Текст книги "Красное Зеркало. Легенда сумасшедшего"

Денис Ватутин
Красное Зеркало. Легенда сумасшедшего

Посвящается И. Т.

Уроборос, ороборос (с греч., букв. «пожирающий свой хвост») – мифологический мировой змей, обвивающий кольцом Землю, ухватив себя за хвост. Считался символом бесконечного возрождения, одним из первых символов бесконечности в истории человечества. Также было распространено его изображение не в виде кольца, но в виде «восьмерки».

Алхимический символ

 
У верблюда два горба,
Потому что жизнь – борьба!
 

Старинная марсианская мудрость

Студенту-физику задают вопрос на экзамене в семинарию.

Священнослужитель: А знаешь ли ты, сын мой, что есть Сила Божия?

Студент: Конечно! Божья Масса, помноженная на Божье Ускорение!

Анекдот

– Гребаная планета! – в сердцах сплюнул Йорген, ударяя ладонью по заклинившему рожку своего старенького АК‑108. Он резко отбросил магазин в сторону и снял с пояса следующий.

– Побереги патроны, Акмэ[1]1
  Акмэ (с др.-греч. высшая точка, вершина) – соматическое, физиологическое, психологическое и социальное состояние личности, которое характеризуется зрелостью ее развития, достижением наиболее высоких показателей в деятельности, творчестве. Считается, что данный период в жизни человека приходится на возраст от 30 до 50 лет. В психоанализе данный термин обозначает «пик» удовлетворения в сексуальном акте. Другое понимание акмэ – зрелость, лучший возраст человеческой жизни (30–45 лет). В медицине: высшая точка развития заболевания.


[Закрыть], – хрипловатым низким голосом сказала Сибилла, сидевшая в бункере напротив и заряжающая свой защитный костюм от портативного генератора.

Раздался сухой треск короткой очереди.

Бац!

Бац!

Бац!

Сибилла отбросила с лица прядь густых черных волос и ухмыльнулась, глядя на Йоргена, который с остервенением лупил из автомата по церберам. Они с низким утробным лаем бросались к амбразуре, с рваным треском царапая когтями чуть покатую бетонную стену. Урчание и гулкий визг вперемешку с предсмертным гортанным клекотом отражались в бункере дота, как в резонаторной коробке, перемежаясь с тусклым позвякиванием отстрелянных гильз. Стая была крупной – особей пятнадцать – двадцать, и были среди них и двух-, и трехголовые мутанты.

– Все равно они к вечеру уйдут за бархан, к свалке за «Геофизикой». – Лениво потянувшись, Сибилла закурила.

– Я уже просил тебя, кажется, – прижавшись к прикладу, процедил Йорген, – не называть меня Акмэ…

Бац!

Бац!

– А чего здесь такого? – невинно вскинула густые черные брови Сибилла.

– Просил?! – Йорген, казалось, кричал это церберам. – Я тебе сколько раз…

Бац!

Бац!

Бац!

– Слушай, Йорген! – не выдержал я, быстро откладывая в сторону электронный планшет. – Не нагнетай, бога ради! И без тебя есть о чем голове поболеть, а ты еще тир тут устроил!

– Слушай, Странный, – в тон мне огрызнулся Йорген, – иди лучше к туристам: там дамочка-гид симпатичная больно, вот и займись ею, а меня оставь в покое!

– А тебя больше собаки интересуют, – ехидно парировал я.

– Заткнись!

Раздалась длинная очередь, и фальшивыми колокольчиками брызнули гильзы на бетонный пол.

– Он бесится, что его дромадера скушали юварки[2]2
  Юварк – полуженщина-полуптица, или, как пишет Браунинг о своей умершей жене Элизабет Баррет, – полуангел-полуптица. Она может, распахнув руки, пользоваться ими как крыльями, и тело ее одето шелковистым оперением. Живет она на острове, затерянном среди антарктических вод, и была там обнаружена потерпевшим кораблекрушение моряком Питером Уилкинсом, который на ней женился.


[Закрыть], которых он так сильно любит, – усмехнулась Сибилла и, обращаясь к амбразуре: – Не горюй так, мы тебе нового купим в Городе.

В проем дота заглянула Ирина, гид туристической группы «кси‑516», следом за ней, трясущийся от нетерпения, сунул свою рыжую голову щекастый и конопатый Крис Паттерсон – не то канадец, не то американец. Он снял очки, протер линзы о толстый мохеровый свитер и замер, как собака в ожидании, когда хозяин положит в миску вкусную кость.

– Извините, если помешаю, – ровным голосом произнесла Ирина в паузе перезарядки автомата. – Крис хочет посмотреть на марсианских собак. Это можно?

– Милости просим, – сказал я тоном балаганного зазывалы, – зрелище впечатляющее и к тому же абсолютно бесплатное! Сценка называется «Йорген – сеятель боекомплекта»! В античной греческой легенде один герой, чтобы пройти испытание на крутость характера, засеял поле зубами дракона, и из них выросла армия свирепых воинов, с которыми он сразился. Насколько я понимаю, Йорген пытается проделать сейчас что-то подобное, только непонятно зачем…

– Это легенда об Аргонавтах, – перебила Ирина, бросив на меня слегка насмешливый взгляд, – и герой, Ясон, проходил это испытание, чтоб завладеть волшебным Золотым Руном, которое приносит богатство и славу.

– Знаете, дамочка, – отозвался Йорген, – мы все здесь в какой-то степени ищем это самое «золотое руно», просто не знаем, как оно выглядит точно…

– А почему эти твари есть такие большие и имеют несколько голова? – вмешался Крис, который своим староамериканским акцентом мог доконать кого угодно: казалось, что наступление ледника на Северо-Американский континент сказывалось на некоторых людях.

Крис был неторопливым, но любопытным и настырным, медленно и тщательно выговаривал каждое слово. Он утверждал, что работал на земле экзобиологом, но мы решили, что это грязная ложь, и максимум, что он делал, имея денежки своего папочки-миллиардера, – так это разводил хомячков для лабораторных опытов.

– Эти собаки мутировали под воздействием низкой гравитации и космических лучей, – терпеливо объяснила Ирина. – К тому же у Марса имеются два спутника – Фобос и Деймос, которые компенсируют часть гравитации планеты, что позволяет некоторым организмам…

Крис смотрел на Ирину глазами, полными чистого детского идиотизма, как если бы взрослая мама объясняла ребенку лет пяти устройство синхрофазотрона или генератора переменного тока. Я крепко зажмурил глаза – вся эта ситуация казалась мне каким-то безумным абсурдом в стиле обрывочных сновидений. Все вели себя так, будто мы выехали на пикник в национальный парк джунглей Амазонки, а вовсе не сидели сейчас на другой планете, на которой творится черт-те что и в любой момент каждый из нас может погибнуть от чего угодно – начиная с мутировавшего вируса, заканчивая глюком или каким-нибудь голодным зверем. А в заброшенных армейских блокпостах могли сработать автоматические системы защиты или хотя бы просто банальная песчаная буря на месяц-полтора. Ладно – туристы, но Охотники-то люди опытные, а ведут себя, как…

– Ирина, – не выдержала наконец Сибилла, – скажите Крису, что мы сегодня ночью выходим на маршрут, и он еще много всего увидит…

– Хорошо. – Ирина прервала свой рассказ. – Я поняла. Крис, пойдемте в бытовой сектор – Охотникам нужно подготовиться к ночному переходу.

Крис блаженно кивнул и послушно поплелся за своим гидом.

Я иногда поражался ей, этой миниатюрной хрупкой девушке, которая своим спокойствием и здравомыслием, а главное – внутренним ощущением уверенности могла сдержать эту шайку сумасшедших самоубийц от полной моральной деградации. Она сама на Марсе второй раз! Как она выжила в первый – для меня остается глубокой тайной. Говорит – тур был небольшой, в Новые Афины. Ну, не знаю – здесь царит хаос повсеместно, и все уже так к этому привыкли, что на исчезновение очередной группы «отдыхающих» (как их называл Йорген) никто бы даже не отреагировал – ни тут, ни тем более на Земле.

Я вспомнил, как мы встретились: с орбиты сообщили о прибытии частника – корпоративного пассажирского транспорта с посадочными шаттлами на борту. Ракетный Сезон[3]3
  Раз в 18 земных месяцев Марс находится к Земле на ближайшем расстоянии, что позволяет экономить ракетное топливо. Редкие рейсы бывают и вне Ракетного Сезона, но время РС считается наиболее удачным для перелетов. В это время на Марс прибывает большая часть грузов, колонистов и туристов.


[Закрыть] начинался только через два с половиной месяца, а сейчас было затишье. Сказали – мол, говорят, туристы хотят добраться до вулкана Олимп, если вы их найдете после приземления и они сразу не угодят при этом в какой-нибудь глюк, – вам неплохо заплатят, а там – смотрите сами. В глюк они не угодили, но искали мы их три сола[4]4
  Сол – вариант названия марсианских суток.


[Закрыть], пока не встретили возле заброшенной станции техобслуживания, где их держали под контролем паладины. Отдыхающие даже не успели понять, что с ними произошло, они думали – это их встречают. А паладины просто ждали, когда те захотят есть или пить, – а потом их за это можно было бы и обчистить до нитки. Пришлось немного пострелять, но больше для виду, чтобы паладины успокоились. Их главный, не слезая с борова, словно памятник, подъехал к нам и приказал назвать наши имена. Мы назвали, и тогда он сказал, что такие вольные Охотники есть в его списке Доверенных Охотников Этой Долины. Потом назвал свой процент с груза, который обязательно спускали вместе с шаттлом: деньги на Марсе непопулярны.

Мы поторговались, пригрозили орбитальной бомбежкой со станции, они пригрозили армейскими бластерами… в общем, был выполнен весь необходимый ритуал выкупа отдыхающих, и кончилось все благополучно. Над полуразрушенными корпусами СТО поднялся лениво трепещущий бело-голубой флаг военно-космических сил, на котором был изображен кентавр, стреляющий из лука в звезду, – таким образом, паладины давали понять, что настроены мирно. Под тяжелую поступь и похрюкивание своих свиноконей они удалились в ангар. Туристы выехали нам навстречу на вьючных дромадерах. На переднем мясистом альбиносе покачивалась хрупкая фигурка в экстрим-комбезе. Она подъехала ко мне, и я поднял забрало светофильтров своего шлема.

– Как вас зовут? – спросил я с любопытством.

– Ирина, – ответила она, тоже приподняв забрало, и… я на некоторое время остолбенел, засмотревшись в огромные серые глаза, внутри которых мерцали золотые искорки…

– Русская? – спросил я нарочито небрежно.

– Да, а вы? – ответила она в тон мне.

Я ухмыльнулся:

– Во мне намешано столько кровей, что, пожалуй, лучше об этом не думать.

Вот так этот путь и начался…

Вернее, начался он с моего прилета на Марс и моей дурацкой тяги ко всему новому и невыносимой жажды одиночества. Я здесь был уже пятый год (по марсианским меркам – чуть меньше трех), хотя ощущение было, что уже лет десять. Сам не знаю, что меня потянуло с этими двумя типами из одного полушария в другое. Но я‑то ладно… А она, спрашивается, она здесь зачем, да еще с такой обузой, как туристы? Закопанные в подсознании комплексы? Тяга доказать всем свою самостоятельность? Жажда острых ощущений после перенаселенных земных мегаполисов и жесткого климата? В России еще не так плохо с погодой – нет таких резких разниц температур, как во многих других странах. Что ей тут надо? Нереализованная девочка – ответ был настолько очевиден, что я не мог его принять: наверное, что-то мешало мне поверить такой банальности. Первое, что я подумал, глядя на нее, – никогда, ни при каких обстоятельствах у меня НИЧЕГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ С ЭТОЙ ЖЕНЩИНОЙ ОБЩЕГО!

– И как вам Марс? – задал я тогда вопрос.

– Нормально, – ответила она.

Мне показалось, что она рисуется.

– Нет тут ничего нормального, – резко прикрикнул я. – ЗДЕСЬ вам, дамочка, не ТАМ!

Было видно замешательство на ее лице, а может, просто загар ей очень шел…

– Я, может, не так выразилась, – сказала она, слабо улыбнувшись. – Интересно очень.

– Интересно здесь выжить, – буркнул я.

Она посмотрела на меня с любопытством и, как мне показалось, с жалостью.

«Самоуверенная скучающая нахалка», – подумал я и отвернулся. Да и плевать – вот посмотрим, какое у нее будет лицо, когда мы доберемся до Олимпа и начнем на него залазить: 27 километров высоты при марсианской атмосфере – это я не назвал бы «интересным», даже учитывая то, что мы будем в специальном аэростате.

Несколько дней шла наша смена по равнине Элизий, которая подходила к концу, спускаясь к равнине Амазония, упиравшейся на юге, в районе экватора, в плоскогорье. Первое происшествие произошло только вчера и только с верблюдом.

После небольшого перехода по Пустоши Свана, где на нас напало четверо юварков, которые буквально выгрызли Йоргенова верблюда прямо из-под его седла, мы остановились в «ОАЗИСЕ-213». Это бетонный полуподземный бункер с бытовыми помещениями и четырьмя дотами по периметру – таких убежищ по Марсу несколько сотен, они оснащены автономными генераторами на солнечных батареях, минимальными запасами оружия и продовольствия и примитивными средствами планетарной связи (если, конечно, там не побывали мародеры). Их строили военные в период Первой Волны.

Мы стали готовиться к переходу: проверили все оборудование, оружие, аккумуляторы и стали все втроем делать зарядку: это туристы тут недавно, а сила тяжести на Марсе в три раза меньше, чем на Земле, и, чтобы наши мышцы – мышцы аборигенов – здесь не атрофировались, физические упражнения были просто необходимы. Зато мы могли носить с собой гораздо большую кучу разного полезного хлама, и рюкзаки наши и поклажа на верблюдах были внушительных размеров.

Ночь наступила…

Сегодня она была на редкость темной – воздух был густым и каким-то фиолетовым. Небо – прозрачным, слегка подернутым мутноватой дымкой – даже видно звезды. Обычно ночью на небе висят большие ломти облаков и что-то вроде смога, который отсвечивает зловеще-красноватым сиянием, – это из‑за парниковых газов, которые поддерживают слабую атмосферу и выравнивают температуру Марса. Свечение же по ночам присутствует из‑за мощной ионизации верхних слоев атмосферы, которые не так уж высоко. Да и дифракция солнечных лучей сильнее, чем на Земле.

На темном ночном небе взошел Фобос. Маленькая и бледная луна. Он является эллипсоидом, около десяти километров в диаметре. Фобос падает на Марс: за каждые сто лет приближается к красной планете на девять метров и рано или поздно упадет на него, если никто не разберет его на куски. Восходит он на местном эквиваленте запада, света фактически не дает. Фобос совершает обращение вокруг планеты втрое быстрее, чем сам Марс вращается вокруг своей оси. За сутки Марса этот малютка успевает совершить три полных оборота и пройти еще дугу в 78 градусов. Фобос в переводе с древнегреческого означает «страх». Может, это он таращится своим кратером Стикни в мой затылок, словно мертвой глазницей черепа? Почему я об этом подумал? Я же не турист, а это всего лишь мертвый никчемный булыжник, который несколько миллиардов лет болтается на орбите. И «страхом» его назвали люди: ему самому все наше копошение – тьфу, и растереть… Но все же что-то не мертвое, а живое есть, кроме нас, в этой пустыне, этой ночью… где-то рядом…

Я наблюдал, как из гаражных ворот бункера выводят заспанных дромадеров и невыспавшихся туристов в экстрим-комбезах с рюкзаками. Их было восемь человек – большая группа для Марса. Было холодно, из-под дыхательных масок выбивался пар. Пятнами сквозь него преломлялся свет нашлемных фонарей. Ирина уже была в седле, она сидела, застыв как изваяние, молча наблюдая за погрузкой своих подопечных по верблюдам.

Йорген и Сибилла вышли из ворот последними и закрыли створки гаража за собой.

– Никто ничего не оставил, – донесся приглушенный маской голос Йоргена – не то утвердительный, не то вопрошающий. Он обращался к Ирине. – Странный поедет первым в смене, он хорошо знает дорогу, – продолжил он, – вы за ним, мы с Сибиллой замыкаем. По первой же нашей команде вырубаете нашлемные фонари. Вы проинструктировали граждан отдыхающих?

– Да, конечно, – тихим, но твердым голосом ответила она.

Осиротевший на транспорт Йорген забрался в седло позади Сибиллы и сразу перевесил свой автомат со спины под локоть. Местные дромадеры были гораздо крупнее своих земных сородичей – причина все та же: маленькая марсианская гравитация и луны. К тому же жировые ткани у них были слегка гипертрофированы – это позволяло им защищать себя от марсианской радиации.

– Ну, – Йорген выдохнул облачко пара, – тронулись.

И наш отряд побрел по еле заметной тропинке, которая вела на гребень огромного бархана. Некоторое время Ирине понадобилось на то, чтобы навести среди отдыхающих порядок. Они никак не могли понять, в каком порядке им ехать: мужчины рвались быть первыми, женщинам хотелось ехать по двое или по трое, чтобы вести непринужденную беседу.

– Поймите, – говорила Ирина спокойным голосом, – это для вашей же личной безопасности. Мы во всем должны слушаться Охотников – они знают здесь все.

«Хотелось бы мне знать здесь все!» – подумалось мне. Но по сравнению с ними и в их глазах мы – вездесущие и всемогущие аборигены Красных Песков. И все же меня не покидало странное беспокойство, которое взошло во мне вместе с Фобосом. Что-то не так! Мне казалось, что за нами кто-то внимательно наблюдает, – такое непонятное напряжение в затылке… Вокруг только пески, которые сейчас казались темно-фиолетовыми. Они молчали: ни следов, ни каких-то знаков… Воздух тоже был спокоен – дул легкий и прохладный ночной ветерок, слегка шелестя песчинками на гребне огромного бархана, и тишина… Темный силуэт «Геофизики» медленно исчезал в ночном мраке по левую сторону…

Я достал драгоценную флягу со спиртом и сделал пару глотков живительной влаги. Алкоголь на Марсе был дефицитом, но я выискивал свои способы его найти – он помогал выводить радионуклиды и придавал спокойствие более качественно, чем релаксанты.

Я подумал о нашем гиде, которая так спокойно держится с этими туристами: странная она какая-то девушка. С виду холодная и безэмоциональная, а в глазах ее я часто видел бурю эмоций – от боли до какой-то тихой, радостной грусти. Иногда интерес и пристальное внимание излучали ее глаза… Возможно, у меня и нет с нею ничего общего, но меня тянуло к ней каким-то магнитом. Может, просто банально все непонятное иногда притягивает – или просто от скуки в пути? Казалось, что там, внутри, в глубине души этой миниатюрной и бесстрастной женщины, скрыто нечто мощное, удивительное и… не знаю, как сказать… что-то совсем не такое, как снаружи… Сравнить с сокровищами в глубине пещеры на необитаемом острове? Нет, что-то гораздо более живое и искреннее… и какая-то боль…

Словно почувствовав мои мысли, справа ко мне подъехала Ирина.

– Все в порядке с экскурсантами? – спросил я.

Забрала шлемов были у всех подняты – ночь, и светофильтры ни к чему, да и радиационный фон ниже дневного. Я мог видеть ее красивые глаза. Она бросила на меня короткий взгляд.

– Да, все нормально, – ответила, – скажите, а почему вас называют «Странный»?

– Погоняло такое, – задумчиво ответил я.

– Что, простите? – переспросила она.

– Просто я очень странный, – с усмешкой ответил я, – иногда и сам себя не понимаю.

– А мне кажется, что вы абсолютно нормальный человек. – Она пожала плечами.

– Нормальный человек не станет Охотником, – произнес я медленно. – И уж конечно не попрется на эту кучу песка и камней в восьми месяцах лету от Земли со второй космической скоростью.

Я внимательно поглядел ей в глаза: только что я и ее причислил к лику ненормальных, но она либо не обратила внимания, либо просто не хотела спорить.

– А имя у вас есть? – вновь спросила Ирина.

– А вам зачем? – удивился я.

– Просто мне удобнее называть человека по имени.

Что-то было в ее словах такое, что мне показалось, будто я на Земле и не улетал никуда вовсе. Даже беспокойство куда-то на миг исчезло.

– Дэн меня зовут, – проговорил я быстро, словно мне было неловко оттого, что у меня тоже есть имя.

– Очень приятно, – ответила она ровным голосом.

Зря сказал. Эти официозные формулы приемлемы на светских раутах, а у нас сильно не та ситуация. Рядом с Ириной я всегда ощущал какую-то абсурдность происходящего. Взять хотя бы ее манеру говорить: она произносила слова почти без интонаций, тихо, но твердо. И только в мельчайших отзвуках ее голоса можно было уловить намек на некие эмоции – странно, но я почему-то их воспринимал, как будто она вела параллельную передачу на других волнах.

И тут я вновь почувствовал постороннюю «волну»: опять непонятный внешний раздражитель… Фобос… Бред какой-то…

Тихо шуршат по песку тяжелые копыта дромадеров, шелест ветра в бархане, тихое журчание голоса гида, шепотом переговариваются туристы… Шур-шур-шур… Шур-шур– шур… ритмичное шуршание… Откуда оно взялось? Оно не такое, как остальные звуки… искусственное… синтетическое… Это чужое шуршание! Я стал нервно озираться по сторонам – шуршало ВСЕ! Засосало под ложечкой, пульс участился, а в нижнюю часть затылка впились сотни мелких иголок. Мне показалось, что я слышу какие-то голоса: это клеенчатые пауки вздымаются и опускаются на своих плоских клеенчатых лапках и что-то бормочут! Я сжал в руках рукоять своего автомата и передернул затвор – этого звука в тиши марсианской пустыни было достаточно, чтобы все в смене остановились. Больше всего на свете мне хотелось сейчас остаться одному и проблеваться на эти треклятые пески! Внезапно я все понял! В глазах потемнело, но я отчетливо разглядел в ночном небе светящийся сиреневым цветом по периметру огромный треугольник. В его центре сиял розовый луч, который упирался в пески бархана, оставляя на них кроваво-красное пятно! Оно медленно ползло к нам! Ко мне!

Словно в ночном кошмаре я тронул шпорами своего дромадера и проехал пару шагов вперед… Ирина! Луч не должен попасть в нее первую! Я перегородил собой тропу и, бросив бесполезный автомат, вцепился в гриву своего верблюда до онемения в пальцах!.. Дромадера трясло так же, как и меня…

Медленно, будто специально, проекция луча подползала все ближе и ближе, а я пытался взять себя в руки и изо всех сил вцепился зубами в капюшон своего экстрим-комбеза… В глаза ударил яркий свет… запахло озоном… а я проваливался в бесконечную черную яму, засыпая на лету…

Я парил над огромной красной долиной… Пески приятно ребрились мелким узором, будто застывшие волны. Среди ландшафта огромным вздыбившимся каменным пузырем выделялся потухший вулкан Олимп, с зияющей бездонной пропастью жерла в центре. На верхней его площадке, рядом с провалом в недра, стояло огромное, чуть вогнутое зеркало, тускло-красноватого оттенка. Внутри него шевелились какие-то тени. Я подлетел поближе и примостился на каменной глыбе, заменявшей ему подставку.

Вдруг изображение в зеркале сфокусировалось, и возник поясной портрет бородатого мужчины с косматыми бровями и обернутого простыней…

– Ты? – спросил он меня грозным голосом, несущимся над вулканом раскатистым эхом.

– Я, – ответил я.

Он мрачно кивнул:

– Ну и зачем ты приперся сюда, ко мне на Олимп?

– Понимаешь, старик, – я глубоко затянулся сигаретой, – мы ведем группу туристов…

– Дионис, – он сурово нахмурился, – ты мне зубы-то не заговаривай! Это ведь ты науськал Гефеста, чтобы тот подпоил твоим зельем Прометея, и тот полез в наш плазменный генератор?!

– Да это все какие-то домыслы! – не выдержал я. – Сто лет мне не нужен был ваш плазменный генератор!

– Сто лет не был нужен, а сейчас понадобился, – подозрительно прищурился старец. – Ты всегда был слишком любопытен – за это я тебя и любил. – Он неожиданно смягчился. – Ты проживаешь много жизней, как и подобает тебе! Люди – твои игрушки, а ты – игрушка людей… Гея, то есть Пангея… Помнишь, как все начиналось?

– Нет, – произнес я медленно, сам удивляясь своему голосу, – не помню…

– А ты поищи, поройся в памяти – все на месте…

– Где? Я хотел бы просто вспомнить…

– Скажу тебе по секрету: ты не там ищешь…

– А где надо? – удивился я.

– Иногда, – он лукаво прищурился, – то, что мы ищем, находится совсем не там, где мы ищем.

– А как мне это понять?

– Ты чувствителен, мой сын, – ты многое знаешь в душе своей, твоя мать… – Он мечтательно сощурился. – В общем, я возлагаю на тебя большие надежды… Помнишь, когда ты был маленький, бабушка и мама читали тебе сказки, а ты слушал. Внимательно слушал… Слушал голос своего «я»… Вот и сейчас… Слушай… слушай… слушай… Ты слышишь? Ты меня слышишь? Ты слышишь меня?! Ты? Что-то шуршит… Может, надо немного аммиака? С ним точно все в порядке? Успокойтесь, дамочка, он не помер – реакция зрачков в норме… Он же закрыл вас! Сделайте хоть что-нибудь! Сибилла, уведи ее подальше… Приятное шуршание… Слышишь?.. Это просто глюк, все в порядке… Вы что, глюков никогда не видели? Странный! Ты слышишь меня?!

Мне показалось, что кто-то трогает меня за лицо…

Кажется, я помню людей, которые говорят со мной…

Ирина?

Я дал себе команду сделать свет – веки, словно налитые свинцом, поднялись, и я увидел искаженное лицо Йоргена с занесенной наотмашь ладонью.

– Йорген, ты что, охренел меня так лупить? – заплетающимся языком промямлил я.

– Все в порядке, – крикнул Йорген, – очухался!

Я лежал на песке, и тело мое сотрясалось от дрожи!

– С туристами все в порядке? – Слова будто выговаривал за меня чей-то чужой рот, но в голове постепенно прояснялось.

– Все нормально, Дэн, – услышал я напряженный женский голос откуда-то сверху. – Как вы?

– Кажется, я упал с верблюда, – ответил я. – Глюк прошел?

– Странный. – Я увидел над собой невозмутимое лицо Сибиллы. – Все нормально – ты правда упал с верблюда. А глюка больше нет!

Я почувствовал болевое ощущение в районе локтевого сгиба правой руки.

– Потерпи, Странный, – сказала Сибилла ласково, – это сейчас пройдет. Немного нейролептиков…

Я приподнялся на локтях и сел.

– Ну что? – спросил Йорген. – Сможешь ехать?

Я потряс головой и фыркнул:

– Наверное…

– Почему мы едем по этой страшной пустыне ночью? – Этот тонкий голос принадлежал средних лет туристке из Японии – не уверен, что я верно произнесу, но, кажется, ее звали Аюми Сокато.

– Днем еще хуже в этих местах. – Сибилла убрала аптечный контейнер в свой рюкзак. – Ночью меньше радиации, и глюки видно за версту…

– Да… – протянул Йорген, – этого мы чуть не пропустили… Это как в долине Касей, помнишь, Сибилла? Там было четыре таких треугольника – один в центре и три по краям, только светились они красным и пульсировали еще вот так, – Йорген ритмично поводил ладонями, демонстрируя как.

Я еще чувствовал легкую слабость – Сибилла помогла мне вскарабкаться в седло моего дромадера. Вот ему-то, казалось, вообще на все аномалии плевать – жует свои губы как ни в чем не бывало, а полчаса назад нас колотило с ним вместе как отбойным молотом.

– Поехали. – Я вяло махнул рукой и тронул поводья.

Ко мне подъехала Ирина. Ее глаза были испуганны и встревоженны одновременно:

– Мы страшно за вас перепугались, Дэн. Все в порядке?

Я вспомнил ее звенящий от напряжения голос, готовый сорваться на истерический крик… Это было, когда я приходил в себя… Мне захотелось внезапно обнять ее, прижать к себе и погладить по голове, но я сдержался.

– Если кто за меня и переживал, – сказал я с ухмылкой, искренне надеясь быть похожим на старинного артиста Харрисона Форда, – так только не та парочка. – Я кивнул в сторону Йоргена с Сибиллой.

– Перестаньте разыгрывать из себя ковбоя! – Глаза Ирины послали в меня довольно чувствительный статический разряд. – Вы думаете, я дурочка и не знаю, что контакты с аномалиями, как вы говорите – «глюками», частенько имеют летальный исход? Ведь все знают, что это одна из серьезных причин, по которой провалился проект «Терра‑3» и фактически колонизация планеты вообще.

Она была, конечно, права – можно с уверенностью заявить: колонизация планеты Марс ПРОВАЛЕНА! Люди слили всухую! Это на Земле любую аномалию можно назвать НЛО и положить все в мусорный контейнер или списать на секретные эксперименты военных, а на Марсе такая «страусиная политика» не прокатила. То, что стало происходить здесь после второго этапа колонизации, язык не поворачивался назвать «тарелками пришельцев», просто Земле пришлось признать, что мы не знаем об этом ничего, и даже как подступиться близко к решению этой проблемы, нам невдомек. Управляемые природные явления? Кем управляемые? Аномалии неизвестных законов физики? А какова их природа? А вообще что это? Все эти светящиеся шары, пульсирующие треугольники, цепочки огней, жесткие электромагнитные лучи, существующие так, безо всяких видимых причин? Но причины ведь должны где-то быть! Раньше мы смотрели на это в телескопы, теперь мы смогли это «пощупать», но и только.

Когда по телику говорят, что «мировая наука считает» или «современной наукой доказано» – мне смешно: Марс показал, что не существует никакой «мировой науки». Все усилия ученых разрозненны, несогласованны и непродуктивны. При столкновении с неведомым мы показали свое бессилие как расы: политика, деньги, предрассудки и косность. Возврат в темное Средневековье, с его алхимией и «тайными» знаниями.

Конечно, какая-то часть этих аномалий, безусловно, являлась природными явлениями, так называемыми плазмоидами[5]5
  Плазмоид – некий сгусток, ограниченная конфигурация магнитных полей и плазмы. Плазмоидные образования вблизи поверхности Земли образуются преимущественно над газвыделяющими структурами и тектоническими разломами. Размеры плазмоидов колеблются от 3–5 см до 100 и более метров. Образование плазмоидов происходит по модели шаровой молнии, согласно которой плазменную фазу удерживает тонкая молекулярно-кристаллическая оболочка, состоящая из электрически заряженных кластеров «скрытой» фазы воды.


[Закрыть] – но и они были изучены весьма поверхностно. Да и марсианские аномалии имели зачастую довольно сложную модель как формы, так и «поведения». Бывало, подобные плазмоиды выстраивались в геометрически правильный порядок, совершали четкие маневры…

Климатические перемены, связанные с увеличением солнечной активности, повлекшие за собой ряд крупных катастроф в начале двадцать первого века (названные впоследствии Великим Переломом), создали невыносимые условия для жизни во многих уголках земного шара. Несмотря на сокращение населения планеты, места, в которых климат и природа были кое-как пригодны к существованию, были перенаселены. Вот тогда-то «марсианская программа» получила свою актуальность, и ею попытались заняться всерьез.

Рывок землян в попытке освоить ближайшую мало-мальски пригодную для жизни планету напоминал попытку пьяного ныряльщика, который надеется, что в подводной пещере найдутся воздушные карманы, чтобы выдохнуть и вдохнуть заново, – карманы нашлись, да только воздух в них оказался другим.

А потом получилась инсценировка «стандартного земного кошмара» чисто по Роберту Шекли: хотите мутантов? Вырастим сами! Боитесь зомби и упырей? А вот на Марсе под воздействием радиации и миллиона неучтенных факторов появляются, как из дешевых кинофильмов, одичавшие в попытках выжить на этой непригодной для жизни планете странные люди, наделенные странными способностями, дикие, сумасшедшие, потерявшие человеческий облик, с гипертрофированными животными инстинктами. Звери мутируют и приспосабливаются быстрее человека – взглянем, к примеру, на церберов – бродячих марсианских собак. И это не единственный пример – вот юварки, допустим, вообще непонятно кто: поговаривают, что неудавшийся биологический эксперимент генетиков.

Мы все сделали по Фрейду – сами реализовали свои кошмары так, что они стали явью. Взять хотя бы этих паладинов – очумевшие выродившиеся остатки сынов Земли, гордо носившие когда-то имя «Космический Десант»! Они продолжают делать вид, что поддерживают некий порядок, не брезгуя при этом грабежами, мародерством, да и убийствами иногда. Они уже давно превратились в самодостаточную прослойку марсианского «общества», цель у которой одна – банально выжить. Любым способом. Они считают Охотников отморозками, а Охотники – их. И все их преимущество перед нами – это армейское лазерное оружие, которое на Марсе наперечет, да и непонятно, как они достают для него энергию. Охотники типа нас – вольные, эдакие тусовщики, живущие по принципу «ты – мне, я – тебе». Есть и психи среди них, конечно. И это еще, можно сказать, «сливки общества».

Я не думаю, что на Земле ничего не знают, – знают, конечно. Просто колонизация не принесла прибыли, да еще вдобавок и проблем подкинула, поэтому про нее забыли, как про запертого в чулане дурачка, бремя всей семьи. Марс теперь обслуживают «частники» – различные корпорации по проведению экстремальных путешествий и туризма. «Хотите вырваться из серой и обыденной жизни, полной проблем? Дикая земля Марса ждет вас! Вдохните полной грудью вашу Новую Марсианскую Жизнь! Фантастика вчера – Реальность сегодня!»