Текст книги "Вечный ястреб"

7

Гаэлен стоял на краю обрыва, глядя на остров Валлон. Неподалеку слышался шум водопада. После очередной студеной зимы наконец-то настала весна, и Гаэлен покинул родную долину, чтобы насытить сердце музыкой гор. За зиму он подрос и значительно окреп от работы топором и пилой. Падавшие до плеч волосы удерживал на лбу черный кожаный обруч, который перед своим замужеством с издольщиком Дирком смастерила для него Карен – а кроме обруча, сшила из той же кожи мягчайший камзол и сапожки. Касваллон подарил ему теплый овчинный плащ, служивший также и одеялом. Гаэлен и бородку себе отрастил, невзирая на дразнилки Карен и Мэг. На это ушло много времени, зато теперь, стоя на утреннем солнце, он чувствовал себя настоящим мужчиной.

Куда девался напуганный, израненный мальчик, которого Касваллон принес домой два года назад? Его место занял высокий и сильный юноша, закаленный тяжелым трудом, умудренный воинским опытом. О том мальчике напоминали только левый глаз, налитый кровью, зубчатый шрам на лице да белая прядь в волосах.

Большая, черная с серым собака потерлась о ногу хозяина. Гаэлен потрепал ее по голове.

– Ты не любишь высоты, правда? – Пес лизнул его в лицо, и Гаэлен, со смехом отпихивая его, добавил: – Мы с тобой здорово изменились. – От матери пес унаследовал мощные челюсти и широкие плечи, но во всем остальном пошел в волчью породу.

Из-за этого он плохо поддавался обучению. У Касваллона и Гаэлена не раз опускались руки, однако их терпеливые труды все же увенчались успехом. Гаэлен устроил своему питомцу последнее испытание, пустив его без поводка в отару овец. Пес сидел на месте, повинуясь приказу хозяина, хотя и пускал слюни при виде жирных неповоротливых ярок. Он даже глаза закрыл, не в силах выносить подобное зрелище.

От простых команд вроде «сидеть», «ко мне», «рядом» они понемногу переходили к более сложным. Гаэлен научил пса молчать, показывая ему руку ладонью вперед. Касваллон соорудил из соломы и старой одежды чучело, и собака бросалась на него по команде «убей». Позже Гаэлен ввел новый приказ, «держи», по которому она хватала чучело за руку.

Только одно слово, «домой», могло прервать нападение. Все прочие команды, даже от Гаэлена, пес пропускал мимо ушей.

«Это твоя защита, – говорил Касваллон. – Собака привыкла слушаться человека. Ты прикажешь ей нападать, а кто-то другой отзовет. Пусть „домой“ остается тайной командой – даже друзьям ее не называй».

Гаэлен нарек зверя Рендером. Донал, сынишка Касваллона, выговаривал это имя как Венна. Добродушный по натуре пес терпел безропотно, когда малыш хватал его за уши и норовил сесть на него верхом. Любые попытки это пресечь приводили к бурным потокам слез и заверениям, что «Венна сам хоцет».

Мэг поначалу не верила, что эта псина может принести в хозяйстве хоть малую пользу, но однажды Рендер ее победил. Карен, выйдя за дровами, забыла запереть кухонную дверь, и Донал, не упустив столь редкого случая, отправился искать приключений в снегу.

Хватились его лишь спустя полчаса. Мэг чуть с ума не сошла – Касваллон с Гаэленом, как на грех, ушли в деревню на выборы. Касваллон должен был заменить в совете старого горца, умершего осенью, после Игр. На дворе мело и начинало темнеть. Женщины поспешили на розыски. Мэг, закутавшись в шаль, звала сына, но за ветром ее не было слышно. Следы мальчика уже занесло.

«Он погибнет, погибнет, – вне себя причитала мать, и тут во двор вышел Рендер. – Донал! – вскричала Мэг, толкая его и показывая за изгородь. – Рендер лизнул ее в щеку. – Неси! – Пес посмотрел вокруг – нести было нечего. – Донал! Принеси Донала!» – Рендер оглянулся на открытую в тепло дверь, не понимая, что женщинам надо на холоде, и насторожил уши, заслышав вдали одинокий вой. Потом волку стал подпевать еще один голосок, слабый и тоненький. Рендер смекнул, что это скулит щенок Касваллона, и побежал к нему через снег.

Сама Мэг не слышала детского крика и не знала, понял ли ее Рендер. Охваченная ужасом, не чуя ни рук ни ног, она продолжала поиски.

Рендер бежал к небольшой, не видной со двора лощинке. Малыш скатился туда и не мог вылезти. На краю впадины сидели, свесив языки, два волка.

Услышав рык Рендера, волки подались назад. Умные хищники хорошо умели распознавать того, кто сильнее.

– Я замелз, Венна, – сказал Донал, шмыгая носом.

Рендер встал над ним, не сводя глаз с волков.

Когда они отошли еще дальше, он начал подталкивать мальчика носом, но тот все время скользил и падал. Тогда Рендер ухватил его зубами за теплый кафтанчик и понес домой.

Мэг, увязая в снегу, кинулась к ним, но Рендер уже пробежал в дом. Когда она влетела на кухню, оба грелись рядышком у огня.

– Волки, мама, – сказал Донал. – Венна прогнал волки.

Волки! Мэг, вся дрожа, подхватила сынишку на руки.

Касваллону женщины ничего не сказали, но он сразу почуял неладное, узнав, что Мэг скормила его ужин собаке.

То, чем занимался Касваллон все прошлое лето и зиму, оставалось загадкой для многих горцев Фарлена. Он ни разу не гонял скот в Аэсгард, не возил туда овес и пшеницу. Все плоды из его садов исчезли таинственным образом, и поговаривали, что доверенные работники Касваллона отвезли их в горы, друидам.

Кроме того, он нанял для своих нужд больше сотни боеспособных мужчин. В их число входили разведчики, которые наблюдали за Аэсгардом и доносили ему о передвижениях аэниров.

Касваллон завел собственное войско, вне себя заявлял Камбил. «Не понимаешь ты разве, что такие действия могут только ускорить войну? – вопрошал лорд-ловчий. – Знаю, ты почитаешь меня глупцом за то, что я пытаюсь завязать с аэнирами дружбу. Знаю и то, что они народ воинственный и жестокий. Но я лорд-ловчий и потому обязан печься о благополучии собственного народа. Войну с аэнирами нам не выиграть, ибо их гораздо больше, чем нас. Поэтому я стараюсь и буду стараться убедить Асбидага, что воевать с нами невыгодно. У нас нет ни золота, ни железа, ни иных руд. Это он понимает. Еще важнее, чтобы он не чувствовал с нашей стороны никакой угрозы. Аэнирам свойственно видеть врагов повсюду – если мы убедим их в своих дружественных намерениях, войны не будет».

Касваллон выслушал его, не прерывая, а потом сказал так:

«При других обстоятельствах я согласился бы с каждым твоим словом, родич. Такого зверя, как война, ни один разумный человек не захочет спускать с цепи. Но ты ошибаешься, полагая, что аэниры видят в войне средство для достижения некой цели. Их цель – война сама по себе. Они живут, чтобы сражаться, чтобы убивать и лить кровь. Даже их вера зиждется на боевой славе. Лишь душам воинов, погибших в бою, даруется вечное блаженство. Низинников они победили – с кем им еще воевать, кроме нас? Родич, я искренне уважаю тебя. Ты вел себя с честью, но теперь приспело время раскрыть глаза и признать, что твои усилия были тщетны. Аэниры накапливают войско на южной границе».

Его слова не убедили Камбила. «Асбидаг заверил меня, что эти солдаты будут распущены и наделены землей за верную службу. Ты заблуждаешься, Касваллон. Время докажет, что я действовал мудро».

Несмотря на его упорство, Касваллон предложил совету собрать к весне ополчение. Ему отказали, решив, что лорд-ловчий прав и аэниры не выказывают никакой вражды по отношению к горцам – но это мнение не было единодушным. Бадрейг и Леофас поддержали Касваллона в открытую. Берик, воин из северной долины, тоже голосовал за него, хотя говорить ничего не стал.

– У тебя сто человек, Касваллон, – сказал Леофас, когда они вчетвером встретились после весеннего пира. – Я могу собрать восемьдесят издольщиков, Бадрейг и Берик пополам – столько же. Но аэниры нагрянут, как буря, и триста наших людей их не сдержат.

– Если уж честно, – добавил Бадрейг, – их не сдержит и весь Фарлен. Если каждый наш мужчина возьмет в руки меч или лук, нас наберется около пяти тысяч. У врага в пять раз больше. – Лишившись сына, Бадрейг сильно похудел и как будто состарился.

– Верно, – согласился Касваллон, – но мы их будем изматывать. Налетать и опять уходить. Скоро им это надоест, и они отойдут к себе в Аэсгард.

– Это смотря для чего они придут, – возразил Берик. – Если они займут долины, нам так и так конец. Зимой мы все перемрем в горах с голоду.

– Может, и нет, – сказал Касваллон, – но споры можно отложить до лучших времен. Первый удар тревожит меня больше затяжной военной кампании. Если они нагрянут в долины внезапно, дело кончится страшнейшей резней.

– Наши разведчики постоянно следят за ними, – напомнил Леофас. – Хоть за час, но нас должны упредить.

На востоке, в шести часах хода от них, умирал издольщик Арсис. Его руки прибили гвоздями к дубу, ребра развели в стороны, словно крылья.

Кровавый орел прилетел в Фарлен.

Глубокой ночью аэниры обрушились на хестенские деревни и хутора. Запылали дома, мечи обагрились кровью. Хестен не поспел собрать оборону; уцелевшие жители в страхе и смятении бежали в горы.

Это увидел один паллидский охотник, заночевавший в Хестене. Воины в крылатых шлемах, будто порождение ночного кошмара, перебегали от дома к дому, швыряя факелы в открытые окна. Женщин выволакивали наружу, насиловали и убивали; детей насаживали на копья; мужчин, которые пытались сопротивляться, рубили на месте.

Охотник, спотыкаясь о корни, побежал прочь.

За два часа до рассвета он постучался в дом Маггрига. Вскоре после этого затрубил паллидский боевой рог. Женщины с детьми, наскоро собрав одежду и пропитание, стали уходить из долины. Но Маггриг, ожидая врага с хестенской границы, рассчитал плохо: в это самое время к ним явилось второе аэнирское войско с Онгистом во главе.

С Маггригом было восемьсот воинов. Спешно разосланные гонцы должны были привести еще пятьсот человек. Стоя на холме и глядя, как вливается враг в долину, Маггриг насчитал около пяти тысяч. Прославленный боец Интош, победитель Игр, выругался и плюнул. Оба знали, что любое решение, принятое ими теперь, приведет только к гибели.

Аэниры близились к веренице последних беженцев. Если Маггриг ничего не предпримет, женщин и детей перебьют. Если Маггриг вступит в бой, все его воинство изрубят на части. В душе он сознавал, что разумнее всего было бы бросить отставших и отступить, прикрывая собой остальных.

Но он был главой клана, и запоздалые беженцы были его людьми.

Он поднял меч, заслонился щитом и побежал вниз по склону. Восемьсот паллидских воинов без колебания устремились за ним. Аэниры увидели их и развернулись: с женщинами и детьми можно расправиться и после.

Закипел бой. Мечи звенели о щиты и кольчуги, рубили хрупкие кости и мягкую плоть. Горцы почти не знали доспехов, но сила и стремительность их атаки заменяла броню. Интош, с двумя мечами и без щита, прокладывал кровавую дорогу сквозь ряды аэниров. Маггриг, искусный и опытный, защищал его справа.

Какое-то время горцы держались, но превосходящие числом аэниры скоро начали теснить их назад. Маггриг, отразив удар вражеского топора, погрузил меч в живот аэнира.

Беженцы тем временем успели уйти со склона.

– Отходи, Паллид! – заревел Маггриг, не зная, велики ли его потери. Горцы побежали назад, на холм, аэниры с торжествующими криками хлынули следом. На середине подъема Маггриг окинул быстрым взглядом своих – человек пятьсот у него еще было. – Бей! – закричал он, и Паллиды сызнова набросились на врага. Аэниры в пылу погони сломали прежний плотный строй. Теперь наиболее резвые платили за это жизнью.

– Назад! – снова скомандовал Маггриг, и горцы помчались к лесу, сулившему хоть какое-то укрытие.

Аэниры не отставали, но тут бежавший впереди воин вдруг захрипел и схватился за стрелу с черным оперением, пронзившую ему горло. За ним пал другой и третий. Под натиском смерти, летящей из темного леса, аэниры начали отступать.

Маггриг вместе с Интошем подошел к сидящим в укрытии лучницам.

– Молодец, Адугга, – сказал он темноволосой женщине. – Это вы хорошо придумали.

– Долго мы не продержимся. Они обойдут нас с боков.

– К тому времени нас тут уже не будет. Они, может, и хорошие воины, но нас им не взять.

– Так-то оно так, лорд-ловчий, но куда мы пойдем? – спросила Адугга.

– В Фарлен.

– Думаешь, они окажут нам радушный прием? – усомнился Интош.

– Я могу ошибаться, но мне сдается, что аэниры будут там раньше нас.

– Зачем же идти туда в таком случае?

– У моего зятя Касваллона есть план. Мы часто его обсуждали, и теперь, думается, самое время прибегнуть к нему. Идем к Атафоссу.

Маггриг посмотрел из-за кустов вниз, в пылающую долину. Аэниры сидели на склоне за пределами полета стрелы.

– Рассвета дожидаются, а до него недолго осталось. Уходим!

Касваллон, проснувшись затемно от громкого стука в дверь, сбежал вниз из спальни. На пороге стоял Талиесен. Старик тяжело дышал, опираясь на посох.

– Аэниры! – выдохнул он. – Скорее.

Касваллон крикнул Мэг, чтобы одевала Донала, усадил друида у очага в кухне и снял со стены боевой рог.

Протяжный зов трижды прокатился по долине. Ему ответили из других домов, и тревожный сигнал понесся дальше, к хуторам на самых окраинах клана. Люди спускались к полю для Игр – мужчины с мечами и луками, женщины с провизией и одеялами.

Касваллон открыл стоящий на кухне сундук, надел поверх камзола кольчугу, опоясался коротким мечом. Боевой рог он прицепил к перевязи.

– Сколько у нас еще времени, Талиесен?

– Час, если не меньше.

Мэг спустилась вниз с Доналом на руках. Все вышли из дома, и Касваллон побежал вперед, где уже собрались сотни озадаченных горцев.

Леофас помахал ему еще издали.

– Что стряслось, Касваллон?

– Аэниры идут.

– Кто сказал?

– Талиесен. Он там позади, с Мэг.

Касваллон провел старого друида к пригорку посреди луга. Тот поднял руки, призывая к молчанию.

– Аэниры ночью напали на Хестен и Паллид. Скоро они будут здесь.

– Откуда ты знаешь, старик? – Камбил, багровый от гнева, поднялся к нему. – Приснилось тебе? Видение тебя посетило?

– Я знаю, лорд-ловчий. Довольно с тебя и этого.

– Довольно? Ты заявляешь, что в двухдневном переходе от нас идет бой, а мы должны тебе верить?

– Не важно, как он узнал, – вмешался Касваллон. – У нас меньше часа, чтобы увести людей в горы. Некогда стоять тут да лясы точить.

– Чепуха, – возгласил Камбил, обращаясь к толпе. – С какой стати аэниры будут на нас нападать, с какой стати нам верить этому старикашке? Разве можем мы знать, что происходит в Паллиде? Да хоть бы аэниры к ним и пришли – это их дело. Я говорил Маггригу, чтоб не упрямился и был повежливей с Асбидагом. Хватит с нас этих глупостей, расходимся по домам.

– Стойте! – крикнул Касваллон, видя, что горцы зашевелились. – Если друид ошибается, мы скоро узнаем об этом. Все, чем мы рискуем – это одна сырая ночка в горах. Но если он сказал правду и Маггрига с Лариком смяли, аэниры непременно придут сюда, и эту долину мы отстоять не сможем.

– Я с тобой, Касваллон, – откликнулся Леофас.

– И я, – сказал Бадрейг.

Многие поддержали их, но не все. Разгорелся спор. Отчаявшийся Касваллон еще раз протрубил в рог и произнес в наступившей тишине:

– На разговоры времени не осталось. Я ухожу в горы. Кто хочет, пусть следует за мной, остальным скажу лишь одно: я молюсь, чтобы вы оказались правы.

Камбил с двумя десятками человек повернул к дому.

– Ладно… чего там… одну ночь потерпеть можно, – заговорили в толпе, и число сторонников Касваллона стало расти. Он с тяжелым сердцем, не глядя назад, поднимался к лесу. Из трех тысяч, живших в долине, за ним последовало более двух. Другие возвращались домой или все так же спорили на лугу.

В это время на востоке вспыхнули факелы.

Камбил, почти уже дошедший до своего дома, застыл на месте. На восточном склоне кишели вооруженные люди. В их гуще на черном коне возвышался воин в тяжелых доспехах, в рогатом шлеме. Камбил узнал вождя аэниров и проклял его.

– Да помогут нам боги, – прошептал Агвейн рядом с ним.

– Прочь, – велел ему Камбил. – Догони Касваллона. Скажи, что я виноват.

– Без тебя не пойду, отец.

Камбил дал ему пощечину.

– Лорд-ловчий я или нет? Ступай. И разыщи сестру.

Асбидаг вскинул руку, и аэниры пошли в атаку. Злобные, полные ненависти крики катились перед ними невидимым валом.

– Уходи! – воскликнул побелевший Камбил, оттолкнув от себя сына.

Агвейна переполняли невысказанные слова, но отец, вы–хватив меч, уже бежал навстречу врагу. Агвейн со слезами на глазах повернул на запад.

Оставшиеся на поле обнажили мечи, чтобы идти на выручку попавшим в беду родичам, но Касваллон снова протрубил в рог и крикнул:

– Их уже не спасти! Идите за нами!

Аэниры, заполнившие долину, начали поджигать дома. Мужчины на поле еще помедлили и побежали в гору вместе с женами и детьми.

Камбил бежал в противоположную сторону, смаргивая слезы стыда. Горькие картины сменялись в его памяти одна за другой. Маггриг, обозвавший его дураком на Играх. Презрительный взгляд Талиесена. И самая жестокая: Падрис, его отец, говорящий сыну, что тот не годится Касваллону в подметки.

Он мчался по травянистому склону. Аэниры, раскинувшись гигантской подковой, окружали немногих защитников, угрюмо стоявших на месте.

Камбил прибавил ходу. Еще немного, и он умрет среди своих, среди тех, кого погубил своей глупостью. Хорошо, что враг пока не увидел клан, уходящий прочь во главе с Касваллоном.

Еле переводя дыхание, Камбил встал рядом с советником Теском.

– Простите меня…

– Все мы ошибаемся, паренек, – пожал плечами Теск. – Но уж больше голосовать за тебя я не стану. – Старый горец дружески хлопнул лорда-ловчего по спине. – Ты отдышись сперва.

Загородившись щитом, Теск смотрел на визжащую, валящую к ним орду. Он уже различал лица, и жгучая жажда убивать захлестнула его, как злой ветер.

– Звезды погасли, Фарлен! – крикнул он. – Пора умирать.

Аэниры нахлынули, как прибой на скалу, и началось побоище. Но сначала сверкнули клинки Фарленов, и многие аэниры погибли под сапогами своих товарищей.

Камбил, позабыв всякий страх, стоял рядом с Теском. Сомнения рассеялись, словно летние облака. Совершенно спокойный, он точно со стороны наблюдал, как рубит и колет лорд-ловчий – и смех, слетавший с губ этого воина, казался ему чужим.

Всю жизнь он страдал тайной неуверенностью. Сознание собственной ограниченности тенью преследовало его. Теперь он освободился. Топор раскроил ему грудь, но он не ощутил боли. Он убил того, с топором, убил еще двоих и лишь тогда рухнул навзничь, чувствуя, как жизнь уходит из него вместе с кровью.

Наконец-то он сделал что-то достойное. Без его жертвы Касваллон не успел бы уйти.

– На этот раз у меня получилось, отец, – прошептал он.

* * *

– Лучники, ко мне! – приказал Касваллон. – Ты, Леофас, веди клан к Атафоссу. Не забудь разослать дозоры: скоро аэниры начнут преследовать нас. Ступайте!

Горцы уходили в лес, освещенные восходящим солнцем. Многие с чувством вины и стыда оглядывались на горстку окруженных врагами воинов.

Триста лучников, каждый с двумя колчанами по сорок стрел, растянулись вдоль опушки, прячась за кустами и вереском.

При свете занимающегося дня Касваллон смотрел, как гибнут последние застигнутые врагом Фарлены. Он видел, как храбро сражался Камбил, видел женщин, взявшихся за мечи и кинжалы. Потом круг распался, и аэниры зарубили всех, кто еще стоял на ногах.

Асбидаг, спустившись в долину, снял шлем и созвал к себе капитанов.

Касваллон не слышал его приказов, но догадаться было нетрудно. Аэниры обратились лицом на запад и побежали к горному склону.

– Не стрелять, пока я не скажу, – предупредил Касваллон и сам приготовил стрелу.

Аэниры продвигались сторожко – многие подняли забрала, чтобы не проглядеть врага. Касваллон с ухмылкой наметил себе по-волчьи поджарого воина в середине. Когда солдаты подошли на пятьдесят шагов к лесу, он встал, натянул тетиву и влепил стрелу прямо в лоб аэниру.

Остальные пошли в атаку – навстречу летучей смерти. Через десять шагов пало несколько сотен. Наступление захлебнулось, аэниры бегом отступили назад.

Касваллон вышел из укрытия, сел, положил рядом лук, достал из кошеля на бедре кусок черного хлеба и стал жевать, глядя на толкущихся внизу недругов.

Те, уязвленные его наглостью, снова перешли в наступление. Касваллон преспокойно убрал хлеб в сумку, пустил стрелу и свалил на бегу кряжистого солдата.

Повторная туча стрел вновь остановила врага. Касваллон скрылся в лесу. Аэниры отступили, оставив за собой груды тел.

Молодой лучник Оник подполз по вереску к Касваллону и прошептал:

– Стрел почти не осталось.

– Скажи всем, пусть потихоньку отходят.

Асбидаг в долине остановился посмотреть на искромсанный труп Камбила.

– Отрежь ему голову и насади на копье около его дома, – приказал он Тостигу, своему сыну. Сняв панцирь и отдав кому-то из воинов, вождь оглядел лес и отдаленные снеговые вершины.

– Хорошо здесь, – промолвил он.

– Но многие Фарлены ушли, отец, – посетовал Тостиг.

– Куда им идти? Там, выше, дикие горы. К ночи сюда, разделавшись с Хестеном, подойдет Драда, а Онгист погонит уцелевших Паллидов прямо на нас. Добив их, мы пойдем и прикончим Фарленов – если Барса не сделает это за нас.

– Барса?

– Он уже там, на западе, с двумя тысячами привычных к лесу южан. Лесные Волки, как они себя называют, уж как-нибудь одолеют этот смердящий сброд.

– Баб-то нам не досталось, – продолжал ворчать Тостиг. – Почти все молодые зарезались. Суки!

– Ничего, Драда приведет.

Асбидаг еще раз прошелся среди мертвецов, переворачивая ногой женщин и девушек, и направился к дому Камбила.

– Кого ты ищешь? – спросил Тостиг.

– Камбилову дочку. Волосы как золото, сама как огонь. И нетронутая. Нехорошо она на меня смотрела. Я, кажется, велел тебе насадить голову лорда-ловчего на копье!

– Сейчас, отец, – пробормотал побледневший Тостиг и бегом, вынимая на ходу меч, пустился назад.

Дирк из Фарлена слыл человеком суровым и нелюдимым. Жил он один-одинешенек в маленьком домике западнее долины. Даже ребенком он не хотел играть с другими детьми. Дирк не то чтобы не любил людей – просто он был неразговорчив и с годами так и не научился вести беседу. Многолюдных сборищ он избегал, у девушек успехом не пользовался, друзей не завел. Год за годом он все больше отдалялся от клана и страдал от этого, хотя и знал, что всему виной его собственная застенчивость.

Но однажды в голодную зиму Оник, его сосед, привел Дирка в ватагу Касваллона.

Поначалу Дирк невзлюбил вожака. Оно и понятно: эти двое были как день и ночь, как зима и лето. Касваллон без конца шутил и смеялся, Дирк молчал даже с теми, кого хорошо знал.

Но Касваллон не сдавался и мало-помалу пробил твердую скорлупу хуторянина.

Он познакомил Дирка с Карен. Тот, неожиданно для себя, влюбился, и судьба одарила его столь же неожиданным счастьем: девушка согласилась выйти за него замуж.

Она навела уют в его убогом домишке и, к полной радости мужа, забеременела в первый же месяц после их свадьбы. С ней Дирк научился смеяться над собственными промахами и стал уже не таким застенчивым. На свадьбе он даже плясал с подружками Карен. Пустота в его сердце заполнилась: клан снова принял его к себе.

Четыре дня назад Карен отправилась в долину. Шел восьмой месяц ее беременности, и она собиралась рожать в доме Теска, чья жена Ларсия была повитухой.

Ночью Дирк услышал, как трубят рога, встревожился и тоже стал спускаться в долину. При первых проблесках дня ему встретились беженцы.

Теска среди них не было.

Касваллон отвел Дирка в сторону, и тот услышал весть, рассадившую его сердце надвое. Теск, Камбил и еще восемьсот Фарленов погибли. Карен была в их числе. Касваллон видел ее в кругу бойцов, с ножом в руке, перед последним натиском аэниров.

Дирк сдержался и не спросил, отчего другие Фарлены не вернулись и не умерли вместе с ними.

– Пойдем с нами, – позвал его Касваллон.

– Нет, друг. Не пойду.

Касваллон склонил голову, грустно глядя зелеными глазами.

– Делай что должен, Дирк. Да сопутствуют тебе боги.

– И тебе, Касваллон. Вот ты и стал главным.

– Я этого не хотел.

– Знаю, но ты подходишь. Всегда подходил.

Солнце поднималось. Дирк стоял на краю леса и смотрел в долину – на разоренные дома, на шатры аэниров, на поле с грудами мертвых тел.

Потом он вышел из леса и двинулся вниз, к жене.

Двое аэниров, увидев его, оторвались от еды. Он шел так вольготно, словно совершал утреннюю прогулку. Может, его послали для мирных переговоров? Или это человек Барсы, переодетый Фарленом?

– Эй ты, постой! – сказал один солдат, перехватывая его.

Кровь брызнула высоко. Меч Дирка отсек ему руку и раскроил шею. Второй солдат метнулся вперед с обнаженным клинком. Дирк, пригнувшись, вспорол ему живот и пошел дальше.

Карен не была красавицей, но глаза ее смотрели мягко и ласково, а с губ никогда не сходила улыбка – словно жизнь приберегла какой-то радостный секрет для нее одной.

Аэниры ели, пили, рассказывали байки. Вторжение прошло успешно, потери были невелики. Обошлось бы и совсем без потерь, кабы не эти горцы в кругу. Кто бы мог подумать, что несколько сотен мужчин и женщин будут так отчаянно биться?

Никто не замечал идущего мимо них Дирка.

Он поискал среди мертвых Карен и нашел ее рядом с обезглавленным телом Камбила. Дирк осторожно вытащил жену и хотел вытереть ей лицо, но кровь засохла и не поддавалась.

Пятеро солдат наконец-то обратили внимание на то, что он делал. Дирк, почувствовав, что на него смотрят, уложил Карен на землю и невозмутимо пошел им навстречу.

Аэниры стояли, не вынимая оружия – спокойствие Дирка как будто околдовало их.

Свист меча, выхваченного из ножен, развеял чары.

Один солдат повалился, издав громкий крик, второй отлетел назад с перерезанным горлом. Третий умер, уставившись на хлещущий кровью обрубок правой руки. Четвертый вонзил меч Дирку в бок, но горец, смертельно раненный, убил и его. Пятый пустился бежать, взывая о помощи.

Дирк пошатнулся, взглянул на рану. Кровь промочила штанину, стекала под ноги. Сбежавшиеся аэниры смотрели на умирающего горца во все глаза.

– Вы, женоубийцы! Не хотите ли сразиться с мужчиной? – прорычал он.

Один ответил на вызов. Дирк презрительно отмахнулся от рубящего удара, заколол аэнира и засмеялся, но поперхнулся кровью.

– Тоже мне воины, – сплюнув, промолвил он. – Овцы с клыками.

Он выронил меч, упал рядом с Карен, приподнял ее голову.

Удар копья в спину выгнул его дугой, но напоследок он увидел лицо жены.

– Прости, – сказал он. – Прости, что меня не было рядом.

Орса вытащил копье из спины убитого.

– С ума спятил, – проворчал кто-то.

– Он поступил как мужчина, – ответил на это Орса и пошел прочь, раздвигая толпу.

Аэниры разошлись и снова принялись за еду.

– Хороший боец. – Худощавый солдат поднял с земли куриную ножку, стер с нее грязь.

– Дурак, – заметил второй, цедя вино из полного меха.

– Берсеркер, – поправил первый.

– Да ладно тебе. Видали мы берсеркеров – они бьются, обезумев от ярости.

– Это наши, а горцы не такие, как мы. Мы горячие, они холодные, но смерти все равно не боятся.

– Ты никак думать начал, Снорри?

– Тут мысли сами в голову лезут. Погляди-ка вокруг. Не захотелось бы тебе умереть за такую землю?

– Я ни за какую землю не хочу умирать. Добро бы за бабу, а земля что – грязь и грязь.

– Как тебе показалась горянка, которую ты ночью имел?

– Заткни пасть.

– Я слыхал, она убила себя?

– Заткнись, я сказал!

– Полегче, Бемар. Незачем так кипятиться.

– Эти горы у меня в печенках сидят. Знал я, что место это недоброе, нутром чуял. Ты видел, как смотрел этот горец? Точно мы козявки какие. Овцы с клыками! Вот ты смеешься, а ведь он семерых убил.

– Ночью с этими, которые оборонялись в кругу, то же самое было. Как на утес наскакивать. Стоят до последнего, и страха в них нет. Тот разведчик, которому Онгист велел орла вырезать, не издал ни звука, только глазами сверкал. Может, они и вовсе не люди.

– Как это? – прошептал Бемар.

– Ведьма, Агнета, превращает людей в животных. А горцы, может, наоборот – звери в людском обличье.

– Полно вздор молоть.

– Они и ведут себя не как люди, – настаивал Снорри. – Слышал ты, чтоб горец молил о пощаде? Хоть кто-нибудь тебе о таком рассказывал?

– Умирают они по-мужски, – признал Бемар.

– Это еще слабо сказано. Вспомни приказ Асбидага. Не оставлять в живых никого, будь то мужчина, женщина или ребенок. Не брать невольников. Тебе это странным не показалось?

– Не хочу даже думать об этом. А говорить и подавно. – Бемар отшвырнул мех.

– Волки, вот они кто, – шепотом подвел итог Снорри.

Касваллон беспомощно посмотрел вслед уходящему Дирку. Он знал, что тот ищет смерти, и не винил его. Карен была для Дирка дороже жизни – как для него, Касваллона, Мэг.

Он догнал Леофаса, шедшего во главе колонны. Горцы с дальних хуторов примыкали к шествию, и вопросы, обращенные к новому лорду, множились.

«Куда мы идем? Как нам быть дальше? Что случилось с моей сестрой, с моим братом? Почему вы не стали сражаться? Почему аэниры напали? Где Камбил? Кто выбирал Касваллона?»

К вечеру он, потеряв терпение, отошел в сторону и поднялся на холм. Закатное солнце омыло кровью долины Фарлена.

– Все ложь, – сказал он, качая головой. – И ты всю жизнь в эту ложь верил.

Бедный Камбил. Бедный одинокий Камбил.

– Напрасно ты меня опасался, родич, – сказал Касваллон вечернему сумраку. – Твой отец был умней тебя и понимал меня лучше.

В ту ночь, когда юный Касваллон собрался покинуть дом Падриса, приемный отец вышел с ним на луг и вручил ему плащ, кинжал, две золотые монеты.

«Скажу тебе правду, – грустно сказал старый лорд-ловчий. – Ты меня разочаровал, Касваллон. Я растил тебя как родного, и ты многое обещал. Ум у тебя острый, тело крепкое. Я не сомневаюсь, что ты преуспеешь в жизни, но в тебе сидит непонятный мне страх. Внешне ты достаточно смел и держишь удар, как мужчина, а вот до клана тебе дела нет. Можно подумать, ты нам чужой. Скажи, чего ты боишься?»

«Я ничего не боюсь», – ответил ему Касваллон.

«Неправда. Теперь к твоему страху прибавился новый. Ты не только скрываешь что-то, но и боишься, как бы другие этого не заметили. Ступай с миром, Касваллон из Фарлена».

– Ты был прав, Падрис, – сказал повзрослевший Касваллон. – Этого я и боялся. Цепей. Вопросов. Ответственности.

Улаживать споры насчет земли и скота, разбирать кражи, мирить с супругами гулящих жен и неверных мужей. Наказывать браконьеров, присуждать награды, решать, подходят ли друг другу женихи и невесты. Каждая мелкая задачка словно обоюдоострый кинжал.

Вот из-за чего он так избегал поста лорда-ловчего.

Он уворачивался от выборов, как только мог, но чего он этим добился? Фарлен захвачен, в Друине убиты тысячи горцев, и неизвестно еще, что сулит будущее.

Он выругался, услышав чьи-то шаги. Леофас, отдуваясь, взобрался к нему и сообщил: