Текст книги "Темный Лес"

4

Держа за руку слабеющую дрожащую Ашму, Урвилл быстро-быстро прошел по узкой улочке, на которой теснились и наседали друг на друга домики из фанеры. Завернув за угол, Урвилл остановился и оглянулся. Стражников нигде не было. Он вздохнул.

Откуда не возьмись, появился Громозда, суетливо и виновато застрекотал. Урвилл с досадой отмахнулся от него. Урвилл сбросил с себя наплечный короб, достал из него зеленую бутылочку, откупорил и протянул Ашме:

– Пей!

Ашма трясущейся рукой взяла противоядие. Она поднесла бутылочку ко рту. В этот момент по телу Ашмы пробежала судорога. Изголодавшаяся тьма вгрызалась в защитный панцирь, разрушая его. Бутылочка выскользнула из руки Ашмы, упала и разбилась о мшистый камень.

Урвилл выругался и, схватив Ашму за руку, сорвался с места, почти побежал по узкой улочке.

Они повернули вправо, потом влево, перебрались по мосткам через большую сточную канаву, над которой кружился рой черных мух.

Урвилл нырнул в густые заросли, которые штурмовали городскую стену… Фанерную дверь заваливал хлам, и прикрывали ветки. Урвилл схватился за ржавое кольцо, дернул и открыл дверь. Из темной дыры дохнуло сыростью. Ашма в нерешительности остановилась.

– Это самый короткий путь к твоему отцу, – сказал Урвилл и подтолкнул дрожащую Ашму в зябкий полумрак подземелья. Пригнувшись, последовал за ней.

Громозда тоже хотел залезть в дыру, но Урвилл его остановил, оттолкнул.

– Тебя еще здесь не хватало. Жди здесь.

Громозда торопливо застрекотал, словно пытаясь уговорить Урвилла, но тот сказал:

– Жди здесь.

Громозда отошел в сторону, обиженно стрекоча.

– Поругайся у меня еще, – Урвилл погрозил Громозде пальцем и закрыл дверь.

5

В подземелье было темно и зябко. Усеянные светляками стены и сводчатый потолок источали тусклый зеленоватый мерцающий свет.

Урвилл достал из кармана штанов фонарик с искрой от упавшей месяц назад звезды, включил на нем режим дальнего света и ринулся по тоннелю.

– Скорей, скорей, – поторапливал он Ашму, которая с трудом волочила ноги.

Она была ни жива, ни мертва, и уже не совсем Ашма. Она с тошнотворным ужасом ждала, когда она станет уже совсем не Ашмой. Стены и сводчатый потолок тряслись и дрожали, точно Прибабах и до них добрался. Ашму так и подмывало сделать, что-нибудь несусветно глупое, выкинуть какой-нибудь номер. Но это означало бы, что Прибабах окончательно и бесповоротно подчинил ее себе.

Она чувствовала, что если поддастся искушению и перестанет себя контролировать, то окончательно и бесповоротно потеряет себя. И потому она из последних сил крепилась, сопротивляясь накатам веселого безумия.

В полумраке шныряли большие крысы, копошились похожие на лемуров зверьки с выпуклыми белесыми глазами. С потолка свешивалось нечто похожее на стаю летучих мышей. Темнота настороженно застрекотала. Синий свет фонарика метнулся и выхватил ушастого антропоморфа с кроличьей мордой на затылке. Существо кинулось прочь, растворилось в темноте.

Урвилл выругался…

– Вроде бы здесь… – сказал он, остановившись перед узкими земляными ступеньками, которые круто устремлялись вверх к испещренной разноцветными рисунками и надписями двери. Урвилл взбежал по земляной лестнице и толкнулся в веселую дверь. Она приоткрылась.

Урвилл помог Ашме подняться. Они оказались в заброшенном сумрачном погребе, где стоял затхлый кислый запах, повсюду клубилась пыль и, подрагивая, висела паутина. Погреб был загроможден рухлядью, старыми вещами, кипами пожелтевшей исписанной бумаги, стопками тетрадей, блокнотов и книг. Каменная лестница оканчивалась обшарпанной дверью.

– Держись, мы уже пришли, – сказал Урвилл.

Ашма с трудом поднялась по ступенькам, привалившись к Урвиллу, опираясь на него.

Урвилл постучал в дверь кулаком. Никто не отозвался. Урвилл ударил по двери ногой. Замок лениво и нехотя: лязг-лязг… Дверь открылась. За ней стоял рыхлый лысоватый мужчина с обрюзглым пористым лицом. В темных провалах ошалело сверкали глаза. Курнут расплывался в улыбке, показывая крупные лошадиные зубы.

– На ловца и зверь бежит! – Курнут весело заржал, придерживая рукой плотный занавес, за которым открывалась неприбранная, захламленная каморка.

– А это что еще за чудо-юдо? – Курнут вытаращился на Ашму.

– Дочь твоя, – Урвилл оттолкнул Курнута и ворвался в каморку.

– Дочь?! Ха-ха-ха! – Курнута переполняло лихорадочное веселье. Он был во власти демона эйфории. – Смешно, смешно.

– А мне нет. Где у тебя АД? – Урвилл быстро обшаривал глазами тесную комнату.

– Везде. Куда не глянь и не кинь.

– Я о противоядии, придурок. Где оно?

– Может, в другой комнате на полке? – Неуверенно сказал Курнут и, глянув на Ашму, засмеялся: – Цирк, да и только!

Ашма ненароком взглянула в пыльное овальное зеркало и ужаснулась. На нее вытаращилось бледное существо с ярко– рыжими всклокоченными волосами, громадными стрекозиными глазами и красным тонким ртом. Треугольное лицо дергалось и перекашивалось, словно Ашма строила рожи, кривлялась перед зеркалом. Ашма закричала, отшатнулась от зеркала и спрятала лицо в ладони.

Урвилл тряхнул Ашму за плечо и протянул бутылочку:

– Пей!

Ашма схватила ее и сделала четыре больших судорожных глотка.

– Хватит, – Урвилл отобрал у Ашмы бутылочку.

Ашму словно тряпичную куклу стало швырять из стороны в сторону. Потом она замерла, пошатнулась, рухнула на пол и забилась в конвульсиях.

Курнут захлопал в ладоши и расхохотался, как на цирковом представлении. Урвилл бросил сердитый взгляд на одержимого, бывшего не в себе Курнута, вынул из рюкзака шкатулку, положил на стол и открыл.

– Прибабах, выходи!

– Выходи, подлый трус! – Курнут загоготал.

По телу Ашмы пробежала судорога, в глазах потемнело, как будто бы она опять оказалась в подземелье. Она потеряла сознание. Ашма мучительно отчаянно долго искала его в глубине сумрачного Леса среди черных окоченелых деревьев… Все-таки нашла.

6

Ашма пришла в себя душной тесной каморке. Ашма лежала на старой широкой кровати с темными деревянными изножьем и изголовьем. Пружины продавленного матраца пытались врасти в позвоночник. На полках пылились книги и рукописи.

Из соседней комнаты доносились голоса Урвилла и папани.

– Да откуда я знал, что это она, – виноватым голосом оправдывался отец. – Она же ведь сама на себя была не похожа.

– А ты я смотрю, совсем в сумрак ушел, – заметил Урвилл.

– Ты это о чем?

– Противоядием совсем перестал пользоваться. АДа сколько было, столько и осталось. Выглядишь так, словно по тебе каток проехался. Смотри, доиграешься…

– Смотрю, – Курнут вздохнул. – У тебя что-нибудь есть для меня?

– Притормозил бы ты. А то совсем уже…

– Так есть или нет? – С глухим раздражением перебил Курнут.

– К тому же ты исчерпал кредит. Я же все-таки не благотворительная организация…

– У меня ничего не осталось. Все что у меня было, то сплыло и ушло Бывшей. Сам видишь, как я живу. Не живу, а существую.

– У тебя все еще впереди, – Урвилл усмехнулся.

– Смеешься… Ну-ну… Забирай, что хочешь, только дай мне какую-нибудь забористую шкатулку с демоном повеселее. Чтобы хорошо унесло и вставило, так вставило.

– Да они все весельчаки и юмористы.

– Может, возьмешь в залог рукопись моего нового романа?

– Накой ляд мне твои рукописи? Их даже старьевщику не сбагришь. Только на растопку и годятся.

– Да-да… Только на растопку. Особенно вторую часть. Может у кого-то рукописи и не горят. А мои горят. И еще как.

Голос отца звучал лихорадочно, отрывисто. Отец как будто бы говорил на бегу, задыхался, захлебывался, всхрапывая, точно загнанная лошадь:

– Тогда забирай вот эту котомку. Откуда она взялась?

– Это котомка твоей дочери…

– Да-да, точно… Какая-то книга.

Ашма услышала шелест перелистываемых страниц.

– Какие-то странные рисунки, письмена. Это на каком-то древнем и мертвом что ли? А еще фигурка глиняная, разноцветные камешки… Откуда это у нее?

– Из Леса вестимо, – сказал Урвилл.

– Да-да, проклятый Лес! От него одна беда.

– Прикуси язык и не гневи Лес. А то ведь дождешься.

– А что мне терять? Что? Я все, что можно и нельзя уже потерял, – с тихим грустным смехом проговорил папаня. – Я же на самом дне. Посмотри на меня. И что вокруг меня посмотри. Днище. И ничего более.

– Смотри, постучат как-нибудь…

– Кто настучит?

– Снизу. Всегда есть куда падать. Всегда может быть еще хуже.

– Ты думаешь?

– Я знаю, – сказал Урвилл. – И не так все плохо и однозначно, раз Лес отпустил Ашму.

– А он ее отпустил? Ты думаешь это все-таки она?

Услышав такое от папани, Ашма вся сжалась и похолодела. И, правда, а вдруг она уже и не она вовсе? Ей захотелось вскочить с кровати, метнуться к настенному зеркалу, чтобы убедиться, что беда миновала.

Но страх парализовал ее, придавил, и она осталась лежать на кровати, врастая позвонками в пружины матраса.

– Она это? Да? – Глухой голос Курнута дрогнул.

Урвилл помолчал и потом сказал:

– Лес ее знает.

– То-то и оно, – Курнут тяжело вздохнул.

– Ну, так что же насчет шкатулки с «хорошо уносящей».

Урвилл опять помолчал, вздохнул и сказал:

– Ладно… Отнесу книгу старьевщику-крохобору вместе с этими камешками и фигуркой.

Он засунул книгу, камни и фигурку в коробчатый рюкзак.

– Отнеси-отнеси… – Курнут хлопнул в ладоши, потер их и придвинулся на стуле ближе к Урвиллу, который стал рыться в заплечной сумке. – Что у тебя там… Ну же не томи…

– А ты не гони лошадей, а то вообще ничего не получишь… – Одернул Урвилл.

– А я чего? Я молчу.

– Вот и молчи.

– Вот и молчу… Ну? Ну? Ну же? – Простонал Курнут дрожащим от нетерпения и предвкушения голосом.

Урвилл достал из короба-сумки маленькую черную шкатулку и положил ее на край стола.

– Ну, наконец-то… Это та самая? Та самая, да?

– Та самая, – сказал Урвилл. – Ты хоть помнишь что говорить? – и усмехнулся.

– Обижаешь, начальник.

Урвилл протянул Курнуту бутылку с противоядием. Курнут схватил бутылку и хлебнул, обросший щетиной кадык два раза дернулся.

– Еще два, – сказал Урвилл.

– Зануда, – проворчал Курнут и, поморщившись, сделал еще два глотка.

Урвилл удовлетворенно кивнул и открыл шкатулку.

– Иходыв ошорох яащусен! – Срывающимся дрожащим от возбуждения голосом проговорил Курнут.

После этой абракадабры он дернулся назад, словно что-то толкнуло его в грудь, качнулся вместе со стулом и грохнулся бы на пол, но Урвилл схватил его за рукав фланелевой рубашки и удержал. По телу Курнута пробежала судорога, потом плечи его распрямились, лицо расплылось в блаженной улыбке. Его как будто бы подменили. Он весь прояснился и заискрился от радости и восторга.

– Как хорошо на свете жить, собаку бить, жену любить! – Пропел он густым сильным баритоном. – Дай-ка я расцелую тебя, друг ты мой сердечный! Смех и радость ты приносишь людям! – Он обхватил Урвилла и залепил ему поцелуй в ухо.

– Оглохну же, – поморщился Урвилл, вырываясь из объятий одержимого демоном эйфории. Или буквально «хорошо несущей».

Курнут громко и раскатисто рассмеялся. Схватил гитару, сел на табурет и запел:

– Захожу я раз в кафе, нет, не пьян, но под шафе. Там сидит одна звезда, не звезда, а прям звезда. Пенелопа, Пенелопа, у тебя такая попа…

– Понеслось… – Урвилл усмехнулся, покачал головой, глянул на свои лунные скелетоны и, взвалив на плечи коробчатую сумку, направился к потайному ходу, что был в смежной комнатке.

Затрещали дверные висюльки. Ашма вздрогнула, закрыла глаза и притворилась спящей. Урвилл остановился у темно-зеленой занавески, закрывавшую дверь в подвал. Он хмуро уставился на Ашму.

– Кто же ты на самом деле? – проговорил он.

– Пенелопа, Пенелопа… – словно отвечая Урвиллу, прогремел голос Курнута из смежной комнаты, и заплакала расстроенная гитара.

Урвилл отпахнул занавеску и исчез за дверью. На Ашму дохнуло затхлой подвальной сыростью. Ашма поморщилась. Кто же она на самом деле?

7

Завуч Датива подкралась к двести второму кабинету и притаилась за приоткрытой дверью, подслушивая и подсматривая.

В кабинете шел урок лесологии. Учитель Меламп рассказывал шестиклассникам о Лесе и об искупительном обряде.

И завуч Датива и директриса Ивея не раз предупреждали Мелампа, чтобы он придерживался школьной программы. Но Меламп почти каждый урок отклонялся от того, что было написано в учебнике, его постоянно несло не в ту степь, он распускал язык, с ним приходилось быть начеку и пресекать крамолу, которая так и перла из этого всезнайки и задаваки. За ним нужен был глаз да глаз и ухо да ухо. И ухо нужно было держать востро.

– Каждый год в последний день октября город отдает Лесу агнца, – говорил Меламп, расхаживая взад вперед от окна к двери, глядя себе под ноги и заложив руки за спину.

В классе стоял монотонный пчелиный гул, который в любой момент мог сорваться и перерасти в галдеж. Ученики пытались не умереть от скуки и занимались своими делами. Кто играл в крестики нолики, кто бахвалился новым магафоном (плоским аппаратом с магическим кристаллом внутри), кто рисовал, кто бросался бумажками.

– Это очень старый обычай. Никто не знает, когда это началось и тем более, когда это закончится. Агнцем лесным может стать любой ребенок или подросток. Выбор может пасть на любого из вас.

– Остается загадкой: сам Темный Лес или же слепой случай делает этот выбор. Одни лесологи утверждают, что выбор агнца закономерен, другие возражают и говорят, что выбор агнца абсолютно случаен. Приверженцы теории хаоса говорят, что Лесу все равно, кто будет агнцем, кого забирать к себе.

– Опять его понесло, – проворчала Датива за дверью и покачала головой.

– А вы как думаете? – спросил Маранд, белобрысый худощавый мальчик. Он сидел на первом ряду за первой партой и, рассеянно, вполуха слушая учителя, рисовал Мракоглотов, обитателей подземелья.

Меламп остановился и озадаченно посмотрел на белобрысого Маранда. Датива напряглась и, навострив уши, замерла за дверью.

– Как я думаю? Хм… – Меламп задумчиво качнулся взад-вперед с носков на пятки и с пяток на носки.

– Мне кажется, что по-своему правы и рационалисты, и апологеты случая хаосисты. Истина как обычно где-то посредине. Выбор Леса и закономерен и в тоже время случаен. В сущности это одно и то же. Мы не можем постичь, что такое Темный Лес и почему он поступает так, а не иначе. Так же как не можем представить собственную смерть… Вот ты можешь вообразить, что тебя не станет? – спросил учитель Маранда.

Маранд оторвался от рисунка, посмотрел на потолок, словно пытаясь представить, что его нет, и пожал плечами.

– Да его и так уже нет. Тронешь его, он и рассыплется, – смуглый плотный мальчишка с раскосыми черными глазами и густыми черными бровями хлопнул Маранда по спине ладонью.

Класс рассмеялся. Покраснев, Маранд развернулся и попытался ударить Бавла кулаком.

Но тот с ухмылкой откачнулся на спинку стула и показал Маранду оттопыренные средние пальцы. На Маранда посыпались точно конфетти бумажки.

– Так. Тихо. Успокойтесь. Сейчас же успокойтесь, – Меламп стал растерянно оглядываться.

Но гвалт усиливался, волнами прокатываясь по кабинету.

– Не хотите слушать? Значит, пишем контрольную.

– Нет! Нет! Только не контрольную! – Взмолились все.

– Заткнитесь уже! – Крикнул смуглый мальчишка.

– Да ты Бавл сам больше всех орешь, – веско заметил сидевший за второй партой второго ряда Горазд и поправил черные роговые очки.

– Заткнись четырехглазый, – сказал Бавл.

– Больше всех орешь, – поддержала Горазда девочка Мима, оторвавшись от своего розового новенького магафона.

Класс присмирел и вернулся к пчелиному гулу.

– А кто-нибудь знает, почему обряд совершается в последний день октября? – Спросил Меламп, обводя взглядом монотонно гудящий класс. Проходы между партами были усыпаны скомканными бумажками. Он украдкой взглянул на лунные настенные часы. Еще двадцать минут ада. Обреченно вздохнул. – Кто даст развернутый правильный ответ, тому пятерка.

Сидевшая на втором ряду Мима подняла руку.

– Вот только скажи, – зашипел на нее Тамп, худощавый вертлявый забияка с оттопыренными ушами, который сидел на третьем ряду. Он привстал и толкнул Миму в плечо.

– Да, Мима, отвечай, – кивнул Меламп.

– А Тамп толкается, – Мима скривилась.

Класс засмеялся. Волна шума и гама поднялась, прокатилась по кабинету и ослабла до пчелиного гула.

– Тамп! – прикрикнул лесолог.

– А она своим магафоном хвастается, – сказал Тамп.

– А вот и не хвастаюсь, – сказала Мима и покраснела. Она поспешно убрала магафон в сумку.

– А вот и хвастаешься, – сказал Тамп.

– Хвастается, хвастается, – ухмыльнулся Бавл.

Мима сверкнула на Бавла сердитым взглядом.

Он показал ей язык и средние пальцы.

– Тамп! – сказал лесолог.

– Чего? – сказал Тамп.

– Отвечай на вопрос, – сказал лесолог.

– Какой еще вопрос? – Тамп сделал большие круглые глаза.

Класс взорвался смехом.

Тамп сел и наклонился под парту. Сидящий рядом с ним Сабир, полный мальчик с серым лицом и темными кругами под глазами, с тревогой посмотрел на возящегося под партой Тампа.

– Ты чего совсем что ли? – зашептал Сабир, он отстранился от Тампа, растерянно глянул на учителя.

– Молчи, придурок. Весь прикол испортишь, – прошипел Тамп.

– Что у Вас там происходит? Что еще за мышиная возня? – Насторожился Меламп, вытянув шею и подслеповато щурясь.

– Ничего, – пискнул побледневший Сабир.

– Ничего! – отозвался из-под парты Тамп.

– Тогда вылезай, давай, – сказал Меламп.

– Сейчас. Только шнурки завяжу! – Отозвался Тамп из-под парты.

Меламп вздохнул и посмотрел на часы.

Тем временем Маранд настойчиво тянул руку и потрясал ей.

– Отвечай, Маранд.

Маранд поднялся.

– По преданию в последний день октября Великий Лесоруб спилил Большое Дерево.

– И что впоследствии появилось на месте Большого Дерева?

– Город. Что же еще… – Маранд снисходительно улыбнулся. – За городом – пустошь. А за пустошью – Темный Лес.

– С тех самых пор город приносит Лесу искупительную жертву. Так? – сказал Меламп.

– Ну да. – Маранд кивнул и сел.

– А что делает Лес с агнцами? – спросила Перса, тихая хмурая девочка. На некрасивом угловатом лице темнели большие печальные глаза. – Он их… убивает?

Гул оборвался. Притихший класс уставился на Персу. Она покраснела и, втянув голову в плечи, потупилась.

Раньше Перса была веселой девочкой, все время шутила, смеялась. Но два года назад ее старшую сестру Хиону забрал Темный Лес. И Персу как будто бы подменили. Она стала молчаливой, незаметной, ушла в себя.

– Об этом никто не знает, – сказал Меламп. – Еще никто не возращался оттуда. Остается только строить догадки, что же там происходит. Одни считают, что тело агнца уходит за Горизонт Событий, а душа остается блуждать по Темному Лесу. Другие утверждают, что наоборот душа агнца уходит за Пределы, а тело агнца Лес оставляет себе.

– Лес ты мой, что он несет. Что несет, – притаившись за дверью, прошептала Датива и недовольно покачала головой.

– Вот станешь агнцем, тогда и узнаешь! – Раздался резкий насмешливый дребезжащий голос.

8

Все обернулись и увидели вместо Тампа какое-то существо с подвижным измятым уродливым лицом.

– Сам ты станешь! – сказала Перса.

– Сам ты станешь! – Исказив голос и облик Персы, оборачиваясь карикатурой на нее, проговорил как будто бы и не Тамп.

Перса скривилась, всхлипнула, вскочила из-за парты и выбежала из кабинета.

– А Тамп рожи корчит! – Пожаловалась учителю Мима.

Как бы Тамп посмотрел на нее, и его похожее на кусок глины лицо стало меняться, перекашиваться. И вот он уже стал пародией на Миму, ее отражением в кривом зеркале.

– Рожи корчит! – Очень похоже и зло передразнил как бы Тамп.

Класс засмеялся, зашумел, словно пытаясь смехом и гамом заглушить страх.

Взгляд как бы Тампа заметался и запрыгал от лица к лицу. И их черты, словно в кривом зеркале, проявлялись и искажались на его изменчивой, пластилиновой физиономии. У него вспучивались и опадали губы, опускались и поднимались скулы, заострялся и округлялся подбородок, выкатывались из орбит и западали в темные впадины глаза, щеки надувались резиновыми мячиками и втягивались, пытаясь прижаться друг к другу, нос удлинялся, заостряясь сосулькой, и тут же укорачивался, сплющиваясь до поросячъего пятачка.

Сидевший за одной партой с Тампом Сабир шарахнулся от него и грохнулся вместе со стулом на пол.

– Ой! – пискнул Сабир.

– О-е-е-е-ей, – отозвался как бы Тамп, превратившись в серую складчатую тушу с тройным подбородком, лиловыми губами-вишенками и запавшими в черные провалы мышиными глазками.

– Да это же не Тамп! – сказал Бавл.

– Это же не там – там – Тамп, – передразнил как бы Тамп, остановив взгляд на Бавле. Теперь лицо не совсем Тампа стало смуглым, пропеченным солнцем, глаза превратились в узкие длинные щелки без ресниц, подбородок исчез, лицо стало похоже на репу.

– Не смотри на меня! – Бавл отшатнулся и замахал руками, словно отгоняя осу.

– Не смотри, не смотри! – задребезжал как бы Тамп.

– Прекрати сейчас же! – опешил Меламп.

– Сейчас же прекрати, угомонись, укоротись! А то отправлю тебя за Горизонт Событий, куда Макар телят не гонял! – Передразнил как бы Тамп, корча и корежа лицо. Он вытянулся, ссутулился, глаза его стали похожи на два яйца вкрутую, нос утончился до шнурка, оскалился прямоугольный рот, в котором торчал частокол белых кривых зубов. Чем не щелкунчик. Как бы Тамп осклабился и защелкал зубами.

Все всполошились, зашумели. Некоторые девочки даже заплакали. Перепуганные школьники бросились прочь из кабинета. Датива растерянно посмотрела на них. Схватив за руку, остановила Горазда с перекошенным лицом и очками.

– Что? Что здесь происходит? – спросила она, часто моргая.

– Там… там… – стал запинаться бледный Горазд, глядя то на Дативу, то в кабинет, в настежь распахнутую дверь.

Из кабинет вырвался взрыв дикого хохота. Датива похолодела.

Горазд сорвался с места и побежал прочь.

– А-а-а… – закричал он, испуганно оглядываясь на распахнутую дверь кабинета, мелькая черными подошвами ботинок.