Текст книги "Уснуть и только"

Руки Ричарда еще сильнее сжали ее.

– Какая бы ты ни была, я женюсь на тебе. Однажды я вкусил твоих прелестей – и будь я неладен, если не попробую их еще и еще раз. Не забудь, Дебора Вестон, через неделю ты станешь моей женой!

Дебора подняла на него измученные глаза:

– А если я откажусь?

– Отец один раз уже выгнал тебя из дому. Он простил тебе разрыв с Мистом, когда ты сказала ему, что выйдешь за меня, а фермер-йомен куда более выгодная партия, чем плотник. Так что не ошибись, Дебора: если ты откажешься от меня, тебе некуда будет идти.

В какой-то мере Ричард сожалел о том, что говорит с невестой так грубо и жестко, но в, то же время, ему было все равно. Он был слишком одержим своими странными отношениями с домом и являвшимся ему призраком женщины, чтобы обращать внимание на что-либо другое. Испытывая удовольствие от собственной жестокости, он так быстро закружил Дебору, что она была вынуждена прижаться к нему, чтобы устоять на ногах.

– Вот так-то лучше, – ухмыльнулся Мейнард, – прижмись-ка ко мне поближе.

Дебора не ответила, избавленная от необходимости говорить той внезапной тишиной, что наступила, едва Агнес коснулась струн своей лютни. Два-три пьяных голоса продолжали что-то выкрикивать, но быстро смолкли, уступив триумфальному напору звуков. Сидя на полу или на охапках сена, жители Мэгфилда слушали рыдание лютни, повествующей о любви, рождении и смерти – и снова о рождении.

Сам не зная почему, Ричард вдруг начал трястись, думая о том, до чего же это неправильно, что такой блестящий дар достался этой туповатой дурочке Агнес, и о том, как ужасно видеть Дженну Кэсслоу такой счастливой, когда она не заслуживает ничего, кроме адских мук. Ричард и сам недоумевал, откуда в нем такая яростная ненависть к двум сестрам, но не мог найти ответа в своей душе, кроме неосознанного ощущения, что девушки в какой-то мере являются его соперницами.

Зажгли свечи, и веселье продолжалось до того давно ожидаемого момента, когда гости с грубоватыми шуточками, поддразниваниями и скабрезными жестами повели жениха и невесту домой, к брачному ложу. Никто в деревне особенно не любил Дженну, но к Бенджамину все относились хорошо, и вот, чтобы сделать ему приятное, молодую чету подняли на плечи и понесли через всю деревню вниз по тракту к дому плотника. Толпа окружила коттедж, женщины повели Дженну наверх, в спальню, Бенджамин разделся внизу под непристойные комментарии мужчин, после чего ему было разрешено подняться наверх, где новобрачная уже ожидала его, сидя в постели.

Под одобрительные восклицания и подбадривающие возгласы Бенджамин устроился рядом с ней и после того, как был провозглашен последний тост и выпит последний кубок, гости затянули свадебную песню, а жених и невеста поцеловались. Это вызвало новый взрыв криков и хохота, но произвело желаемый эффект: гости медленно потянулись к выходу.

Погасив все свечи, кроме одной, Дженна улыбнулась:

– Итак?..

– Итак, мы, наконец, остались одни.

Лукаво улыбаясь, Дженна достала из-за кровати кувшин и две кружки.

– Я приготовила для нас чашу любви. Ты выпьешь со мной, Бенджамин?

– Конечно. Я выпью за нашу любовь, за наше счастье, за нашу совместную жизнь.

«Душица, полей и вербена приведут его к тебе в постель, жасмин удержит его там навсегда». Бенджамин осушил чашу и задул свечу, и Дженна улыбнулась в темноте.

Сияющее июньское утро. Роберт Морли, прикрепив к шляпе алое перо, скачет из Глинда по холмам, на горизонте сверкает море. Славный денек и приятные мысли – потому что он, наконец, едет к Деборе, красивой и обольстительной девушке, укравшей сердце этого циника и соблазнителя, наследника Глинда.

Все кажется более ярким, чем обычно – голубые озера, проглядывающие между деревьями, то и дело вспыхивающие серебряными искрами, так спокойно спящие под безоблачным небом, что чудится, будто достаточно одного дуновения, чтобы нарушить их покой. Куда бы Роберт ни бросил взгляд, он натыкался на праздничное буйство красок, изумрудно-зеленые поля, холмы, переливающиеся всеми оттенками от янтарного до багряного, сапфировая синева неба и золотой блеск солнца. Даже воздух казался живым, насыщенным дрожащими золотистыми мушками.

Роберт свернул в сторону Мэгфилда. Он уже представлял, как славно заживет, сделав Дебору своей официальной любовницей. Роберту так запала в па мять ее хрупкая, бросающаяся в глаза красота, что когда он увидел на Пяти Акрах ковырявшуюся в земле женщину, то не сразу понял, кто это. Перед ним было унылое, бесцветное создание в тусклой грубой одежде, со спрятанными под выцветшим чепцом волосами.

– Дебора? – неуверенно произнес Роберт и увидел, как она в ужасе прикрыла лицо рукой.

Прежде чем Дебора успела убежать, он выпрыгнул из седла и загородил ей дорогу, только теперь осознав, что это действительно она.

Дебора выглядела такой расстроенной, что улыбка сама собой исчезла с его уст.

– Милая моя, что произошло? – спросил Роберт. – Я приехал, как только смог. Но в то утро ты ушла так внезапно, не сказав мне ни слова. Я не знал, что делать.

Даже в этой одежде она возбуждала в нем желание, заставляя вспоминать – как он делал это каждую ночь с тех пор, как они были вместе – прелестные линии ее тела.

– Дебора, не смотри на меня так сердито. Я не хотел ничего плохого. А теперь я хочу выяснить наши отношения, – говорил Роберт, постепенно начиная понимать, что эта женщина, разглядывающая его с холодной неприязнью – совсем не та Дебора, о которой он вспоминал и мечтал все это время.

– Уезжайте, – процедила она сквозь зубы.

– Почему? Что изменилось? В ту ночь мне показалось, что ты меня любишь.

Заткнув уши руками, Дебора отшатнулась от него.

– Никогда не говорите об этом. Это было омерзительно. Мы были хуже животных.

Роберт в ужасе уставился на нее и только теперь заметил на ее пальце обручальное кольцо. Схватив девушку за руку, он воскликнул:

– Что это? Что ты наделала? Это же обручальное кольцо!

– Да. Неделю назад я вышла замуж, чтобы дать имя вашему бастарду.

– Моему бастарду? Ты хочешь сказать, что ждешь от меня ребенка?

– Да, и это плата за мой грех. Вот что случается, когда одерживает верх низменная сторона.

Роберт схватил Дебору за плечи и встряхнул.

– О чем ты говоришь? Какая еще низменная сторона?

– Та часть моей души, которая позволила вам соблазнить и обесчестить меня. Наверное, моя душа когда-нибудь принадлежала распутнице.

– Что за глупости, ты сама этого хотела, – жестко ответил Роберт, продолжая трясти ее до тех пор, пока у нее не застучали зубы.

Высвободившись, Дебора залилась слезами, и только появление на поле Ричарда Мейнарда заставило ее взять себя в руки.

– Добрый день, господин Морли, – издали закричал он. – Жена, кланяйся господину Морли. Мы должны оказать ему уважение.

Но, не обращая на мужа внимания, Дебора раз вернулась и, плача, побежала к дому.

Глава двадцать шестая

Ниоткуда так хорошо не было наблюдать смену времен года, как с возвышения рядом с колодцем Бенджамина Миста, позади его дома. Каждый день, набирая воду, молодая жена плотника смотрела на неподвижное синее небо, на виноградные холмы, на летние поля, подернутые первыми желтовато-коричневыми нитями.

Потом она наблюдала медленное наступление осени: крестьян, празднующих окончание сбора урожая, хлопающих в ладоши, пляшущих, чокающихся кувшинами с элем, старенького скрипача, игравшего для них, пока он не упал от усталости. Затем созрела ежевика, и Бенджамин, играя, гонялся по лесу за своей любимой – развевающиеся темные волосы, блестящие глаза, счастливый смех, – пока они оба не выбивались из сил и не падали, зарывшись в какую-нибудь копну сена.

Наконец пришла зима, побелели холмы, на поверхности прудов и озер засверкали льдинки, и на землю вместе с мягким снежным одеялом легла тишина.

Дженна, всегда такая сильная и здоровая, вдруг заболела и незадолго до Рождества слегла в постель, не в силах оторвать голову от подушки. Впервые после свадьбы она не смогла приготовить для своего мужа напиток из жасмина, которым до сих пор неизменно потчевала его каждую неделю, незаметно подливая в эль или пиво.

И однажды, когда плотник сидел у очага, а его жена спала наверху, в голове у него закопошились прежние, забытые мысли. Мысли о том, как он любил Дебору до того, как на сцене появилась Дженна, и о том странном двойном повороте судьбы, бросившем его бывшую невесту в объятия Ричарда Мейнарда.

Рассердившись на самого себя за это маленькое предательство, Бенджамин встал и прошелся по ком нате. Но, уже не в силах сойти с опасного пути, он вспомнил, как был близок к тому, чтобы жениться на Деборе, и задумался о том, как бы сложилась их жизнь, если бы на него не снизошло откровение любви к Дженне.

Как будто почувствовав неладное, Дженна позвала мужа. Услышав ее слабый голос, Бенджамин взбежал по лестнице и нашел ее лежащей в постели с бледным и измученным лицом.

– Бенджамин, – слабым голосом произнесла она. – Я услышала, как ты там ходишь вперед-назад. Что-нибудь не так?

– Ничего, моя дорогая, – солгал он. – А как ты? Может быть, тебе что-нибудь нужно?

– Только питье из трав. Но я должна сама его приготовить. – И, будто прочитав его предательские мысли, Дженна добавила. – Как поживает Дебора? Ты не встречал ее в деревне?

– Нет, в феврале должен родиться ребенок, и Ричард из осторожности держит ее взаперти, так, по крайней мере, мне говорили.

Дженна с трудом выбралась из постели.

– Я должна приготовить кое-какие настои, чтобы облегчить ей роды. Агнес отнесет их в Бэйнден. Сомневаюсь, что Дебора примет что-нибудь из моих рук.

Бенджамин удивленно качнул головой.

– Никогда не думал, что ты хорошо относишься к Деборе Мейнард – и вдруг ты встаешь с постели, чтобы приготовить для нее лекарство, когда сама еле жива.

У Дженны был немного виноватый вид.

– Иногда я чувствую себя так, словно украла тебя у Деборы, и мне кажется, будто я у нее в долгу.

– Как ты могла подумать такое? Я пришел к тебе по своей собственной свободной воле.

– Конечно, – кивнула Дженна, коротко засмеявшись. – Конечно, по своей. Это я просто так сказала.

Азарт погони, желание отведать свежего мяса, удовольствие от скачки по зимнему лесу завели охотников, преследующих белого оленя, довольно далеко от Глинда, откуда они выехали рано утром, радуясь возможности глотнуть свежего морозного воздуха после душной, задымленной атмосферы непроветриваемых комнат.

В этот день они долго скакали по заснеженным полям, переливающимся всеми цветами радуги под темно-красным зимним солнцем, вброд преодолевая шумные ручьи и речушки. Следуя за разгоряченными гончими, охотники оказались неподалеку от Бивелхэмских владений Герберта Морли и, прежде чем они успели сообразить это, пересекли границу Хокесден-Парка, древнего охотничьего заповедника сэра Джона Валье.

Они увидели, как олень, перемахнув ручей, исчез среди деревьев позади старинного охотничьего домика.

– Вперед! – закричал Герберт, взмахнув затянутой в перчатку рукой. – Мы слишком долго за ним гнались, чтобы теперь позволить ему ускользнуть. За мной!

Всадники и собаки темной лавиной скатились с белого склона и отважно вступили в ледяную воду. Лошади фыркали, собакам кое-где приходилось пускаться вплавь.

– Роберт! Где ты, дружище? – окликнул Герберт, обернувшись через плечо, и его младший брат с радостью подумал, что теперь трудно себе представить, что каких-то полгода назад Герберт был опасно болен.

Догнав брата, он поехал рядом с ним, пригибаясь в седле, чтобы уклониться от заснеженных пушистых веток. Олень каким-то таинственным образом исчез – на снежном покрове не было видно никаких следов.

– Чертова тварь, – выругался Герберт, остановившись и приподнявшись в стременах – ему показалось, будто сбоку мелькнуло что-то белое.

Повернув, они снова бросились в погоню, и Роберт подумал, долго ли еще это может продолжаться – силы оленя, за которым они гнались целый день, казались неиссякаемыми.

Роберт увидел, что Герберт вдруг опять остановился, вглядываясь в видневшееся впереди темное строение, четко выделявшееся на ярко-белом фоне. Присмотревшись, Роберт увидел, что это кузница, и удивился, хотя кузницы не были редкостью в их богатых железными рудами краях, о существовании этой он до сих пор и не подозревал.

– Что это такое? – спросил немного опередивший его Герберт.

– Обычная деревенская кузница, – пожал плечами Роберт, подъехав к брату.

– И в ней кузнец, – добавил Герберт. – Но какой странный тип, посмотри!

Братья увидели стоящего возле горна монаха в грубой рясе.

– Эй, кто там! – громко закричал Герберт. – Откуда вы здесь взялись?

Испугавшись неожиданного крика, лошадь Роберта вдруг взвилась на дыбы, застав всадника врасплох, и он, не сумев удержаться в седле, плюхнулся на твердую обледеневшую землю, вскрикнув от боли. Наклонившись, Герберт протянул руку и помог брату встать.

– Кто он такой? – спросил Роберт.

– Не знаю, – задумчиво отозвался Герберт. – Он не ответил на мой оклик, только повернулся и взглянул на меня. Его глаза сверкали, как два белых солнца. Никогда в жизни не видел ничего более страшного.

– Я не успел разглядеть его, – признался Роберт. – Что ты имеешь в виду – сверкали, как два солнца?

– Именно то, что я сказал. Из его глаз исходил ослепительный, непереносимый свет. Если бы я верил в подобные вещи, то решил бы, что это призрак.

Вздрогнув, оба мужчины повернулись, чтобы еще раз взглянуть на кузницу – и не увидели ее. Неведомо откуда взявшийся в это время года туман, вдруг заклубившийся со всех сторон, скрыл от них таинственное строение.

– Ну вот, придется возвращаться с пустыми руками, – огорчился Герберт. – В такой туман не поохотишься.

Но он ошибся. Когда, руководствуясь гомоном голосов, братья выбрались из чащи и присоединились к остальным охотникам, то увидели, что олень лежит на земле, а из раны на его белой шее струей бьет кровь.

– Он выскочил из лесу прямо на нас, – пояснил егерь. – Сам полез к нам в руки.

Роберт отвернулся. Что-то в печальных глазах умирающего животного напомнило ему выражение лица Деборы, когда он видел ее в последний раз. Роберту отчетливо припомнился яркий летний день, когда он, полный радужных надежд, с алым пером на шляпе, прискакал из Глинда для того, чтобы узнать, что Дебора стала женой Ричарда Мейнарда.

Роберт продолжал думать о ней и вдруг, не поверив своим ушам, услышал голос своего брата, обращавшегося ко всей компании:

– Сегодня переночуем в Бэйндене. Это всего в миле отсюда, а уже нет сил возвращаться в Глинд сквозь такой туман.

Роберт неохотно кивнул. Он предпочел бы больше никогда в жизни не встречаться с Деборой. Опустив плечи, он последовал за братом, чувствуя себя обманутым и безнадежно отчаявшимся.

В эту морозную январскую ночь ветер кружил вокруг Бэйндена, завывая почти человеческим голосом. Плотно обернув шаль вокруг своего располневшего тела, Дебора пошла проверить, хорошо ли закрыты окна.

Дебора всегда ненавидела ветер. Он казался ей живым существом, диким зверем, который, обхватив дом лапами, терзал зубами крытую тростником крышу и иногда рычал и фыркал в трубу.

Завершая обход, она на минуту присела передохнуть возле очага. Ребенок, который со дня на день должен был появиться на свет, бился и прыгал у нее под сердцем в неистовом стремлении поскорее увидеть мир взамен надоевшего ему тесного и темного обиталища.

Дебора гадала, кто это будет: мальчик, такой же избалованный и испорченный, как отец, или девочка, которая может унаследовать душу одной из двух Дебор, таящихся в теле ее матери.

Там, снаружи, ветер пел свою бесконечную заунывную песнь. Встав, Дебора направилась в комнату господ Глинда. Оглянувшись, она заметила свое отражение в большом зеркале, когда-то привезенном сюда Гербертом Морли. На нее смотрело испуганное, затравленное существо, постоянно преследуемое мыслью о том, что под этой же телесной оболочкой таится другое, порочное и опасное, способное в любую минуту вырваться наружу.

– Я – мать этого ребенка, – громко заявила Дебора, положив руки на свой выпуклый живот.

И вдруг увидела, как исказились ее черты, и на лице проступило то самое страшившее ее выражение хитрости и порока.

– А я в этом не уверена, – произнес голос, в котором Дебора с ужасом узнала свой собственный. – Я больше сделала для того, чтобы он появился на свет, чем ты, глупая, плаксивая девчонка.

Разрыдавшись, Дебора вылетела из комнаты, бросилась вниз по лестнице и вдруг ощутила дуновение леденящего холода. Остановившись, она увидела, что навстречу ей поднимается служанка в старомодном белом чепце, из-под которого выбилась прядь блестящих темных волос.

– Зачем вы туда идете? – поинтересовалась Дебора. – Там, наверху, все в порядке.

Служанка не ответила, только улыбнулась странной печальной улыбкой – улыбкой, пригвоздившей Дебору к месту.

– Кто вы? – прерывающимся от ужаса голосом спросила она.

Снова молчание – и затем на глазах Деборы женщина исчезла, растаяла, как дым. В комнате никого не было, только потрескивали поленья в очаге, да снизу доносились чьи-то голоса, прислушавшись к которым, Дебора почувствовала себя еще хуже.

– …Охотились неподалеку, и вдруг наполз туман, – произнес властный мужской голос. – Мы переночуем здесь, Мейнард, а завтра с утра тронемся в путь. Мужчины пусть спят внизу, в зале, а мы с братом ляжем в господской комнате.

Ребенок во чреве Деборы яростно забился, когда она спускалась по лестнице навстречу его отцу. Там, внизу, нервно комкая в руках шляпу, стоял Роберт Морли с испуганным и озабоченным лицом.

На мгновение воцарилась тишина, показавшаяся странной всем, хотя никто не догадывался о ее истинной причине. Потом вновь раздался гомон мужских голосов, и вскоре Дебора обнаружила себя хлопочущей по устройству гостей, раздающей приказания слугам и надзирающей за приготовлением ужина.

Когда охотники разместились вокруг стола, Дебора вновь почувствовала на себе пристальный взгляд мужчины, укравшего ее невинность.

Роберт ничего не сказал, только чуть-чуть приподнял стакан и сразу отвернулся. В его поведении появилось что-то новое, какая-то горечь, заставившая сердце Деборы наполниться печалью. Молодая женщина знала, что, несмотря на то, что они виделись лишь дважды, она успела завоевать его, и даже такая, как сейчас, подурневшая и располневшая, может просить его о чем угодно.

Дебора со страхом осознала, что Ричард переводит полный ярости взгляд с нее на Роберта.

– …Паршивый День для охоты, – громко прозвучал в наступившей тишине голос Герберта. – За весь день повстречали только одного оленя. – Его тон внезапно изменился. – Кстати, Мейнард, не можете ли просветить меня? В Хокесден-Паркс, перед тем, как наполз туман, мы с братом наткнулись на кузницу, в которой работал какой-то монах. Вы что-нибудь об этом знаете?

– Вот уже семьдесят лет, как в Англии нет монахов, – пожал плечами Ричард. – С тех самых пор, как разогнали монастыри.

– Вот и мне так всегда казалось – поэтому-то я и удивился. Но я отчетливо разглядел его. Он обернулся и взглянул прямо на меня.

– Очень странно, – сказал Ричард и, помолчав, добавил: – Может быть, это была кузница святого Дунстана.

Кто-то издал нервный смешок, а Герберт поинтересовался:

– Что это за кузница?

Бледное лицо Ричарда стало совсем белым.

– Это всего лишь легенда. Говорят, что Бивелхэмская долина волшебная, и что время от времени здесь появляется видение святого Дунстана, работающего в своей кузне. – Он помолчал, как бы взвешивая, стоит ли говорить дальше, и закончил: – Разумеется, все это выдумки. Скорее всего, вы немного заблудились и наткнулись на чью-то кузницу, просто не узнали ее в снегу и тумане, господин Герберт.

– Наверно, так, – медленно произнес владелец Глинда. – Хотя этот человек выглядел весьма странно. Его глаза так и сверкали. Я едва не ослеп.

– Вы видели его лицо? – очень мягко спросил Роберт.

– Да, а что? Вы что-то скрываете, Мейнард?

– Нет, господин Роберт.

Но позже, когда они с братом уединились в своей комнате, Герберт Морли вздохнул:

– Должно быть, Мейнард знает об этой кузнице гораздо больше того, что рассказал нам. Я уверен, что увидеть глаза монаха не означает ничего хорошего.

Роберт беспечно отмахнулся:

– Ерунда. Это была кузница Хокесден-Парка, и в ней работал кто-то из семьи Истед. Просто в снегу все выглядит незнакомым.

Герберт неуверенно покачал головой и улегся в постель. Он заснул моментально, так же, как и Роберт, которому всю ночь снилась Дебора. Утром, заметив ее отсутствие, он забеспокоился, и когда Мейнард сообщил отъезжающим охотникам, что его жена плохо себя чувствует и осталась в постели, тотчас же поинтересовался, не начались ли у нее роды.

– Может быть, это ребенок? – начал Роберт, но наткнулся на ледяной взгляд хозяина и услышал в ответ, что ребенок должен родиться не раньше, чем через месяц.

Значит, ей удалось обмануть Мейнарда и скрыть от него, что она беременна, когда он на ней женился.

– Конечно, конечно, – с готовностью поддержал Роберт, – но я слышал, что иногда они появляются на свет раньше срока.

Ричард поджал губы, очевидно не желая больше обсуждать эту тему, и у Роберта Морли создалось впечатление, что муж Деборы чувствует себя в чем-то виноватым. Скорее всего, Дебора соблазнила его задолго до венчания и таким образом взвалила вину за появление ребенка на будущего мужа. Умная женщина, не говоря уже о том, что красивая. Широкая улыбка заиграла на лице Роберта, и, с чувством пожимая руку Мейнарда, он сказал:

– Когда бы он ни родился, желаю, чтобы он приносил вам радость, Мейнард. Если не возражаете, весной я приеду и привезу ему какой-нибудь подарок.

Черты лица Ричарда заострились и приобрели мертвый восковой оттенок. Он с трудом выдавил:

– Спасибо, господин Роберт. Вы же знаете, что вы всегда желанный гость в Бэйндене.

Но когда Мейнард смотрел вслед удаляющимся гостям, лицо его было искажено яростью. Как только они исчезли из вида, он побежал наверх, к Деборе.

– О чем ты говорила с Морли? – с порога загремел Ричард. – Я видел, как ночью вы с ним переглядывались!

В ответ раздался стон, и, подойдя поближе, он увидел, что Дебора корчится от боли.

– Дебора, – совсем другим тоном спросил Мейнард, – что такое? Ты заболела?

– Это ребенок, – простонала она. – Почему-то раньше времени. Пошли за акушеркой.

К своему стыду, Ричард почувствовал, что у него подкашиваются ноги, и, вместо того, чтобы бежать за акушеркой, он опустился на край кровати и закрыл лицо руками.

– Ричард, – откуда-то издалека донесся до него голос жены. – Ричард, помоги мне.

Но он не мог думать ни о чем, кроме того, что в комнате вдруг повеяло морозом. Как и предполагал Ричард, в дверях стояла Смуглая Леди. Уставившись прямо на Дебору, она укоризненно покачивала головой. Затем, подняв руку, она ткнула в стонущую девушку указующим перстом и бесшумно исчезла в стене.

Вскоре после полуночи Роберт проснулся с твердым убеждением, что только что Дебора родила ему сына. Он был настолько уверен в этом, что зажег свечи и решил спуститься вниз, выпить вина, дабы отметить это событие. Но не успел он дойти до лестницы, как услышал чьи-то торопливые шаги и увидел свою невестку, Анну, в кое-как наброшенном ночном халате.

– Роберт, скорее! – задыхаясь, воскликнула она. – Герберту плохо!

Схватив Анну за руку, Роберт ринулся в спальню брата и, едва взглянув на лицо Герберта, понял, что тот умирает.

Одним прыжком преодолев расстояние от порога до кровати, он заключил брата в объятия. Ему хватило одного взгляда, чтобы удостовериться, что его возлюбленный Герберт, глава их рода и уважаемый отец семейства, теперь уже вне этого мира, что он лишился речи и скорее всего не видит. Серые глаза были устремлены в потолок, на щеках проступили белые пятна.

Понадеявшись, что брат еще может его услышать, Роберт прошептал.

– Я люблю тебя, Герберт.

Но умирающий уже не мог ему ответить. Его губы слегка приоткрылись, глаза начали тускнеть, бледные пятна на щеках растаяли, вместо них появилась синева.

– Наш отец… – начал Роберт, но слова замерли у него на устах.

Как можно было в такой момент говорить о хлебе насущном?

Анне пришлось самой произнести.

– Господи, прими его христианскую душу в твоей неиссякаемой милости.

Под аккомпанемент ее рыданий Роберт в последний раз поцеловал брата и, ощущая на сердце огромную тяжесть, отошел к окну, зная, что все, на что он смотрит, отныне принадлежит ему. Теперь он стал хозяином Глинда.