Текст книги "Самодержавие на переломе. 1894 год в истории династии"

Более того, Колышко вообще считал, что заключенная в доме Кривошеина сделка оказалась выгодной для казенной железной дороги, подписавшей соглашение со Струковым. Рассыпались обвинения в поставке дров из принадлежавшего Кривошеину имения для нужд железной дороги, а также в строительстве новой путевой ветки через находившееся в собственности министра местечко Шклов. Впоследствии выяснилось, что подписание дровяного контракта состоялось еще до того, как Кривошеин стал министром. К тому же железная дорога была заинтересована в условиях этого контракта. А проведение новой ветки через Шклов приносило выгоду железной дороге. В итоге бывшего министра путей сообщения «частично реабилитировали, но поста не вернули» [329]329
  Колышко И. И. Указ. соч. С. 86.


[Закрыть].

Двусмысленность сложившейся ситуации метко охарактеризовал Путилов: «Привыкнув к несколько рискованным, с точки зрения этики, приемам в частной промышленной деятельности, Кривошеин подобного же рода прием допустил и в области, соприкасавшейся с служебным его положением. О прямом злоупотреблении не могло быть и речи, но некоторая некорректность, несомненно, была. При крайнем ригоризме, царившем в этом отношении при императоре Александре III и в ближайшее после его смерти время, этого оказалось достаточным, чтобы пресечь карьеру Кривошеина. Он был уволен от службы без прошения и лишен придворного звания, что для простой, повторяю, некорректности было, пожалуй, более чем достаточно»[330]330
  РГАЛИ. Ф. 1337. Оп. 1. Д. 217. Л. 21.


[Закрыть].

Было ясно, что дело Кривошеина раздуто по каким-то иным, нежели приведенные в докладе Филиппова, основаниям, что подлинные причины отставки министра являлись другими. Две такие причины предположил Колышко. Во-первых, Кривошеин, по его словам, не касаясь реального управления вверенным ему министерством, «наладив свою церемониальную часть», начал «объезжать Россию» и – что с его стороны явилось крайне неосмотрительным шагом – выстраивать «собственную политику». А вот уже этого сановный Петербург никак не мог ему простить. Во-вторых, несмотря на то, что шею министру путей сообщения «сломал» именно государственный контролер, Филиппов оказался «лишь оружием» Витте. Последний более уже не нуждался в Кривошеине: «опасный Вендрих был уничтожен», а «путейцы склонились под десницей» министра финансов. Витте, чтобы избавиться от Кривошеина, «ткнул нос» государственного контролера «в путейскую “панаму”»[331]331
  Колышко И. И. Указ. соч. С. 85–86.


[Закрыть]. Несоответствие предъявленных Кривошеину обвинений и последующих решений по его делу бросалось в глаза. Возможно, подобное обстоятельство и дало Мещерскому впоследствии основание упрекнуть государственного контролера: «На вашей душе тяжкий грех, Тертий Иванович: вы оклеветали Кривошеина». На возражение Филиппова, что он всего лишь «исполнил свой долг», князь ответил, что долг государственного контролера заключался в том, чтобы «проверить строго и всесторонне обвинение». Этого же не было сделано: под обвинение были подведены «непроверенные данные» [332]332
  Мещерский В. П., князь. Указ. соч. С. 638.


[Закрыть].

На причастность министра финансов к отставке Кривошеина указывается и в комментариях к воспоминаниям Витте. Устроенная министром путей сообщения «система поборов», касавшаяся предпринимателей, сотрудничавших с его ведомством, в конце концов, вынудила Витте, продолжавшего реально контролировать МПС, освободиться от одиозного Кривошеина. Тем более что Витте в определенной степени был причастен к его назначению, и махинации министра могли сказаться на репутации главы Министерства финансов. В итоге Витте и министр юстиции дали ход делу Кривошеина, доведенному до конца государственным контролером[333]333
  Из архива С. Ю. Витте. Воспоминания. Т. 1. Рассказы в стенографической записи. Кн. 2. С. 997–998.


[Закрыть].

Ключевая роль Витте в деле Кривошеина не вызывала сомнений у наблюдателей по свежим следам скандала. 17 декабря Богданович записала в дневнике, что мина под Кривошеина «подведена Тертием Филипповым, а из-за угла энергично действовал Витте». Факты, на которых строилось обвинение против Кривошеина, государственный контролер получил от чиновника Управления казенных железных дорог Министерства путей сообщения М. П. Надеина[334]334
  Богданович А. В. Указ. соч. С. 198.


[Закрыть]. 25 декабря генеральша изложила свой разговор с упомянутым выше членом Временного управления казенных железных дорог от Министерства путей сообщения Ивановым. Собеседник Богданович указал на активную роль Витте в совместных с Филипповым интригах против Кривошеина [335]335
  РГИА. Ф. 1620. Оп. 1. Д. 264. Л. 84.


[Закрыть].

Симптоматично, что в интриге против Кривошеина Витте объединился с министром юстиции Муравьёвым. Победоносцев в письме к Сергею Александровичу от 17 декабря со ссылкой именно на обоих министров сообщал адресату, что имеется «немало» дел, свидетельствующих о коррумпированности Кривошеина[336]336
  ОР РГБ. Ф. 253. Карт. 29. Д. 2. Л. 6 об.


[Закрыть]. У Муравьёва был собственный интерес в дискредитации Кривошеина. Министр юстиции рассчитывал через скандал вокруг главы МПС повести наступление на Дурново, причастного к обустройству карьеры ростовского выходца, с прицелом самому занять его место. Да и Витте, похоже, был не прочь освободиться от ходатая за его женитьбу на Лисаневич перед покойным государем. К тому же и Витте, и Муравьёву мешала влиятельность министра внутренних дел.

По оценке А. Н. Мосолова, Дурново к концу эпохи Александра III «пользовался, благодаря своей тонкости и ровному характеру, преобладающим влиянием у государя и значением среди министров». Такое положение дел задевало «многих честолюбивых людей». Поэтому на протяжении первого года царствования Николая II «политика их была направлена к тому, чтобы сломить и устранить» министра внутренних дел. Больше других под Дурново «подкапывались» Витте и Муравьёв. В этом смысле их борьба против Кривошеина не имела самодовлеющего значения. Министра путей сообщения разоблачали именно как «креатуру Дурново».

Одновременно справедливым выглядело и обратное заключение: что министр внутренних дел «нажил себе много врагов» из-за патронировавшегося им Кривошеина[337]337
  ГАРФ. Ф. 1001. Оп. 1. Д. 4а. Л. 241, 242 об., 247 об.


[Закрыть]. Фамилии Дурново и Кривошеина начали произноситься вместе уже тогда, когда слухи о грядущей отставке министра путей сообщения еще только набирали силу[338]338
  См., например, приведенную выше запись из дневника Киреева за 10 ноября.


[Закрыть]. О намерении Муравьёва занять кресло Дурново сообщила в дневниковой записи за 30 ноября Богданович. Этот слух ей передала жена Л. Д. Бутовского, чиновника особых поручений при столичном градоначальнике. О том же самом говорил генералу Богдановичу, мужу хозяйки салона и автора дневника, Каханов. По поводу возможной замены Дурново на Муравьёва передавали слова, якобы сказанные императором, «qu’il vent en tout ressembler a son pere et qu’il fera ce qu’a fait son pere a son avenement, il changera tons les ministres» («что он хочет во всем походить на отца и что он сделает то же самое, что сделал его отец в начале своего царствования, то есть поменяет всех министров», фр.)[339]339
  РГИА. Ф. 1620. Оп. 1. Д. 264. Л. 56, 43–43 об., 61–61 об.


[Закрыть].

Отставка Кривошеина деморализовала министра внутренних дел. 17 декабря Победоносцев писал Сергею Александровичу, что Дурново пребывает «в смущении и не был на этой неделе с докладом у государя»[340]340
  ОР РГБ. Ф. 253. Карт. 29. Д. 2. Л. 5.


[Закрыть]. Приход в ведомство на Фонтанке нового хозяина стали рассматривать как дело ближайшего будущего[341]341
  Соответствующие записи в дневнике Богданович см.: РГИА. Ф. 1620. On. 1. Д. 264. Л. 39 об., 61, 76, 77–77 об., 78 об.


[Закрыть]. Шереметев записал 24 декабря в дневнике: «Подлое время. Один другому роет яму. Интрига в полном ходу». При этом конкретное кадровое решение по главе Министерства путей сообщения Шереметев считал лишь первым шагом в целой цепочке предстоящих перестановок, главная из которых – замена руководства МВД. «Приходится из худшего выбирать лучшее, – отмечал Шереметев, – и мириться с Дурново, как бы и временно»[342]342
  РГАДА. Ф. 1287. Оп. 1.Д. 5041. Л. 64.


[Закрыть].

На этом фоне резким контрастом выглядела оценка перспектив Дурново Киреевым. Генерал отметил в дневнике в январе 1895 г.: несмотря на слухи, что «дни Дурново сочтены», «не видно, чтобы он уходил». Более того, говорят, министр внутренних дел начинает «следовать системе запугивания государя», или «системе Петра IV». (Киреев намекал на то, что Дурново ведет себя с императором так же, как в свое время поступал шеф жандармов и глава Третьего отделения Собственной его императорского величества канцелярии П. А. Шувалов – «Петр IV», как его называли, намекая на влиятельность, – в отношениях с Александром II.) К тому же, по слухам, вдовствующая императрица «очень его поддерживает». Далее генерал иронично заметил: «II est d’une betise agreable a S. М.» («Он так глуп, что это приятно ее величеству», фр).[343]343
  ОРРГБ. Ф. 126. Д. 12. Л. 7 об.


[Закрыть]

В дневнике петербургского градоначальника В. В. фон Валя есть шуточное стихотворение «Злобы дня и ночи» с подзаголовком «1895». В стихотворении обыгрываются ситуации на сановном и бюрократическом Олимпе в первые месяцы царствования Николая II. Любопытно, что слова о запутанности, неоднозначности и противоречивости ситуации вокруг Кривошеина и Дурново в стихотворении вложены в уста Витте, который говорит председателю Комитета министров Бунге:

 
Посмотри, вот Кривошеина
Топит Ваня-дуралей (Дурново. – Д. А.),
Как влюбленных в водах Рейна
Всех топила Лорелей!
Аполлон ведь утопил бы
Tête-de-Veau («телячью голову», фр.,
имеется в виду Дурново. – Д. А.)
без лишних слов,
Если б ею он топил бы
Паровозы взамен дров! [344]344
  ОР РНБ. Ф. 127. Д. 21. Л. 48 об. Оба приведенных в отрывке пояснения, что имеется в виду Дурново, сделаны самим автором дневника.


[Закрыть].
 

И композиционно, и содержательно процитированный стихотворный отрывок недвусмысленно указывал на лицо, получившее наибольшую выгоду от отставки Кривошеина, то есть на Витте. И дело даже не в том, что министру финансов, в конце концов, удалось провести в Министерство путей сообщения фигуру, которая его в целом устраивала[345]345
  О роли Витте в назначении министром путей сообщения Хилкова см.: Шепелев Л. Е. Министр путей сообщения князь М. И. Хилков // Из глубины времен. 1995. № 5. С. 135.


[Закрыть].

С уходом Кривошеина начала необратимо меняться сложившаяся при Александре III констелляция министров. Эта констелляция, как показало дело Кривошеина, оказалась не без изъяна. После скандала вокруг МПС Дурново более уже не мог рассчитывать на роль самого влиятельного министра: подобный образ стал стремительно закрепляться за Витте. Как метко схвачено в «Злобах дня и ночи», отставленный министр путей сообщения и министр внутренних дел взаимно топили друг друга, причем без явного на то умысла. Что бы ни пел, подобно мифологической рейнской нимфе, Дурново, пытался бы он спасти Кривошеина или же, напротив, освободиться от него, как от обременительного балласта, судьба обоих от такого пения становилась лишь еще более предрешенной. Министерский «принципат» Витте окончательно утвердился через полгода – после смерти Бунге, которому министр финансов в стихотворении навязывал собственную интерпретацию скандальной поруки Кривошеина и Дурново.

Складывание в 1903 г., после отставки Витте с поста министра финансов, новой министерской констелляции явилось поразительным политическим дежавю ситуации 1895 г. – только противоположным по своему значению для Витте. Возвышение министра финансов началось с наступления на Дурново и стало фактически состоявшимся фактом после перемещения министра внутренних дел в кресло скончавшегося Бунге. В 1903 г. уже Витте утратил (пускай лишь примерно на год) первенство и был переведен на место умершего председателя Комитета министров Дурново. Пусковым же механизмом этой карьерной амплитуды и оказалось в свое время дело Кривошеина.

Комментируя первую отставку нового государя, Богданович заметила: «Это страшный прецедент для будущего, это доказывает, что молодой царь не будет шутить». Однако генеральша не могла совместить изощренность, с которой была разыграна отставка Кривошеина, и успевший сложиться в общественном мнении образ Николая II как человека, не склонного к подобным утонченным ходам. Поэтому она намекала на причастность к смещению Кривошеина лиц, плетущих «интриги» и распространяющих «несправедливые наветы». Но вместе с тем общая оценка отставки не вызывала сомнения: «Тут царь поступил Дак], к[ак] следовало»[346]346
  РГИА. Ф. 1620. Оп. 1. Д. 264. Л. 74.


[Закрыть]. Непосредственно причастный к подготовке государева решения об отставке Кривошеина Филиппов 19 декабря написал в письме к сыну Сергею: «Вчера “Прав[ительственный] вестник” напечатал об отставке Кривошеина: вера моя в правосудие государя блистательно оправдалась! Я никого не вижу; но мне сообщают случайные посетители, что радость общая и не знающая границ»[347]347
  Там же. Ф. 728. Оп. 1. Д. 81. Л. 53.


[Закрыть]. Богданович передавала слова управляющего государственными сберегательными кассами Государственного банка А. П. Никольского. Отставка, считал он, данная подобным образом, «заставляет говорить в городе» об «опасном знамении, напоминающем времена Павла I» [348]348
  Там же. Ф. 1620. Оп. 1. Д. 264. Л. 78 об.


[Закрыть]. Налицо замышлявшийся пропагандистский эффект как раз требовавшегося диапазона – от страха до упования на государеву справедливость.

Еще интереснее посмотреть в ракурсе отставки Кривошеина на пресловутое «распутье». В. Л. Степанов отмечает, что буквально одновременно с Победоносцевым другим советником Николая II стал Бунге: с ним государь «постоянно совещался», а также разбирал «важнейшие вопросы». Далее исследователь со ссылкой на воспоминания Н. Н. Покровского, бывшего в 1894 г. чиновником канцелярии Комитета министров, пишет: «Вопреки бюрократической традиции, председатель Комитета министров даже на некоторое время получил право регулярного утреннего доклада. Всеподданнейшие доклады министров императору проходили теперь в его присутствии». Наконец, делая сноску на воспоминания Покровского и дневник Половцова, В. Л. Степанов считает, что отставка Кривошеина также произошла «по настоянию» председателя Комитета министров[349]349
  Степанов В. Л. Указ. соч. С. 152.


[Закрыть].

Мнение о «регулярных утренних докладах» председателя Комитета министров и о докладах других министров в присутствии Бунге слишком важно, чтобы безоговорочно принимать его, основываясь на брошенной вскользь фразе Покровского. А. В. Ремнев вслед за В. Л. Степановым повторяет, что председатель Комитета министров «имел в первое время ежедневные утренние доклады у молодого царя». (Правда, у него почему-то «регулярные» превратились в «ежедневные»!) А вот в отношении докладов министров под наблюдением Бунге А. В. Ремнев испытывает оправданный скепсис. Автор пишет, что Д. А. Милютин записал об этом слух в дневнике (как говорят, в присутствии Бунге происходят «все личные доклады министров государю»[350]350
  Милютин Д. А. Дневник. 1891–1899. М., 2013. С. 341.


[Закрыть]), «по всей вероятности, выдавая желаемое за действительное» [351]351
  Ремнёв А. В. Указ. соч. С. 402–403.


[Закрыть].

Ни о «регулярных», ни тем более о «ежедневных» докладах Бунге в конце 1894 г. ничего не говорится в других источниках. Например, в дневниках, письмах и воспоминаниях лиц, которые по своему статусу просто не могли бы не заметить участившихся аудиенций председателя Комитета министров, если бы столь примечательная перемена в положении последнего действительно имела место. По данным камер-фурьерского журнала, с момента прибытия Николая II из Ливадии в Петербург и до конца 1894 г. Бунге был у императора вообще только четыре раза – 3, 10, 30 ноября и 14 декабря[352]352
  РГИА. Ф. 516. Оп. 53/2048. Д. 15. Л. 659 об., 713, 761 об., 788 об.


[Закрыть]. Тем более не подтверждается информация о присутствии председателя Комитета министров на чьих-то докладах: император никогда бы не согласился на подобное завуалированное квазипремьерство да к тому же еще в своем присутствии! Думается, что слухи о востребованности Бунге были инспирированы как раз той ролью, которую председатель Комитета министров сыграл в деле Кривошеина. (Например, процитированная А. В. Ремневым запись в дневнике Милютина датирована 22 декабря, то есть уже временем после отставки министра путей сообщения[353]353
  Милютин Д. А. Указ. соч. С. 341.


[Закрыть].) И вот тут важно с максимально возможной точностью оценить эту роль.

15 декабря, узнав об отставке Кривошеина, Половцов записал в дневнике дошедшие до него «по слухам» подробности этого события. В частности, автор дневника сообщил, что следственные данные, на которых основывался доклад государю Филиппова, «как слышно», предоставлены прокурорским надзором, а государственному контролеру их передал сам министр юстиции. Император вызвал Бунге именно как председателя Комитета министров, чтобы тот представил отчет о рассматривавшемся там докладе государственного контролера. Итогом «общего всех сих лиц обсуждения» явилось поручение Бунге дать указание управляющему Собственной его императорского величества канцелярией Ренненкампфу «объявить Кривошеину, чтобы он подал в отставку». А 27 декабря Половцов записал в дневнике разговор с посетившим его в тот день Витте. Министр финансов представил собственное видение того, как развивалось дело Кривошеина. 10 декабря государственный контролер представил императору доклад с компрометирующими министра путей сообщения фактами. А 14 декабря Николай II пригласил председателя Комитета министров, «по совету коего и последовало увольнение Кривошеина»[354]354
  Половцов А. А. Указ. соч. С. 116–117, 119–120.


[Закрыть]. Вот на обоих приведенных свидетельствах Половцова вкупе с беглым замечанием Покровского В. Л. Степанов и основывает заключение об исключительной роли Бунге в проведении отставки Кривошеина.

Оставим трактовку аудиенции Бунге 14 декабря на совести Витте. А вот что касается фрагмента дневника Половцова за 15 декабря, то там недвусмысленно сказано, что Бунге был приглашен к императору в связи с делом Кривошеина именно потому, что в Комитете министров до этого рассматривался доклад Филиппова о министре путей сообщения. То есть в данном случае, вызывая к себе Бунге, император руководствовался исключительно аппаратными соображениями.

Приведенное объяснение аудиенции Бунге в связи с делом Кривошеина подтверждается и Победоносцевым. 17 декабря в письме к вел. кн. Сергею Александровичу он сообщил о состоявшемся четыре дня назад визите к вдовствующей императрице. По словам обер-прокурора, Мария Федоровна «сама заговорила о Кривошеине с ужасом и сказала, что государь возмущен и не хочет его видеть, ибо не может подать руки ему». А на следующий день император вызвал председателя Комитета министров. «Это было очень умно», – пояснял Победоносцев великому князю, – ибо именно в Комитете министров, «у Бунге», рассматривался отчет государственного контролера. И уже затем Реннен-кампфу было дано поручение «съездить к Кривошеину и объявить ему, чтобы подал просьбу об увольнении»[355]355
  ОР РГБ. Ф. 253. Карт. 29. Д. 2. Л. 6 об.-5.


[Закрыть].

Похожим образом объяснял причастность Комитета министров к отставке министра путей сообщения и Куломзин. По его словам, «добытые дознанием» факты, свидетельствовавшие о коррупционных сделках Кривошеина, были рассмотрены особой комиссией, возглавляемой Сольским. В работе этой комиссии участвовал и председатель Комитета министров. Комиссия приняла решение уволить министра путей сообщения – тем более что тот «не догадался сам подать в отставку». Далее в воспоминаниях Куломзина сразу говорится о миссии Ренненкампфа, совпавшей с освящением домовой церкви у Кривошеина, и нет ни слова о том, как отреагировал на решение комиссии Сольского император[356]356
  Куломзин А. Н. Указ. соч. С. 509–510.


[Закрыть].

В 1896 г. Фонд вольной русской прессы издал журнал заседания Особого совещания по делу Кривошеина, которое состоялось 5 февраля 1895 г. под председательством Сольского (естественно, это было совершенно другое мероприятие, нежели то, о котором свидетельствовал Куломзин). В журнале подробно перечислялись все обвинения, предъявленные бывшему министру путей сообщения. Примечателен комментарий публикаторов этого документа. По их утверждению, чтобы помочь Кривошеину, Дурново сначала просил участвовавшего в совещании Гюббенета поддержать «своего протеже». Однако у него это не получилось. Тогда министр внутренних дел обратился напрямую к Марии Федоровне. В результате вдовствующая императрица принялась «давить на сына». При таком раскладе проблема главы МВД – его значительный долг Кривошеину – была разрешена: бывший министр путей сообщения вернул векселя министру внутренних дел, и разбирательство нарушений, допущенных Кривошеиным, «по высочайшему повелению» прекратилось [357]357
  Подвиги А. К. Кривошеина, быв[шего] мин[истра] пут[ей] сообщения]. Журнал заседания Особого совещания по высочайшему повелению. Из № 26 «Летучего листка» с дополнением. Лондон, 1896. С. 9, 30–31.


[Закрыть]. Безусловно, подобная пропагандистская брошюра не может восприниматься в качестве серьезного доказательства, но в содержательном отношении опубликованный в Лондоне журнал Особого совещания Сольского не вызывает подозрений, а закулисные переговоры в нем не отражены.

Не получилось у Бунге и провести на освобожденную Кривошеиным должность свою кандидатуру. В первый день нового 1895 г. Половцов сообщил в дневнике, что в конце декабря у него был Бунге, который признался, что император не консультировался с ним по поводу кандидатуры преемника Кривошеина[358]358
  Половцов А. А. Указ. соч. С. 123.


[Закрыть].

Куломзин в воспоминаниях утверждал: «Бунге, не подавая прямо совета о назначении меня, предполагал, однако, что я буду назначен». Председатель Комитета министров просчитался: министром стал Хилков, «сопровождавший всегда» как главный инспектор железных дорог Марию Федоровну при ее переездах[359] 359
  РГИА. Ф. 1642. Оп. 1. Д. 195. Л. 23 об.-24; Куломзин А. Н. Указ. соч. С. 510.


[Закрыть].

Посол в Вене А. Б. Лобанов-Ростовский, посетивший 2 января (накануне своего назначения послом в Берлине) Половцова, уверял последнего, что возведение на место Кривошеина Хилкова «можно считать делом оконченным». Главный инспектор железных дорог «будто бы» получил от Марии Федоровны записку с лаконичной фразой: «Воп espoir» («Шансы велики», фр.) [360]360
  Половцов А. А. Указ. соч. С. 124.


[Закрыть].

Куломзин считал, что после ухода Кривошеина как раз именно его шансы занять освободившееся место «были очень велики». Дурново тогда как-то даже сказал близким знакомым Куломзина, что указ о назначении последнего «лежит на столе у государя и будто бы уже подписан». Однако Витте – со слов Бунге – во время доклада сказал Николаю II: «Куломзин – хороший докладчик, человек кабинетный, но это не министр, у него нет распорядительности, он не может вести большого практического дела». Подобная характеристика предрешила выбор Хилкова. К тому же Бунге характеризовал Куломзина как «человека самостоятельного». Витте же не был заинтересован в таком министре путей сообщения – ему нужна была фигура «с диаметрально противоположными качествами»[361]361
  Куломзин А. Н. Указ. соч. С. 511.


[Закрыть].

Вместе с тем обстоятельства первого министерского назначения Николая II нуждаются в более подробном рассмотрении. В статье Л. Е. Шепелева о Хилкове сказано только, что государь назначил князя руководителем МПС «по рекомендации» министра финансов и вдовствующей императрицы[362]362
  Шепелев Л. Е. Указ. соч. С. 135.


[Закрыть]. Но это утверждение, как будет показано ниже, справедливо лишь отчасти.

Перебор возможных кандидатур на место Кривошеина, о неминуемой отставке которого заговорили буквально сразу после смерти Александра III, начался в общественном мнении прямо в первые дни нового царствования. Выше уже приводилось свидетельство на этот счет из дневника Богданович: называлась фамилия Кази как наиболее вероятной кандидатуры. В отличие от Кривошеина, оказавшегося во главе Министерства путей сообщения исключительно благодаря связям и конъюнктуре, сложившейся для него благоприятным образом на момент перехода Витте из МПС в Министерство финансов, эта кандидатура не выглядела случайной.

Кази обладал богатым опытом руководящей работы на разных должностях. Более полутора десятилетий он служил – и как военный, и после отставки – в Русском обществе пароходства и торговли, где дорос до поста исполняющего обязанности директора организации в отсутствие последнего. В середине 1870-х гг. он как городской голова Севастополя сделал немало для превращения города в современную базу Черноморского флота. Его следующей должностью стал пост управляющего Балтийским судостроительным и механическим заводом. Именно при Кази была проведена масштабная модернизация этого индустриального гиганта. На протяжении 17 лет, в течение которых Кази возглавлял завод, было спущено на воду более 40 кораблей, в том числе броненосный крейсер «Адмирал Нахимов» и крейсер первого ранга «Рюрик». После ухода в 1893 г. с Балтийского завода Кази, помимо названных должностей, являлся еще гласным Петербургской городской думы.

В годы службы Кази в Русском обществе пароходства и торговли он пересекся с двумя будущими министрами. Директором общества тогда был ставший впоследствии управляющим Морским министерством (и в этом своем качестве – объектом для непрекращавшейся критики со стороны Кази) Н. М. Чихачёв. Именно его помощником по морской части и оказался в 1870 г. Кази. А помощником Чихачёва по железнодорожной части служил Витте.

Последний в воспоминаниях отметил присущую Кази «большую склонность к интригам» и вместе с тем подчеркнул, что он являлся «человеком весьма большого ума, с большими способностями». По словам Витте, существенной причиной влиятельности Кази и его попадания в обойму потенциальных кандидатов в министры являлась протекция со стороны вел. кн. Александра Михайловича, метившего стать главным начальником флота и морского ведомства, то есть занять должность, на которой находился генерал-адмирал вел. кн. Алексей Александрович. Поскольку интрига составляла «главную черту характера» Александра Михайловича, он протежировал Кази, также склонному к интригам, превратив его в своеобразное «орудие против режима Морского министерства» в лице генерал-адмирала и близкого к нему Лихачёва[363]363
  Из архива С. Ю. Витте. Воспоминания. Т. 1. Рассказы в стенографической записи. Кн. 1. С. 358, 412.


[Закрыть]. Кстати, от язвительных инвектив в адрес Алексея Александровича Александр Михайлович не смог удержаться даже в воспоминаниях, написанных спустя много лет после этих событий и смерти генерал-адмирала. Зять Николая II подчеркивал главным образом непрофессионализм Алексея Александровича. Великий князь, например, отмечал: «Трудно было себе представить более скромные познания по морским делам, чем у этого адмирала могущественной державы». По словам Александра Михайловича, «дядя Алексей» руководил флотом «согласно традициям XVIII века» [364]364
  Александр Михайлович, великий князь. Воспоминания. М., 1999. С. 133, 170.


[Закрыть].

Таким образом, разговоры о Кази как потенциальном преемнике Кривошеина пошли неспроста. Причем после отставки Кривошеина они резко активизировались. В дневниковой записи за 16 декабря Богданович назвала фамилию Кази наряду с упоминанием двух других возможных кандидатов на пост главы МПС – Куломзина и директора Департамента железнодорожных дел Министерства финансов В. В. Максимова. Но уже через два дня генеральша говорила о перспективах бывшего управляющего Балтийским заводом совсем иначе: «По-моему, м[инистро]м п[утей] с[общения] будет Кази, которого царь лично знает и мног[ие] в[еликие] к[нязья] тоже». Любопытно, что муж хозяйки салона придерживался другого мнения, полагая, что министром станет товарищ Витте по Министерству финансов А. П. Иващенков. Чиновники же самого Министерства путей сообщения думали увидеть своим начальником Куломзина[365]365
  РГИА. Ф. 1620. Оп. 1. Д. 264. Л. 74 об., 76–76 об.


[Закрыть].

Скорее всего, причиной подобной перемены в оценке шансов Кази стать министром путей сообщения стала его аудиенция (правда, не персональная, а в составе группы в несколько человек) у императора 10 декабря. События этого ключевого для вызревания скандала вокруг Кривошеина дня развивались следующим образом. В 10 часов утра состоялся упомянутый выше доклад Филиппова, в котором излагались обвинения в адрес министра путей сообщения. Понятно, что после такого доклада отставка главы МПС была предрешена. А в половине третьего дня государь принял депутацию Императорского Русского технического общества. В депутацию вошли вел. кн. Александр Михайлович как попечитель общества, Кази как его председатель и еще три члена организации[366]366
  Там же. Ф. 516. Оп. 53/2048. Д. 15. Л. 780–780 об.


[Закрыть].

Конечно, исключено, чтобы при этих трех лицах и в присутствии самого Кази император стал обсуждать с Александром Михайловичем вопрос о назначении председателя общества на фактически освободившийся – после доклада Филиппова – пост. Однако симптоматично, что прием депутации имел место чуть ли не сразу после аудиенции государственного контролера. Возможно, под видом представления императору депутации были устроены смотрины Кази. Если же допустить, что о приеме государем небольшой группы, в которой находились вместе Александр Михайлович и Кази, стало известно в обществе, то можно предположить, какой резонанс должна была возыметь такая информация и каким образом ее могли проинтерпретировать.

В пользу того, что прием депутации Русского технического общества не просто так совпал с докладом Филиппова, говорит следующий факт. Витте в воспоминаниях рассказал, что во время его первой после отставки Кривошеина аудиенции император обратился к нему: «Я прошу вас выслушать этот указ», – после чего прочитал министру финансов указ о назначении Кази министром путей сообщения [367]367
  Из архива С. Ю. Витте. Воспоминания. Т. 1. Рассказы в стенографической записи. Кн. 1.С. 412.


[Закрыть]. Витте не указал дату этого приема у государя, но ее нетрудно вычислить. Министр финансов отметил, что он состоялся «в гатчинском дворце» в пятницу. (Пятница, как известно, была закреплена за его аудиенциями.) Прием имел место уже после увольнения Кривошеина.

О самом же увольнении Витте, по его собственному признанию, узнал только из публикации «Правительственного вестника»[368]368
  Там же. С. 412, 395.


[Закрыть]. Первая пятница после уведомления Кривошеина 14 декабря о его отставке – это 16 декабря. С 22 ноября по 24 декабря император находился в Царском Селе[369]369
  Дневники императора Николая II (1894–1918). Т. 1: 1894–1904. С. 133, 139.


[Закрыть]. Витте перепутал гатчинскую резиденцию с царскосельской: видимо, в его памяти просто отпечаталось, что аудиенция была не в Петербурге, а в пригороде. Очевидна неискренность заверения Витте, будто об отставке Кривошеина он узнал из сообщения «Правительственного вестника». Этот номер газеты вышел в воскресенье, 18 декабря: в датированном 19 декабря письме Филиппова к сыну говорится о том, что «Правительственный вестник» с сообщением об отставке Кривошеина был напечатан «вчера» [370]370
  РГИА. Ф. 728. Оп. 1.Д. 81.Л. 53.


[Закрыть]. Таким образом, если бы министр финансов действительно узнал об увольнении министра путей сообщения из газеты, то он еще не был бы в курсе этого решения императора, когда отправлялся к нему на доклад 16 декабря. В то же время ознакомление министра финансов с проектом указа о назначении Кази не могло быть неделей позже – в пятницу, 23 декабря. Расклад событий последующих аудиенций, как будет показано ниже, убедительно свидетельствует, что этот прием состоялся именно 16 декабря.

Витте прямо связал прочитанный ему императором проект указа о назначении Кази с влиянием Александра Михайловича[371]371
  Из архива С. Ю. Витте. Воспоминания. Т. 1. Рассказы в стенографической записи. Кн. ЕС. 413.


[Закрыть]. Если принять во внимание, что чуть менее недели назад Николай II принял обоих в составе депутации Русского технического общества, то взаимосвязь смотрин протеже великого князя и проекта указа, с которым государь ознакомил министра финансов, становится очевидной.

Дальнейший разговор Витте с императором 16 декабря развивался следующим образом. Министр финансов, подчеркнув деловые достоинства Кази, принялся разубеждать Николая II. Аргументация Витте сводилась к тому, что Кази совершенно некомпетентен в железнодорожном деле и нельзя допустить, чтобы второй подряд руководитель МПС оказался несведущим в вопросах, которыми ему надлежит руководить. Министр финансов даже позволил себе сделать императору вызывающее предложение о том, что если уж и назначать названное лицо министром, то тогда лучше сразу ставить его во главе Морского министерства. В таком случае он станет руководить тем, в чем, в отличие от железнодорожного дела, разбирается. На вопрос государя, кого бы Витте мог порекомендовать вместо Кази, министр финансов незамедлительно предложил кандидатуру своего товарища по Министерству финансов Иващенкова. Николай II обещал подумать об этой кандидатуре[372]372
  Там же.


[Закрыть]. Витте уже давно вынашивал идею посадить в кресло главы МПС Иващенкова. Победоносцев сообщал 17 декабря в письме к вел. кн. Сергею Александровичу, что министр финансов предлагал «своего товарища» на место Кривошеина «еще покойному государю» [373]373
  ОР РГБ. Ф. 253. Карт. 29. Д. 2. Л. 5–5 об.


[Закрыть].