Текст книги "Длань Хаоса"

Он молча смотрел на своего убийцу. Тот поднял ладонь, и черная тьма снова заплясала над ней, мгновенно превращаясь в сферу.

– Нет, постой… – прохрипел Харкип, тщетно пытаясь откашляться. – Хотя ты прав. Прикончи меня. – Голос его затихал, а язык почти перестал ему подчиняться. – Мы бы убили вас всех, будь вы слабее. Таков закон. Сильный всегда пожирает слабого. Поэтому я не чувствую досады и не виню тебя. Позволь лишь узнать твое имя. Я должен знать имя того, кто отправил меня в Хаос.

Мужчина в плаще молчал, словно надеясь, что смерть заберет второго прежде, чем он успеет промолвить хотя бы слово.

– Гелион, – наконец произнес он.

– Не может быть, – почти благоговейно прошептал разбойник и испустил дух.

Маг мгновение помедлил, а затем взглянул на сферу, все еще висевшую над его бледной дланью. Та потеряла форму и, всколыхнувшись подобно языку черного пламени, с негромким шипением исчезла.

Девушка наблюдала за ним издалека, сквозь просветы меж стволами деревьев. Когда он вернулся, они обменялись короткими взглядами, словно ткань их капюшонов вовсе не препятствовала этому, и бесшумно, будто их тела не имели веса, сели обратно в карету.

– Едем дальше. Мы и так потеряли слишком много времени, – сказал Гелион перепуганному кучеру.

Только сейчас, после этих слов, Казар посмел повернуться и вновь посмотреть на того, кого ему доверено было сопровождать. «Наверное, меня никогда не перестанет восхищать и ужасать одновременно, сколь убийственная мощь заключена в этом хрупком теле», – подумал он.

Все заняли свои места, и экипаж, скрипнув колесами, наконец двинулся дальше. Пыхтя и строптиво вздергивая гривы, лошади скакали по пыльной дороге вдоль леса, туда, где у неровной границы горизонта все четче различим был Хаос.

Примерно два часа езды – вот и все, что оставил им угасающий день. Ночь нагрянула стремительно, поглощая останки меркнущего вечера и окутывая все вокруг непроглядной тьмой. Экипажу пришлось остановиться. Конечно, стоянка была не обязательной, а лошади вполне могли бы довольствоваться светом масляных ламп с их мутными стеклянными абажурами. Но маги настояли на том, чтобы сделать привал. Даже они толком не ведали, что ожидало их у конечной цели этого путешествия.

Казар и кучер разбили лагерь, развели костер и достали из двух коробов, прикрепленных позади кареты, скудные запасы походной пищи.

Звуков, которыми обычно полнится ночь вступающей в свои права осени, слышно не было, словно вокруг и вовсе исчезло все живое. Здесь царила тишина. Легкий едва заметный ветер время от времени давал о себе знать – лес, вдоль которого шла дорога, все еще не позволял в полной мере разгуляться его порывам.

Взяв масляный фонарь, двое мужчин принесли из леса несколько широких корявых бревен, которые могли бы послужить в качестве скамей. Вскоре все путники сели рядом с бодро плясавшим во мраке ночи пламенем.

Минуло всего несколько мгновений, как вдруг Эвелина сделала то, что так долго требовал от нее разбойник – откинула назад капюшон, обнажая тонкие изящные черты лица. Глаза ее даже в полутьме отливали светло-голубым отсветом. Слегка заостренный подбородок постепенно переходил в мягкие контуры чуть припухлых щек. Каштановые волосы, освободившись из плена грубой ткани, вьющимися локонами укутали маленькие плечи. По всем, даже меркам самого придирчивого вкуса, она была прекрасна. Жизнь и красота кипели в ней, невольно приковывая взгляд любого, кто оказывался рядом.

Не миновал этих чар и Казар. Он был поражен, а когда опомнился, пунцовая краска смущения залила лицо видавшего виды воина.

Девушка же не обратила на него никакого внимания. Она была холодна и безразлична ко всему.

Гелион, тоже сбросил капюшон. Он оказался мужчиной с лицом, в котором мягкость каким-то непостижимым образом сочеталась со строгостью скул и остротой взгляда. И, несмотря на род его занятий, шрамов на его коже заметно не было.

– Ею сложно не любоваться, правда? – улыбнулся маг.

– Простите, милорд. Это было вне всяких приличий. Примите мои извинения, госпожа Эвелина.

– Не страшно. Вы не первый и не последний, кто очарован ее красотой. Но лишь немногие знают, насколько эта красота смертоносна. А большинство из тех, кому довелось познать это, уже давно отдали свои жизни Хаосу. И да, не беспокойтесь, ей абсолютно все равно. Она не доверяет людям и не любит их уже изначально.

– Но разве сама она не…

– И больше всего на свете она ненавидит саму себя.

– Почему? Разве возможно обладать такой красотой и ненавидеть себя при этом?

Гелион посмотрел на девушку.

– Эвелина, ты позволишь?

Та ответила ему лишь коротким тихим вздохом.

– Делай что хочешь, – прошептала она и плотнее укуталась в плащ, задумчиво наблюдая за пламенем костра.

– Не знаю, почему я пожелал рассказать ее историю здесь и сейчас, ведь она известна всего нескольким людям. Тем, кому мы по-настоящему доверяем. Возможно, на это есть причины, неведомые даже мне самому. На все и всегда есть свои причины. Однако я уверен, что сказанное здесь останется между нами. Проболтаться может разве что кучер. Но в этом случае Хаос заберет его душу гораздо раньше, чем ему предначертано судьбой. – Маг усмехнулся, но взгляд его пылал ледяным пламенем, не предвещая ничего доброго. Нет, это была не ярость. Это было предостережение человека, который всегда, несмотря ни на что, держал свое слово.

Юноша побледнел. В отличие от Казара он не отворачивался и видел, что произошло с разбойниками в мельчайших подробностях.

– Но милорд, если то, о чем вы собираетесь поведать, известно лишь немногим, как получилось, что имя, данное ей, как думается мне, в далеком прошлом, преследует ее почти всюду? – Он, казалось, оправился от испуга. И все же голос его предательски дрогнул, стоило ему заговорить с магом.

Гелион промолчал, словно собираясь с мыслями, а затем продолжил.

– Вам известно, откуда взялось ее прозвище? Алая Ведьма. И почему оно вызывает у нее едва контролируемую ярость всякий раз, когда она слышит его?

Казар поежился и, медленно потерев друг о друга сухие мозолистые ладони, словно пытаясь таким образом согреть их, подбросил в костер несколько тонких веток.

– Нет, господин, – наконец ответил он. – Я всегда полагал, что люди называют ее так из-за силы, которой она обладает.

– Но почему именно ведьма? Ведьмы – носители дикой магии, не выявленные Советом, проводящие черные ритуалы во славу Хаоса и богов, по их мнению, обитающих в нем, приносящие в жертву как обычных людей, так и своих же собратьев. Хотя то, чем они наделены, и магией назвать нельзя. Спонтанные всплески силы стихий, которые они и сами не в состоянии контролировать. Да и находят они им весьма своеобразное применение. Но, как вы можете заметить, Эвелина на нашей стороне. Она – одна из высших магов Илиасфена. Одна из лучших. И тем не менее этот мрачный титул достался именно ей. Почему?

– Теряюсь в догадках, – честно признался воин.

– Не знаю, известно ли вам что-либо о магах крови, но наверняка вы слышали множество леденящих душу историй. Особенно о том, как они приходят в этот мир.

– Да, – кивнул Казар. – Говорят, что они появляются на свет, высасывая жизнь из своей матери до самой последней капли. Это… правда?

– Правда всегда многолика, – задумчиво произнес Гелион. – Они не черпают жизненные силы из своих родителей, и все же матерей всегда ожидает смерть сразу после их рождения.

Дело в том, что магия крови – одна из самых естественных и сильных форм воплощения стихий. Возможно поэтому она и проявляется слишком рано. Часто это происходит еще в утробе, когда ребенок просто не в состоянии осознать себя. Роды являются для него сильным стрессом, а проявление магии в этот момент – защитная реакция. Своего рода животный инстинкт, но на гораздо более высоком уровне. Всплеск магии вносит изменения в состав крови его матери, а то и вовсе останавливает ее поток. И женщина медленно умирает.

Но даже подобный исход можно считать огромной удачей. Ведь почти всегда магия дает о себе знать слишком рано, и ребенок расстается с жизнью вместе с женщиной, что должна была произвести его на свет.

– Это ужасно, – выдохнул Казар.

– Наверное, – спокойно ответил маг. – На самом деле магов крови должно быть не меньше, чем тех, у кого проявляются способности к иным стихиям. Но из-за подобного изъяна при рождении почти все они остаются безымянными и уходят из мира, так и не успев появиться в нем.

Как видите, Эвелине повезло. Она родилась здоровым ребенком. Достался ей и любящий отец, который, несмотря на смерть жены и другие ужасы вроде ее почерневших глаз и ставшей похожей на деготь крови, поклялся оберегать дочь от любого, кто посмеет посягнуть на ее жизнь. Он понял, что девочка особенная. И всеми возможными способами постарался скрыть это. Вопреки деревенским обычаям, мужчина похоронил свою жену в закрытом гробу, который сделал сам, чтобы никто не смог увидеть, как изменилось ее тело.

Он не испытывал к Эвелине ненависти, благодаря судьбу за то, что та оставила ему хотя бы дочь, в которой он видел воплощение всех своих надежд и стремлений. Но совсем иначе относились к ней люди из ее деревни. Они заподозрили, что жена мужчины умерла не своей смертью. Им казалась странной чрезмерная опека над дочерью, которую отец впервые решился вывести на свет из дома лишь когда ей исполнилось целых пять лет.

И все же постепенно их подозрения угасали вместе с их страхами – уж очень добрым и жизнерадостным ребенком она была.

Казар еще раз взглянул на девушку. Она все так же отрешенно вглядывалась в пламя. Сейчас в ней почти невозможно было представить проявление каких-либо, даже самых скупых эмоций. Да и стоило им возникнуть, наверняка их удостоился бы лишь ее компаньон.

– С того времени она сильно изменилась, – сказал Гелион, словно прочитав мысли воина. – Но людям свойственно меняться. Хранитель добродетели может стать убийцей, а убийца вполне может раскаяться. Все зависит от того, к какой стороне своего естества мы прислушиваемся, к светлой или темной.

– Но разве она убийца? Ведь она убивает по приказу. По вашему приказу.

– Она лишает людей жизни, это все, что необходимо принимать в расчет. Впрочем, как и я. Да и ты не являешься исключением, не так ли?

Воин опустил глаза и промолчал.

– Однажды, когда ей было девять, – продолжил свой рассказ маг, – телега переехала старую бездомную собаку. Пес заснул прямо под ней, прячась от жары. А когда хозяин лошадей вышел из дома и решил, что пора в дорогу, животное не успело среагировать и попало прямо под колесо. Эвелина была неподалеку и видела все это.

Наверное, для ребенка подобное зрелище было ужасным. Скорее всего, другие дети закричали и убежали бы. Но Эвелина не пошевелилась. Она стояла там же, где и ранее, широко раскрытыми глазами наблюдая за разбросанными по дороге внутренностями пса, и за кровью, что вытекала из его остывающего тела. Вместе со страхом она ощутила нечто странное. Некий порыв, происхождение которого она не понимала.

Поддавшись ему и почти полностью утратив способность воспринимать реальность такой, какой ее видели остальные, девочка простерла вперед руки, пытаясь коснуться алой жидкости скорее разумом, нежели кончиками пальцев. Кровь что-то нашептывала ей, и Эвелина больше всего на свете хотела понять, что именно.

Спустя несколько мгновений темные струйки поддались ее воле. Сначала медленно, затем все быстрее, набирая скорость, они, подобно маленьким змеям, поползли к ней. А потом и вовсе поднялись в воздух, вскоре обвивая ее руку так, будто они и впрямь были живыми.

Когда Эвелина пришла в себя, удивлению ее не было предела. Она не понимала, каким образом ей удалось сделать это, да и суть того, что она только что сотворила, была ей неведома. Но еще больше ее потрясло то, что она узрела в глазах собравшихся вокруг людей, которые оказались рядом и, конечно же, видели проявление ее силы. В них не было ничего кроме страха и ненависти.

«Ведьма! – почти хором закричали они. – Хватайте ее! Она творит темную магию! Это она убила свою мать! Нечестивую нужно уничтожить!»

В то время я вот уже год странствовал по миру, выполняя поручения короля. После вступления в силу пакта «Об отлучении магов от пограничных сражений», это бессмысленное и беспрерывное кровопролитие, именуемое Бесконечной войной и длящееся уже почти сотню лет, осталось для меня в прошлом. Кроме того, меня изгнали из Верховного Совета, так что в столице меня абсолютно ничего не удерживало.

– Изгнали? Но почему? Ваша светлость, вы говорите так, словно от вас все отвернулись. Или вы отвернулись от остальных. И все же вы – герой Бесконечной войны, тот самый маг, что уничтожил…

– Не стоит верить всему, что говорят люди, ибо слухи редко бывают правдивы, – хмуро прервал воина Гелион. – Да, пакт был подписан только благодаря мне, соглашусь. Но то, что я сотворил на самом деле… Впрочем, мы отвлеклись.

Так вот, в то время дорога завела меня именно в эту деревню. Навстречу мне, подгоняемые ужасом, отчетливо читавшимся в их глазах, бежали несколько человек. Я не пытался остановить их. Зачем? Страх помешал бы им объяснить, что именно ждало меня впереди. Да и бояться мне с искусствами, которыми я владею, было бы почти нечего. Их крики остались далеко позади, когда я шагнул за угол очередного дома и вышел на подобие небольшой деревенской площади.

Трупы. Они стали первым, что я увидел перед собой. Около двух десятков человек, обезображенных, скорчившихся в чудовищных муках, что они испытали перед смертью. Их кровь застыла, превратившись в шипы, выросшие из их собственных вен, и поразившие тела во всех возможных направлениях.

Странно, но лишь один из них ушел из жизни по-другому. Его убили, ударив по голове чем-то тяжелым, и теперь этот мужчина лежал в стороне, распластавшись в грязи, с беспомощно – удивленным выражением, навсегда застывшим на его лице.

Оторвав взгляд от мертвецов, прямо посреди площади я увидел широкий грубо отесанный столб. К нему, так, что ее ноги даже не касались земли, была привязана девочка. Прямо под ней было сложено несколько вязанок хвороста, облитых маслом и готовых вспыхнуть, стоило только поднести к ним огонь. Факел я заметил почти сразу же – он был все еще зажат в руке одного из мужчин, что покоился неподалеку. Видимо, он шел как раз для того, чтобы поджечь хворост, когда смерть внезапно настигла его.

Лошадь мне пришлось оставить за ближайшим поворотом, так как она начала заметно нервничать, наотрез отказываясь идти вперед. И теперь, осторожно переступая через трупы, я подошел ближе.

Девочка оставалась висеть подобно безжизненной тряпичной кукле и даже не подняла взгляд при моем приближении. Ее тело было сплошь усеяно синяками и ссадинами. Похоже, ребенка избивали, прежде чем решили примотать к столбу. Или все произошло уже здесь, когда она оказалась связана. Лишь Единому ведомо было, сколько боли выпало на долю этого дитя.

«Ты слышишь меня? – спросил я, но она не ответила, продолжая смотреть куда-то вниз. Страх, отчаяние и безнадежность сковали ее. Я осторожно взял ее за подбородок, приподнял голову и заглянул в глаза. Они были пусты и безжизненны. – Это сделала ты? Ты убила этих людей?»

В ответ девочка слабо кивнула. Я достал нож, опасаясь испугать ее, но никакой реакции с ее стороны не последовало, словно собственная жизнь была ей безразлична. Перерезав путы, я взял ребенка на руки и, распахнув дверь в ближайший из домов, занес маленькое и почти невесомое тело туда.

Снаружи уже сгущались тучи, и мелкий дождь, постепенно набиравший силу, стучал по сухой земле.

Закрыв ставни, я зажег висевший посреди хижины масляный фонарь. Припасы взял из своих дорожных сумок. Но от пищи девочка отказалась. Зато несколько глотков воды сразу же будто вернули ее к жизни. Через мгновение она расплакалась. И пока тело ее содрогалось от рыданий, я просто сидел рядом, не пытаясь успокоить или остановить ее. Порой горе все же должно излиться наружу потоком слез. Иногда от этого действительно становится легче. По крайней мере, детям.

Прошло немало времени, прежде чем она пришла в себя. Несмотря на жару снаружи, внутри дома было прохладно и довольно сыро, поэтому я решил затопить старую, сплошь измазанную остатками пригоревшей к ее поверхности еды печь. Строение было одноэтажным и венчалось темным чердаком, где, видимо, располагалась пара лишних кроватей, и куда обычно сбрасывали все мешавшиеся под ногами вещи. Так что тепло быстро разошлось по дому приятными волнами.

Взяв из соседней комнаты одеяло, я вернулся и плотно укутал в него девочку. Холода я не чувствовал, но тем не менее дрожать она не переставала.

«Как тебя зовут?» – спросил я, присаживаясь рядом.

«Эвелина», – едва слышно прошептала она, будто сквозь сон.

«Прости, что вновь спрашиваю тебя об этом, но я должен знать наверняка. Людей на площади убила ты?»

«Да», – ответила она, и слезы, только что унявшиеся, снова заполнили ее глаза.

«Как? Для того чтобы использовать подобный дар тебе нужна была кровь. Где ты взяла ее?»

«Папа… – простонала девочка. – Они схватили меня и на время заперли. А потом, когда на площади появился столб и хворост, люди вывели меня наружу и привязали к этому бревну. Отец вышел на шум, а когда увидел, что они хотят со мной сделать, попытался вразумить их».

«Они убили его?»

Не в силах произнести этого, Эвелина только снова кивнула.

«Кто-то ударил его молотом по голове, – наконец сказала она. – Потом его тело оттащили в сторону и бросили в грязь, крича о том, что он отец нечестивой, и что ему воздалось по заслугам».

«Значит, ты воспользовалась его кровью?»

«Не знаю, как это вышло. Они собирались поджечь хворост подо мной. Я бы сгорела. Сгорела заживо. Но ведь я не была ни в чем виновата. Эта сила… Она появилась сама собой в первый раз. Я не знала, что во мне есть что-то подобное. Но, когда люди захотели уничтожить меня, моим единственным желанием было выжить. Не понимаю, что именно я сделала и каким образом. Я попросила о помощи, и сила откликнулась на мой зов».

«Ты говоришь совсем не как дитя».

«Мне уже почти десять лет! – гордо произнесла девочка, а затем, вновь опустив голову, добавила. – Отец хорошо обучил меня. Что мне теперь делать? Ведь его больше нет».

«Для начала мы должны отдохнуть. Мы оба. Я устал с дороги, а тебе слишком многое пришлось сегодня пережить».

«Ты не ненавидишь меня? Не боишься? Ведь это я убила всех тех людей».

Я улыбнулся. Впервые, почти за целый год разъездов по свету, я позволил себе улыбнуться.

«Не вижу причин для ненависти к тебе и, уж тем более для страха».

«Ты очень странный», – задумчиво протянула Эвелина.

«Спи. Как я и сказал, отдых сейчас нужен нам обоим».

Прошло, должно быть, несколько часов. Меня разбудил шум – какой-то шорох и скрип деревянных ступеней. Он был негромким, но за время моих долгих странствий, проведенных в одиночестве, я научился быть чувствительным даже к такого рода звукам.

Открыв глаза, я не заметил почти никаких изменений. Дом по-прежнему заполнял полумрак, а свет от фитиля лампы заставлял тени беспорядочно плясать на неровных деревянных стенах. Где-то в стороне потрескивала печь, большая часть дров в которой теперь превратилась в тлеющие угли. Картина была такой же, какой я и запомнил ее, засыпая. Но Эвелина из нее исчезла.

Я повернул голову и увидел девочку стоящей посреди лестницы, ведущей на чердак. Где-то она нашла старую грязную веревку, не слишком прочную на вид, но вполне способную выдержать вес детского тела. Она сделала петлю, продела в нее голову и уже готовилась шагнуть вниз, в сторону, где бывшие хозяева дома не потрудились смастерить даже подобие перил. Но в этот самый момент наши взгляды встретились. Я молчал. Она медлила. Она боялась смерти, потому что теперь, после того, что свершила сама, ей, как никому другому, было ведомо, что та собой представляла. Вероятно, она ждала, что я начну отговаривать ее. Но я не проронил ни слова. Просто смотрел.

«И это все? – наконец пролепетала она. – Вы не попытаетесь остановить меня? Не скажете мне, как неправильно я поступаю?» – Она вновь заплакала. Отчаяние пропитывало каждое ее слово.

«Зачем? – спокойно ответил я. – Это твой выбор. Мне ли решать за тебя, жить тебе или умереть?»

«Я просто не знаю, как мне существовать дальше. Папы больше нет. Все ненавидят меня. Те, кто остался в живых. Ведь я убила стольких людей! Многих из тех, кто все эти годы находился со мной рядом».

«Но разве не они предали тебя? Ведь именно они заклеймили тебя ведьмой и пытались сжечь».

«Да. Но… Я не знаю».

«Разве не они убили твоего отца у тебя на глазах и бросили его тело в грязь?»

Девочка молчала. Ее голова по-прежнему была в петле, но отблески решимости, слабо мерцавшие в ее взгляде, теперь и вовсе почти померкли.

«Если желаешь вздернуть свое тело здесь, в этой захудалой лачуге, останавливать тебя я не стану. Но не будет ли это означать, что твой отец, променявший жизнь на жалкие попытки защитить тебя, умер напрасно? Или мать, подарившая тебе жизнь в обмен на свою, тоже ошиблась в выборе?»

Она посмотрела на меня с новым изумлением.

«Конечно же, я знаю, что ты росла без матери, – ответил я на ее безмолвный вопрос. – Мне многое ведомо о тебе подобных. Но речь не о них и не о тех, кто породил тебя, ведь сейчас именно ты собираешься отправиться навстречу смерти.

Ты можешь шагнуть вперед. Обещаю, я не буду удерживать тебя. А можешь присоединиться ко мне. Я обучу тебя управлять твоей силой. Я дам смысл твоей жизни. А ты – моей».

«Но, – всхлипнула девочка, – откуда вам знать, что значит управлять такой силой? На вид вы – обычный человек, разве что одетый немного по-другому».

Я внимательно посмотрел на нее, а потом вдруг рассмеялся, открыто и беззаботно. Эта воистину детская наивность не могла вызвать во мне ничего, кроме улыбки.

Собеседница же взглянула на меня с непониманием.

«Прости, – наконец сказал я. – Видишь ли, уже очень давно никто не называл меня обычным».

Я встал, слегка приподнял руки, произнося про себя слова одного из простейших заклинаний, а потом, почувствовав перетекающие через мои ладони потоки силы, сжал кулаки. Реакция была почти мгновенной. По углам дома из стыков половиц и трещин начал проистекать Хаос. Он был плотнее и темнее, чем тот, из которого состоят стены, окружающие наш мир, а потому сливался с царившими повсюду тенями. Я бы сказал, со стороны наверняка казалось, что именно тени ожили и материализовались вокруг. Хаоса становилось все больше, он клубился рядом со мной, устилал пол, карабкался по стенам. А глаза Эвелины открывались все шире. Из взгляда ее вдруг исчезла печаль. Теперь в нем царили только страх и восхищение.

Разжав кулаки, я отпустил потоки силы и дал магии рассеяться.

«Что это?» – с нетерпением в голосе спросила девочка.

«Видишь? Не одна ты обладаешь магией. Разница лишь в том, что ты способна управлять кровью, а я – Хаосом. Возможно, наши способности разнятся, но поверь, я, как никто другой, смогу понять и принять тебя такой, какая ты есть на самом деле».

Освободив свою тонкую детскую шею от грязной петли, Эвелина сошла вниз и стала предо мной, с опаской заглядывая мне в глаза.

«Я согласна, – робко произнесла она. – Я согласна идти с тобой и дать смысл твоей жизни, как ты и сказал. Я клянусь тебе в преданности. Можешь использовать проклятие, что сидит во мне, когда посчитаешь нужным. Я использую эту силу по первому твоему слову, сколь бы сильно ее ни ненавидела. Но взамен ты будешь рядом со мной всегда и пообещаешь оберегать меня до самого последнего своего вздоха, если это будет нужно».

Мне оставалось только вновь улыбнуться и ответить ей обещанием, о котором она просила в обмен на принесенную ей клятву.

Так мы и начали путешествовать вместе. Вернувшись в столицу, я попросил короля вновь дать мне место в Верховном Совете, но уже немного в другом качестве. Конечно же, сделано это было лишь ради того, чтобы у Эвелины был доступ к фолиантам. Однако как я и обещал ей, она всегда и везде сопровождала меня. Для полноценного обучения, к великому недовольству Хранителей архивов, я своевольно забирал в наши поездки требовавшиеся ей книги.

Слухи о ней распространились во многом благодаря людям из ее деревни, пытавшимся расправиться с ней, а после сбежавшим при виде ее силы. Алой Ведьмой Эвелину стали называть везде, куда бы мы ни отправились. И изничтожить этот своего рода титул не в силах теперь даже магия.

Гелион замолчал. Его рассказ подошел к своему завершению, но внимавшим ему воину и кучеру показалось, что он оборвался внезапно.

– И вы довольны такой жизнью, госпожа? – спросил наконец Казар. – Ведь она проходит в бесконечных странствиях. Девушки вашего возраста обычно предпочитают балы и светские пересуды пыльным дорогам и храпу лошадей.

– Я – инструмент Гелиона, орудие в его руках. И наши судьбы неразрывно сплетены в единую нить. Меня устраивает это, потому что в обмен на мою преданность он дает мне все, что меня интересует. – Ее голос был по-прежнему холоден, а взгляд суров.

– Но разве…

– Вам не понять, как и тем разбойникам.

– Конечно, я совсем забыл. Ведь я – всего лишь старый глупый вояка, – усмехнулся Казар.

– Нет, – покачала головой девушка, немного смягчившись. – Я хотела сказать совсем не это. Вы – человек совершенно иного склада. То, что для магов вроде нас может являть собой все, для вас не будет значить ничего. Я и Гелион – одни из лучших, но при этом мы – самые ненавистные изгои во всем королевстве. Каждый страшится или по меньшей мере недолюбливает нас. Признаю, на то есть много причин. Но это не меняет факта, что мы понимаем и ценим то, что обычные люди, которым ни разу не дано было даже просто заглянуть в наш мир, порой считают не достойным своего внимания.

– Что ж, возможно, вы правы. В конце концов, о жизни магов мне действительно ведомо совсем немного, – примирительно заключил мужчина. А затем вдруг, тщательно подбирая каждое слово, обратился к Гелиону. – Но, раз уж юная госпожа упомянула разбойников, я хотел бы задать еще один вопрос.

Его собеседник молча кивнул.

– Те, кого мы сегодня встретили… Понимаю, сложись все иначе, они убили бы нас, не раздумывая. Но так ли необходимо было изничтожать их, да еще таким, пожалуй, далеко не самым благородным способом, добивая в спину, когда они пытались спасти свои жизни? Ведь вы – один из самых могущественных людей в королевстве, а возможно, и во всем мире. Той его части, что пока не поддалась натиску Хаоса. Разве нельзя было просто показать им вашу силу, напугать и дать уйти? Возможно, страх изменил бы их.

Лицо мага приобрело какое-то странное, почти веселое выражение.

– Я знал, что это гложет тебя, Казар, – сказал он. – Я понял это, когда ты отвернулся, чтобы не видеть, что именно сотворит с теми людьми моя магия.

– Прошу прощения за это, милорд.

– Не стоит. В отличие от многих подобных мне, я никогда не старался сделать из своих способностей представление для широкой публики. Я всегда использую их лишь по назначению, и чем меньше человек станут этому свидетелями, тем лучше.

– И все же, возможно, это было бессмысленно? Несмотря на то, что вы сказали, их смерть может оказаться лишь демонстрацией вашего превосходства. Не посчитайте мои слова дерзостью, я вовсе не хотел оскорбить вас. Просто дело в том, что мне не раз доводилось видеть подобное на Бесконечной войне, когда грязные и низменные поступки облекались в изящную форму бравых и благородных деяний.

– В твоих словах есть зерно истины, воин. Но ты забываешь, что я тоже был на полях боя и видел все это. И еще одно. Известно ли тебе, что наш мудрый правитель ко всем моим привилегиям дал мне право быть еще государственным палачом?

– Да, – тихо произнес Казар.

– Возможно, на чей-то взгляд мои приговоры и методы их исполнения порой кажутся неправильными. Но, как я уже говорил, решений своих я не меняю.

Что же касается тех разбойников, могу сказать тебе только то, что такие люди сродни хищникам, вкусившим человеческого мяса. Сделав это лишь раз, они больше не остановятся и никогда не изменят своему новому извращенному вкусу. Только представь, сколько путников могло погибнуть из-за них на здешней дороге. А если они и перестанут творить злодеяния, подобное будет значить лишь то, что зверь затаился внутри и однажды все равно вырвется наружу, уничтожив множество невинных на своем пути. Их не исправить, они заслуживают смерти.

– Но говорят, что, пройдя свой путь в этом мире, души умерших отправляются в Хаос. Они питают его, именно поэтому он все время расширяется.

– Не думаю, что все обстоит настолько просто. Как бы то ни было, убивая таких, как они, я отдаю Хаосу гораздо меньше душ, чем он мог бы поглотить благодаря их мерзкой натуре. Итак, ты удовлетворен моим ответом? – спросил Гелион, и вопрос вовсе не являл собой обычный ритуал этикета, один из тех, что столь присущи людям его сословия.

– По крайней мере, вы честны с самим собой и вовсе не считаете себя праведником.

– Что праведного может быть в убийстве? – опустил глаза маг.

Оба мужчины замолчали. Кучер же так и не решился вмешаться в их тихую сокровенную беседу. Как и Эвелина, которая, несмотря на присутствие, разумом своим была где-то бесконечно далеко, вне времени, в месте, не доступном, возможно, даже ее наделенному величайшей силой мастеру.

Костер к тому времени уже отдал последние искры сгустившейся вокруг тьме, оставив после себя лишь тлеющие алым светом угли. Путники, так и не встретившие по дороге ни одного, даже самого захудалого трактира, достали постельные тюки, какие обычно использовали в своих походах обремененные военным делом люди, и, развернув их прямо на земле, приготовились ко сну.

– Возможно, нам стоит бодрствовать по очереди? – снова заговорил Казар. – Неизвестно, кого могло привлечь сюда пламя нашего костра.

– Нет. – Голос Гелиона казался сухим и усталым, как будто он объяснял нечто очевидное несмышленому ребенку. – Даже пребывая в крепком сне, я замечу приближение всего, что имеет неестественную природу, ведь моя сила напрямую связана с Хаосом. Эвелина же способна ощутить все, что содержит внутри себя кровь. То есть, по сути, все живое. Даже если что-то или кто-то появится рядом, мы будем готовы.

– И все же…

– По крайней мере, тех разбойников она заметила раньше вас, – едва слышно сказал маг и, отвернувшись от мерцания тлеющих углей, вскоре заснул.

Следующее утро выдалось необычайно холодным. Хаос позволил солнцу развеять ночную тьму лишь ближе к полудню, но и в это время света было немного. Густой туман, смешавшись с остатками мглы, клубился вокруг и был настолько вязким, что казалось, каждый вдох давался с трудом.