Текст книги "Нет такого слова (сборник)"

Эй, берегись, под лесами не балуй!
каменщик и король

Одноклассник моего отца Игорь Иванович Егоров был начальником конторы с ласковым названием «Главбоеприпасспецстрой». Cтроили они помимо разных пороховых заводов еще и жилье для своих работников. И вот однажды, рассказывал И.И., принимает он новопостроенный дом. Смотрит с улицы – все окна сверкают, чисто вымытые, а одно – грязное, заляпанное. Он кричит:

– А ну, начальник стройки, ко мне! А ну, сам лично в руки ведро и тряпку – живо вымой мне тут окно к хренам собачьим!

Начальник – бегом. Через минуту прибегает:

– Товарищ Егоров, там все окна чистые!

– Ты что меня дураком делаешь, видишь, этаж-подъезд-квартира понял какая? Быстро мне тут!

Начальник строительства снова бежит и снова возвращается совершенно перепуганный. Так и так, все квартиры на этаже обежал, все окошки чистые. Тогда товарищ Егоров – а был он тощий и длинноногий, с коричневой лысиной и большими ушами – страшноватый такой дядя – лично пошел смотреть. Видит, а окна в самом деле все чистые. Сияют хрусталем.

И тут его осенило. Орет:

– А ну, начальник стройки, ко мне! Хватай зубило и кувалду, сучий потрох! Долби эту стену!

Так оно и вышло. Потому что дверь в одну из комнат совершенно случайно заложили кирпичом. И заштукатурили. Обои поклеили. И осталась замурованная комната с грязным окном. Вот такой случай из поздних пятидесятых.

Впрочем, бывает интереснее.

Сравнительно недавно один мой знакомый купил квартиру в небольшом клубно-элитном доме в тихом центре. Довольно дорогую. В квартире было просторно, удобно, уютно – но летом стало душновато. Очевидно, проблемы с вентиляцией. Он позвал эксперта. Эксперт походил по квартире и говорит:

– Да, странный проект какой-то. Куда-то они вентиляцию спрятали. Верите ли, найти не могу. Давайте пригласим представителя фирмы.

Сказано – сделано. Приехал человек из строительной фирмы – поскольку квартира покупалась на первичном, как это называется, рынке.

– Где у вас тут вентиляция?

– Какая?

Немая сцена. Отдышавшись, эксперт сказал:

– Ну, вот что. Покажите мне проект.

– Какой?

Оказалось, они строили просто так. По наброскам архитектора. Подумаешь, малоквартирный кирпичный дом, всего делов-то.

Другой мой знакомый живет в огромном доме, этажей в пятнадцать. Тут без проекта не обойтись. Но дождевой слив запроектировали через канализационный стояк. В первый же ливень у него сорвало унитаз. И выбило этим унитазом дверь сортира.

Дом, кстати, класса люкс. Для господ, знающих себе цену.

Бывает
квартальная премия

Некоторые говорят, что так не бывает. Что не может в Москве строиться дом без проекта. И про всякое другое тоже.

Конечно, хочется, чтоб все было по правилам. По ГОСТам, СНиПам, техническим условиям и вообще по закону и здравому смыслу…

Эта история на исходе советской власти была напечатана в газете «Известия».

Там была фотография: очень большая цистерна лежит на берегу реки. Совсем огромная – человек рядом с ней как возле трехэтажного дома. Это какое-то химическое сооружение. Аппарат для получения чего-то вроде азотных удобрений. Штука недешевая и очень нужная народному хозяйству.

Вот эту штуку на каком-то заводе химического машиностроения целый год изготовляли для некоего завода химических удобрений.

Сделали. Теперь ее надо было отправить по адресу. В город Красноармейск (название условное). Специалисты стали прокладывать маршрут и обеспечивать доставку.

Это было непросто. Надо было построить специальную автомобильную платформу. Потом – специальную баржу. Приподнять линии электропередачи по пути следования платформы. Потом углубить реку, по которой пройдет баржа. И временно разобрать два моста.

Все было сделано. Приплыла баржа к городу Красноармейску. А там ее никто не ждет. Потому что там нет завода химических удобрений. Завод есть в городе Красногвардейске (название условное). На другом конце карты.

Но мосты уже были поставлены на место, линии электропередачи – тоже, а автомобильная платформа демонтирована. Поэтому решили скликать со всей округи трактора и краны, волоком вытащить эту дулю на берег и оставить так.

Стали искать виновных. Нашли. Девочку-секретаршу. Печатая бумагу, она перепутала название. Красногвардейск, Красноармейск, ведь правда, похоже? Начальник главка поставил визу. Все остальные тоже поставили визу. Причем когда говорили с заказчиком, то звонили куда надо. Там ждали. Здесь доставляли. Ничто не предвещало.

Это произошло в дисциплинированные советские времена, а не в эпоху дикого капитализма.

Так что не надо про «не бывает». Все бывает.

Кстати, виновницу наказали. Ее лишили квартальной премии. Она плакала.

Мне ее очень жалко. Могла бы сапожки купить.

Произвольный пистолет
маникюр и парфюмерия

– Я уже третий раз хочу спросить, – она приблизила лицо и зашептала: – Почему у тебя духи такие тонкие-тонкие, почти что дамские? И ногти полированные. Только скажи правду, я тебя не разлюблю ни капельки. Ты случайно немножечко не голубой?

– Господи помилуй! – Он откинулся на подушку и засмеялся. – Нет, я не голубой. Могла, пардон, убедиться. Ногти я сам себе пилкой поправляю. Чего тут голубого? А духи… Это духи моей жены. Мой одеколон кончился, я пшикнулся из ее флакона.

– Уже третий раз, между прочим.

– Ну и что?

– Ну и очень зря. Хотя запах отличный. Как называется?

– Понятия не имею, – сказал он. – Поздно уже, давай поспим немножко.

– А почему ты всегда уходил от меня в шесть вечера, – спросила она, – а сегодня пришел в десять и ночевать собрался?

– Тоже мне, всегда. Мы третий раз вместе. Мы две недели знакомы. Вот лет через пять или десять скажешь «всегда».

– Не обещай мне долгих сроков, – сказала она. – Жена в командировке?

– Угадала. Видишь, я все честно говорю.

– А кто она у тебя?

– Умная, добрая женщина.

– А кем работает?

– В аппарате правительства.

– Ух ты! Чиновная дама! – рассмеялась она.

– Доктор юридических наук, – суховато сказал он. – Профессор Академии управления. Автор книг и учебников. Мастер спорта по стрельбе.

– Из лука?

– Нет. Из произвольного пистолета. Смешное название, правда? – Он примирительно улыбнулся.

– Обхохочешься, – сказала она. – А вдруг она позвонит, а тебя дома нет? И застрелит тебя, когда вернется. Все правительство за нее заступится. Ее оправдают. И дадут повышение по службе, а к тебе на могилку никто не придет.

– Ты придешь, – сказал он и обнял ее.

– Какая мелодрама! – сказала она, вывертываясь. – Лучше б ты был голубой.

Две недели и три свидания, тот еще роман, а грудь болела, как будто все оттуда выдрали, одни ребра остались. Он присел на скамейку. Сдохнуть от инфаркта на автобусной остановке. Или прийти домой и застрелиться из произвольного пистолета жены. Пистолет был в красивой стальной коробке с замочком. Можно расковырять ножом. Мелодрама.

– Мужчина, – сбоку раздался ломучий голос, – у вас такой обаятельный парфюм…

Он скосил глаза и увидел кудрявого мальчика с крашеными ногтями.

– Пошел ты! – Он тяжело встал и замахал рукой проезжавшей машине.

Доехал до дому. Выпил стакан минералки. Разделся. Принял душ.

Лег в постель и, к завтрашнему своему удивлению, спокойно заснул.

Король Лир. Вторая серия
исторический сериал

Король Лир не должен умирать в финале. Сумасшедшие старики обычно бывают очень крепкими. Все кругом болеют, страдают, гибнут, а им хоть бы что.

У Шекспира он умирает более для равновесия. Поскольку вся эта катавасия произошла из-за его старческих причуд. И умирает как-то неубедительно: сердце не выдержало горя.

Дудки-с. У таких дедушек вместо сердца каменный мотор.

Вон он как в бурю выплясывал – и ничего. Даже не простудился.

Так что, если следовать жизненной правде, он должен был выжить.

Да конечно, на самом деле он выжил. Ну, полежал недолго в предынфарктном состоянии. Потом оклемался. Огляделся.

Видит – он снова полновластный король Британии.

Дочки-мерзавки сами себя убили. Бедняжку Корделию не сумели реанимировать.

Серьезных врагов нет. Подлый бастард Эдмунд Глостер убит. Корнуэльский герцог – тоже. Французский король лоялен и собирается восвояси.

Остались друзья: верный герцог Альбанский, верный граф Кент и еще более верный Эдгар Глостер.

Король Лир их усыновляет. Нельзя же без наследников.

А потом снова думает: да ну его, это бремя власти! Надоело! Болею, слабею, пора на покой. Ребята надежные, доказали преданность. Управятся. И старика не обидят. Разделить Британию между ними – и на заслуженный отдых. Тем более что межевание земель уже проведено.

Приглашает новоиспеченных сыновей и говорит:

– Глостер, начнем с тебя. Ну-ка, скажи честно, кого ты больше любишь – меня или папу?

Санитар и нянечка
зубчатые колеса

Девочку одиннадцати лет изнасиловали и убили. Убийц поймали. Главным был наглый подросток. На суде он отпускал разные шутки, не стыдясь родителей жертвы, полного зала людей, не стыдясь своей матери, которая вскрикивала, закрывая рот рукой.

Наверное, поэтому его признали невменяемым и отправили на принудительное лечение, в психбольницу тюремного типа. А родители убитой девочки развелись, потому что напоминали друг другу о своем горе и это было невыносимо.

Отец переехал в другой город. Работал на стройке. Сильно изменился – раздался вширь, погрубел, научился пить плохую водку, сидеть на крыльце общежития и курить дешевые сигареты, слепо глядя перед собой.

Потом он поехал в дальнюю область, где была эта психбольница, и нанялся туда санитаром. Дефицитная профессия, кстати.

Он сразу узнал этого парня. Ждал две недели. Потом ему поручили сопровождать пациентов на помывку.

– Задержись, – сказал он и захлопнул дверь пустой душевой.

– А я чего не так? – спросил парень. – Извиняюсь, простите, пожалуйста.

– Танечку помнишь? – он ударил его резиновым шлангом. – Помнишь? – назвал ее фамилию и обстоятельства дела. – Помнишь?!

Тот упал на пол, закрывая лицо и живот.

– Я буду тебя убивать долго, – сказал он, пошевелив его сапогом. – Пожалуешься – убью побыстрей. Вся разница.

Вышел, закурил. Вспомнил девочку свою. Но не заплакал, как раньше, а так – загрустил. Захотелось поговорить с этим нечеловеком. Вернулся. Тот все еще валялся на полу.

Подтащил скамейку поближе, сел.

– Почему ты ее… Зачем? Чего ради? Объясни, я тебя прошу.

Парень молчал, потирая ушибы.

– Понимаешь, я – я! Тебя – тебя! Прошу. Прошу! – прошептал он, сжимая в руке шланг.

– Забыл, – сказал парень разбитым ртом.

Он ударил его еще несколько раз. Потом пошел к себе на квартиру. На кухне уронил стакан с чаем.

– Не нравишься ты мне, – сказала соседка.

Через год она сильно помогла следствию своими показаниями.

Адвокат потребовал экспертизы. Его признали невменяемым. Наверное, справедливо.

Однажды ранним утром он почувствовал прикосновение жесткой ладони к щеке. Едва открыл глаза: на ночь им кололи снотворное. На краю кровати сидела новая нянечка. Он узнал ее сквозь весь аминазин. Лет семь назад она валялась на коленях перед ним и его женой.

– Сашку помнишь? – спросила она.

Личная драма
рассказ моей знакомой

Однажды ранним вашингтонским утром, в ту чудесную апрельскую пору, когда весь город любуется цветением вишен, в комнату, где она сидела, заглянул босс. Вернее, начальник ее начальника. Но для нее – самый настоящий босс.

– Привет, – сказал он и замолчал, потом огляделся. – Хорошо, что никого нет. Слушай, Нина… Я приглашаю тебя на ланч. Сегодня. В час. Ты согласна?

– Согласна, – сказала она. – В нашу кантину?

– Почему в кантину? Там туча народу. Тут рядом есть классное место. «Сазерн Корнер», знаешь? Вкусно и тихо.

Она знала этот ресторан, проходила мимо дважды в день, когда шла из метро на работу, а потом с работы в метро. Но не была там ни разу: это было довольно дорогое место, а заходить в дорогое место просто выпить чашечку кофе – так она не любила. Русское воспитание.

– Отлично! – сказала она. – Встречаемся прямо там?

– Почему прямо там? – сказал он. – Кого нам бояться? Я зайду за тобой.

В коридоре, в лифте и на улице ей казалось, что все на них смотрят. Красивая пара. Она, подтянутая, отлично одетая, за полмили видно, что хорошо устроенная и перспективная, и он, большой, загорелый, в тонком дорогом пиджаке, за милю видно, что в полном порядке. Она смеялась, болтала и гордо глядела на встречных и поперечных. Он же сказал: «Кого нам бояться?» Нам, понимаете? Нам некого бояться. И нечего стесняться. Вот так.

Сели у окна. Заказали два разных салата и по кусочку рыбы. Ну и кофе, конечно.

– Салатами будем делиться, предупреждаю, – сказал босс. – Тебе половину моего, мне половину твоего! – и засмеялся. Потом вдруг нахмурился, стал мять салфетку.

– О чем ты думаешь? – спросила она.

– У меня проблемы, Нина, – сказал он.

– На работе?

– Да, – сказал он. – На работе, и личные тоже.

Ей захотелось прикоснуться к его руке. Она тихо и ласково сказала:

– Расскажи мне, расскажи все.

– Нам сильно срезали бюджет. Я должен тебя уволить. Для меня это просто личная драма. Мы так доверяли друг другу.

– И что теперь? – сказала она, надеясь неизвестно на что.

– Ничего. Я просто хочу, чтобы ты знала – мне это очень тяжело.

– И все?

– Да. А что еще? Кажется, нам несут салаты, – повеселел он.

– О, предвкушаю! – улыбнулась она.

– Ты какой больше любишь? – спросил он.

– Дай сначала попробовать, – сказала она.

Бердичев
проданные билеты не возвращаются

Иван Карамазов хотел «возвратить билет».

Куда, кому? Нет такой кассы возврата. Вот ведь беда – родили человека без его ведома и согласия, иногда просто по нечаянности, а на полном серьезе сдать билет нельзя: самоубийство считается грехом и слабостью.

Можно, конечно, закричать:

– Не верю я больше в ваши возвышенные обманы! Ни в Бога не верю, ни в маркиз-де-садовскую Природу, ни в Ницще, ни в Швейцера, ни в само неверие как принцип!

– Ну и пожалуйста, – будет безмолвный ответ тети Зои, то есть мадамы по имени Жизнь. – Мне-то что с твоей веры или неверия, у меня почти семь миллиардов таких козлов, и каждого я должна обеспечить своевременной смертью.

Поэтому «возврат билета», на мой непросвещенный взгляд, есть одно из двух: либо пошлое красование перед самим собой и узким кругом ближних, от благородного сплина до истерики с битьем посуды и морд; либо же решительная перемена всей жизни. Раздать свое имущество нищим. Продать свое имущество и на вырученные деньги уехать партизанить в Латинскую Америку.

Хотя это не «возврат билета», а попытка поменять маршрут. Но выходит как в старом еврейском анекдоте. «Хаим, ты куда едешь?» Хаим думает: «Скажу, что в Бердичев, он поедет за мной и сломает мне дело, за которым я еду. Скажу – в Жмеринку, он поймет, что я вру, и поедет за мной в Бердичев. О! Я скажу, что еду в Бердичев, он решит, что я вру, поедет в Жмеринку, и все будет хорошо… Абрам, я еду в Бердичев!» «Ах, Хаим, Хаим, – отвечает Абрам. – Зачем ты врешь! Я тебя вычислил. Ты таки да едешь в Бердичев!»

 
Итак, будем жить в Бердичеве, в городе Эвелины и Оноре,
В этой блестящей столице, в провинциальной дыре,
Не вижу существенной разницы между типами поселений,
Ибо наша планета одинока во всей вселенной.
Что же такое сей мир? Средоточие разума и прогресса?
Или каморка в Шпандау, где гвоздь тоскует без Гесса?
 

К вопросу о деревенской баньке с пауками по углам, каковая и есть вечность. Актуальнее некуда.

 
Вечность, по Достоевскому, закопченная баня с пауками,
Или бумажная лента, которую вертит липкими от клея
руками
Мальчик по имени Мёбиус – потому что где вечность,
Тут вам и бесконечность.
 

Про зависть
десятая заповедь

Странное дело, но я не завидовал ребятам, которые жили на верхних этажах нашего дома. Они жили в огромных квартирах с мраморными каминами и малиновыми коврами, на которых привольно располагалась игрушечная железная дорога. А я жил в подвальной коммуналке, но как-то не обращал внимания на это. Смешно сказать, один раз мне позавидовали. Папа купил машину, голубую «Волгу» самого первого выпуска, со звездой на радиаторе и оленем на капоте. Все маршальско-министерские внуки собрались и цокали языками: «Это ваша машина? Собственная? Здоровская какая!»

Их дедушек возили «ЗИСы» и «ЗИМы», огромные, сверкающие ясным никелем на глубоком черном лаке, – но, наверное, ребята с верхних этажей смутно чувствовали разницу между собственной машиной и казенной. Генетическая память о казенном доме? Кто его знает. В общем, я им никогда не завидовал, честное слово.

Завидовать я стал своим ровесникам из писательско-театрального круга. У них всегда были деньги! Они доставали кошельки, там торчали бежевые рубли, зеленые трешки и даже иногда синие пятерки. Они легко могли скидываться на выпивку. Могли взять такси. Пригласить девочку в кафе-мороженое или просто купить ей шоколадку или цветок. А у меня всегда было с собой копеек семьдесят в лучшем случае. Ну, рубль с полтиной – это уж вообще.

Они были так красиво и ловко одеты! У них всегда были новенькие блестящие туфли (а у меня – со сбитыми носами), целые носки (а у меня всегда штопаные или зашитые), костюмы (а у меня всегда брюки и курточка).

Помню, однажды я пришел к другу на день рождения, а одна очень красивая девочка сказала своей подруге громким шепотом:

– Он в том же свитере, что в прошлый раз…

Мне стало просто ужасно.

Папа сказал однажды:

– Хорошо, что ты не девчонка! Девчонку пришлось бы красиво одевать. А что парню надо? Штаны из чертовой кожи, ковбойка, куртка, кеды, и вперед, на штурм вершин мироздания! – и засмеялся, и погладил меня по голове.

Мне, однако, было обидно.

Хотя с родителями мне более чем повезло, конечно же.

Однако только в пятьдесят лет я научился ходить в магазин и выбирать себе хорошую одежку и обувку. А также смело садиться за стол в ресторане и говорить официанту: «Так-так-так… а принесите-ка нам для начала…»

По поводу кофе и булочек
сценарий грустной комедии

Мой знакомец, русский швейцарец Георгий Евгеньевич Брудерер, говорил: если придешь в банк и попросишь заем на десять тысяч франков – тебе выбросят в окошечко несколько бланков и замучают требованиями справок с места работы. А попросишь пару миллионов – проведут в кабинет управляющего, подадут кофе и будут вежливо расспрашивать про твой, как бы это выразиться, бизнес-план.

Сразу возникает нечто вроде сценария.

Про немолодого бедняка – иммигранта, бывшего учителя, безработного портного, – который таким манером раз в неделю завтракает в хорошей компании.

Пьет дорогой кофе, ест мягчайшие булочки, сидя в глубоком кресле – о, сумасшедший запах тонкой мебельной кожи! – и неторопливо беседует с двумя солидными господами. Не отказывается от сигары.

– Еще чашечку?

– Нет, нет… Хотя, пожалуй, да. Да, с молоком, если можно. Итак, господа…

Они внимательно слушают, как он пересказывает статью из газеты, которую вчера вытащил из урны. Делают пометки в своих блокнотах.

Но вот какой-то банкир, сидя в своем банкирском клубе, рассказывает коллегам: тут странный заемщик объявился. Просил серьезную сумму, предлагал интересный проект, а потом исчез.

– Гельмут, может, он к тебе переметнулся?

Гельмут говорит, что такой визитер у него был. Генрих вспоминает тоже. И Жан-Франсуа. И даже Теодор Дитрих Глюкштайн фон Абендштерн.

Они догадываются, в чем дело. Они хохочут, хлопая друг друга по коленкам.

В следующий раз, когда он приходит в следующий банк и просит кредит на несколько миллионов, сотрудница выкидывает в окошечко пачку бланков:

– Заполните эти бумаги.

Ни тебе кофе, ни булочек…

– Простите, я забыл очки. Я зайду позже.

Щастливые швейцары! Вся жизнь ваша есть приятное сновидение…
письма русского путешественника

Лет пятнадцать назад в Берне. В гостях в старой бернской семье, живущей в старинном – XVIII века – бернском доме. Пригород, сады, серый камень ступеней, прохлада растрескавшихся стен. Пруд с фонтанчиком. Сытые карпы лениво смотрят на гостей, пьющих чай на газоне у самой кромки воды.

Я говорю:

– У вас очень красивый дом. Настоящий маленький дворец.

Хозяйкина бабушка говорит:

– О, да! Муниципалитет его у нас выкупил. Но мы можем в нем постоянно жить. Но должны его содержать в порядке. У нас было много гостей из разных стран.

А вы знаете – вы первый человек из России в этом доме.

Я говорю:

– Как это мило с моей стороны!

Все смеются.

Старшая сестра хозяйкиной бабушки возражает:

– Что ты, Лизхен! Маменька говорила, что в 1915 году у нас гостил один русский! Как же его звали? Herr Oliano? Нет, нет… Juliani? Нет…

– Может быть, Herr Ulianoff? – подсказываю я.

– Да, да! – радостно хлопают в ладоши обе старушки. – Да, да, конечно, Ulianoff! А вы что-то слышали про него?

– Да, – говорю. – Что-то слышал. Так, краем уха.