Текст книги "Темный Лес"

34

Вернувшись на конспиративную квартиру в заброшенном одичалом доме, что в двух шагах от пустоши и Курнута, Урвилл расположился за столом в скудно обставленной комнате. Он стал вынимать из сумки и класть на стол сегодняшние находки: шкатулки с демонами, артефакты, всякую всячину. Урвилл выгреб из карманов смятые купюры и потертые монеты. Он пересчитал деньги.

– Не густо. – Урвилл вздохнул.

Мозоля глаза и что-то стрекоча себе под нос, Громозда сновал по комнате.

– Что скажешь Громозда? – Спросил Урвилл, задумчиво барабаня пальцами по столу и глядя на шкатулки на столе.

Громозда взволнованно прострекотал и положил на стол синий камешек.

Урвилл нахмурился, взял камешек, повертел его в руках.

– Ты что у меня в сумке рылся?

Громозда торопливо застрекотал, оправдываясь.

– Ты это брось. А то мигом на пустоше окажешься.

Громозда сгорбился и, опустив голову, отошел от стола.

Это был последний камень из котомки Ашмы.

– И что мне теперь с ним делать? Отдать Телфибию? Может, он еще пару монет заплатит. А, Громозда? – спросил Урвилл, рассуждая вслух.

Громозда что-то застрекотал, как бы возражая.

– Оставить себе? Не дергаться? – Урвилл вопросительно посмотрел на Громозду.

Тот закивал, оживленно стрекоча и шевеля перепончатыми пальцами.

– Ладно. Утра вечера мудренее. – Урвилл зевнул, потянулся, хрустнул костями. – Сейчас я точно не попрусь к этому старому сквалыге. А завтра видно будет.

Урвилл встал из-за стола, подошел к низкому широкому ложу, упал поперек него. Уронил голову на подушку и провалился в сон

35

Телфибий сидел за кухонным столом и ковырялся вилкой в картофельной запеканке, приправленной слухами, которые рассказывала кухарка. Камена хлопотала у кухонной плиты и раковины, готовила овощной суп и мыла посуду. Камене было около пятидесяти. Она была сплетницей, ждала беды и верила в приметы. Боязливая, суеверная, любопытная Камена знала все, что происходит в городе. Или вот-вот произойдет…

– Слышали, агнец лесной вернулся? – сказала она.

Телфибий кивнул и что-то буркнул. «Надо было в трактире поесть», – с досадой подумал он. й подумал он.

– И что теперь будет? Одному Лесу известно. Какого рожна она вернулась? Что это значит? Непонятно. А вы как думаете? – Спросила Камена.

Телфибий что-то пробурчал, глядя в тарелку с картофельной запеканкой. Он думал, звонить или не звонить Разу, жена которого была дальней родственницей Телфибия. Он хотел выяснить у Раза, можно ли скрытно переговорить с Ашмой насчет старой книги, камешков и глиняной фигурки.

– Беда будет. Большая беда. Лес отверг приношение города. Великое бедствие ждет нас. Этого и следовало ожидать. Я это давно чувствовала. Давно всем говорила, – Камена гремела посудой. – Весь город на ушах стоит. Народ волнуется. Еще бы не волноваться. Одни толкутся у храма. А другие собрались у городской управы. Все испуганы и сбиты с толку, всем нужны ответы. А ответить никто толком не может… Это не агнец вернулся. Это беда пришла. Большая беда. – Кухарка вздохнула, покачала головой…

Телфибий с тревогой прислушивался к словам кухарки и думал, что ему делать с камнями, глиняной фигуркой и старинной книгой. Говорливая Камена сварила суп с фрикадельками, перемыла посуду, прибралась на кухне и ушла.

Телфибий спустился по узкой лестнице на первый этаж в лавку и достал из сейфа книгу, камни и фигурку, внимательно осмотрел, пролистал книгу, положил в сейф, вернулся в квартирку на втором этаже, походил по комнате. Его охватило странное волнение и навязчивое желание. Ему захотелось почитать книгу, с головой окунуться в символы и иероглифы. Это его удивило и встревожило. В тоже время он чувствовал, что от книги, камней и фигурки исходила смутная угроза.

«Беда пришла. Великая беда». – Раздался в голове старьевщика голос Камены.

– Старая дура, – пробормотал Телфибий.

Он еще походил по комнате. Остановился, прислушался. Из лавки донесся невнятный шорох. Воры?!

Телфибий метнулся к шкафу, выдвинул нижний ящик, достал оттуда самопал, который ему продал Раз. Сжимая самопал в дрожащих руках, Телфибий открыл дверь, ведущую на первый этаж в лавку. Огляделся. В лавке никого не было. Старьевщик выдохнул. Сердце выскакивало из груди.

– Кто здесь? – На всякий случай спросил Телфибий.

Тишина.

Он спустился в лавку, положил самопал на прилавок, достал из сейфа книгу, фигурку и камни, переложил в пустую коробку и вместе с коробкой вернулся в квартиру.

Телфибий включил свет в гостиной, сел за стол и стал листать старую книгу. Перевернув очередную страницу, он наткнулся на схематичный рисунок. На нем была изображена фигурка, вокруг которой были расставлены камни. По два камня – по бокам фигурки и по камню – спереди и сзади фигурки.

Старьевщик машинально достал из коробки глиняную фигурку и поставил на середину стола. «Что я делаю?» – Донесся до старьевщика еле слышный, словно с последнего яруса подземелья, внутренний голос. Это был болезненно знакомый вопрос. Вот так же старьевщик спрашивал себя, когда в свое время за карточным столом просаживал отцовское наследство. Он знал, что поступает плохо, но не мог остановиться. На него находило какое-то затмение. Он был одержимым картежной игрой. И вот теперь помрачнение вернулось.

«Что я делаю?» – Опять спросил себя старьевщик, расставляя камни вокруг фигурки, согласно рисунку из книги. И ничего не смог себе ответить. Он просто это делал. Зеленый камень – позади фигурки. Красный – спереди. Желтый и оранжевый – по правую сторону от старьевщика. По левую – фиолетовый и… А где же синий камень?

Старьевщик заглянул в коробку, словно надеясь, что там завалялся шестой камень. Старьевщик выругался. Он почувствовал себя так, словно в самом разгаре прервали картежную игру. Нахмурившись, он посмотрел на фигурку и камни, сверился с книгой, опять заглянул в пустую коробку. Он уже не мог остановиться. И не хотел этого делать.

Он придвинул книгу и стал читать вслух то, что было написано под рисунком, не понимая, как ему это удается, неприятно удивляясь самому себе. Ведь он не знал, что это за язык. Старьевщику казалось, что кто-то или что-то заставляет произносить шуршащие и шелестящие слова. В комнате зазвучала какая-то тарабарщина. Он прочитал вслух то, что было написано под рисунком и только тогда смог оторвать взгляд от страницы.

Он поднял глаза и увидел, что фигурка на столе стала его миниатюрным двойником. Двойник сердито уставился на старьевщика. Камни завертелись вокруг своей оси и закружились вокруг глиняного двойника. Старьевщик вскрикнул, вскочил и отпрянул от стола. Кружащиеся камни вспыхнули синим светом. Глиняный двойник оказался в огненном круге.

Телфибия пронизал жар. Вены стали лопаться, глаза выкатываться из орбит. Старьевщик завопил и рухнул на пол. Занялись стены, и самого старьевщика охватил огонь.

Огонь вырвался из комнаты и стал с жадностью пожирать, все, что попадалось ему на пути: занавески, ковры, одежду, бумаги, – добрался до книги учета…

36

К пожарищу подкатила повозка Бодрствующих. Толпа расступилась и пропустила повозку. На повозке стояла большая бочка с молоком. К повозке был приторочен ручной деревянный насос. В повозке были молоколивные трубы, чаны, ведра, топоры, ломы, рогатины, багры, заступы, крючья, выдвижная лестница, корзинка с освященными яйцами.

На козлах рядом с возницей сидел плотный человек с пышными усами и большой круглой стриженой под горшок головой. Это был Паллант, объезжающая голова, начальник Бодрствующих. Огнеупорную куртку из чешуи дракона покрывали перья птицы Феникс.

Четверо Бодрствующих тряслись в повозке, держась за бочку. Двое стояли по бокам бочки. Еще двое пристроились позади бочки. Повозка остановилась. Бодрствующие спрыгнули на землю.

Паллант слез с облучка и уставился на пожарище. Там шныряли мальчишки, забулдыги, бродяги, нищие. Чернели стены, торчали балки, стропила, кровля обрушилась, дымился синеватый дымок.

– Дотла все сгорело! – Причитала кухарка. Ее утешали Косма и Фамоза. – И Телфибий тоже сгорел. Как же так? Горе-то какое. Горе. Это все потому, что агнец вернулся. Я же говорила: жди беды. Вот и дождались! – Камена заплакала.

– Будет тебе. Хотя бы ты осталась жива. – Сказала Косма.

Фамоза поддакнула.

– Дом вспыхнул как фейерверк. Сгорел мгновенно, только искры в разные стороны полетели. – Восхитился маленький тщедушный неряха, завороженными бледно-голубыми вылинявшими глазами глядя на пепелище.

– Жесть. – Сказал другой зевака и облизнул растрескавшиеся губы.

К начальнику Бодрствующих подошел стражник Раз.

– Что у нас здесь? – спросил Раз.

– Сам что ли не видишь? – С досадой отозвался разочарованный Паллант.

– Может, окатим молоком? Зря ехали что ли? – Предложил молодой огнеборец Тарах, у которого чесались руки, что-нибудь потушить. Мечты о тушении пожара преследовали Тараха, искушая и возбуждая. Его так и подмывало запалить какую-нибудь хибару, чтобы после облить ее молоком или квасом.

Паллант раздраженно отмахнулся от Тараха.

– Уймись, молодой, – усмехнулся пожилой пожарник с темным пятном от ожога во всю морщинистую впалую щеку. – Чего зря молоко переводить? Еще намахаешься багром. Это не последний пожар.

Тарах покраснел и что-то пробурчал, словно оправдываясь.

– И с чего бы это? – Сказал Раз, глядя на пепелище.

– Огонь – штука непредсказуемая. Может вспыхнуть на пустом месте. А не на пустом – тем более. – Проговорил Паллант.

– Надо со служанкой поговорить, – сказал Эрмий Разу. – Может, она что-нибудь знает.

– Поговори, поговори. Только сдается мне, ничего она не знает, – сказал Раз, глядя на рыдающую Камену. – И сейчас от нее толка никакого. Вон как убивается. Совсем никакая.

Эрмий кивнул и подошел к рыдающей кухарке.

37

Среди шнырявших на пепелище был и Глазун. Он и сам не понимал, что он здесь делает. Ничего ведь не осталось, один лишь пепел, головешки, обожженные кирпичи. И все же он продолжал, как заведенный бродить среди руин. Надеясь найти хоть что-то. Он замер, не веря своим глазам… Из-под обугленной доски выглядывал уголок книги.

– Что за черт? – Пробормотал Глазун.

Он поднял книгу, сдунул и смахнул с нее пепел и сор. Книга была целой и невредимой. Ни следа от огня.

– Что там у тебя? – Раздался за спиной хрипловатый голос.

Глазун поспешно спрятал книгу под рваную куртку и обернулся. К нему подошел Хохряк.

– Ничего.

– Что ты там спрятал? – Хохряк резко дернул Глазуна за рукав, словно хотел оторвать. – А ну показывай, давай.

– Отстань, – Глазун рывком освободил руку и поспешил прочь.

Хохряк поколебался и двинулся за ним следом. Он почуял добычу.

У обвалившейся стены спорили двое мальчишек.

– Я первый нашел! Это мое! – настаивал Бавл.

– Врешь ты все! Это я первый нашел! – Кипятился Горазд. Он схватил Бавла за руку, попытался что-то вырвать из его руки. – Ты уже забрал у меня желтый камень. Тебе все мало.

– Отстань четырехглазый. А то в глаз дам. – Он отпихнул очкарика. Тот упал, вскочил на ноги, кинулся на Бавла.

– Что у Вас здесь? – С грозным видом спросил подошедший Раз.

Горазд отпрянул от Бавла. Мальчишки замерли и притихли.

– Он у меня отобрал… – Горазд запнулся и опустил голову.

– Что он у тебя отобрал? – Спросил Раз.

– Ничего. – Горазд покраснел.

– Что ты у него отобрал? – спросил Раз у Бавла.

– Ничего. – Бавл убрал руки за спину и потупился.

– А ну, показывай, давай. – Раз протянул руку к Бавлу.

Бавл насупился, еще ниже опустил голову.

– Ну! Долго еще ждать? – Бавл вздрогнул, поджался и, глядя в пол, вложил в руку стражника глиняную фигурку.

– Да вы издеваетесь что ли? – Сказал Раз, с недоумением разглядывая фигурку. – Из-за какой-то… – Раз запнулся. Ему вдруг показалось, что фигурка обрела черты его дочери Теи. – Чепуховины… – машинально и растерянно договорил он.

– Она моя, – не поднимая головы, буркнул Бавл.

– Нет, моя, – Горазд поправил очки, припорошенные пеплом.

– Я забираю это с собой, – сказал Раз.

– Это нечестно! – Вскинулся Бавл.

– Нечестно. – Подхватил Горазд.

– А ну чешите отсюда пока я добрый. А то мигом закатаю в кутузку.

Бавла и Горазда как ветром сдуло.

– А вам что особое приглашение надо? Давно баланду не хлебали и не видели небо в клеточку?

Пепелище тут же опустело.

Раз посмотрел на фигурку, усмехнулся и положил фигурку в нагрудный карман куртки.

– Что там у тебя? – Спросил подошедший Эрмий.

– Игрушка для дочери. – Раз улыбнулся.

Эрмий с недоумением посмотрел на Раза.

– А у тебя что? Поговорил с кухаркой?

– Поговорил, – вздохнул Эрмий.

– И что?

Эрмий развел руками и сказал:

– Овца старая.

– То-то и оно. – Сказал Раз.

Мимо прогромыхала повозка Бодрствующих. На козлах рядом с возницей насупился Паллант.

Раз проводил взглядом повозку.

– Пожалуй, и нам пора.

38

Глазун шел по узкой улочке, обхватив себя руками, пряча за пазухой, под курткой старую книгу. Напрягшимися ушами и затылком он чувствовал за собой пригляд. За оборванцем точно тень тащился Хохряк. Не выдержав, Глазун остановился и оглянулся. Хохряк тоже остановился, хмуро глядя на Глазуна. Глазун выругался и, сплюнув, прибавил шагу. Прибавил и Хохряк.

– Посторонись! – Раздался окрик за спиной Хохряка.

Маклак прижался к стене дома, пропуская повозку Бодрствующих. Повозка прогрохотала мимо. Хохряк отошел от стены и растерянно огляделся. Глазун как сквозь землю провалился. Хохряк выругался, сорвался с места, почти побежал, прихрамывая на левую ногу…

Под прикрытием повозки Бодрствующих Глазун прошмыгнул в подворотню. Он метнулся в подъезд обшарпанного двухэтажного дома, пробежал по темному пахнущему квашеной капустой коридору. Выскочил в безлюдный сонный двор и завернул за угол. Переводя дух, остановился и оглянулся. Плюгавого человека за спиной не было. Глазун удовлетворенно хихикнул и поспешил в сторону харчевни.

У входа в харчевню выворачивало бородатого мужика. Он сотрясался всем телом.

– Выручи, брат, – разогнувшись и вытирая рот бородой, хриплым голосом проговорил стекольщик Дий.

– Спросил у больного здоровья, – сказал Глазун.

Глазун открыл тяжелую скрипучую дверь, спустился по узкой лестнице в полуподвальное помещение. Низкий прокопченный потолок подпирали колонны. Залу пропитывал маслянистый желтоватый свет. Колыхались тени. Роились мухи и голоса. Звенели посуда и натужный смех. Под бренчанье гитары и бряканье пианино протяжно дребезжал женский голос. Глазун поспешил к стойке, увернулся от скрежетавшего зубами шатуна с землистым лицом, которого несло к выходу.

Подойдя к стойке, Глазун приветливо и подобострастно улыбнулся трактирщику. Малх был сухопарый человек с обезьяньим ноздреватым лицом. Светлые редкие волосы были зачесаны назад. Малх хмуро и брезгливо посмотрел на Глазуна сверху вниз.

– Тебе чего? – Спросил трактирщик, протирая полотенцем высокий стакан.

– Слышал новость? Телфибий сгорел вместе с домом. Надо бы помянуть человека. – Облизнувшись, Глазун захихикал.

– В долг не отпускаю. Ты и так уже…

– А кто говорит, что в долг?

Глазун воровато огляделся, вынул из-за пазухи книгу и положил ее на стойку.

– Что это? – Спросил Малх.

– Древний манускрипт, – сказал Глазун.

Малх взял книгу, пролистал ее.

– Где взял?

– Там уже нету, – Глазун захихикал. Он опять оглянулся и тут же притих. За столиком у боковой стены сидел Хохряк и мрачно смотрел на Глазуна.

Глазун поежился.

– Ну, так что? – Нервно проговорил он.

Трактирщик вздохнул, убрал книгу под стойку. Наполнил кружку хмельным напитком под названием «Кувалда» и придвинул Глазуну.

– Развлекайся, – сказал Малх.

Глазун схватил кружку, быстро облизнулся, стал жадно пить. Острый кадык задергался. К стойке подошла Либитина, помощница и сожительница Малха, – красивая крепко сбитая женщина средних лет. У нее было за что подержаться.

– Здравствуй, Либи, – Глазун улыбнулся официантке. Она презрительно посмотрела на Глазуна, который выпил половину кружки и уже захмелел, поплыл. Много ли надо голодному оборванцу, который с утра до вечера мотается по городу.

– Он же не заплатит, – упрекнула она Малха.

– Уже заплатил, – возразил Глазун. – Плесни-ка мне еще, Малх.

– Это допей, а потом видно будет, – буркнул Малх.

– А куда же я денусь? – Глазун захихикал и икнул.

Либитина недоуменно дернула плечом, хмыкнула и с подносом отошла от стойки.

В глубине зала немолодая певичка Пефредо затянула усталым надтреснутым голосом старинную балладу о юной девушке, которую выбрал Лес. Накануне своего ухода девушка прощается с возлюбленным.

Поддатые посетители за длинным уставленным кружками, рюмками, бутылками и кувшинами столом нестройными голосами подхватили напев, загорланили.

– Тише, черти! – Прикрикнула на них Либитина.

Смуглый, черноусый, с красной физиономией Азер попытался шлепнуть проходящую мимо Либитину по корме. Либитина увернулась и показала Азеру кулак. Тот засмеялся и послал ей воздушный поцелуй. Собутыльники Азера загоготали, подняли кружки, чокнулись, выпили и нестройными крикливыми голосами грянули что-то свое залихватское.

Либитина подошла к столику, за которым нахохлился хмурый Хохряк. Он хмуро смотрел на Глазуна, принимавшегося за вторую кружку.

Либитина вопросительно взглянула на Хохряка.

– Определились? Что вам?

– Травяной чай. – Сказал Хохряк.

– И все? – С недоумением спросила Либитина.

В погребок приходили наклюкаться, а не чаевничать. Хохряк кивнул, уставившись на Глазуна и трактищика. Либитина хмыкнула, дернула плечом и ушла.

Когда она принесла на подносе фарфоровый чайник с травяным чаем, сахарницу и чашку, столик опустел. Нахмурившись, официантка, поискала глазами Хохряка.

– Чтоб тебе пусто было. – Сказала она и вернулась на кухню.

39

Во втором часу ночи трактирщик сидел у себя в комнате за столом, пересчитывал дневную выручку.

В комнату зашла Либитина.

– Не помешаю? – Спросила она.

– Помешаешь, – нахмурился Малх, он поспешно закрыл старую книгу.

– Что это у тебя?

– Ничего, – Малх положил руку на книгу.

– Это Глазун тебе отдал? Он этим с тобой расплатился?

– Не твоего ума дела. Оставь меня в покое.

Либитина с обидой посмотрела на трактирщика и ушла. Она всплакнула в полутемной спальне, разделась, легла на широкую неприятно мягкую кровать и забылась…

Она услышала громкий шелест. Хлопая обложкой, словно черными крыльями, книга стала преследовать Либитину… Книга оказалась у нее в руках. Либитина открыла старую книгу и увидела странные рисунки. Страницы набухли и стали кроваво-красными. Из книги засочилась кровь. Либитина проснулась.

Она повернулась. Малха в кровати не было. Она вскочила на ноги, подошла к двери, выглянула в коридор. Через щель между дверью кабинета и полом пробивался свет. В ночной рубахе и босиком Либитина подошла к двери кабинета. Постучалась.

– Ты там заснул что ли?

Тишина.

– Старый придурок, – пробормотала Либитина. – Чтоб ты сдох.

Она открыла дверь.

Оцепеневший трактирщик налегал грудью на стол, уткнувшись в него лицом. Между лопаток торчал нож. По столу растекалась кровь, капала на пол. Купюры, точно фантики, были рассыпаны на полу. Старая книга исчезла со стола.

Либитина вскрикнула и тут же, опомнившись, закрыла рот рукой и примолкла. Она подобрала деньги с пола, запихнув их под рубашку. Огляделась, подняла мятую купюру, лежавшую у ножки комода. Вздохнула. Истошно закричала.

40

Раз вернулся домой в десятом часу вечера. Черноволосая, увядающая, усталая Кардея укладывала дочь спать.

Услышав, как хлопнула входная дверь, Тея вскочила с кровати и опрометью выбежала в коридор.

– Тея! – Кардея укоризненно вздохнула, покачала головой и последовала вслед за дочерью в коридор.

– Па! – Раскинув руки и радостно улыбаясь, Тея бросилась в объятия отца.

Раз подхватил дочь, поцеловал ее в щеку. Тея повисла на его шее, крепко обняла.

– Ты колючий, как еж, – сказала дочь со смехом.

– Колючий, – виновато сказал Раз, он посмотрел на жену, кивнул ей.

Кардея устало улыбнулась. Она посмотрела на него так, словно искала к чему бы придраться.

– От тебя дымом несет, – дочь отстранилась от него. – Ты что костер разводил? – Сросила она, нюхая куртку Раза и морщась.

– На пожаре был.

– На пожаре?! – От ужаса и восхищения у дочери округлились глаза.

– Вот зачем рассказал? – Укорила Кардея и покачала головой. – Теперь она еще часа два не угомониться. Тея, пойдем, тебе пора спать.

– Я не хочу. Я уже днем спала.

Раз поцеловал дочь в другую щеку, потом в лоб, поставил на пол.

– Мама сказала, спать, значит надо идти спать. Я тебе утром все расскажу.

– Но ты мне что-нибудь принес? – Тея всмотрелась в лицо отца. – Я знаю, что ты мне что-то принес.

– Откуда ты знаешь? – Оторопел Раз.

– Я видела во сне.

Раз и Кардея переглянулись.

– Ей днем приснилось, что ты ей что-то подарил… Она мне все уши прожужжала. Все спрашивала и гадала, что же ты ей подаришь.

– Так что ты мне принес?

Тея затрепетала от нетерпения.

– Кое-что, – нахмурившись, пробормотал Раз. Он вспомнил о глиняной фигурке в кармане куртки. По его спине пробежали мурашки. Ему расхотелось отдавать дочери фигурку.

– Ну же, папа, не тормози! – Тея, прижав локти к бокам, подняла кулачки и задрожала в радостном предвкушении.

– Это что еще за выражения такие? Где ты этого нахваталась? Разве можно так с отцом разговаривать? – Осадила Кардея и строго посмотрела на дочь.

Но та словно бы не услышала мать. Тея большими глазами впилась в отца.

Его рука машинально скользнула в нагрудный карман куртки и вынула глиняную фигурку. Разу показалось, что фигурка шевельнулась. Он протянул фигурку дочери. Тея схватила фигурку.

– Ой… Что это? – Спросила разочарованная Тея, рассматривая фигурку

– Кукла. – Раз как бы со стороны услышал свой голос и не узнал его. Голос стал бесстрастным, механическим.

– И это все? Это все что ты мне принес? – Тея скривилась и надула губы.

– Тебе все мало. Все мало. У тебя и так этих кукол… Вся комната ими забита. – Недовольно заметила мать. – Пойдем уже спать.

– Ну ладно, – Тея вздохнула. – Назову ее… – Тея задумалась, уставившись на фигурку.

– Она на тебя похожа, – сказал Раз.

– На меня? – Тея нахмурилась и скривила рот. – Скажешь тоже… Она скорее на тебя похожа.

– Тея, оставь отца в покое. Пойдем спать, – сказала Карда.

– Сладких снов, Кнопка, – Раз нагнулся и поцеловал дочь в лоб.

– Назову ее Ая, – решила Тея. – Нет. Наира.