Текст книги "Нет такого слова (сборник)"

Ничего, ничего, моя девочка
чисто Диккенс

В стародавние времена было выражение – «крупный академик».

Один мой приятель был сыном такого вот крупного академика. Жил себе, учился в аспирантуре, женился, девочка у них родилась. Академик и его жена нарадоваться не могли на красивую молодую пару. Все впереди и вообще.

Как вдруг мой приятель уверовал в Бога. Просто ни с того ни с сего. На гладком месте. То есть, конечно, у него внутри души шли какие-то процессы. Но в глубокой тайне. Поэтому для всех это оказалось действительно вдруг.

Он обратился не просто в православное христианство, а в какую-то особо истинную, тайную, непризнанную церковь. Отпустил длинную бороду. Стал соблюдать все посты и молитвенные правила. А поскольку церковь была тайная и непризнанная, все это происходило дома. Что, сами понимаете, не прибавляло мира и спокойствия в семье. Тем более что он бросил аспирантуру и громко называл своего отца безумцем – ибо тот посвятил себя лжеучениям и пребывал в плену сребролюбия.

Отца за это не выбрали в президиум Академии наук. Если переводить на презренное серебро, то выходило – духовные искания сына обошлись семейству в кругленькую сумму плюс разные спецпайки и допмашины. В итоге его форменным образом прокляли и выгнали из дому. Как позор и угрозу для всей семьи.

А молодая жена бестолкового сына осталась в семье крупного академика. Ее просто обожали. А внучку – особенно. Со стороны все выглядело так, как будто любимая дочь неудачно вышла замуж. А вот теперь, к всеобщему счастью, развелась.

Ничего, ничего, моя девочка, все будет хорошо!

Мой приятель меж тем поступил в дворники. Где-то на Кропоткинской, как раз около Дома ученых.

И когда он зимой счищал лед с тротуара железным скребком, худой, бородатый, в суконной ушанке и форменном тулупе, к лепному забору Дома ученых подкатывала черная «Волга» и его мать помогала выйти его пятилетней дочери – они шли на елку, – девочка кричала:

– Ой! Папа, папа…

А бабушка, хватая ее за руку и таща к входу, ласково говорила:

– Ты обозналась, моя девочка!

Кочевник и викинг
заметки по национальному вопросу

У Кулешова и Хохловой была мастерская во ВГИКе. И я с этими студентами дружил. Курс, как положено, был многонациональный. Из всех республик. Прибалтика, Украина, Средняя Азия. Такая тогда была мудрая ленинская национальная политика.

Вот. Пришел я раз к ребятам в общагу на улице Бориса Галушкина. Сидим, пьем, курим, треплемся. Вдруг в дверь стук – входит еще один. Прибалтийский человек. Высокий, широкоплечий, в сером свитере крупной вязки. Голубые глаза, рыжеватая бородка – настоящий викинг.

А рядом со мной сидел другой человек, среднеазиатский. Небольшого роста, коренастый, жилистый, узкоглазый, с жесткой челкой черных волос – настоящий кочевник.

Викинг, как вошел, сразу заулыбался во все шестьдесят четыре белых зуба:

– О, репята! Я фас искаааал, и я фас нашооол! Вот я принес путылка фотка!

Поставил бутылку на стол.

Все радостно загалдели, стали с викингом здороваться, хлопать по плечам.

А кочевник неодобрительно сощурился, нагнулся ко мне и едва слышно произнес:

– Пилят нируский…

Любовь и кровь. Сюжет для дамского романа
армия и тыл

Такой вот город. Все знакомые или родственники.

Там жила такая Лена. Очень красивая девушка, и у нее младший брат был, вообще супер, красавец, все девушки в него влюблялись. Лена была из хорошей семьи, и замуж вышла за очень богатого человека, хотя молодого. Но у него отлично шли дела. И он, ее муж, дружил с таким Андрюшей. Андрюша был тоже богатый, но несчастный, потому что у него молодая жена вдруг умерла. Зато у него была любимая сестра.

И еще в этом городе жили брат и сестра Коля и Наташа. Не такие богатые, как те, но вполне обеспеченные. И вот однажды Андрюша на одной вечеринке познакомился с Наташей. И влюбился. Сделал предложение. Стали готовиться к свадьбе. Но Наташа вдруг в театре встретила брата Лены, его Толя звали, и влюбилась просто без памяти. И все порушила. Андрюша ее бросил. И все ее презирали.

Тут война началась. Андрюшу ранило. А Наташа, девушка без образования, пошла нянечкой в больницу. И там Андрюшу встретила, раненого. Просила у него прощения, ухаживала за ним, но он умер все равно.

А Толя на войне ногу потерял, из красавца стал инвалидом никому не нужным и совсем спился. А красавица Лена заболела и умерла.

Тогда бывший муж Лены, ну в смысле вдовец, встретил случайно Наташу и влюбился в нее. И они поженились. А Андрюшина сестра вышла замуж за Колю, брата Наташи.

У них у всех родилось много детей, они дружили и про Андрюшу с Толей больше не вспоминали.

Танцы, танцы, танцы. Братья навек
заметки по национальному вопросу

У нас на курсе был вьетнамец, его звали Кан Ван До. Тихий, улыбчивый, рост метр шестьдесят. Мы его звали, пардон, Кандошкой. Он был человек безобидный. На картошке, куда нас отправили всем курсом, мы ему часто кричали: «Кандошечка, принеси хлебца из столовой!», «Кандошка, куда открывалку задевал?»

Потом однажды были танцы. Нас был целый курс, то есть 200 девушек и 15 парней. Конечно же, на танцы заявились так называемые местные. Они стали грубить, хамить, пихаться и материться. Их было примерно столько же, сколько наших ребят. Но они были крепче и наглее. Девочка, которая управляла радиолой, сняла звукосниматель. Стало опасно тихо.

И тут вперед вышел Кандошка. «Ты хулиган, – сказал он ихнему главарю. – Не ругайся плохими словами!» Главарь хотел отпихнуть Кандошку, но тот увернулся и снова стал перед ним. Главарь послал Кандошку на три буквы. Кандошка сказал: «Уходи, а то я буду тебя бить». Местные заржали. Кандошка был в тяжелых кирзовых сапогах, как все мы, несмотря на танцы, потому что грязь стояла настоящая, октябрьско-подмосковная. Кто-то из местных издалека замахнулся на Кандошку ногой. Изобразил пинок. Кандошка сказал: «Хорошо!» – и зачем-то снял сапоги, оказавшись в белых застиранных носках на грязном дощатом полу. Мы смотрели и не понимали.

Кандошка вдруг чуть припрыгнул, присел и взлетел в воздух. Натурально взлетел, сделал в воздухе кульбит и с размашистым свистом влепил главарю ногой в голову. Парень упал, но не навзничь, а мешком. Рухнул как подрезанный. Меж тем Кандошка приземлился, оттолкнулся от земли, взлетел снова и ударил ногой в грудь следующего. Тот тоже рухнул мешком.

Дальше не пришлось. Местные, озираясь, потащили своих раненых прочь. Кандошка снял окровавленные носки, повертел их в руках и сунул в карман ватника. Надел сапоги на босы ноги. Девочка за радиолой опустила звукосниматель на пластинку. Шваркнуло и заиграло что-то веселое. Танцы продолжались, хотя несколько нервически. Но потом появилось еще несколько бутылок портвейна, и всё как-то успокоилось.

С той поры Кандошку стали называть «товарищ Кан».

И никогда больше не посылали за хлебом или открывалкой.

Онегин
из повестей покойного А.С. Кошкина

Генерал ** командовал Русской армией на Кавказе; в подчинении у него служил давний его приятель полковник Онегин, известный дерзостью своих вылазок. Из Петербурга к генералу ехала его жена Татьяна Дмитриевна. Помня, как Онегин настойчиво, хоть и безуспешно, ухаживал за нею, генерал ** решил поручить ему рискованное дело: захватить черкесское сельцо Газдан.

Власти над тем селом добивался некий князек-изгой. Полковник Онегин снесся с ним, дал помощь русских войск; одолжил ему свой мундир и знамя отряда. Сам же, зная местный язык и облачившись в черкеску с газырями, собрал десяток абреков и напал на обоз, в коем ехала Татьяна Дмитриевна. Легко перебив охрану, он увел жену генерала в заранее разбитый в укромном ущелье шатер, где два дня наслаждался сим трофеем со всем жестоким любострастием Востока.

На третье утро Онегин получил весть, что родичи князька убили его и готовы изгнать из села русских солдат. Он помчался к Газдану с отрядом запасных, захватил саклю, где лежал труп, переменялся с ним одеждой и с криком: «Русский полковник воскрес!» – ворвался в село, немало смутив черкесов.

Воротившись назад к шатру, его солдаты перебили абреков, а сам Онегин уже через три часа был в ставке, сопровождая укутанную в черкесскую накидку Татьяну Дмитриевну. Следом в телеге везли тело князька-изгоя.

Вошед к генералу, Онегин сказал:

– Ваше сиятельство! Дело сделано – сельцо Газдан присягнуло Его Величеству. Но вашу супругу два дни держал в плену некий мелкий князек, и… – опустив глаза долу, Онегин добавил: – И был за то убит его соплеменниками, питающими дружеские чувства к России. Сей презренный труп на заднем дворе.

Поклонившись, он вышел.

Татьяна Дмитриевна упала в объятия мужа и разрыдалась.

– Полно, Таня, – утешал ее генерал **. – Полно, забудем это как страшный сон.

– Одного не могу понять, – проговорила в слезах Татьяна Дмитриевна. – Злодей-черкес не был обрезан.

– Среди черкесов немало христиан, – возразил ее муж, однако вышел из комнаты и велел провести его к трупу убитого князька.

Солдаты отвечали, что по приказу полковника уже сбросили злосчастное тело в Терек.

Каков Онегин!

Дипломат
из повестей покойного А.С. Кошкина

– Он совсем не похож на турка, – негромко обратился канцлер Горчаков к своей собеседнице Татьяне Дмитриевне, супруге фельдмаршала **. Речь шла о турецком полномочном по имени Эвнегин-паша, прибывшем для пограничных переговоров между Россией и Оттоманской Портой. Дело было в Зимнем дворце; ждали выхода государя. Разговор шел на французском.

– Вы полагаете, князь? – возразила Татьяна Дмитриевна.

– Готов держать пари!

– И проиграете, – седой Эвнегин-паша подошел к ним, улыбаясь. – У меня очень острый слух, простите. Я турок, но быть турком – это не кровь, а вера и подданство. Моя мать могла быть дочерью русской пленницы и янычара, то есть болгарина на службе у султана.

– Могла быть или была? – со скрытою насмешкой спросила Татьяна Дмитриевна.

Эвнегин-паша хотел было ответить, но тут все зашептали: «Государь! Государь идет».

Император Александр Николаевич шел по залу, принимая поклоны собравшихся. Подойдя к Горчакову, он особенно милостиво поздоровался с ним и сказал:

– А познакомь-ка меня, тезка, с этим турком! Глядишь, договоримся и о границах!

– Ваше императорское величество, – поклонился Горчаков, – позвольте представить вам полномочного представителя Османского султана…

Государь благосклонно протянул руку Эвнегин-паше, но тот, вдруг переменившись в лице, неожиданно припал к руке русского царя и преклонил колена.

– Полно, братец, – государь выдернул руку. – Вставай-ка. Тут тебе не Истамбул, а европейская столица.

– Государь! – дрожащим голосом сказал Эвнегин-паша. – Прикажите принять меня в русское подданство, а затем судить и казнить. Я желал бы умереть в России.

Из толпы вышел секретарь турецкого посольства, поднял полномочного с колен и сказал:

– Ваше величество, он отважный воин и великий дипломат, но у него бывают припадки. Простите больного старика.

– Старость не радость, – соизволил сказать государь. – Отведите его к врачам.

– Нет! – вскричал Эвнегин-паша. – Я – полковник Онегин!

Ропот ужаса пробежал по залу. Полковник Онегин был знаменитый изменник и виновник поражения Русской армии под Бак-Алоем. Тогда он увел к туркам четыре батальона отборной пехоты и пять артиллерийских батарей.

– Хм, – почесал переносицу государь. – Но докажи!

– Я родился на брегах Невы, – сказал Эвнегин-паша на чистом русском языке. – Всевышней волею Зевеса наследник всех своих родных. Я три часа по крайней мере пред зеркалами проводил. Лорнет наводил на ложи незнакомых дам. И в Летний сад гулять ходил.

– Подумаешь! – сказал государь. – Это не доказательство.

Эвнегин-паша обернулся и указал на Татьяну Дмитриевну.

– Она знает правду! – воскликнул он. – Татьяна! Ты помнишь того черкесского разбойника?

– Вы хотите сказать, что это были вы? – спокойно спросила эта блистательная дама.

– Да, Татьяна!

– Но докажите. – И она обмахнулась веером.

Лицо Эвнегин-паши исказилось злобой:

– Тот маленький признак, что отличал меня от черкеса, я утратил, перейдя в магометанство. Но помню, как тогда ты говорила об этом своему мужу. Я стоял за дверью. У меня очень острый слух.

И он в упор посмотрел ей в глаза. Она спокойно выдержала его взгляд.

– Пустое! Нет доказательств – нет и веры. Прощайте, безумный старый турок. – И она повернулась идти прочь.

К ним бросился ее муж, дряхлый фельдмаршал **.

– Это он! Негодяй! Я убью его! Я вызываю его на дуэль! Ваше величество, прикажите арестовать его!

– Всем молчать! – воскликнул император Александр Николаевич и обратился к Эвнегин-паше. – Я б тебя, подлеца, повесил, как собаку, да Венская конвенция не велит. Говоришь, хочешь умереть в России? А не хочешь ли послужить своему старому отечеству? Иди и сделай нам хороший пограничный договор… полковник Онегин!

Последние слова государь произнес со смехом.

Переговоры, однако, окончились к сугубой выгоде России.

А Эвнегин-паша, опасаясь гнева султана, бежал в Америку.

Ленин тоже
улица Грановского, дом 3

Квартира была полуподвальная, то есть окна нашей комнаты на одну треть резались уровнем земли, а в тех комнатах, что выходили на улицу – наша выходила во двор, – и вовсе подоконники были на высоте тротуара. Это и было «полуподвал», в отличие от подвала настоящего, где все окна – в глубокой зарешеченной выемке.

Это была очень интересная квартира, кто в ней только не жил! И старая большевичка со старбольшевицкой фамилией Крышталович, и уволенный за пьянство государственный киллер Иван Кулагин, и его бывшая жена с сыном и дочерью, и портниха, очень русская Вера Сергеевна со своей кавказской дочерью Тамарой Санглебаевой, и Галя Козлова с мужем-художником Юрой Красногорским, и загадочная семья Виноградовых в дальнем конце квартиры. Про них говорили: «Вовка Виноградов опять сел. А Сашка Виноградов вроде вышел…»

Домработниц во дворе звали по именам хозяев. Были Надька Конева, Машка Рокоссовская, Нинка Косыгина и т. п. Квартиры, откуда они выходили полузгать семечки и порассказать о капризах хозяек, прямо назывались барскими. Наша – никак не называлась. Барские квартиры выходили на парадную лестницу, с малиновыми дорожками, которые были пришпилены к мраморным ступеням латунными прутками с шариками на концах, а также на «черный ход». Наша – только на черный ход. Поэтому вход в нашу квартиру был через кухню.

Когда Ваня Кулагин чистил свой беспатронный наган в кухне и хвастался, сколько контры он в зарубежных странах из этого нагана положил, мимо в сортир босиком пробегала Тамарка Санглебаева. Ваня хмыкал ей вслед: «Эх ты, сакля!» Потом Ваня выпивал стакан, быстро пьянел, плакал и говорил, что душу свою он точно сгубил. Выпив же еще стакан, он начинал колотиться в дверь старой большевички Крышталович (у нее, кстати, была самая лучшая комната, с двумя окнами на улицу) и орать, что коммунисты сгубили его душу и из него убивца сделали. Она выходила, сухонькая и строгая, и говорила: «Иван Петрович, стыдитесь! Вы пьяны! А вы ведь член партии!»

Ваня делал дурацкую морду, напяливал на голову картуз козырьком назад и произносил странную фразу: «А Ленин тоже кепочку носил!»

Правду говорить иногда полезно
пустой случай

Однажды очень много лет тому назад меня поймали в подъезде трое и спросили:

– Ты Леша такой-то?

Я сказал:

– Нет.

– Врешь, подлец, – ответили мне. – А вот ты Катю Марчук знаешь?

Я честно сказал:

– Да, я знаю Катю Марчук. Она – знакомая моей жены. И соседка моей подруги. Но я не Леша такой-то.

Огорошенный такой честностью, главный среди них сказал:

– А документ у тебя есть?

У меня был студбилет.

Он сличил мой образ с фотографией (его дружки, надо добавить, держали меня за рукава довольно крепко), вздохнул и сказал:

– Правду говорит… – потом вздохнул еще раз и сказал: – А ты вот с Катькой можешь поговорить, например?

– Могу, – сказал я. – Только вряд ли она меня послушает. И не мое это дело, верно?

– Верно… – сказал он, вздохнул в третий раз и сказал своим: – Пустите его, ребята.

Arnold Kramm (1916—2007)
тетрадь в клеенчатом переплете

15 сентября 2007 года в подмосковном дачном поселке на девяносто втором году жизни скончался ветеран разведки и популярный телеведущий, генерал-майор запаса Аркадий Павлович Крамаренко (Арнольд Крамм). Самый многоликий агент – звали его товарищи по цеху.

Среди заданий, лично выполненных покойным, – установление, а затем ликвидация режима апартеида в ЮАР (агент Малан-Мандела), антиколониальная революция в Индии (агент Джавахарлал), передача Западу дезинформации по водородной бомбе (агент Теллер), окончательное решение американского вопроса (агент Монро), мирный демонтаж СССР (агент Ельцин) и многие другие. Его самой блестящей операцией стало недопущение союзных войск в Берлин в марте–апреле 1945-го (агент Мартин). Для авторов фильма «Пятнадцать апрельских минут» он послужил прототипом майора НКВД, работавшего в Германии под видом Бормана.

«Всегда готов выполнить любое задание любого правительства!» – шутил знаменитый разведчик.

После выхода на пенсию генерал Крамаренко выступал в телепрограмме «Дешифровка». Он доказал, что известный партийный босс Осип Сталин (Овсеп Джугашьян) был убит С.М. Кировым ранней весной 1938 года, а Берии не было вовсе. Миф о Берии родился из стандартной резолюции Кирова на прошениях о приватизации: «Бери. Я».

В последние годы Аркадий Павлович приводил в порядок свои воспоминания, страница за страницей заполняя толстую тетрадь в клеенчатом переплете. Тетрадь находится у правнука генерала, ныне живущего за границей, но где именно – неизвестно.

Яшкофски
некролог

2 ноября 2007 года поздним вечером в своем доме в Брайзахе, земля Баден-Вюртемберг, ФРГ, на сто третьем году жизни скончался известный философ и кинорежиссер Ганс-Людвиг фон Яшкофски.

Родившись в состоятельной семье виноделов, он по фамильной традиции окончил Фрайбургское торговое училище, но решил посвятить себя метафизике, для чего уехал в Ташкент, где под руководством Рахматкулова в 1929 году защитил диссертацию «Доказательство в негативной арифметике». Вернувшись на родину, получил место доцента Фрайбургского университета, где не поладил с ректором Хайдеггером из-за отношения к коммунистам и коллаборантам (фон Яшкофски был либерал-националистом, тогда как Хайдеггер склонялся к сотрудничеству с оккупационным режимом Жака Дюкло). Снова уехав в Россию, он обосновался в Киеве, став профессором лицея княгини Ольги. Именно там в 1939 году он решил т. н. задачу Хюссли, за что получил Аристотелевскую премию от Афинской академии. Первая Русско-французская война застала его в Житомире, где он собирался жениться на актрисе местного театра. Немолодым человеком он добровольно вступил в Русскую армию, надеясь, что Россия освободит Германию от ига французских коммунистов. Этой надежде не суждено было сбыться сразу – Россия в 1952 году потерпела поражение, потеряв территорию от Бергена на севере до Бейрута на юге. Фон Яшкофски был взят в плен и приговорен к пятнадцати годам каторги. Он пробыл в лагере почти весь срок. Но в итоге второй Русско-французской войны 1961—1965 годов коммунисты были выбиты из Европы, и войска Национал-демократического альянса добили врага в его логове – в Париже.

В 1970 году, в возрасте шестидесяти трех лет, фон Яшкофски оканчивает ВГИК и снимает свой первый и единственный фильм «Париж, 65» («Оскар», «Золотой лев», «Золотая пальмовая ветвь» и еще двести восемьдесят четыре главных приза различных кинофестивалей). Этот фильм до сих пор входит в первую двадцатку любимых кинозрелищ мира, а его автор жил на доходы от продажи кассет и дисков.

Будучи антикоммунистом и националистом, фон Яшкофски тем не менее активно протестовал против геноцида французов 1972 года. По этой причине европейские кинокомпании отказывались заключать с ним контракты, университеты не принимали на работу, а издательства не печатали его научные труды.

Купив небольшой дом на берегу Рейна, последние тридцать лет жизни он провел в одиночестве, делая заметки по критике оснований математики и снимая короткие фильмы на видеокамеру (которые, впрочем, тут же стирал).

Набукков
из литературной энциклопедии

Набукков (псевд., наст. фам. Навуходоносорский) Вас. Вас. 1899—1973. Рус. – итал. писатель. Писал по-русски и с 1940 г. по-итальянски. Род. в семье священника. С 1916 г. за границей. Романы: «Жар», «Ад» (на ит. яз.), «Латона» (на ит. яз., авторский пер. на рус.). Повести «Дебют Ложкина», «Согласие на казнь» и мн. др. Возвр. в СССР в 1969 г. Гос. премия СССР (1968, 1972). Герой Соц. Труда (1969).

Отцом писателя был иерей Василий (Навуходоносорский), настоятель Скорбященского храма в Москве. Погиб, грудью закрыв Сталина при покушении на Пасху 1938 года, где тот присутствовал инкогнито. Награжден посмертно орденом «Знак почета».

Во время октябрьского переворота Н. был в Риме, где изучал социологию. Начал публиковаться в эмигрантской прессе под псевдонимом Гамаюн. Вернуться в Советскую Россию отказался. Однако почти все его произведения содержали неприкрытую апологию большевизма, исполненную с мастерством выдающегося стилиста бунинской школы. Роман «Жар» посвящен индустриализации; «Дебют Ложкина» рассказывает о судьбе гениального шахматиста из рабочих, талант которого расцвел после Октября. «Согласие на казнь» описывает право-троцкистскую оппозицию и Большие Процессы в Москве со сталинской точки зрения. В романе «Ад» жестко критикуется капитализм как строй, который, по мысли Н., неизбежно ведет к фашистскому террору.

Книги Н. не имели успеха на Западе, а сам он считался «агентом ЧК». В СССР также не публиковали Н., опасаясь, что на фоне его блестящего стиля померкнут все достижения соцреализма. После книги «Светлая камера» о гуманности советских тюрем европейские писатели подвергли Н. бойкоту.

Он переехал в Ливию (тогда – заморское владение Италии), где написал скандальный роман «Латона» – о любви американского школьника к престарелой гречанке. Хотя сам Н. утверждал, что в символической форме рассуждал о встрече двух культур (юной американской и дряхлеющей европейской), – роман был воспринят как манифест геронтофилии. «Латонами» стали называть молодящихся развратных старушек; книга была запрещена практически во всех странах, кроме СССР, где вышла в серии «Литературные монументы» с предисловием акад. Ямщикова (Гос. премия, 1968).

Возвращение Н. на родину было омрачено статьями в самиздатовской прессе, где утверждалось, что он существовал и печатался на Западе с помощью КГБ.

Престарелый писатель тяжело переживал диссидентскую травлю. Он оставил прозу и стал читать в МГУ лекции по социологии литературы. Научный труд «Советская литература в зеркале читательского интереса» (1971; докторская степень; Гос. премия, 1972).

Умер на своей даче в Переделкине под Москвой.