Текст книги "Скажи смерти «нет!»"

Глава 21

I

На следующий вечер Барт постучал у дверей маленькой квартирки Дорин. У него вошло в привычку заходить к ней время от времени среди недели, чтобы обсудить последние новости о здоровье Джэн. Дорин встретила его у дверей в алом домашнем халате, делавшем ее по-детски юной и легонькой. Волосы у нее были распущены по плечам в непривычном беспорядке.

«А она хорошенькая, – с удивлением подумал Барт, – никогда не замечал этого раньше».

Дорин приняла его приветливо, от ее былой неприязни не осталось и следа.

– Заходи, садись и располагайся как дома. У меня тут страшный беспорядок. Только что помыла голову, итеперь вот пытаюсь волосы высушить у радиатора.

Барт опустился на старый диванчик Джэн и стал наблюдать за Дорин. Воздух в квартирке был тяжелый, из светового колодца проникали запахи канализации, в комнате было жарко от включенного радиатора. Все тут наводило на воспоминания. Ему хотелось жаловаться Дорин на свое одиночество, но у Дорин хватало своих неприятностей, чтобы еще слушать его нытье. Мысль о том, что теперь, когда Джэн так далеко, ему на целом свете и поговорить по-настоящему не с кем, на мгновение повергла его в уныние.

Дорин поднялась и, сняв со спинки стула свое пальто, протянула его к радиатору.

– В такую мерзкую погоду ни за что вещи не высушишь. А мне бы не хотелось плащ покупать.

Она прибрала в комнате и, улыбаясь, повернулась к нему.

– Я тебе сейчас чаю приготовлю. Мне и самой давно уже хочется, да для одной себя лень его готовить было.

Ему нравилось, как ловко и аккуратно она двигается по комнате. Ставит чайник, расставляет чайную посуду. Ему нравилась ее непринужденность, ее дружелюбие. Джэн повезло, что у нее такая сестра.

– Вчера был у Джэн.

Дорин удивленно обернулась с чайником в руке.

– Ну да. У меня несколько часов выдалось свободных после обеда, ну, я вскочил в поезд – и туда.

– Как она выглядит?

– Отлично. Прибавила полтора килограмма.

– О, это чудно, Барт! На будущей неделе у нее будет просвечивание, и тогда уж мы точно узнаем, как идут дела. Я жду не дождусь, пока результаты просвечивания не получу.

– Уверен, что все хорошо будет. Она отлично выглядит, – Барт улыбнулся, вспомнив свою поездку, и протянул ноги поближе к радиатору. – Знаешь, мне все больше и больше нравится эта миссис Карлтон. Джэн просто повезло, что у нее такая соседка.

– Конечно, повезло. Особенно если вспомнить, какие там старые ведьмы попадаются.

– Да, угрюмые тетки, правда?

– В понедельник у них там девушка умерла из крайней комнаты – я видела сообщение в газете.

– Серьезно? А Джэн мне ничего не сказала. Я думал, та поправляется.

Барт почувствовал какое-то смутное беспокойство.

Дорин, присев к столу, налила ему чаю.

– Я рада, что ты у нее побывал. Особенно после этого случая.

– Мне там вчера просто жутко стало. Все окна и двери распахнуты, и туман все ползет, ползет, пока все внутри не заполнит. Я знаю, это полезным считается. Но уж больно мрачный способ лечения. У меня от этого мороз по коже продирает.

– Да. А у меня для тебя приятная новость. Мне сегодня на работе сказали, что я смогу в конце следующей недели часть своего отпуска использовать, и вот я заказала место в пансионе поблизости с санаторием.

– Вот это здорово! А я, может, с тобой на субботу и воскресенье поеду.

– Это будет замечательно. Я не очень-то умею речи произносить, но мне бы хотелось, Барт, чтоб ты знал, как я ценю все, что ты для Джэн сделал и делаешь.

– Бога ради! Не будем начинать все сначала, правда?

– Нет, не будем. Я по отношению к тебе вела себя по-свински вначале, это так. И мне хочется сказать, что я переменила о тебе мнение. По-моему, ты замечательный парень.

– Да брось ты! И мне б не хотелось, чтоб мы тут друг перед другом в комплиментах рассыпались, но я-то ведь тоже знаю, что ты для Джэн делаешь.

– О, это совсем разные вещи! Она моя сестра, и у меня, кроме нее. никого, нас двое осталось, когда отец был убит.

Дорин взглянула на него с необычной нежностью.

– И вот теперь… ты.

– Понимаю, Дорин, и мне очень приятно.

– Но знаешь, иногда меня ужасно мучает мысль, что тебе столько тратить приходится. Расходы просто жуткие.

Он сделал нетерпеливый жест.

– Я знаю, что ты не жалуешься, и это чертовски мило с твоей стороны. И все же факт остается фактом. Я тут до твоего прихода просматривала счета. Вот глянь – счет от аптекаря: за две недели шесть фунтов четыре шиллинга и десять пенсов. Никогда б не подумала, что будет еще столько дополнительных расходов, тем более что я ей туда все, что только можно, привожу!

– Не нужно тебе тратить все свои деньги, ведь тебе еще квартплату за эту дыру целиком приходится вносить.

– Да это я осилю. К тому ж я теперь ко всем сверхурочным работам примазываюсь – тоже кое-что дает. Мне хочется, чтоб Джэн знала, что ей будет куда вернуться после санатория.

Дорин продолжала перебирать счета.

– Да, вот счет из санатория. Семьдесят дней: по шесть гиней за неделю, вычтем отсюда две гинеи за счет фонда здравоохранения. Получается сорок два фунта. О Барт, это просто ужасно! Мне кажется, все-таки надо было ее в бесплатный санаторий устроить.

– И чтоб она еще три или четыре месяца места ждала?

Дорин вздохнула и снова зашелестела счетами.

– Три гинеи за предыдущий пневмоторакс и за этот. Стирка, какой-то там анализ – семь шиллингов и шесть пенсов и, вероятно, еще три гинеи за просвечивание, которое ей сделают на этой неделе. Джэн хотела бросить курить из экономии, но я сказала, что не надо.

– Вот уж ерунда – ведь это у нее сейчас единственное удовольствие.

– Да, но все это слишком дорого, Барт.

Дорин подсчитывала, перебирая счета:

– Сорок два, сорок пять, сорок шесть, сорок девять фунтов. Надо попытаться подыскать что-нибудь другое.

– У меня хватит еще на несколько месяцев. Лишь бы только она поправилась, а на все остальное мне наплевать. Судя же по всему, что говорят, она идет на поправку.

– Это правда. Там просто диву даются, как быстро она выздоравливает, и все же это чертовски дорого.

– Раз Джэн нуждается в лечении, я всегда найду деньги на это. Есть еще жалованье, которое мне задержали, а если на то пошло, то и мое наградное пособие. Но я думаю, она еще до этого поправится.

Он усмехнулся:

– Я его в течение пяти лет заберу на какие-нибудь покупки для наших детишек.

– Мне жутко становится, когда подумаю, что вот и миссис Карлтон, и Линда, и этот их симпатичный Леонард – все они сначала надеялись, что это только на шесть месяцев.

Барт отодвинул стул.

– Не нужно так думать. Они, вероятно, не делали всего, что полагается. Джэн совсем другая. Она не похожа на них на всех.

– Нет. Я тоже думаю, что нет.

– Что бы я хотел знать точно, так это, когда она выпишется, чтоб я мог подать на увольнение и подыскать пока работу.

Он положил себе три полные ложечки сахару во вторую чашку чаю.

– И что тогда?

– Тогда я сразу же женюсь на Джэн.

Дорин со стуком опустила свою чашку.

– Послушай, Барт! Разве ты не понимаешь, какой она для тебя обузою будет, пока не поправится как следует? Тебе не кажется, что лучше будет хоть немного подождать?

– К черту это ожидание!

– Но иметь больную жену…

– Больная или здоровая – Джэн будет моей женой. И чем скорей я найду себе работу, тем лучше.

Он вынул из бумажника пачку денег и протянул Дорин.

– Это тебе должно помочь разделаться с ворохом счетов. И если будут еще, скажи мне. Я вовсе не хочу, чтобы ты тратила все до последнего гроша.

Дорин взяла деньги и тщательно пересчитала. Пятьдесят фунтов! Она помялась.

– Если бы ты знал, Барт, как мне не хочется брать эти деньги…

– Бога ради, Дорин, как будто я чужой!

Он разозлился.

– Да я это не к тому, что у тебя брать. Я даже не знаю, к чему это я. Просто мне страшно думать, что, когда она выйдет и вы поженитесь, все, что пошло бы на дом, на обзаведение, будет проглочено этими расходами. Как-то обидно это.

– Давай не будем об этом говорить.

Она подперла голову ладонью.

– Все это очень беспокоит меня, Барт. Я все спрашиваю себя, правильно ли мы поступаем. Потом решаю, что правильно. Ее там лечат по последнему слову науки. И ты ни перед какими затратами не останавливаешься. А потом я вспоминаю, какое у нее лицо, когда я с ней в субботу расстаюсь. Правда ведь, просто сердце разрывается от этого ее взгляда? Она старается и веселой казаться и жизнерадостной, и все ж будто мы ее на необитаемом острове бросаем.

– Да.

Некоторое время Барт глядел в пустоту. Потом резко обернулся к Дорин.

– Но теперь уж недолго. Мы все будем выполнять, пока она не поправится. И до чего ж я рад буду с этим Пайн Риджем распрощаться наконец!

– Я тоже. Я ведь по ней очень скучаю. Знаешь, мы с ней никогда не разлучались, кроме того времени, что я была в армии. Да и тогда мы тоже часто виделись. А когда меня перевели сюда из Виктории, она только месяц там пробыла без меня. Тетушка ни за что не хотела, чтоб она сюда ехала, но мы страшно скучали друг без друга, особенно после того, как отец был убит.

– Да, вам туго пришлось.

– Иногда я думаю, что мне не следовало ее сюда звать, но она сама так хотела, и хотя тетка хорошо за ней ухаживала, она там никогда не была счастлива.

– Если б она не приехала, я бы никогда ее не встретил.

Дорин промолчала, и Барт понял, что она осуждает их и считает, что для них всех лучше было бы, если бы они никогда не встречались.

– Ты была для Джэн замечательной сестрой, Дорин, – попытался он отвлечь ее от этих мыслей.

Дорин покачала головой.

– Я не должна была допускать, чтобы так случилось, Я виню в этом себя. Надо было ее еще в прошлом году на рентген послать. Конечно, ее врач говорил, что все хорошо, но мне-то нужно было и свою голову иметь.

Она стояла у двери, положив руку на щеколду. Барт обнял ее за плечи.

– Меня это тоже касается, и в будущем мы будем сами думать.

Он нагнулся и легонько чмокнул ее в щеку.

– Я позвоню тебе в начале следующей недели, договоримся и поужинаем вместе как-нибудь вечером и, может, сходим куда-нибудь. Для разнообразия полезно и в разгул пуститься.

Дорин улыбнулась. Совсем как Джэн. Он прошел через вестибюль, в душе его еще теплился огонек ее улыбки. Чертовски славная девушка Дорин! Им с Джэн повезло, что у них есть Дорин.

Глава 22

I

Туман продержался две недели, а в день, когда у Джэн был рентген, с утра ударил морозец; иней белел на барьерах веранды, дыхание клубилось в ясном воздухе. На деревьях сверкала влага, и голые сучья вязов четко вырисовывались на фоне светлого неба. Какая-то птаха уселась на тоненький-тоненький сучок, который так и затрепыхался под ее тяжестью. В такие дни хочется жить. Они там могут говорить что угодно о том, как полезен туман для здоровья, но когда он заволакивает долину, и дом, и все вокруг, и так день за днем, неделя за неделей, то устаешь от этой проникающей всюду мутной серости, от холодной сырости, покрывающей все вокруг. А сейчас солнце, выйдя из-за гряды облаков, залило светом весь мир.

Миссис Карлтон повернулась к Джэн.

– Хорошее предзнаменование для твоего рентгена.

Джэн согласилась, что это чудесное предзнаменование, да и вся эта неделя была счастливым предзнаменованием: она не похожа была на тоненькую серую ниточку дней, тянувшуюся от воскресенья до воскресенья, она вилась, словно рождественская гирлянда, скрашенная сияюще радостным событием – неожиданным приездом Барта среди недели.

Джэн подошла и выглянула в сад, который мороз убелил инеем, а солнце покрыло алмазной россыпью. Между столбами веранды видна была изящная пряжа паутины; посеребривший ее сверкающий иней начинал таять на солнце, обращаясь в бриллианты капель. Горные гряды отливали аметистом, долины были до краев наполнены клубами тумана. Из-за подножий гор, над рекой Непин, колыхаясь, вздымалось густое облако тумана, а за ним, нежно-бежевые в утренних лучах, переливались равнины. Воздух был напоен смолистым ароматом сосен и елей, сладковатым запахом гниющих листьев и прелой земли.

Джэн стояла в дверях, помахивая резиновым купальным мешочком. Она собиралась в ванную и после двух долгих месяцев раздражающе неудобной процедуры мытья в постели посещение ванной было настоящим приключением. В такой день все казалось приключением. У нее было чувство, что сегодня все должно быть хорошо.

– В такое утро почти начинаешь верить, что сам господь бог заботится о тебе, да?

Миссис Карлтон не отвечала.

Джэн взглянула на нее, удивляясь, почему она молчит.

Миссис Карлтон медленно покачала головой.

– Вы не верите в бога? – спросила Джэн.

– Нет, не верю. А мне хотелось бы верить. Это, должно быть, большое утешение.

– Но столько людей верят. Они говорят: «Господь добр», или «такова воля господня», или «господь поможет»…

– Разные слова говорят. Когда я во второй раз сюда в санаторий приехала, я думала, вера в бога мне поможет. Я пыталась верить. Я читала, и я задавалась вопросами, и делала все, что делают в таких случаях. И все же я не смогла верить.

– А разве вам иногда не бывает страшно?

Миссис Карлтон долго молчала.

– Бывает, – сказала она наконец.

– А чего вы боитесь? – продолжала расспрашивать Джэн. Ей хотелось знать, не скрывается ли иногда за спокойствием миссис Карлтон тот же страх, что и у нее.

Ответ прозвучал совершенно неожиданно. Миссис Карлтон вдруг подняла на нее сияющие серые глаза и сказала:

– Я боюсь, что умру, и боюсь, что не умру.

Джэн замерла у двери и ощутила в мозгу ледяное прикосновение этих слов. И, словно поняв это, миссис Карлтон засмеялась.

– Ну и мрачные разговоры же я завожу, да еще в такое ясное утро! Беги, дитя, радуйся ванне и не обращай на меня внимания. Я тоже почувствую себя совсем по-другому, когда милая нянечка оботрет меня губкой.

Джэн медленно побрела в ванную, стараясь идти размеренным шагом, которому ее учили здесь, все время напоминая себе, что нужно сдерживать привычную торопливую походку так, чтобы легкие напрягались как можно меньше.

Она думала о словах миссис Карлтон и об отблеске страха, который она увидела впервые в ее глазах. Джэн слышала, как накануне хозяйка беседовала на веранде с врачом миссис Карлтон. Врач считал, что миссис Карлтон нужно произвести торакопластику. Джэн содрогнулась. Это значило не только перенести операцию, хотя уж одна мысль о том, что у тебя удалят ребра, была достаточно страшной. Это значило бы изуродовать тело! Если бы ее изуродовали так, она никогда бы не согласилась больше, чтоб Барт увидел ее тело.

«Я ни за что бы не сделала этой операции, – ожесточенно твердила она про себя. – Что бы там ни говорили доктора». Потом какое-то смутное воспоминание пронеслось в ее мозгу: да, да, миссис Карлтон как-то говорила то же самое, до того как у нее началось обострение. Вероятно, все говорят так».

II

Джэн выглядывала из машины, увозившей ее, Роду, Леонарда и Макса Ковентри из санатория в госпиталь «Голубые горы», и красота этого дня наполняла ее непереносимым волнением. В сверкающем прозрачном воздухе сизая дымка долины синела ярче и гуще, чем всегда. Просто быть на воздухе, ощущать ласку солнечных лучей на коже, смотреть на узловатые искривленные эвкалипты, на их четко вырисовывавшиеся узкие листья, острые и жесткие, как ножи, – все это было настоящим блаженством. Всю дорогу она смотрела сквозь деревья на одинокую вершину Маунт Солитари над долиной Канимбла Вэли, на двугорбую Маунт Джордж и на сахарную голову горы Маунт Кейли, вздымавшейся за долиной Гроуз Вэли.

Маунт Солитари нависала над долиной, и ее плоскую срезанную макушку венчала темная шапка леса. Поросшие лесом ущелья убегали до самого горизонта, темнея ляпис-лазуревыми пропастями на фоне песчаных скал. Пронзительный ветер обдувал ее лицо. Горная дорога петляла среди скал так, что на поворотах захватывало дух. Казалось, весь мир замер в покое, и только они мчат в машине среди окружающей тишины.

По дороге в госпиталь сердце ее взволнованно билось. Ну конечно же, такой день, как сегодня, когда все будто замерло в невыразимом спокойствии, – конечно, такой день был добрым предзнаменованием.

– О боже, – молилась она, – о боже, сделай так, чтобы этот снимок был благоприятным, ведь столько зависит от этого. Пусть он будет хорошим – ради Барта, ради Дорин и ради меня. И не только для себя я прошу, но и для них тоже. Они так много делали для меня и так много, ужасно много истратили денег. Пожалуйста, господи, сделай, чтоб снимок был хорошим. И тогда дело пойдет на поправку. И я не буду больше обузой для Дорин и для Барта. О господи, пожалуйста!

Она не знала, какому богу она молилась, потому что, кроме того, что иногда им говорили о боге в школе – а она редко прислушивалась к этому, – она совсем мало знала о том, какие бывают боги. Но она надеялась, что есть кто-то, кто услышит ее там, над кристальной прозрачностью дня, над тишиной, разлитой в природе. Она вспомнила чудеса, о которых им в школе рассказывал священник. Конечно же, если Он мог обратить воду в вино, если Он мог воскресить мертвого, конечно же, Он может сделать одну-единственную вещь – сделать хорошим ее рентгеновский снимок. Но может ли Он? А что, если все это одни разговоры? Ведь не верит же в бога миссис Карлтон.

– Вот и все. – Голос у рентгенолога был спокойный, приятный. Он улыбнулся ей.

– А когда я узнаю результат?

Она чувствовала, что голос ей изменяет, что он плывет, словно звук на замедляющей ход граммофонной пластинке.

– Завтра или послезавтра. Точно не могу сказать. У нас сейчас много работы.

Она пробормотала «спасибо» и «до свидания» и пошла к выходу через залитый солнцем коридор, глядя прямо перед собой и стараясь идти медленным шагом.

Конечно, они могли бы сказать ей все и сейчас. Горло у нее сдавило, и она боялась, что расплачется раньше, чем сможет укрыться в машине. Конечно же, ни к чему было бы тянуть так долго. Они могли бы сразу проявить снимок.

Она села в машину, поджидая остальных. Тишина, царившая в долине, казалась еще более глубокой, чем прежде, а вершина Маунт Солитари еще более одинокой. «Если б я жила одна на вершине Маунт Солитари, – подумала она, – и то я не была бы такой одинокой, как сейчас, отгороженной от всего мира, отрезанной от всего».

Поезд медленно проходил через тоннель, сдвоенные паровозы пыхтели на крутом подъеме, дым вырывался из труб. Первый паровоз предупреждающе засвистел. А по шоссе вверх и вниз мчался поток машин, автобусы вздымали клубы пыли, автомобили, взревев, исчезали за крутыми поворотами горной дороги. «Все это Жизнь, – подумала Джэн и заплакала, – все эти люди куда-то едут, что-то делают. Все эти люди свободны. Почему мне тоже нельзя быть свободной?»

Глава 23

I

Барт грустно стоял на тротуаре возле отеля «Капитан Кук», где они с Чиллой пили пиво после футбольного матча. Потоки зрителей все еще текли из ворот стадиона, трамваи и автобусы были забиты людьми, спешившими домой. Трамвай тронулся, и Чилла помахал Барту рукой с подножки вагона. Они собирались провести вместе вечер у Райэнов, но миссис Райэн и с полдюжины маленьких Райэнов заболели гриппом, и вот Чилле пришлось возвращаться домой, чтобы помогать отцу готовить чай и ухаживать за больными. Так что это отпало. Барту ничего не оставалось, как возвратиться в казарму, но самая мысль об этом была ему ненавистна. Даже к Дорин зайти нельзя было – в это утро она уехала в Уэнтуорт Фолз. Барт вяло подумал, куда бы это податься.

Опускался зимний вечер, в сгущающихся сумерках едва виднелись просторы Мур Парка, на светлом фоне огней бульвара Энзэк Пэрейд темной массой выделялись мортонбейские фиги.

Ну и жизнь, угрюмо думал Барт. Может, они с Дорин слишком поспешили послушаться советов этого лекаря и отослать Джэн в горы чуть не за сотню миль отсюда. Но она так быстро поправляется, что, может, ей скоро разрешат вернуться. Так или иначе, завтра надо будет связаться с Джэн и узнать, что она об этом думает. Он-то знает, что ей там приходится не лучше, чем ему здесь без нее. И что уж совсем глупо держать ее там взаперти, когда она так хорошо выглядит! Да, уж попадешь в руки к врачам, ни за что не узнаешь, когда от них вырвешься. Долгая разлука с Джэн была не только мучительна, но и вызывала в нем озлобление.

Горечь, чувство одиночества и тоска по Джэн переполняли его. К чертям все на свете!

Он вскочил на трамвай, шедший вдоль Флиндерс-стрит. Потом вдруг, повинуясь какому-то порыву, вышел на Тейлор-сквер, пересек ее, вышел на Кингз-кросс и зашел поесть в закусочную. Здесь кормили неплохо и к тому же дешево. А сейчас он не мог швыряться деньгами. Нет, он вовсе не жалуется на расходы из-за Джэн, но все ж дохлое это дело для парня – разгуливать по Сиднею без пары фунтов в кармане.

Свет уличных фонарей выхватил из темноты обшарпанную каменную стену старого здания суда и телефонные будки, ярко алевшие в серых вечерних сумерках.

Вдруг он остановился. Ну что за дурак! Нужно только зайти в будку, набрать номер, опустить два пенни, и все вопросы на сегодняшний вечер будут решены.

Он с трудом отыскал ее имя, перелистав для этого несколько раз телефонную книгу с обтрепанными на углах страницами и убедившись, что фамилия ее пишется «Брукс», с «с» на конце, а не «Брук», как он думал вначале.

Он набрал номер и услышал долгий гудок – «у-у-у». Телефон продолжал пронзительно гудеть. Никто не отвечал. Он довольно долго держал трубку, пока ждавшая своей очереди женщина не застучала в нетерпении по стеклу. Он повесил трубку, вынул из щели монетки и вышел из будки еще в худшем настроении, чем вошел.

Скучная серая улица с ровными рядами домов казалась неприветливой, как тюрьма. На углу его окликнула девушка:

– Пошли-ка домой, милок?

Он, грубо отмахнувшись, прошел мимо. Ну их к черту! С этим он покончил. Но голос, оказавшийся неожиданно мягким и нежным, все еще преследовал его.

Да, хитрый приемчик. Для такого одинокого парня, как он сейчас, которому и пойти-то некуда, слово «домой» звучит довольно заманчиво, даже если дом – это всего-навсего неприбранная комнатушка где-нибудь в доходном доме по пять шиллингов в час. Он шел вперед, не отвечая ей и быстро пересекая пустынные улицы своей широкой, размашистой походкой. Наверно, Магды нет дома.

Он позванивал монетками в кармане шинели. При виде новой телефонной будки ему снова захотелось позвонить ей. Может, она вернулась. Ну, а если ему не повезет, тогда он пойдет в закусочную, поест, а потом один отправится в кино.

Телефонный гудок громко дребезжал ему в ухо. Ему стало совсем грустно. И вдруг, когда он уже собрался повесить трубку, он услышал, как на том конце провода женщина, запыхавшись, произнесла: «Алло!» Голос Магды звучал тепло, дружелюбно, как будто она стояла здесь рядом.

– О, добрый вечер, – сказала она приветливо, – так это вы звонили мне раньше? Я была в ванной и едва успела выскочить. Ну, видели б вы меня!

Он представил себе ее, соблазнительную, смуглую, завернутую в большое полотенце.

– Может быть, это и хорошо, что тут телефон, а не телевизор.

Она засмеялась.

– Что вы делаете?

– Стою в телефонной будке.

– О!

Он старался говорить спокойно.

– Я… Я подумал, может, вы сегодня не заняты. У меня неожиданно освободился вечер.

– Правда?

– Да, мне, конечно, следовало позвонить раньше, вы сейчас, наверно, куда-нибудь собираетесь, или что-нибудь еще в этом роде?

– Насколько я понимаю, вы предлагаете провести вместе вечер?

– Вот именно.

– Ну до чего ж деликатный парень!

– Я понимаю, что надо было предупредить гораздо раньше.

– О, гораздо!

Так ему и надо. Почти полмесяца уже прошло с тех пор, как они виделись.

– Я думал, может, если вы ничего не делаете…

– Делала.

– Ах, так. Ну что ж, прошу прощения. Желаю приятно провести время.

– Я говорю: делала.

– Да?

Они помолчали. Он был озадачен.

– Делала, понимаете, а теперь, так или иначе, я уже свободна.

Она была откровенной и кокетливой в то же самое время Он вытер пот со лба и пересчитал свои деньги. Да, сегодня на такой ужин, как тогда, не хватит. И, словно читая его мысли, она сказала:

– Я просто замерзаю, на мне одно полотенце. Дайте мне четверть часа, хорошо? Я оденусь и потом смогу приготовить ужин. Как раз ужин за мной.

– Это очень мило с вашей стороны.

– Ну-ну, не зазнавайтесь. Где вы сейчас?

– Возле казармы.

– Ладно, у вас займет добрых полчаса сюда добраться, так что до встречи, au revoir.

– Хорошо, только особенно-то из-за меня не старайтесь.

– А почему бы и нет? Ну ладно, пока!

Он критически осмотрел свою потрепанную солдатскую форму, к тому ж еще изрядно помявшуюся в толпе болельщиков на стадионе. Надо зайти в туалетную при какой-нибудь забегаловке и немного почиститься. А заодно и время пройдет, и его выдумка о том, что он звонил из Рэндуика, будет выглядеть вполне правдоподобно.

II

Нажав кнопку звонка у гладко отполированной деревянной двери ее квартиры, он пережил минутное колебание. Ему захотелось сбежать вниз по аккуратно устланным коврами ступенькам и через вестибюль и тяжелую стеклянную дверь выбежать на улицу. Но было уже поздно: внутри слышался шум. Потом Магда отворила дверь, и выглядела она при этом еще более обольстительной, чем прежде. На ней был темно-красный бархатный халат, облегавший фигуру и подчеркивавший стройные линии ее тела, волосы тяжелой волной падали на плечи так же, как тогда, при их первой встрече. Она встретила его весело и приветливо.

– Ух, бедняга, замерз же небось!

Он вошел в маленькую прихожую. Толстый ковер на полу, вазы с цветами, на низеньком столике телефон. Ободренный дружелюбной непринужденностью ее встречи, он почувствовал себя свободнее. Глядя на нее, смуглую и разгоряченную ванной, он подумал, что он слишком много возомнил о ее отношении к нему, и при этой мысли он почувствовал еще большее облегчение, к которому почему-то примешивалось и некоторое сожаление.

III

Магда отлично смешивала коктейли, и, выпив второй коктейль, Барт с удивлением подумал, почему он был таким дураком и целых две недели ей не звонил. Ведь с ней можно было разговаривать свободно и непринужденно.

Да, с Магдой можно держать себя по-приятельски, она ничего не требует и принимает тебя таким, как ты есть. Разговаривать с ней так же легко, как с мужчиной, но разговор этот волнует больше, гораздо больше. После третьего коктейля он удобно откинулся в кресле, больше не чувствуя никакой скованности в этой роскошно обставленной комнате, не думая больше о своей потрепанной форме и тяжелых ботинках. Магда на это не обращала никакого внимания, и Барт жалел о том, что раньше не хотел приходить к ней.

И зимний вечер, так пугавший его недавно, одинокий и долгий зимний вечер был позабыт. Здесь были тепло, смех, радио и решетка электронагревателя, имитировавшего камин. Здесь все было удобным, уютным, все располагало к отдыху.

Черный кот, отнюдь не персидский кот, какого он ожидал встретить в таком окружении, а обыкновенный черный кот с гладкой атласной шерсткой важно вошел в комнату.

– Знакомься, ЧР, – Магда ласково поманила кота. – Это сокращение – от черного рынка, потому что это символ нувориша. Мы нашли его как-то ночью. Он сидел на пороге мокрый, дрожащий от холода, голодный и бездомный кот. Ник – это мой муж, – пояснила она, – назвал его, конечно, Ниггером, черномазым. Но он стал таким лоснящимся и так растолстел, что я прозвала его «Черный Рынок». Знаете, чувство товарищества. Мы оба стольким обязаны черному рынку. Ник вовсе не находит это забавным, но коту имя понравилось.

– Оно ему определенно подходит.

– Да. Верно ведь? Он явный пример того, как портятся люди, попадая в привилегированный класс. Если бы Ник не был так невероятно суеверен, то ЧР и сейчас ловил бы мышей где-нибудь в районе Кросса и честно зарабатывал себе на жизнь. А теперь он ест филе из леща и бифштексы.

Она провела рукой по шерсти, и кот томно выгнул спину.

– Совершенно испорчен, мошенник, правда?

Барт прищелкнул пальцами и поманил его: «Кис-кис». Кот спрыгнул с ручки Магдиного кресла и, медленно прошествовав по ковру, обнюхал протянутую ему руку.

– Ого, вам оказана честь! Он редко проявляет такое расположение к людям.

Обнюхав для знакомства его руку, кот вскочил Барту на колени и потерся головой о его грудь.

– Вот как даже! Вы приняты в семейство. Он к вам просто неравнодушен.

– Похоже на то, верно?

Она поднялась.

– Ну, раз вы так уютно расселись, я пойду готовить ужин.

Не обращая внимания на его слабый протест, она вылила в его бокал остатки коктейля из миксера.

– Ну, ну, не дурачьтесь! Чтоб оголодавший мужчина такого сложения и не выпил коктейль, да еще в такой холодный вечер?

Он не спеша допивал коктейль.

Все в этой комнате действовало на него усыпляюще: и кот, довольно мурлыкавший на его колене, и коктейль, искрившийся в бокале, и огонь, сверкавший за решеткой. Расслабленно лежа в кресле, Барт прислушивался к стуку тарелок на кухне. Он пощекотал атласное брюшко ЧР и кот вытянулся у него на коленях, то выпуская коготки из бархатных подушечек лапок, то втягивая их обратно.

Барт лениво откинул голову на спинку кресла, – он чувствовал себя умиротворенно.

Магда пела в кухне, и он понял вдруг, что для полного блаженства ему не хватало именно вот этого – голоса женщины, которая поет, готовя ему обед.

Она выглянула из кухоньки, ее губы лукаво улыбались.

– Конечно, если вы очень хотите, вы можете прийти и помочь мне лущить горох. Это ускорит дело.

Он встал, и ЧР спрыгнул с его колен, протестующе мяукнув. К своему удивлению, Барт обнаружил, что коктейль привел его в приподнятое состояние духа. Он расстегнул ворот форменной рубашки и, усевшись в кухне на скамеечке, стал лущить горох. Тем временем Магда, вновь преображенная передником, повязанным поверх халата, накрошила на сковородку луку, разрезала пару помидоров и слегка отбила ломоть мяса, как это часто делала дома его мать.

Барт лущил горох, вдыхал запах жарящегося лука, следил за ловкими движениями ее холеных ручек, слушал ее веселое щебетание и чувствовал, как рассеивается грусть, одолевавшая его в последнее время, как будто маленькое солнце восходит у него внутри, согревая тело и душу.

Запах стряпни был таким знакомым, таким домашним, что на мгновение ему стало стыдно своих прежних мыслей о Магде и подозрений, которые заставляли его избегать ее. Такая свежая после ванны, она была лишь чуть-чуть напудрена, губы у нее были накрашены гораздо меньше, чем обычно, и вообще она вовсе не напоминала ту коварную соблазнительницу, какой он рисовал ее себе раньше. Вот еще одно доказательство того, как можно ошибаться в женщине. Он, вероятно, все это вообразил. Магда просто обращалась с ним по-приятельски. А он-то дурак! И они могли бы отлично проводить время, пока ее мужа не было. Полмесяца, сказала она тогда, а полмесяца уже подходят к концу. Ну, да, может, еще как-нибудь вечерком мужа ее не будет дома. И они смогут посмеяться и поболтать, и он будет помогать ей готовить обед – все так хорошо, просто по-товарищески. Он никогда и не думал, что еще с какой-нибудь женщиной, кроме Джэн, он сможет чувствовать себя так свободно.