Текст книги "Уснуть и только"

Глава двадцать четвертая

Возвращаясь вечером домой, Агнес решила зайти к мамаше Мауд, зная, что если весть о сегодняшнем отсутствии Дженны на работе, которое Агнес объяснила недомоганием, уже достигла ушей сплетницы, то не пройдет и часа, как новость эта станет всеобщим достоянием. И в этом случае будет очень трудно что-либо объяснить Даниэлю и усмирить его ярость.

Побаиваясь предстоящего разговора, девушка, тем не менее, свернула к домику мамаши Мауд и увидела, что его хозяйка стоит на крыльце и разговаривает с соседкой. Головы обеих кумушек оживленно покачивались.

Когда Агнес подошла поближе, они замолчали, и Мауд воскликнула:

– А, Агнес, моя дорогая! Как приятно тебя видеть. Не хочешь ли глотнуть немного эля, освежиться перед тем, как идти домой?

Несмотря на то, что ее сердце сжимала тревога, Агнес улыбнулась и ответила:

– Большое спасибо, матушка Мауд. Но кажется, я вам помешала?

– Нет-нет, мне пора идти, – возразила соеедка. – Муж должен вот-вот прийти домой. До завтра, матушка Мауд.

Она ушла, бросив на прощание многозначительный взгляд на Агнес, и вскоре девушка уже сидела в доме Мауд, со стаканом эля в одной руке и кексом в другой.

– Посиди, передохни, моя дорогая, – суетилась хозяйка, – и расскажи мне, как вы все поживаете – ты, твоя сестра, отец, и вообще, что нового во дворце.

– Ничего особенного, – пожала плечами Агнес, набивая рот кексом. – Сэр Томас вернулся и принимает гостей, леди Мэй, как всегда, озабочена тем, чтобы всех накормить, а главный повар и рад бы поспорить с ней, да не осмеливается. Ну, а у всех остальных сейчас работы больше, чем обычно.

Агнес преувеличенно беззаботно рассмеялась, чувствуя на себе сверлящий взгляд похожих на бусинки маленьких глазок сплетницы.

– А как молодой господин Том?

– Очень хорошо. Мне кажется, он пишет что-то новое.

– Сегодня мне рассказали о нем одну очень странную историю, – прищурившись, покачала голо вой матушка Мауд.

– Да? – удивилась Агнес, ожидавшая, что речь вот-вот зайдет о Дженне.

Неужели слух о ее отсутствии ускользнул от вездесущей сплетницы?

– Вчера утром он привез домой юную Дебору Вестон, после тою, как с ней произошел этот несчастный случай во дворце.

– Несчастный случай во дворце? – повторила недоумевающая Агнес.

– Значит, когда это случилось, тебя там не было?

Почувствовав ловушку, Агнес поспешила оправ даться:

– Иногда я ухожу пораньше. Если я рано заканчиваю уборку и на кухне не нужна лишняя пара рук, то леди Мэй отпускает меня, говоря, что от моего сидения там мало толку.

Мауд понимающе кивнула.

– Конечно, моя дорогая. Ну, раз ты ничего не знаешь, я тебе расскажу. Так вот, говорят, что позавчера вечером Дебора зашла во дворец и подвернула ногу, так что не могла на нее ступать, и ей посоветовали остаться там на ночь.

Подумав о том, как странно, что никто из прислуги ничего не знал, Агнес уточнила.

– И утром господин Том отвез ее домой?

– Да, но у него был такой жестокий приступ заикания, что он почти ничего не смог объяснить. Я слышала, папаша Вестон был весьма озабочен и недоволен всей этой историей.

– Но сейчас Деборе уже лучше?

– Наоборот! Она улеглась в постель и отказывается говорить с кем бы то ни было. Более того, когда один из ее братьев пошел за Бенджамином, ему никто не открыл, хотя он клянется, что слышал, как в доме кто-то разговаривал.

Агнес, вдруг ощутив необъяснимый страх, молча смотрела на Мауд, не зная, что сказать, но та, не дожидаясь ответа, продолжала.

– Мне кажется, Агнес, у Бенджамина появилась другая. Я уверена, он обманул Дебору, она об этом прознала и из-за этого-то и слегла.

Пригубив эль, Агнес выдавила:

– О-о, наверное, вы все-таки ошиблись. Разве такое возможно?

– Еще бы! И очень легко. Мист – завидный жених, к тому же хорош собой. Не сомневаюсь, что какая-то бессердечная тварь заманила его в свои сети и отбила у Деборы.

Очень храбро Агнес спросила:

– Кого же вы подозреваете, матушка Мауд? Старуха помедлила, ее злобные глазки превратились в узенькие щелочки.

– Я думала, ты можешь что-нибудь знать. Агнес. Работая во дворце, ты со многими общаешься.

Агнес встала, уверенная, что матушка Мауд приберегла напоследок разговор об отсутствии Дженны на работе, и готовая отразить ее решающую атаку.

– Я ничего не слышала, Мауд. Уверена, что вы ошибаетесь.

– Посмотрим, – поджала губы сплетница и, сделав паузу, добавила: – Я слышала, что Дженна прихворнула. Очень жаль. Надо же, какое совпадение – Дебора больна, и твоя сестра тоже. Будем надеяться, они страдают не одним и тем же недомоганием.

Намек был более чем явным.

– Об этом не может быть и речи, – бесстрашно парировала Агнес. – Сами понимаете, между вывихнутой лодыжкой и обычной простудой нет ничего общего. Всего хорошего, матушка Мауд. Спасибо за угощение.

– До свидания, Агнес. Мои наилучшие пожел ния Дженне и Даниэлю.

– Спасибо.

Выйдя из дома Мауд, Агнес торопливо зашагала по дороге, ведущей к Бэйндену, однако, дойдя до места, где ее уже не могли увидеть, свернула в лес и окольными путями вернулась в деревню.

Только напоминание Агнес заставило Дженну осознать, что ее не было ни дома, ни на работе уже целые сутки. Но даже мысль о ремне Даниэля ее уже не пугала. Она достигла своей заветной цели – добилась любви человека, о котором мечтала всю жизнь, и в соединении их тел обрела такое блаженство, о существовании какого раньше даже не дога ывалась.

Глядя на себя в зеркало Бенджамина, Дженна видела, как изменилось ее лицо, ныне напоминавшее распустившийся цветок, каким теплым, мягким стало его выражение. Осуществление ее великой любви превратило Дженну в обольстительную, зрелую красавицу. Наклонив голову, Дженна с бесконечной благодарностью подумала об Алисе Кэсслоу.

– Спасибо тебе, – шепнула она. – Спасибо, спасибо, спасибо.

– Ты всегда разговариваешь со своим отражением? – поинтересовался из-за ее спины Бенджамин.

Обернувшись, она с улыбкой взглянула на него. Спросонья он выглядел совсем юным и немного беззащитным. Новый порыв любви захлестнул Дженну. Пересев на постель, она наклонилась, чтобы поцеловать его.

– Вот таким же я вижу наше будущее, – сказал Бенджамин, переплетая ее пальцы со своими. – Сплетенным, как наши руки. Всегда вместе. Дженна, я уже не представляю своей жизни без тебя. Я должен стать твоим мужем.

– Но как же быть с Деборой? – осторожно спросила Дженна.

– Я скажу ей, что мы не можем пожениться – и тем самым заслужу вечное презрение Вестонов, но это меня не волнует. Если жизнь здесь сделается для нас невыносимой, мы всегда сможем уехать из Мэгфилда и поселиться где-нибудь еще. Ничего не имеет значения, пока у меня есть ты.

«Душица, вербена и полей приведут мужчину к тебе в постель, но жасмин сделает его твоим навеки…»

Слова эти вновь заплясали перед мысленным взором Дженны, и она поняла, что ей нужно делать. Она не может рисковать тем, что потеряет его, лишится своего только что обретенного счастья. Каждую неделю Бенджамин будет получать новую порцию снадобья, и таким образом она сохранит его.

На минуту Дженна почувствовала себя ущемленной и униженной тем, что смогла завоевать его, лишь прибегнув к таким средствам, что, когда он сам распоряжался своей волей, то остановил свой выбор на Деборе Вестон. Но Дженна подавила раздражение. Любовь, наконец, пришла к ним, и это самое главное.

– В таком случае, если ты считаешь, что мы как-нибудь переживем недовольство Вильяма Вестона, Бенджамин, я готова стать твоей женой. Ни о чем на свете я не мечтаю больше, чем об этом.

Бенджамин привлек ее к себе.

– Ты очаровала меня. Ты такая загадочная. Иногда мне кажется, что часть силы твоей тетки перешла к тебе.

Дженна вспыхнула от негодования.

– Моя тетка не обладала никакой особой силой. Алиса Кэсслоу стала жертвой злобных сплетников, вот и все. Она была обычной безобидной женщиной, и ее единственная вина состояла в хорошем знании трав.

Бенджамин всмотрелся в нее.

– Почему ты так рассердилась, Дженна? Или тебе есть что скрывать?

Бенджамин говорил полушутя, но лицо Дженны вдруг так потемнело, что он на мгновение испугался. Но потом это чувство исчезло, и он снова ощутил рядом с собой ее стройное, длинное тело, осознал, что его рука лежит на ее полной упругой груди, что их ноги соприкасаются. Очень медленно он притянул к себе ее голову и поцеловал Дженну.

– Я никогда больше не заговорю об этом, – пообещал Бенджамин, – даже если узнаю, что ты меня приворожила. Отныне только смерть может разлучить нас, Дженна, моя сладкая чародейка.

Глава двадцать пятая

Сон был абсолютно реальным и поэтому особенно ужасающим. Стояло ясное свежее утро, и Дженна прогуливалась неподалеку от своего дома, собирая нужные ей цветы и травы, росшие на берегу маленького озера. Сегодня она особенно остро воспринимала все окружающее: и солнечные блики, пляшущие на поверхности воды, и доносящееся из домика жужжание веретена, и дуновение ветерка. Даже шерстка Руттерюша, когда она наклонилась, чтобы мимоходом его погладить, показалась ей особенно мягкой и шелковистой. И воздух сегодня был не таким, как обычно, – прозрачным и чистым, как кристалл, несущим в себе соблазнительное предчувствие пред стоящего цветения.

Подойдя к берегу, чтобы сорвать водяные растения, Дженна заметила возле озера двух человек. Один из них швырял в воду камешки, а второй, сидящий под деревом, смотрел прямо на нее. Того, что был пониже ростом и кидал камешки, Дженна видела нечетко, будто сквозь дымку, и ей почему-то показалось, что это Агнес, несмотря на то, что в доме по-прежнему жужжало веретено сестры. Но второй, высокий, был ей незнаком. Дженна увидела длинные темные волосы, ястребиные черты, красивые блестящие глаза; она разглядела жестокость и доброту, мягкость и вспыльчивость, силу и непредсказуемость, и почему-то испугалась. Она увидела счастье и трагедию, она увидела себя.

Там, во сне, Дженна подумала, что, наверное, это и есть смерть. Что это ее душа приняла телесную оболочку, чтобы встретиться с ней лицом к лицу, что этот длинный мрачный молодой человек явился сюда за ее жизнью. Ей показалось, будто вся ее жизнь была ожиданием этой странной встречи.

– Значит, ты пришел, – сказала она, и это стоило ей такого усилия, что она опустилась на каменную ступеньку и закрыла глаза.

Когда она вновь открыла их, незнакомца не было, так же, как и того, второго, которого она приняла за Агнес. Значит, это был всего лишь сон. Но Дженна вдруг с ужасом осознала, что действительно сидит на ступеньке крыльца и держит в руках только что сорванные цветы. Где же кончилась реальность и началась иллюзия? Испуганная и дрожащая, Дженна вошла в дом.

Было воскресенье, и все Кэсслоу, вымывшись и переодевшись в чистое платье, уже сходили в церковь. Дженне было очень трудно сосредоточиться на службе, видя неподалеку Бенджамина и украдкой обмениваясь с ним понимающими взглядами и улыбками, какими всегда обмениваются любовники. Все по-прежнему держалось в секрете, Бенджамин еще не просил у Даниэля руки Дженны, отсрочка была вызвана более чем странными событиями, происходящими в Кокин-Милл. Уже три раза Бенджамин приходил туда, пытаясь поговорить с Деборой, и трижды она отказывалась его принять. Три раза он готов был сказать ей, что совершил непростительную ошибку, что брак между ними теперь невозможен, и все три раза Вильям Вестон и его жена со смущенным и виноватым видом сообщали ему, что их дочь еще недостаточно хорошо себя чувствует, чтобы спуститься вниз, и предлагали зайти на следующий день.

– Клянусь тебе, она знает, – говорил Бенджамин Дженне. – Я чувствую, что она уже все знает.

И теперь, безучастно наблюдая, как Агнес, нарушая закон Божий, прядет в воскресенье, Дженна размышляла о том, прав ли Бенджамин. Вся деревня оживленно обсуждала странную болезнь Деборы Вестон и гадала, что же заставило здоровую и красивую молодую девушку слечь в постель и отказываться встать. Никакая вывихнутая лодыжка не могла объяснить такого из ряда вон выходящего поведения, особенно если учесть, что Дебора по-прежнему отказывалась говорить с кем бы то ни было, в том числе с родной матерью. Некоторые сплетники зашли так далеко, что предположили, будто это Том Мэй-младший согрешил с девушкой, но поведение молодого человека было совершенно естественным и не внушало ни малейших подозрений, так что даже наиболее смелые кумушки не поверили, что он ухитряется сохранять столь невинный вид, имея нечистую совесть. Словом, история представлялась весьма загадочной.

Заметив, что они остались наедине, Агнес подняла голову от прялки.

– Когда Бенджамин собирается поговорить с отцом?

Дженна негромко ответила:

– Как только он разорвет помолвку с Деборой. Но все затягивается из-за ее болезни.

Агнес хмыкнула.

– Вовсе она не больна, не верю я в это. – И вдруг, как будто ее пронзила какая-то мысль, она резко подняла голову, и с подозрением взглянула на Дженну: – Дженна, а ты не?..

– Нет, это не я, – твердо ответила Дженна. – Это не так просто, как ты думаешь.

– Тогда в чем же причина?

– Мне кажется, здесь может быть замешан господин Роберт Морли, которого я заставила приехать в Мэгфилд, чтобы встретиться с Деборой.

Глаза Агнес расширились.

– Ты думаешь, она изнывает от тоски по нему и поэтому слегла?

– Может быть, так, а может, наоборот, прячется от него.

– Прячется! Что такого он мог ей сделать, чтобы она от него пряталась?

– Или она ему, – с невеселой улыбкой ответила Дженна.

Крошечная комнатка, служившая спальней Деборе Вестон, располагалась под самой крышей их не большого домика, рядом с такими же скромными каморками, где спали ее братья. Однако, несмотря на размеры, здесь создавалась иллюзия уединенности, и именно здесь Дебора скрывалась от всего мира после той ночи, когда порочная сторона ее натуры заставила девушку уступить Роберту Морли.

Зарывшись лицом в подушку, Дебора заплакала – наверное, в миллионный раз. Ее жизнь была разбита вдребезги, ибо, сколько бы она ни отказывалась есть и ни худела, одна часть ее тела неминуемо скоро должна была начать увеличиваться. Три недели миновало с той грешной ночи, и Дебора была уже почти уверена, что носит в себе дитя Роберта Морли.

Несмотря на неопытность, Дебора понимала, что есть три пути выхода из создавшегося положения: заманить Бенджамина Миста к себе в постель и потом объявить его отцом будущего ребенка; заявить, что она была изнасилована незнакомцем по дороге домой; попросить Дженну Кэсслоу, чтобы та приготовила для нее вызывающее выкидыш снадобье по рецепту своей тетки. Но Дебора знала, что не решится ни на один из этих шагов. Она слишком хорошо относится к Бенджамину, чтобы вешать ему на шею чужого ублюдка; никто не поверит истории об изнасиловании; и она скорее научится летать, чем попросит об одолжении Дженну Кэсслоу.

Можно было еще отправиться в Глинд и обратиться за помощью к Роберту Морли. Но воспоминание об их совместной ночи было слишком унизительно и ужасно. Помня о том, как вольно он обращался с ее телом, как блуждали по нему его губы, Дебора никогда больше не осмелится взглянуть ему в глаза.

Вздрогнув, Дебора напряглась, как будто от этого усилия плод мог сам собой исторгнуться из ее тела. Она в отчаянии каталась по постели, когда дверь открылась и раздался решительный голос ее матери:

– Там, внизу, Бенджамин. Он хочет тебя видеть. И мы с отцом настаиваем, чтобы ты немедленно спустилась.

Дебора молча отвернулась к стене, но, к ее ужасу, сильный рывок и оплеуха заставили ее сесть на постели.

– Хватит, с меня довольно! – прошипел Вильям Вестон. – Или веди себя, как следует, или убирайся из моего дома. Ты больна не больше, чем я, и ты потеряешь хорошего жениха, если чуть-чуть не пошевелишься! Или ты немедленно повидаешься с Бенджамином, или пеняй на себя!

И прежде чем Дебора успела что-нибудь сообразить, мать натянула на нее платье, а отец заставил спуститься по лестнице, самым незамысловатым об разом подталкивая кулаком в спину на каждой ступеньке.

Впервые за три недели Дебора оказалась в гости ной, посреди которой стоял красный, как рак, Бенджамин и растерянно мял в руках свою шляпу.

– Вот и она, – с пугающей сердечностью провоз гласил Вестон. – Вот она, твоя нареченная, одетая и готовая тебя выслушать.

Бенджамин, казалось, совсем пал духом.

– С вашего позволения, сэр… ввиду всех обстоятельств… Пожалуйста, сэр, могу ли я говорить с Деборой наедине?

Вильям переглянулся с женой и после паузы кивнул.

– Я понимаю, это было для тебя нелегкое время. Мы с женой минут десять побудем за дверью. Дебора, ты поговоришь с Бенджамином, ты меня слышишь? – Она не отвечала, уткнувшись взглядом в пол, только побледнела еще сильнее.

На мгновение воцарилось тишина, затем Бенджамин спросил:

– Дебора, что с тобой? Что тебя беспокоит? Почему ты так опечалена? Что случилось?

Дебора долго не отвечала, как будто разучилась говорить за эти три недели молчания. Наконец она выдавила:

– Ничего.

– И это означает все, что угодно. Дебора, ты должна мне вес рассказать.

Взгляд, который бросила на него девушка, заставил Бенджамина вздрогнуть: он никогда не думал, что она может быть такой свирепой.

– Мне нечего сказать, Бенджамин. Кроме того, что я отказываюсь выходить за тебя замуж, никогда не выйду за тебя замуж и не имею ни малейшего желания это делать.

Испытывая невероятное облегчение, Бенджамин застыл на месте, раскрыв рот, не смея поверить тому, что так легко избавился от своих обязательств. В то же время, будучи человеком порядочным, он чувство вал себя обязанным узнать, в чем дело, поскольку не мог спокойно смотреть на мучения Деборы, а то, что она глубоко страдает, было очевидно. Однако, с другой стороны, Бенджамин боялся проявлять чересчур глубокое участие из опасения, что Дебора может передумать.

В конце концов, решившись, Бенджамин осторожно спросил:

– Может быть, тебя кто-нибудь обидел, Дебора? Может быть, я или кто-нибудь другой виноваты в том, что ты так изменилась?

Его поразила горечь, с какой она ответила:

– Мне некого винить, кроме себя. Просто я многое поняла и теперь ясно вижу, что союз между нами невозможен.

– Но никакое внешнее воздействие не повлияло на твое решение?

– Нет, никаких внешних причин нет, – покачала головой Дебора, сделав ударение на слове «внешних». – Виноваты только те тайные, неведомые силы, что существуют внутри нас.

«Она рехнулась, – подумал Бенджамин. – Определенно, Дебора Вестон сошла с ума». Но вслух сказал:

– Итак, между нами все кончено?

– Да. Мне очень жаль, Бенджамин, но я действительно думаю, что я не та женщина, которая могла бы стать тебе хорошей женой.

– Тогда я пойду. Должен ли я сообщить о том, что произошло, твоему отцу? Тебе будет легче, если я возьму это на себя?

На мгновение она вновь стала такой же, как прежде.

– О, конечно, спасибо, Бенджамин. Он и так ужасно на меня сердится. Если можно, не говори, что это я одна виновата в разрыве, скажи, что это наше совместное решение.

Бенджамин колебался: он чувствовал, что должен попытаться проявить настойчивость и узнать, в чем дело, но боялся последствий.

– Сделаю все, что в моих силах. Прощай, Дебора.

Дебора вдруг залилась слезами, и Бенджамин оказался перед выбором: обнять ее и попытаться утешить, либо благоразумно удалиться. Он выбрал второй, более легкий путь, хотя впоследствии неоднократно укорял себя за трусость.

За дверями его ожидал хмурый Вильям Вестон. При виде Бенджамина он попытался поощряюще улыбнуться:

– Ну-ну, Бенджамин, все в порядке? Моя дочь говорила с тобой?

Плотник теребил шляпу.

– Извините, дядюшка Вестон, но мы с Деборой пришли к соглашению, что не можем пожениться. Наша помолвка расторгнута.

Вильям побагровел.

– Но почему? Что случилось? Или моя дочь окончательно лишилась рассудка из-за этой своей таинственной болезни?

– Нет, я думаю, болезнь здесь не при чем.

Бенджамин переминался с ноги на ногу.

– Я думаю, просто она меня больше не любит.

– Что?! Это мы еще посмотрим! Бенджамин, не падай духом. Я заставлю ее сменить гнев на милость.

Смертельно побледнев, Бенджамин тем не менее твердо возразил:

– Я не хочу этого, сэр. Мы с Деборой обо всем договорились. Мы оба больше не хотим жениться.

– Тогда катись отсюда подобру-поздорову, Мист. Если не умеешь вправить мозги девушке, никогда не станешь хорошим мужем. Будь здоров.

Бенджамин чувствовал себя последним негодяем. Он мог бы остаться и рассказать Вестону правду – что он влюбился в Дженну Кэсслоу и собирается скоро на ней жениться, но благоразумие еще раз взяло верх.

– До свидания, дядюшка Вестон. Постарайтесь простить меня.

Но отец Деборы уже его не слушал: он уставился на дверь своего дома с таким разъяренным видом, будто готов был сию минуту ее вышибить. Потом он ринулся внутрь, и Бенджамин услышал его рев:

– Что ты наделала, Дебора? Я хочу услышать твое объяснение! Немедленно! Сейчас!

Плотник помедлил еще минуту, ожидая, что услышит плач несчастного создания, но все было тихо, и, желая лишь поскорее забыть о тяжелой сцене и вернуться к Дженне, Бенджамин погнал свою старую кобылку к Бэйндену.

В то самое время, когда плотник выезжал из Кокин-Милл, Ричард Мейнард, свистнув своим собакам, пошел прогуляться вдоль реки Розер. В послед нее время он чувствовал себя очень уставшим и все чаще мечтал о том, чтобы Смуглая Леди оставила его в покое и чтобы вся его жизнь пошла по-другому.

С недавних пор ему стало казаться, что весь мир настроен против него. Видение Дженны Кэсслоу, прекрасной и обнаженной, возвращающейся с какого-то сатанинского ритуала – а в том, что речь шла о служении нечистой силе, его никто не смог бы переубедить – неотвязно будоражило Ричарда. Воспоминание об этой упругой, волнующей плоти стало для него источником непрерывных мучений, кошма ром, от которого он не в силах был избавиться. Ночь за ночью он ворочался в постели, крича от безысходности и блуждая руками по собственному телу.

Как будто прознав о его мучениях, Смуглая Леди появлялась все чаще и чаще. Не проходило дня, чтобы Ричард не слышал ее рыданий, не замечал ее скорбного силуэта, не ощущал ледяного дуновения, означавшего, что она где-то поблизости. Ричард чувствовал, что не в силах больше это выдерживать, но не мог найти выхода. Он был арендатором Бэйндена, эти поля и пастбища давали ему средства к существованию; он был пленником этого места.

Фермер вдруг осознал, что ноги сами несут его к той части его владений, которая больше других притягивала и страшила Ричарда – к безмолвному лесу, который в эту пору весны переливался всеми оттенками синего. Ричард, против воли захваченный сверхъестественной красотой этого места, присел возле небольшого тихого пруда, над которым так грациозно склонились ивы.

Ричард закрыл глаза и, должно быть, задремал, потому что вновь увидел Смуглую Леди, сидящую на берегу пруда и рассматривающую вытащенное из воды старинное, необычной формы, бронзовое кольцо.

Испугавшись чего-то, Ричард внезапно проснулся и облегченно вздохнул. Перед ним стояло не привидение, а девушка из плоти и крови, и пристально смотрела на него. Ошеломленный Ричард с трудом узнал Дебору Вестон: это была совсем не та спокойная, уравновешенная, скромная девушка, которую он несколько раз видел в деревне. Вместо нее перед Ричардом оказалась женщина с искаженным похотью лицом.

– Господи спаси, что ты здесь делаешь? – потрясенно спросил он.

Она молча опустилась на траву рядом с ним, и лишь тогда он услышал шокирующий ответ:

– Я пришла, чтобы стать твоей здесь, сейчас. И если тебе понравится то, что ты во мне найдешь, то можешь на мне жениться. Мне все равно. Отец вышвырнул меня за дверь за то, что я потеряла жениха. Посмотрим, кто, в конце концов, останется в выигрыше.

Несмотря на испуг, Ричардом овладело желание, во рту у него сразу пересохло.

– Но, Дебора…

– Не нужно никаких «но», Ричард. Возьми меня.

В голове Мейнарда воцарился сумбур, мысли путались и наскакивали друг на друга. Девчонка явно не в себе; она хуже последней шлюхи; она горяча, как огонь, он умрет, если немедленно не овладеет ею.

– О-о, Боже мой, Боже, – простонал он. – Никогда не думал, что это может быть так хорошо. Ах ты сладкая, красивая штучка! Что я должен делать?

– Возьми меня, – ответила она, соблазнительно засмеявшись. – Я больше не помолвлена с Бенджамином Мистом. Если ты женишься на мне, Ричард Мейнард, каждая твоя ночь будет такой, как сейчас.

И когда она еще раз довела его до неописуемого, невероятного блаженства, он понял, что больше не сможет без нее жить.

Двойное оглашение, сделанное викарием Витфилдом – «Дженна Кэсслоу, девица, и Бенджамин Мист, холостяк, оба – жители этого прихода; Дебора Вестон и Ричард Мейнард – то же самое», – наделало в Мэгфилде немало шума. Что случилось, спрашивали все, что могло вызвать такие внезапные перемены? Что заставило Бенджамина Миста отказаться от прелестнейшей в округе девушки ради смуглой долговязой уродины? Родители Деборы Вестон отмалчивались, ограничиваясь намеками на то, что плотник надоел их дочери, и она предпочла куда более зажиточного арендатора Бэйндена. Но не все в это верили, и когда старуха Мауд, наконец, обнародовала свое мнение, многие решили, что она права. Устрсмив на собеседника тяжелый многозначительный взгляд, Мауд шептала:

– Здесь не обошлось без нечистой силы. Вспомните Алису Кэсслоу…

То, что колдовство могло вызвать разрыв между Мистом и Деборой, казалось вполне правдоподобным, и хотя версия эта еще не стала предметом гласности, ее потихоньку обсуждали за закрытыми дверями Мэгфилда. Говорили, что Дженна пошла по стопам своей тетки и стала ведьмой. Правда, пока что не произошло ничего, что подтверждало бы это: никто из детей или взрослых не умер при подозрительных обстоятельствах, не пострадали ничьи коровы или овцы. Если Дженну можно было в чем-то обвинить, так только в том, что она приворожила Бенджамина Миста, но он отнюдь не казался этим недовольным.

Наоборот, глядя на Миста, в лучшей одежде стоящего у алтаря Мэгфилдской церкви в ожидании своей нареченной, мамаша Мауд вынуждена была признать, что молодой плотник выглядит лучше, чем когда бы то ни было. Бенджамин просто излучал счастье. Кумушка вдруг вспомнила недавний сон: будто бы у нее появился жених, смуглый молодой красавец с блестящими черными глазами, очень похожий на юного господина Тома. Но все подробности сна стерлись, и, как Мауд ни старалась, больше ничего не могла вспомнить, испытав лишь чувство мимолетного возбуждения при мысли о брачной ночи – событии, которого ей не довелось пережить в действительности.

Мауд оглянулась. Следующая невеста, Дебора Вестон, уткнувшись глазами в пол, тихо, словно мышка, сидела вместе со своими родителями. Рядом с ней виднелись светлые прилизанные кудри и бледное лицо Ричарда Мейнарда, одетого в повседневный коричневый костюм.

– Уж этот, ясное дело, бережет свое лучшее платье для собственной свадьбы, – усмехнулась про себя Мауд.

Но даже она не могла сдержать восхищения при виде появившейся в этот момент в дверях невесты.

Дженна была в белом платье (один из двух возможных цветов свадебного наряда в то время), сшитом из материала, подаренного неизменно щедрой леди Мэй. Изящный покрой позволял заметить красоту фигуры девушки, обычно скрывавшуюся под простой рабочей одеждой. К рукавам Дженна прикрепила банты в виде сплетенных брачных колец, которые потом, во время свадебного пира, начнут оспаривать друг у друга молодые парни.

Простая деревенская девушка, Дженна приложила все усилия, чтобы выглядеть в этот день красиво и необычно. В свои длинные, свободно ниспадающие ниже талии темные волосы она вплела гирлянды свежих цветов, одна из которых изящно свешивалась ей на лоб. Рядом с невестой вышагивали двое нарядно одетых красивых мальчиков, племянники Даниэля, а позади шла сияющая Агнес со свадебным пирогом и гирляндами позолоченных листьев.

Это было самое грандиозное венчание за несколько последних лет, и очевидное покровительство леди Мэй, вплывшей в церковь чуть позже и занявшей свое место на особой скамье, придало ему особую торжественность. Присутствующим оставалось только гадать, какими именно бальзамами и настоями Дженна заслужила такие из ряда вон выходящие милости. Но у зрителей не осталось времени на перешептывания – клятвы были произнесены, обручальное кольцо скользнуло на тонкий палец невесты, и чета обменялась поцелуем и взглядами, которые говорили о редкостной любви – острой и сладостной, неистовой и нежной, прекрасной и неукротимой.

После этого жених и невеста, держась за руки, вышли из церкви, а за ними потянулись все остальные. Под звон колоколов процессия направилась к просторному сараю, где были накрыты столы на всю деревню. Вприпрыжку бежали дети, кое-как переваливались старухи, степенно вышагивали фермеры и работники. Уставившись на небывалое угощение, люди еще раз удивились щедрости леди Мэй: половина быка, баран, паштет из оленины, ячменный и ржаной хлеб, круги свежего сыра. Были там пиво и эль, испанское и рейнское – напитки аристократии, которую здесь представляла леди Мэй вместе со своим сыном Томом, позднее присоединившиеся к пирующим.

– Уж не думаешь ли ты, что Дженна и ее приворожила? – поинтересовалась у тетушки Мауд некая язвительная особа, мотнув головой в сторону владелицы поместья.

Но благодаря вкусной еде и хорошему вину сплетница пребывала в добром настроении.

– Да нет, просто Дженна готовит для леди Мэй косметические снадобья и лечебные настойки, когда та болеет, вот и все.

Леди Мэй не осталась на танцы и, добродушно улыбаясь, покинула праздник, в то время как Том, немного опьяневший и развеселившийся, задержался, чтобы покружиться с деревенскими девушками. Вслед за Бенджамином и Дженной все гости поднялись на ноги и пустились в пляс. Ричард Мейнард обнял Дебору и почувствовал, как она, вздрогнув, отпрянула от него.

Это оставалось для него непостижимым. После того безумного эпизода среди синего моря колокольчиков Дебора обращалась с ним так холодно, с таким нескрываемым отвращением терпела его поцелуи, что иной раз Ричарду казалось, уж не привиделась ли ему та сцена на берегу пруда.

Разочарованный и смущенный, Ричард примирительно заметил:

– Через неделю мы с тобой будем женихом и невестой.

– Да, – уронила Дебора, не глядя на него.

Бледные щеки Ричарда стали совсем белыми.

– Дорогая, разве тебя это уже не радует? – Он крепче прижал ее к себе. – Вспомни, как ты говорила: «Хочешь, чтобы каждая ночь была такой же?» Почему же теперь ты стала такой суровой и далекой?

Нежное личико отвердело.

– Это говорила другая сторона моей натуры. Низменная, порочная сторона, которую я ненавижу.