позволил одеялу упасть и обнажить труп. По мере того, как Тибор изучал тело на расстоянии вытянутой руки, он понимал, что бояться, собственно, было нечего – как только душа покидала человека, его тело не представляло никакой опасности. Напротив, в нем была даже некая гармония.
В тот самый момент юный Тибор Рубин смирился с присутствием в жизни смерти. И пусть процесс умирания все еще оставался загадкой, мертвые уже не контролировали заполненную страхом часть его сознания. На каком-то едва уловимом уровне Тибор стал другим человеком.
2
Преданно выполняя поручения отца, Тибор надеялся, что тот позволит ему пропустить занятия в еврейской школе. Он физически ощущал невыносимую сложность иврита и бесконечных еврейских законов. Вдобавок он справедливо полагал, что религии ему вполне достаточно и дома. Но Ференц и слушать не хотел, не позволяя мальчику пропускать занятия.
Тибор не понимал отца. Да, он одевался как современный человек: все эти его костюмы, котелки, даже стильные усы, – но вел он себя совсем не по-современному. И хотя старшие дети говорили, что он стал мягче после рождения Илонки – самой младшей дочери, – он по-прежнему оставался несгибаемым, когда дело касалось религии.
Тибор был послушным мальчиком, но терпеть не мог еврейскую школу, как бы ни давил на него отец. Когда узнавали, что он прогуливает, раввин слал гневные записки его родителям. После нескольких таких записок Ференц пришел к выводу, что его недоразвитый сынок не обладает характером и что от него никогда не будет никакой пользы – ни для него самого, ни для общины.
Однако мама Тибора, Роза, которая была куда как великодушнее, не соглашалась с мужем, и вместе с Тибором они решили во что бы то ни стало опровергнуть выводы отца. Поскольку в их маленьком городке с населением в шесть тысяч человек была только одна машина (да и то такси), а почтовые услуги обходились дорого, Роза предложила сыну открыть службу доставки, тем самым убивая двух зайцев: во-первых, мальчик будет всегда занят, а во-вторых, он будет приносить пользу общине. Вскоре Тибор бодро вышагивал от дома к дому, доставляя все – от свадебных приглашений до обуви из лавки Ференца. Мальчик кружил от двора к двору, а благодарные клиенты подавали ему небольшие чаевые за старания. Постепенно карманы его наполнялись монетами.
Тибору нравилось ощущение собственных денег, пусть и не больших. Впервые в жизни он мог сам покупать сладости и билеты в кино себе и друзьям, хотя отцу это и не нравилось. Ференц считал, что комедии, приключенческие фильмы и ужастики, которые так любил смотреть Тибор, отвлекают мальчика от жизненных задач. Но как только у Тибора появлялись карманные деньги, он несся в маленький кинозал Пасто. Тибор обожал Лорела и Харди, Тарзана и «Франкенштейна», которого он посмотрел уже четыре раза. Но больше всего ему нравились фильмы об Америке.
Соединенные Штаты поражали Тибора, он искренне считал их самой большой и самой лучшей страной на свете. Ковбои и гангстеры, детективы и головорезы завораживали его. Его пленили огромные пространства и высоченные дома.
Америка была волшебной страной, в которой люди говорили друг с другом по телефонам, одевались в цилиндры и фраки и ездили за рулем сверкающих авто.
Тибор пообещал себе, что однажды он уедет из Пасто и навсегда оставит ненавистную еврейскую школу. Бросит все и отправится в Америку, где будет жить свободно от мудреных законов и правил, которые вбивали ему в голову отец и раввин. Чего мальчик не знал, так это того, что было уже слишком поздно – поздно стирать историю и сложный режим еврейской жизни. В свои девять лет Тибор не понимал влияния раввина, отца, общины и Торы, как не понимал и того, что суровые традиции, казавшиеся когда-то обузой, совсем скоро вдохновят его на бесчисленное количество самоотверженных подвигов.
3
Тибору было десять, когда бородатый молодой человек в замасленном пальто и грязных ботинках появился на пороге дома Рубинов. Проводив незнакомца в дом, мать отвела Тибора в сторону: «Это приехал твой двоюродный брат из Америки, – прошептала она. – Но его не было дома так долго, что твоему отцу и мне нужно побыть с ним какое-то время наедине».
Тибору не терпелось поговорить с братом о его удивительной жизни в Америке, но разговор за столом велся почти целиком на идиш, а Тибор не знал на нем ни единого слова. Потом последовало еще одно разочарование: отец прогнал детей из гостиной, чтобы взрослые могли поговорить без посторонних.
Тибору показалось странным, что взрослые проговорили всю ночь. Возможно, было что-то необычное в этом странном родственнике, что-то, о чем Ференц и Роза не рассказали Тибору. Рано утром Тибор собрался было задать свои вопросы, но мать перебила его и сказала отвести брата к соседям. «Доведи его до двери и представь, но внутрь не заходи, им нужно поговорить наедине», – наставляла она неспешным, твердым голосом.
Тибор послушно проводил брата до соседей. Постучал в дверь, объяснил хозяевам, кого привел, и остался ждать снаружи. Все это время этот человек оставался для него загадкой. Тибор был уверен, что в Америке все богаты – по крайней мере, так показывали ее жителей в кино, – а этот парень ходил в обносках. Под ногтями у него была грязь, на пиджаке заплатки, в волосах – перхоть. Впрочем, брат все равно не говорил по-венгерски и ничего про себя Тибору объяснить не мог.
На улице светало, но на душе у мальчика становилось только мрачнее. Вот он идет по городу с гостем из Америки, к тому же родственником, а поговорить с ним не может. На фоне разрастающейся внутри злобы Тибор вернул брата домой. После ужина любопытный парень резко попрощался и ушел. С того дня никто в семье про него больше не говорил.
В доме Рубинов стали появляться другие двоюродные братья, затем друзья двоюродных братьев. Их беседы с Ференцем и Розой почти всегда проходили на идиш, так что Тибор так толком и не понимал, кто это такие. Гости оставались на день-два, встречались с другими еврейскими семьями городка, затем тихо уходили. Тибору все это, конечно, казалось дико подозрительным. Один раз, когда они с Имре гоняли мяч, Тибор пожаловался старшему брату, что его заставили на время покинуть свою комнату, чтобы там смог разместиться очередной гость.
«Если я скажу тебе кое-что, сумеешь сохранить секрет?» – спросил Имре, жестом подзывая брата ближе.
Тибор кивнул. Имре, которому совсем скоро исполнится семнадцать и который на целую голову был выше Тибора, присел на колени так, что их взгляды оказались примерно на одном уровне.
Тибор был куда сильнее привязан к Имре, чем к отцу. Ференц был угрюм и строг, Имре был весел и беззаботен. Если Ференц и уделял время Тибору, то только чтобы в очередной раз отчитать его, в то время как Имре всегда внимательно выслушивал младшего брата.
«Они нам не двоюродные братья, – прошептал Имре. – Они нам даже не друзья. Это поляки и немцы, которые бегут от нацистов».
«Тогда почему мы их постоянно отправляем к соседям?»
«Просить денег. Они бедны, и им нужны деньги на дорогу».
Тут Тибор и правда вспомнил, что когда ему удавалось подслушать разговоры взрослых, те постоянно шептали что-то про нацистов. А совсем недавно он услышал, как посетители обувного жаловались, что из-за нацистов будапештские евреи потеряли работу. Теперь, благодаря брату, он наконец смог провести связь между нацистами и зачастившими гостями. И это его напутало.
«Поклянись, что никому не скажешь, – продолжил Имре, – что будешь держать это в тайне».
Тибор снова кивнул.
«Нет, поклянись», – настаивал Имре, сурово глядя на брата.
«Да клянусь, клянусь, – нервничал он. – А что, нацисты и за нами придут?»
«Конечно, нет!» – засмеялся Имре.
Он похлопал брата по плечу, подбросил мяч вверх и, натужно кряхтя, ударил по нему головой.
Пока Тибор бежал за мячом по улице, он почувствовал облегчение. Поначалу от одного упоминания нацистов у него по спине пошли мурашки, но сейчас он успокоился. Если Имре их не боялся, то почему должен он?
4
Хотя Ференц и Роза не обсуждали войну с детьми, они все сильнее беспокоились: сначала из-за доходивших до них от гостей слухов, затем когда Венгрия официально объявила о союзе с Германией против России. Большая часть ее семьи жила в Будапеште, и Розу сильно волновали мрачные, антисемитские заявления правительства. Впрочем, родственники, старожилы города, убеждали ее, что все будет хорошо. Напоминали ей, что большая и обеспеченная еврейская община видела и не такие, куда более неспокойные антисемитские настроения.
Роза была еще ребенком, когда Миклош Хорти, адмирал австро-венгерского военно-морского флота, стал регентом Венгерского королевства и публично заявил, что слишком много банков, магазинов и театров сосредоточилось в руках евреев. Это было в 20-е годы, когда страна агонизировала после Первой мировой и распада империи. Чтобы сохранить работу и статус, некоторые друзья родителей Розы стали христианами. При этом Хорти поддерживал крепкие связи с евреями, которые помогали ему во время войны – некоторые из них остались при нем советниками. Поэтому, несмотря на то что Венгрия заключила союзный договор с Германией, в основном чтобы вернуть часть утерянных земель, Хорти противился кампании Гитлера по унижению и очернению евреев и по-прежнему поддерживал еврейское офицерство в своей армии. Кроме того, указывали родственники Розы, празднования двухсотлетия страны проходили в роскошной городской синагоге, одной из самых больших и красивых в Европе. Однако всего этого было мало, чтобы заглушить страхи Розы.
Когда Тибору исполнилось двенадцать, а было это в 1942-м, он уже знал о нацистах, Гитлере и войне, бушевавшей почти по всей Европе. Венгрия воевала на стороне немцев, ее армия сражалась с отчаянными русскими силами на Восточном фронте. Хотя на границе ничего особенно ужасного не происходило, по радио и в газетах постоянно появлялись вести из России. Но жизнь в Пасто была прежней. Каждое утро Тибор доил четырех коз, укладывал в тюки сено для лошади и вычищал отцовскую голубятню. Потом шел в школу.
Весной семья получила неприятные новости от сводного брата Тибора, Миклоша, который жил в соседней Чехословакии. Местные власти прошлись по всем еврейским домам в маленьком городе Хуст и конфисковали радио. Учителей-евреев уволили из школ, синагоги заколотили. Наконец, и это самое неприятное, Миклоша зачислили на государственную службу и отправили работать на почтовую станцию сразу за Будапештом. Проблема была в том, что Миклошу, который был на пятнадцать лет старше Тибора, пришлось оставить жену и маленького ребенка. Раввины Хуста убеждали людей не паниковать: мол, война скоро закончится и жизнь вернется в прежнее русло. Главы общины в Пасто были с ними согласны и потому предпочли побыстрее стереть из памяти мрачные истории о конфискациях и насильном труде.
Бармицва Тибора – церемония, закреплявшая за ним статус полноценного участника общины, «сына заповеди» – прошла в июне 1943-го, когда ему исполнилось тринадцать. Посколько присутствовала вся община, Тибору пришлось дать торжественное обещание служить семье, соседям, ближнему и, выше прочего, Богу, хотя парнишка не был уверен, что сможет сдержать подобные обещания. Казалось, что вся эта ответственность рано или поздно так или иначе свалится на его бедную голову. Но сегодня, в день празднования, радости и подарков (среди которых было, между прочим, и благословение отца), ему не хотелось думать об этом. Отец подарил ему роскошный синий костюм, состоявший из пиджака, белой рубашки и галстука – ничего из этого у Тибора никогда раньше не было. Несколько дней спустя Тибор надел костюм – теперь самое дорогое, что у него было – в поездку в Будапешт, которую ему организовал Имре.
Несмотря на то что до Будапешта было меньше двух часов поездом, Тибор никогда там раньше не был. Он видел фотографии столицы в газетах и журналах, но они совершенно не подготовили его к великолепию города. Его поразили шпили готических соборов, ряды дворцов, массивное здание парламента и мечети, построенные еще турками. Город казался древним, при этом широкие бульвары гремели трамваями, сверкали неоновыми вывесками, красовались элегантными дамами в летних платьях, едва покрывавших их колени.
Это был день нескончаемых чудес. После того, как Тибор и Имре посмотрели смену дворцового караула, они пошли гулять по мощному Цепному мосту, соединявшему Буду и Пешт, западную и восточную части города. Они наблюдали за паромами и пароходами, пересекающими могучий Дунай. Когда воздух как следует разогрело, они отправились с сотнями других горожан в общественные купальни, занимавшие, казалось, полквартала.
Для одного дня это было слишком много. Когда Тибор, совсем сонный, садился на поезд домой, он пообещал себе, что вернется в Будапешт и, возможно, даже будет здесь жить. Чего не почувствовал юный гость города, так это напряжения, царившего под всем этим великолепием, страха, подпитываемого приближавшейся войной. Энергия полутора миллионов человек, поглотившая Тибора в момент его приезда, замаскировала растущую ненависть к людям вроде него. Мальчик и понятия не имел, что в течение года бомбы союзников разнесут большую часть драгоценной архитектуры Будапешта, что осада, в которой венгерские и немецкие войска столкнутся с советской армией, закончится жестокими уличными боями, и что двести тысяч евреев будут убиты своими же согражданами, которые обвинят их во всех смертных грехах: от унизительного поражения Венгрии в Первой мировой до притеснений крестьян и большевистской революции в России.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
