Текст книги "Вечный ястреб"

5

Ленноксу зашили плечо, вправили сломанную кость. Он сидел, прислонившись к дереву, серый от боли, но ни разу не застонал, только зажмурился и зубами скрипел.

Лейн, которому наложили швы на грудь, держался не менее стойко. Их отец Леофас не скрывал своей гордости; Бадрейг, отец убитого накануне Дрейга, прятал лицо в ладонях.

Счастливый Камбил, оставив Агвейна, которого уже не чаял увидеть живым, подошел и сел рядом.

– Мне жаль, друг. Право же, очень жаль.

Бадрейг, не поднимая головы, молча кивнул.

Касваллон вместе с остальными осматривал зверя. Тот, ощеривший кровавые клыки, даже и мертвый был страшен.

– Отродясь такого не видел, – пробормотал Касваллон, – и не приведи боги увидеть еще раз.

Могилу королевы отметили белым камнем – Камбил обещал, что позже на нем сделают надпись. После этого Бадрейг с пятью охотниками отправился назад к водопаду хоронить останки погибших мальчиков, Камбил же, Леофас и Касваллон остались со спасенными. Решено было заночевать на поляне, а назавтра, отдохнув хорошенько, двинуться в родную деревню.

Взрослых больше всего беспокоил Леннокс, потерявший много крови. Гвалчмай, оглушенный падением, долго лежал без сознания и не видел последнего боя Сигурни, но потом встал как ни в чем не бывало.

Вечером Леннокс улегся рано, надеясь, что сон избавит его от страданий. Остальные ребята сидели у костра и вели себя неестественно тихо. Агвейн потерял друзей и сам едва избежал их участи; Лейн уступил свое первенство бывшему жителю равнин; Гаэлен открыл в себе силу, о которой прежде не знал. Гвалч–мая события затронули не столь глубоко, но и он молчал, чувствуя, что его друзьям не хочется говорить.

Касваллон приготовил им наваристый суп. Его тоже обуревали самые разные чувства: он горевал по умершим мальчикам, гордился живыми, вступившими в бой со зверем, радовался тому, что его приемыш показал себя таким молодцом – кто знает, оказался бы он сам способен на это в возрасте Гаэлена. Мало того, его неотступно преследовали последние слова королевы. Он счел бы, что она бредит, не будь ее взгляд столь ясным.

Касваллон хорошо разбирался в людях и сразу понял, что умирающая воительница – великая женщина, наделенная не–обычайным мужеством и благородством. Он не удивился, услышав, что она королева.

Но каким королевством она правила и откуда могла знать его, Касваллона?

Она пришла из-за Врат. Что там, на той стороне?

Только Оракул знает. И еще Талиесен.

Касваллон отошел от костра, чтобы поразмыслить в одиночестве, но Камбил пожелал присоединиться к нему. Они вместе поднялись на высокий холм.

– Бадрейг окончательно сломлен, – тихо сказал Камбил, запахнувшись в зеленый плащ.

– Тут уж ничего не поделаешь.

– Я чувствую себя виноватым. Прошлой ночью я молился, чтобы Агвейн остался жив, и готов был отдать за его жизнь любую другую. Горе Бадрейга я разделил далеко не сразу.

– Это можно понять.

– Я не просил меня утешать! – вспылил лорд-ловчий.

– Я и не утешаю. Что, по-твоему, почувствовал я, увидав Гаэлена живым?

– Это не одно и то же. Ты привязан к нему, но он тебе не родной. Ты не видел, как он учился ходить, не слыхал его первых слов, не водил его маленьким на охоту.

– И то верно, – миролюбиво признал Касваллон.

– Тем не менее он настоящий герой. Твой Гаэлен доказал, что зовется горцем по праву.

– Да.

– Но лордом-ловчим ему никогда не бывать.

Касваллон повернулся и заглянул Камбилу в глаза. Тот смотрел мимо, в лес, но Касваллон хорошо понял, что он хотел сказать. Битвой командовал Гаэлен, подчинив себе и Лейна, и Агвейна. Именно из такого теста и создаются впоследствии лорды-ловчие. Камбил мечтал, что его место когда-нибудь займет Агвейн, но теперь его уверенность в сыне поколебалась.

– Будь доволен, что Агвейн жив, – сказал Касваллон. – Будущее само о себе позаботится.

– Но ты согласен, что не пристало низиннику возглавлять клан?

– Это решит совет, когда ты перестанешь быть лордом.

– Выходит, ты намерен заменить Агвейна этим мальчишкой?! – вскричал, покраснев, Камбил.

– Даже в мыслях не держу ничего такого, – вздохнул Касваллон.

– Меч нашел Агвейн.

– Кто же еще.

Камбил помолчал немного и встал.

– Никогда мы с тобой не подружимся, – молвил он с грустью.

– Ты видишь чудищ там, где их нет. Я не честолюбив, родич, и не строю никаких планов на своих сыновей. Свою судьбу они выберут сами, сообразно своим желаниям и способностям. Я хочу лишь, чтобы они были здоровы и счастливы в браке, все остальное вздор. Люди смертны, а в могилу с собой никто ничего не берет.

– Хотел бы я тебе верить, да не получается. Смотрю на тебя и вижу человека, который мог бы стать лордом-ловчим. Дети подражают тебе, у костров только о тебе и рассказывают. А что ты такое сделал? Воровал чужой скот. Что они все находят в тебе, Касваллон?

– Понятия не имею. Я этих басен не слушаю.

Камбил спустился в лагерь, а Касваллон сидел наверху и смотрел на звезды.

Холодное дуновение коснулось его затылка, но листья на деревьях даже не дрогнули. Касваллон оглянулся – позади стоял Талиесен в плаще из мерцающих перьев, с дубовым, увитым омелой посохом.

– Трое мальчиков погибли, – сказал Касваллон, освобождая друиду место на камне рядом с собой.

– Знаю. – Талиесен сел, опираясь на посох. – Королева тоже мертва.

– Кто она была? Как ее звали?

– Сигурни, королева-ястреб. Говорила она что-нибудь перед смертью?

– Обещала вернуться – так мне сказали ребята. А меня она приняла за знакомого ей человека.

– Причина всему – старик, известный тебе как Оракул. Могу лишь надеяться, что сумею это исправить.

– О чем ты?

– Скажи Оракулу, что ты со мной говорил. Скажи, что я велел обо всем тебе рассказать, но сам эту историю никому не рассказывай. Уговор?

– Уговор.

Мэг и Карен выбежали из дома, как только охотники показались на дальнем холме. Из других домов тоже выбегали женщины. Мужчины на полях бросали свои орудия и спешили навстречу охотникам.

Вскоре Камбил уже отвечал на вопросы своих сородичей, а Касваллон с Гаэленом пробирались сквозь толпу к Мэг. Она сжала ладонями щеки мальчика.

– Все хорошо, мой голубчик?

– Да.

Видя, что он опечален, Мэг взяла его под руку и повела к дому. Бедняжка, думалось ей. Он и так настрадался в жизни, а теперь на него свалилось новое горе.

В доме ждал издольщик по имени Дирк. Он расспросил Карен о Гаэлене и отправился с ней на холм, погулять.

Изнуренный Гаэлен сразу рухнул в постель, Мэг и Касваллон сели рядом у очага.

– Ты можешь гордиться им, Касваллон, – сказала она, выслушав рассказ мужа.

– Знаю, – с глуповатой улыбкой ответил он. – Я чуть не заплакал, слушая его повесть.

– Он вырастет настоящим мужчиной.

– И раньше, чем ты полагаешь.

– А как ты умудрялся ладить с Камбилом все эти дни?

– Он меня, признаться, пугает. Думает, что я хочу посадить Гаэлена на место Агвейна. Скажи, в своем ли он уме после этого? Такие мысли, должно быть, давят его, как жернов.

– Он одинок и подвержен грусти. Я рада, что ты не таишь на него зла.

– Как бы я мог? Мы с ним росли вместе. Он всегда был таким – думал, что отец любит меня больше его, и рвался хоть в чем-то меня превзойти, но так ни разу и не сумел. Будь я умней, я бы иногда ему поддавался.

– Ну нет, это не в твоей натуре. Слишком ты для этого горд.

– Разве может мужчина быть слишком гордым? Вреда этим я никому не чиню. Сколько живу, не оскорбил ни одного человека, не обидел того, кто слабее меня. Мне нет нужды выставляться – я просто знаю, на что способен.

– Чепуха. Ты тщеславен, как птица фламинго. Я видела, как ты подстригаешь бороду перед моим серебряным зеркалом и охорашиваешь ее моим гребешком.

– Ага, подглядываешь?

– Как же иначе. Жена я тебе или нет?

Он посадил ее к себе на колени и поцеловал.

– Ты поистине лучше всего, что я когда-либо воровал в Паллиде, кроме разве быка твоего батюшки.

– Сватался ко мне Интош, а в итоге достался ты, – вздохнула она, теребя его бороду. – Можно подумать, боги прогневались на нашу семью.

– Вот, значит, кто мой соперник? Да ты ж терпеть его не могла. А в постели у него блохи водятся. Я долго чесался, когда украл его меч.

– Так вот откуда ты их притащил, собака!

– Не будем ссориться, милая, – примирительно сказал Касваллон, видя, как засверкали ее глаза. – Парню надо поспать, он сильно намучился.

– Ну погоди, Фарлен. Когда-нибудь я тебе все выскажу.

– А пока, может, помолчишь минутку и приголубишь меня, усталого путника?

– Тоже, небось, спать хочешь.

– Хочу. Если и ты со мной ляжешь.

– Помойся сперва. Хватит с меня твоих блох.

– Ты уже нагрела воды?

– И не думала.

– По-твоему, я во дворе должен мыться? Холодной?

– Зачем же. Спать ляжешь внизу, а помоешься завтра, когда будет горячая.

– Внизу? Ладно, пойду на двор, – вздохнул он, встретившись с неуступчивым взглядом жены.

Позже, когда он уснул, Мэг услышала, как Гаэлен стонет во сне. Она завернулась в одеяло и подошла к нему. Тот же старый кошмар, не иначе. Снова он, израненный, убегает от аэниров, едва волоча ноги.

– Все хорошо, Гаэлен, – зашептала она, садясь на край кровати и гладя его по голове. – Ты дома, с Мэг.

Он со стоном перевернулся на спину.

– Мэг?

– Да, милый.

– Приснилось что-то, – пробормотал он и снова закрыл глаза.

Она вспомнила, как Касваллон впервые привел его. Мальчик держался настороженно. Бегал глазами туда-сюда, словно в тюрьму попал, и сторонился хозяйки. Она показала ему его комнату, и бурный восторг паренька ее поразил.

«Она правда моя?»

«Ну да».

«Я один в ней жить буду?»

«Конечно, один».

«Здорово. Спасибо тебе».

«Да пожалуйста».

«Только заколдовать себя я не дам».

«Понятно, – улыбнулась она. – Это Касваллон наговорил тебе о моих чарах?»

«Он».

«Разве он не сказал, что после свадьбы я их утратила?»

«Не-е».

«С женщинами, когда они поймают себе мужа, такое случается».

«Ясно».

«Давай тогда дружить, хочешь?»

«Хочу, – ухмыльнулся он. – У меня никогда еще друзей не было».

«А мне будет приятно поговорить с кем-нибудь».

«Знаешь, я не очень-то разговорчивый. Не привык умные беседы вести».

«Это ничего, Гаэлен. Главное между друзьями не ум, а искренность. Я для начала первая скажу тебе одну вещь. Когда Касваллон тебя спас, я побаивалась, ведь у нас уже есть сын. Но вот я вижу тебя и радуюсь, потому что ты пришелся мне по сердцу. Тебе будет у нас хорошо, я знаю, а мы научим тебя быть горцем».

«Может, я и этого не сумею».

«Не надо ничего уметь. Будь им, и все тут. Это, правда, тоже не так-то легко: Касваллона в деревне не любят, а значит, и тебе доставаться будет».

«Почему не любят?»

«Это вопрос не простой. Он человек независимый и держится старых обычаев: грабит чужие кланы. Со временем ты сам все поймешь».

«Он что же, вор?»

«Да, – усмехнулась Мэг. – Как и ты».

«Вот это по мне. А до других мне и дела нет».

Она положила руку ему на плечо.

«Вот тебе первый урок, Гаэлен: в клане каждому есть дело до всех остальных. Даже в случае раздора мы заботимся друг о друге. Если наш дом сгорит дотла, весь клан, даже недруги Касваллона, соберется и поможет ему отстроиться. Если он умрет, меня в нужде не оставят. Если мы умрем оба, маленького Донала примут в другую семью – возможно, в ту, где мы с мужем не пользовались любовью – и будут растить, как родного».

Гаэлену было трудно поверить в это после стычки с Агвейном, но у него все же появились друзья.

…Мэг подошла к окну. Долина мирно спала под высокой луной. Гаэлен заворочался, увидел ее силуэт и позвал тихо:

– Мэг!

– Что, милый?

– Спасибо тебе.

– За что же?

– За все.

– Спи, юный воин. – Она поцеловала его в лоб. – Спи.

Касваллон поднимался к пещере, зная, что старик наблюдает за ним.

– Вид у тебя усталый, – заметил Оракул, когда он вошел. Запавшие голубые глаза строго глядели на гостя.

– Я и вправду устал. А гибель мальчиков надрывает мне сердце.

– Да. Дурной день. – Они помолчали, и Оракул сказал: – Я тебе всегда рад, но чувствую, что на уме у тебя что-то есть. Выкладывай.

– От тебя ничего не скроешь, – усмехнулся Касваллон. – Талиесен просил рассказать мне о том, что случилось с тобой за Вратами.

– Просил он… Ему-то что, позор не на нем. – Оракул налил им обоим разбавленного вина. – Я молчал двадцать пять лет – молчи и ты, покуда я жив.

– Слово даю, – заверил его Касваллон.

– После нескольких выигранных мной битв я возжелал стать королем, но меня, как ты уже знаешь, отвергли. Я собрал сторонников, и мы принудили друидов на острове Валлон отправить нас за Врата. Вначале я не заметил вокруг никаких перемен: горы были все те же, и Хай-Друин высился над ними, как часовой. Потом я узнал, что на землях кланов идет война, и ведет ее женщина – королева по имени Сигурни. По причинам, которые ты поймешь после, я не стану о ней говорить. Скажу лишь, что мы приняли ее сторону в борьбе с чужестранцами и провели там два года. Меня не оставляло желание стать королем, основать собственную династию. Я вернулся с теми, кто выжил, к Валлонским Вратам и прошел через них еще раз. Так я совершил роковую ошибку, погубившую всю мою жизнь.

Старик осушил чашу и налил себе еще вина, не добавляя воды.

– Горе тому, чьи мечты сбываются. В том новом краю, после десяти кровавых лет, я все-таки стал королем. Я одержал много побед, Касваллон, – великих побед…

– Что же было дальше? – поторопил его молодой горец.

– Поражение и бегство, – с горькой улыбкой ответил старик. – Меня предали – впрочем, я сполна это заслужил. Если человек хочет стать королем, это еще не значит, что король из него выйдет хороший. Но Талиесен не об этом просил тебе рассказать. Сражаясь за свое королевство, я заключил союз с одним жестоким мясником, Агристом, и раскрыл ему тайну Врат. Он-то и предал меня, разгромил мое государство, а после ушел со своим войском в другие Врата. – Оракул облизнул губы. – Так сорок лет назад сюда пришли аэниры… нам на погибель.

– Мы пока еще не погибли, – заметил Касваллон.

– Это не люди, а демоны. В насилии и жестокости равных им нет. Говоря с Гаэленом, я уподобил горцев волкам, но аэниров в двадцать раз больше, и война – их образ жизни. Сигурни говорила с тобой перед смертью? Сказала что-нибудь обо мне?

– О тебе нет, но со мной она держалась, как с давним знакомым. Ты не можешь сказать, откуда она меня знает?

– Мог бы, но не скажу. Доверься мне, Касваллон. Со временем ты сам все поймешь, мне же позволь на этом закончить.

После пережитого в горах ужаса жизнь пяти уцелевших искателей клада значительно изменилась. Они стали считаться взрослыми и звались не иначе, как «победители Зверя». Месрик, фарленский бард, обессмертил их в песне – мальчишки из Фарлена и всех прочих кланов могли им только завидовать.

Таинственная королева тоже всех занимала, но друиды хранили молчание. Талиесен подробно расспросил мальчиков о беседах с ней, однако сам ничего нового им не поведал. Все пятеро постоянно вспоминали Охоту и думали о том, как она повлияла на их судьбу.

Лейн, больше других привычный к раздумьям, стал смотреть на Гаэлена другими глазами и постоянно искал его общества, находя в нем задатки природного вожака.

Леннокс, как только срослась его сломанная кость, начал всеми возможными способами наращивать и без того немалую силу: таскать бревна, поднимать тяжелые камни. В этом мире, уступая брату умом, он мог положиться только на телесную мощь. Но зверь оказался сильнее, и Леннокс решил, что никому больше не даст себя победить.

Гвалчмай, избавившись от страха, вызванного чувством собственной неполноценности, стал замечать признаки такого же страха в Ленноксе. Гаэлена он давно уже признал главным и охотно подчинялся ему.

Для Гаэлена мир изменился неузнаваемо. Он стал понимать, что судьба, сделав его городским изгоем, тем самым позволила ему пройти великолепную школу. Лишившись родителей, он рано усвоил, что полагаться можно на себя одного, и это сделало его сильнее сверстников. Опыт раннего одиночества имел и другую сторону: благодаря ему Гаэлен, как никто из его друзей, ценил свою принадлежность к клану.

Высокий, пригожий собой, он держался теперь с природной самоуверенностью. Бегал он быстро, как ветер, из лука стрелял так себе, но копье метал лучше многих опытных воинов. Хорошо дрался на кулаках, не давая воли гневу, как учил его Касваллон, и блестяще владел мечом. Но в повседневной жизни, когда речь не шла о соревновании в каком-либо мастерстве, он нисколько не заносился, и его любили за это без всяких усилий с его стороны.

Фарленские мудрецы одобряли его и следили за его успехами с возрастающим интересом. Все это больно задевало Агвейна, который видел в Гаэлене будущего соперника.

Сын лорда-ловчего после памятной Охоты изменился больше всех остальных. Его воспитывали в сознании собственного превосходства, в уверенности, что он пойдет по стопам отца. Все это так и осталось при нем, не считая одной малости: Агвейн стал подозревать, что Гаэлен в чем-то превосходит его. Раньше он за одно это возненавидел бы чужака, но бой со зверем отнял у него право на ненависть.

На своих первых Играх они оба участвовали в пятимильном пробеге, где заняли девятое и десятое место – Гаэлен опередил Агвейна на сорок шагов.

Камбил пришел в бешенство.

– Он бегает лучше, отец, вот и все, – оправдывался Агвейн, утирая пот полотенцем.

– Значит, надо было тебе упражняться побольше. Не позволяй ему побить тебя еще раз.

Пораженный Агвейн впервые увидел отца в новом свете и ответил:

– Я постараюсь.

Лейн и Гвалчмай, к восторгу молодежи, оба дошли до финала: Лейн в метании копья, Гвалчмай в стрельбе из лука. Лейн занял третье место, оттеснив на четвертое прошлогоднего победителя из Лоды. Гвалчмай стал последним из восьмерых, но не слишком печалился, собираясь к следующим Играм подрасти, окрепнуть и вновь попытать счастья. Один Леннокс был горько разочарован: недостаточно зажившая рука лишила его возможности поднять Ворл.

Лето сменилось осенью, и в горы пришла зима.

Касваллон с Гаэленом кидали вилами сено скоту и ходили откапывать овец из сугробов. В это тяжелое для всех кланов время Гаэлен продолжал учиться у Касваллона, а тот охотно делился всем, что знал сам.

Зимой самое главное не потеть, говорил он, когда они однажды попали в метель. Пот под одеждой превращается в лед, и человек может замерзнуть до смерти в считанные минуты. Двигаться надо медленно, но уверенно, а лагерь разбивать задолго до темноты.

В тот день Касваллон пригнул четыре молодые сосенки, связал их вместе и под хвойным навесом разжег костер. Густо сыпавший снег ложился вокруг белыми стенами. От костра они покрывались ледком, и путникам внутри было тепло и уютно.

– Пусть буря работает на тебя. – Касваллон, скинув овчинный полушубок, сидел голый до пояса. – Ты тоже разденься.

– Холодно же, – возразил Гаэлен, потирая озябшие руки.

– Верхняя одежда держит тепло внутри, но и снаружи не пропускает. Снимай куртку.

Гаэлен послушался и расплылся в улыбке, ощутив, насколько тепло в снежной хижине.

– О чем задумался? – спросил Касваллон, видя, как парень трет глаза и шрам на щеке.

– О королеве. Она обещала, что снова вернется к нам.

– Она мертва, Гаэлен. Мертва и лежит в могиле.

– Знаю, но она говорила очень уверенно. Хотел бы я знать, кто она была.

– Думаю, что в своем времени она была великой правительницей. – Они помолчали, и Касваллон сказал: – До меня дошли слухи о тебе и о Диве.

При упоминании сестры Агвейна Гаэлен покраснел до ушей.

Касваллон встрепенулся:

– Значит, это не просто слухи?

– Пустяки, – стал отпираться юноша. – Мы с ней почти и не разговариваем. А когда случается поговорить, язык у меня заплетается и рост уменьшается футов до трех.

– Так все плохо?

– Да просто я… – Гаэлен взглянул на обратившегося в слух Касваллона и фыркнул: – Все бы тебе насмехаться.

– Я не из тех, кто способен смеяться над первой любовью.

– Какая там любовь. Да хоть бы я и влюбился, Камбил меня все равно к дочери не подпустит.

– Об этом не беспокойся. Камбил много чего боится, но если Дива захочет тебя, он спорить не станет. Правда, о женитьбе тебе пока задумываться рано. Потерпи еще год.

– Я и не думаю. Ни о женитьбе, ни о любви. Может же человеку просто нравиться девушка.

– Может, – подтвердил Касваллон. – Мэг мне с первого взгляда понравилась.

– Это совсем не одно и то же.

– Из вас славная пара получится.

– Ну, довольно. Я спать хочу. – Гаэлен улегся, но Касваллон по-прежнему сидел и смотрел на него. – Она такая высокая, – заулыбался парень. – Для девушки то есть.

– Да. И красивая.

– Ага. Ты правда думаешь, что мы будем хорошей парой?

– Никакого сомнения.

– Почему, когда я с ней говорю, у меня все слова путаются?

– Колдовство, вот почему.

– Чума тебя забери. Все, я сплю.

Зимой погибло много овец и коров, но теплая сухая весна сулила урожайное лето.

Камбил по приглашению Асбидага, вождя северных аэниров, посетил Атерис, ныне переименованный в Аэсгард. Лорда и его свиту из двадцати человек принимали по-королевски. В ответ он пригласил Асбидага с двадцатью его людьми на летние Игры.

Ярость Касваллона при этом известии ошеломила Мэг, никогда прежде не видевшую, чтобы муж выходил из себя. Он побелел и смахнул со стола всю посуду, шипя:

– Дурак! Надо же до такого додуматься!

– Ну какая может быть опасность от двадцати человек? – мягко спросила Мэг, не поминая о черепках.

Касваллон не ответил. Молча взяв плащ и посох, он помчался к пещере Оракула.

Талиесен, наглухо запечатав дверь в свои покои, открыл потайную нишу. Комнату озарил идущий из-за стен свет, дубовая крышка письменного стола откинулась, и наверх поднялся темный экран. На задней стене висели бумажные листы с чертежами и знаками – неопытный глаз мог принять их за изображения зимних деревьев с множеством мелких веточек, но Талиесен знал, что на каждом из них запечатлено опасное путешествие за Врата. К одной из веток на каждом листе была пририсована звездочка. Таких звезд Талиесен насчитал сорок восемь. Взяв со стола новый чертеж, без звездочки, друид пришпилил его к стене.

Это было дерево Вечного Ястреба.

Там Сигурни обрела свой украденный меч. Там она не погибла в последней отчаянной битве, но попала в Фарлен вовремя и спасла детей.

– Это все понятно, – произнес Талиесен, разглядывая чертеж, – но где ты? Которая из нитей приведет меня к тебе?

Он сел перед экраном, достал из правого ящика стола серьгу-звезду с пружинной застежкой. Прицепил ее к уху, зажмурился. Экран осветился, и Талиесен с глубоким успокаивающим вздохом открыл глаза.

– Будь осторожен, – сказал он себе. – Не стремись увидеть слишком много за один раз. Сосредоточься на мелочах. – Экран вновь померк. Талиесен с тихим проклятием прижал серьгу к уху и уставился на внезапно ожившую перед ним сцену.

Так он просидел больше часа, делая время от времени краткие записи на бумаге. Потом снял серьгу, нажал под столом какую-то кнопку и встал. Экран ушел вниз, дубовая столешница вернулась на место.

Друид прочитал свои заметки, добавил к ним пару строк и приколол их к стене рядом с деревом Вечного Ястреба.

– Есть где-то тут инородный элемент, – сказал он, качая головой, – который пока не желает показываться. Что это? Где? Когда? – Он стиснул губы, пораженный внезапной мыслью. – А может, не «что», а «кто»? Ба! Не будь глупцом. Никого здесь нет. Ты Хранитель Врат, а инородное тело – лишь плод твоего воспаленного воображения. Если бы этот кто-то существовал, ты бы его уже обнаружил. Его – или указывающие на него улики. Старый ты дурак, Талиесен. Весь секрет заключен в Вечном Ястребе, вот и займись им.

Глядя на раскиданные по чертежам звездочки, он оказался во власти болезненных воспоминаний. Последнее было наиболее неприятным: Сигурни, одержав победу над графом Джасти, подхватила лихорадку и умерла в ту же ночь.

У Талиесена тогда чуть было не опустились руки. Несколько месяцев он бездействовал и не исследовал Нити в попытке найти новую Сигурни. Но зрелище фарленских долин и резни, идущей на нижних землях, побудило его продолжить борьбу.

Решив записать еще кое-что, он вернулся за стол, и тут его одолела усталость. Он уронил голову на руки и заснул.

Прекрасный некогда мраморный зал Атерисского Совета был теперь усыпан соломой. В грубо сложенном очаге у западной стены пылали огромные поленья. За массивным сосновым столом расположилась новая аэнирская знать. На полу у их ног почесывались боевые псы Асбидага числом семь – черные, поджарые, со злыми глазами.

Асбидаг сидел во главе, лицом к дубовым, с бронзовыми заклепками дверям. Вокруг него разместились семеро сыновей с женами и военные советники. Место рядом с военачальником занимала стройная женщина в черном платье, облегавшем ее, как мех облегает ласку. Черные волосы, падавшие на ее бледные обнаженные плечи, блестели, словно намасленные, раскосые глаза сверкали холодно, словно черные самоцветы, полные губы кривила насмешливая полуулыбка.

Асбидаг смотрел на нее, держа руку у нее на бедре. Борода цвета ржавчины обрамляла его ухмыляющийся щербатый рот.

– Так что же, начнем потеху? – спросил он.

– Как прикажет мой повелитель, – низким хрипловатым голосом ответила женщина.

– Привести сюда узника! – поднявшись, взревел Асбидаг.

– Долго я ждал этого, клянусь Ватаном, – прошептал Онгист и повернулся к двери.

Драда молчал. Он не любил смотреть на пытки, но у него хватало ума не заявлять об этом открыто. Путь аэниров есть путь Серого Бога, и ничей язык не осмелится оспорить это.

Он перевел взгляд на братьев. Вот Тостиг, громадина со зверскими наклонностями. Вот Онгист, умник с моралью лесного волка. Вот Эсланд, Барса и Йостиг, дети от давней наложницы Асбидага Свангильд. Их мать Асбидаг убил, но сыновей не отдалил от себя. Смерть матери их, похоже, не тронула – впрочем, Свангильд была столь же бессердечна, как заменившая ее сука в черном. Вот последний, Орса-Берсеркер – тупой, но страшный в бою, убивающий врагов с громким хохотом.

Сыновья Асбидага.

Двери распахнулись, и двое стражников втащили в зал полуживого человека – оборванного, в рубцах и язвах. Руки ему связали, несмотря на переломанные пальцы. Когда его швырнули на пол, он упал прямо на руки и застонал.

Драга посмотрел на Моргас, отцовскую любовницу. Она пожирала истерзанного узника горящим взором, поводя языком по губам, на бледных щеках появились пятна румянца. Драга, передернувшись, снова обратил взгляд на бывшего полководца нижних земель. Когда-то он встречал его при дворе – гордого, могучего воина, прошедшего путь от простого солдата до командира северных легионов. Теперь он рыдал, как дитя, у ног победителей.

– Вот как должен выглядеть враг, – произнес вождь аэниров. За столом угодливо засмеялись, а он, поднявшись, ткнул пленного ногой. – У меня хорошая новость, Мартеллус. Я наконец-то собрался тебя убить.

Тот поднял на него опухшие глаза, раскрыл рот с черными пеньками зубов.

– Хочешь сказать мне спасибо?

Драда разглядел в глазах узника искру гнева. На миг поверженный воин вновь обрел мужество, но тут же снова залился слезами.

– Как мы убьем его, Моргас? – спросил Асбидаг.

– Затравим собаками, – прошептала она.

– Чтобы мои псы отравились? Придумай что-нибудь еще.

– Вывесить его в клетке на городской стене, чтобы сгнил там! – крикнул Тостиг.

– На кол его, – предложил Онгист.

Драда устранился от обсуждения. Уже больше года его мысли были заняты только одним: победой над кланами.

Задача не из легких. Горы давали врагу преимущество; с другой стороны, горцы понятия не имели о дисциплине, а их широко разбросанные деревни строились без укреплений. К тому же согласия между кланами не было, что давало аэнирам возможность завоевать их поодиночке.

Кампания в любом случае намечалась грандиозная и требовала тщательного обдумывания.

Драда месяцами добивался, чтобы его допустили в Фарлен. Каждый раз ему отвечали вежливым отказом, но Серый Бог наконец явил свою милость, и Камбил пригласил Асбидага с двадцатью аэнирами на свои Игры.

В эти дни все кланы собираются в одном месте, и он познакомится со всеми лордами-ловчими. Прекрасный случай осмотреть перевалы, долины и поля будущих битв.

Пленника уволокли прочь.

– А ты, Драда, что скажешь? – Асбидаг навис над сыном, вернув его к настоящему.

– О чем, отец?

– О казни, которую я придумал для Мартеллуса.

– Прекрасная мысль!

– Почем ты знаешь? Ты же не слушал.

– Это так, но ты столь долго обдумывал его смерть, что не мог не изобрести нечто особенное.

– Тебя это не занимает, ведь верно?

– Занимает, мой государь. Но я размышлял над задачей, которую ты поручил мне сегодня, и надеюсь, что мое решение тебя удовлетворит.

– Ладно, поговорим после, – бросил Асбидаг и вернулся к Моргас.

– С него кожу сдерут, – шепотом оповестил брата Онгист.

– Спасибо.

– Зачем тебе нужно так рисковать?

– Я думал о другом, вот и все.

– Умение думать может принести тебе немалую пользу. Отец тебя не выносит.

– По-моему, он ни к кому из нас не питает любви.

Онгист прыснул.

– Может, и так, но воспитал он нас по своему образу и подобию. Знай я, что это сойдет мне с рук, я вспорол бы брюхо старому борову. Но вы, братья, не спустили бы мне этого, верно?

– Конечно. Ненависть, вот на чем зиждется наша семья.

– Но живем мы между тем припеваючи. – Онгист налил в чашу меда и поднял ее за здравие брата.

– Истинно так.

– Задача, которую ты решал, касается кланов?

– Да.

– Надеюсь, ты предложишь Асбидагу войну. Я уже извелся от скуки.

– Подожди и узнаешь.

– Мы уже год ждем, сколько можно?

– Осталось недолго. Имей терпение.

На другой день Драда пришел в Сад Пяти Чувств, где прежде любили размышлять мудрецы Атериса. Теперь здесь буйно разрослись сорняки, заглушив цветы и дорожки, но розы стойко перенесли запустение. Из всего, что Драде довелось повидать в этом жестоком мире, одна лишь роза была способна тронуть его. Ее прелесть, которой он мог любоваться часами, успокаивала ум и помогала сосредоточиться на важных предметах.

Драда, как много раз до того, прошел сквозь высокий бурьян к скалистому пруду, где стояли скамейки. Расстегнув пряжку красного плаща, он сел лицом к западу.

Утром он, не желая вызвать недовольство отца, отправился смотреть на казнь Мартеллуса. Он и раньше видел, как сдирают кожу с живых людей, видел и более жуткие зрелища, но испытывал одну только скуку. Драда скучал постоянно – жизнь от первого крика до предсмертного хрипа представлялась ему цепью незначительных страданий и удовольствий, в конце которой тебя ждет сожаление об упущенных возможностях.

Асбидаг, кровавый убийца, истребитель народов, думал он с хищной улыбкой. Самый жестокий воитель за многие поколения воинов. Ему нечего предложить миру, кроме бесчисленных мук и разрушений. Даже мысли об империи не посещают его, ибо созидание чего бы то ни было чуждо его природе. Он воюет и убивает, мечтая только о том, как будет похваляться своими подвигами в чертогах Серого Бога.