Текст книги "Метро 2033: Третья сила"
Автор книги: Дмитрий Ермаков
Жанр: Боевая фантастика, Фантастика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 13 (всего у книги 25 страниц)
Глава 10
Последняя встреча
Дня, на который отец и мать Димы Самохвалова назначили совместный обед с Соней Бойцовой, молодой человек ждал с содроганием. И про себя иначе, как «судным днем», это мероприятие не называл.
Ольга и Михаил Самохваловы очень радовались, что их сын наконец-то, после стольких неудач, начал встречаться с девушкой. Но юношу терзало предчувствие, что если они побеседуют с Бойцовой наедине буквально полчаса, их радость улетучится. А самому Диме будет предъявлен ультиматум: ищи другую, кого угодно, только не эту драчунью. То, что родители не пришли в ужас сразу, едва узнав, кто стал избранницей их горячо любимого чада, Дима объяснял просто: работа на кухне отнимала у отца и матери все силы и время, и они просто не знали, кто живет вокруг.
– Соня? Такая, стриженая? У нее еще нос немного сбит? – улыбнулся Михаил Самохвалов, он и стал инициатором идеи с совместным обедом. – Как же не знать. Заняла первое место в соревнованиях по борьбе. Молодец, всего сама добилась.
– Да, пап, она молодец. Но она не приучена к такому. К обедам, – сын пытался подобрать слова, чтобы передать отцу причину своего беспокойства. – У нас в метро это не принято ведь. Кинул что-то в миску, проглотил, дальше пошел. А тут – обед! С родителями! Да зачем вам это всё?! Чтоб соседям пыль в глаза пустить?
Но Михаил Самохвалов лишь загадочно улыбался и молчал. И отговорить отца от его сумасбродной идеи Дима не смог.
Соня обещала не выражаться и вести себя культурно.
– Если хочешь, могу молчать, – успокаивала она его, – но тогда я буду выглядеть, уж прости, как дура – сидит, жует, глазами моргает. Ничего, прорвемся.
Дима и сам видел: после знакомства с ним Соня стала работать над собой, училась сдерживать эмоции, следить за словами. Даже нашла силы побеседовать с Леной Рысевой. Разговор явно оказался трудным. Лена вышла от Сони опустошенная, подавленная. Наотрез отказалась делиться с Димой результатами беседы. Но они не поругались, что, по мнению Димы, уже было огромным достижением. И все равно успокоиться он не мог.
За несколько дней до званого обеда он зашел к Соне домой. И его опасения лишь усилились. Ее жилище – неказистая хижина, грубо сколоченная из листов фанеры разного цвета и размера – стояло в самом дальнем конце перрона. В десяти метрах от туннельной перегородки. В сорока метрах от общественной уборной. Запах оттуда ощущали многие жители станции, но возле дома Бойцовой он был силен особенно. Но самое интересное ждало внутри. Там не оказалось мебели. Совсем. Ни кровати, ни стола, ни стульев, только пара полок, прибитых к стенам. На них стояла нехитрая посуда: миска, кружка, пара ложек. На полу была расстелена циновка, покрытая выцветшим пледом. Свет в помещение проникал только через щели между листами фанеры.
– Да, согласна, дерьмовая хата, – вздохнула Соня. – Какую дали, в такой и живу. И тому рада была.
Хозяйка уселась в изголовье лежанки, сложив ноги по-турецки. Дима присел в ногах. От холода, исходившего от гранитных плит, циновка спасала хорошо, но назвать ее удобной и мягкой было сложно. Как Соня умудрялась много лет спать тут, Дима не понимал. Он решил, что при первой возможности достанет для Сони матрас.
– А ведь когда-то я жила, как ты. Может, даже лучше, – заговорила Бойцова мечтательно.
– Что-что? – встрепенулся молодой человек.
Соня заскрежетала зубами и шлепнула себя по губам.
– Ничего, – сухо отвечала она.
– Нет, Сонь, – Дима не желал так быстро сдаваться. – Сказала «А», говори и «Бэ». Где ты жила раньше?
Соня ничего не отвечала. Лицо ее застыло, словно маска, только глаза двигались – она упорно отводила взгляд. Дима придвинулся ближе.
– Сонь, я люблю тебя. Я хочу быть с тобой! – начал говорить юноша с жаром, прижимая к груди сжатые кулаки. – Но я не хочу, чтобы между нами были какие-то секреты.
– У каждого есть секреты, – процедила Соня, отворачиваясь и делая вид, что изучает пятно на потолке. – Я же к тебе не лезу.
– Да какие у меня секреты! Глупости не говори. А ты… А тебя я, мне кажется, вообще не знаю. Когда я смотрел на тебя со стороны, думал, что ты такая… Такая…
– Драчливая грубиянка? – вздохнула Бойцова.
– Нет. Нет, я не про это. Что ты простая девчонка, живешь как все. А теперь вижу: в тебе секретов, как в Питере мостов.
– Классное сравнение, – расплылась в улыбке девушка, – даже что-то поэтическое есть. Может, про Питер поговорим? Или про мосты?
Но Дима не дал подруге увести разговор в сторону.
– Нет уж. Мосты подождут. Пойми наконец: есть вещи, которые я имею право знать! Я хочу быть с тобой, Соня! Я не из тех, кому девушка на одну ночь нужна…
– Был бы ты таким, ничего бы у нас не вышло, – чуть слышно, с нежностью произнесла Соня. Протянула руку, чтобы погладить Диму по щеке, однако парень не резко, но решительно отодвинул ее ладонь.
– Но как, как мы будем дальше жить вместе, если между нами одни тайны? – воскликнул Дима, обхватив голову руками. – Ты с Молотом болтала, как со старым приятелем. Он тебе обрадовался, как сестре родной. Как такое может быть, если он к нам заглядывает раз в год на пару часов?!
Соня сжала кулаки и застонала. Дима понял: он на верном пути, он подобрался вплотную к одной из тайн, и отступать не собирался.
– Ага, попалась. А как ты сейчас со мной говоришь?
– Как? – часто-часто заморгала Соня.
– Правильно! Пра-виль-но, Сонюшка! Никаких «чё», «ваще» и «да пипец». Ни одного ругательства за десять минут! И я думаю, что это и есть твое настоящее лицо. Твоя истинная сущность. А все остальное – так, игра. Господи, я даже не знал, что ты не местная, пока ты не проговорилась, – слегка смутившись, добавил Дима.
Диме казалось, что Соня существовала всегда, что она являлась таким же обязательным элементом обстановки на станции, как двойные карнизы и стоящие у перрона поезда. Только теперь он начал вспоминать, что до определенного момента его жизни Сони и в самом деле рядом не было.
– Дим. Дим, послушай меня, – в голосе девушки зазвучала вдруг такая боль, такая горечь, что молодой человек слегка опешил. Образ Сони просто не вязался с такими эмоциями.
– Да, хоть ты и не знаешь жизнь и людей… А это, честно, круто. Я, наверное, тебя потому и полюбила, что ты такой… Чистый. Неиспорченный. Так вот, хоть ты и наивный, как ребенок, но интуиция у тебя работает. Ты не умом, ты сердцем чуешь.
Дима слушал, изо всех сил старался не потерять нить мысли. Никогда еще из уст Сони не звучали такие длинные и такие сложные речи. И такие правильные. Дети из хороших семей – и те редко говорили так, как Соня в эти минуты. Дима окончательно перестал что-то понимать.
– Да, Димуль, у меня в прошлом есть… Секреты. А, что уж там, все равно тебя не обмануть. Там грязи столько, что если бы она могла сейчас обрушиться на нас, мы бы по шею в ней сидели. Неужели ты думаешь, у меня потому не было парня, что я типа такая вся из себя неприступная и меня боялись? Ха. Они убегали, Дим. Убегали, узнав, кто я такая. И ты убежишь. А я так и буду жить дальше. Со своей грязью…
Внутренний голос все настойчивее нашептывал юноше, что впереди опасный рубеж и пора остановиться. Ради их отношений. Ради их любви. Его душа сжималась от ужаса от ощущения близости к чему-то безгранично ужасному и невыносимо тягостному. Разумнее всего было бы обнять девушку и посидеть в тишине. И все же Дима не смог остановиться.
– Нет ничего тайного, что не стало бы однажды явным, – проговорил он, изо всех сил стараясь, чтобы в голосе сквозила нежность, а не строгость. – Ленке ты, я смотрю, уже рассказала. И мои родители кое-что знают. Хотят тебе подарить осколок прежней жизни, вернуть на один вечер в прошлое. Что, угадал? Иначе не стали бы они этот обед идиотский устраивать. И еще есть люди, которые все знают, я уверен. Однажды эта грязь все равно прорвется. А убегу я или нет – это еще бабушка надвое сказала. Не знаю, что у тебя было с теми парнями, но я тебя люблю. Люблю, Соня. А любовь – страшная сила. Расскажи мне все. И мы вместе решим, как нам дальше жить и что нам делать…
* * *
Крохотный смотровой глазок открылся. Сделали его очень грамотно. Попасть в такую маленькую дырочку иначе, как с пары шагов, было трудно. Но удачный выстрел мало что решал. Привратник погибал, но ворота так и оставались плотно закрытыми.
Человек, стоявший с другой стороны мощной бронированной переборки, внимательно разглядывал того, кто осмелился стучать в дверь, мимо которой прочие путники пробегали, едва не икая от ужаса.
– Молот, ты? – раздался из-за дверей хриплый, прокуренный голос.
– Я, – отозвался сталкер.
– А это кто с тобой?
– Пёс, – представил Молот товарища.
– Пёс, значит? Шарик к ноге, гав-гав! – человек за дверью пришел в восторг от своей шутки и зашелся булькающим хохотом, быстро перешедшим в надсадный кашель. Минуты три весельчак откашливался. Сталкеры молча стояли посреди туннеля и ждали.
– А чё раньше без Шарика ходил? – снова раздался голос.
– Опасно стало, – сухо отвечал Борис Молотов. Он чуть заметно нервничал: то и дело оглядывался по сторонам. Рука сталкера лежала на рукоятке пистолета. Игнат Псарев не убирал палец со спускового крючка видавшего виды АК-74. Он попал сюда в первый раз в жизни и волновался еще больше. Глаза Пса беспокойно бегали по сторонам, по ржавым тюбингам, по пучкам проводов, свисавшим с потолка, и грудам мусора.
Здесь, в заброшенных туннелях в районе Достоевской, опасность грозила случайному путнику на каждом шагу. Одной из них была банда, в гости к которой явились сталкеры. Отъявленные бандиты и циничные убийцы, именующие себя «безбожниками». Они занимали соединительный туннель, позволяющий попасть с Садовой сразу на Правобережную линию, минуя крупные общины[23]23
Дьяков А.Г. «Метро 2033: Во мрак». Астрель. 2011. Глава 6: «Безбожники».
[Закрыть]. ССВ часто пользовались работорговцы, контрабандисты и прочие «деловые люди».
Администрация торговых станций такому соседству не очень-то радовалась, но решать проблему не спешила: насколько было известно Молоту, имелся у них в этом вопросе личный корыстный интерес.
– Ты давай, открывай, Хряк, кончай динаму крутить! – тревожно оглянувшись, произнес сталкер.
– Хорошо-хорошо, открываю. Товар готов, – хихикнул невидимка.
Обмен приветствиями кончился.
Смотровое окошко закрылось. Раздался звон ключей.
Небольшая дверка, прорезанная в гигантской металлической переборке, приоткрылась ровно настолько, чтобы сталкеры могли протиснуться внутрь, и тут же снова захлопнулась. Безбожники имели основания бояться, если и не МВД метро, со своими обязанностями почти не справлявшегося, то других таких же отморозков.
По ту сторону переборки оказалось немного светлее. Неровно, то и дело мигая, горела лампочка. Она освещала небольшой закуток между двумя заслонками; второй рубеж обороны размещался в пяти метрах от первого. Стремясь отгородиться от остального метро, бандюки перекрыли туннели наглухо мощными стальными листами. Прорваться тут смогла бы разве что мотодрезина, мчащаяся на всех парах.
Пахло перебродившим пойлом, дешевым табаком, мочой и мужским потом. Густое, тяжелое амбре буквально валило с ног непривычных к такой атмосфере посетителей. Псарев, едва войдя, сразу закашлялся и тихо произнес: «Ну и вонь». Молотов остался невозмутим. Но и ему было тут не по себе.
Бандит, дежуривший тут, выглядел чрезвычайно живописно. Это был полноватый мужик, заросший густой, грязной щетиной, одетый в дырявую кожаную куртку на голое тело и странные шаровары. Сходство с хряком безбожнику придавали вонь, которую он источал, и смех, похожий на хрюканье. Уродливый приплюснутый нос походил на свиной пятачок. Пес смотрел на Хряка с едва скрываемым отвращением. Борис же, отлично знавший, что остальные безбожники выглядят не лучше, лишь слегка поморщился, когда дежурный банды в знак большой дружбы похлопал его по плечу.
– Слышь, Молот. А, Молот, – обратился к сталкеру Хряк. – Не мое свинячье дело… Но на фига они тебе? Трахаешь их, да? – подмигнул сталкеру безбожник. – Или барыжишь? Или сначала трахаешь, а потом продаешь? А с Шариком делишься?
Сталкер с трудом сдержался, чтобы не послать безбожника куда подальше. Широкий благородный лоб Молота покрывался морщинами, когда тот морщился то ли от вони, то ли от слов Хряка. Борис так и не разжал губы, не издал ни звука. Но одним своим видом демонстрировал такое презрение, что Хряк понял: сталкера сейчас лучше не злить. Больше безбожник не сказал ни одного лишнего слова. Торопливо отпер вторую дверь, ведущую во владения банды, скрылся в темноте и минуту спустя вернулся, ведя за руку ребенка лет тринадцати, девочку.
Состояние, в котором находилась пленница, вызывало ужас. Девочка была так худа, точно ее не кормили в течение целого месяца. Бритая голова вся покрыта пятнами, не то следами от побоев, не то какой-то смазкой. Глаза девочки были закрыты, точно она спала на ходу, а под правым еще и расплывался огромный синяк. Засаленная куртка, снятая с кого-то раза в два полнее и выше, висела на девчушке, как на вешалке. Ноги, обутые в стоптанные башмаки, едва двигались. Каждый шаг давался замарашке с таким трудом, что казалось: отпусти Хряк ее руку, девочка сразу упадет.
Истерзанное, измученное человеческое существо, не видевшее ничего, кроме боли и унижений…
– Вы ее хоть кормили? – произнес Пёс, мрачно оглядывая девочку.
– Обижаете. Три дня готовили к продаже. Можно сказать, красавица! Тридцать патронов за такую лапочку – на халяву отдаем! – и Хряк расхохотался во весь голос. И тут же в ужасе смолк. Пёс медленно поднял оружие. Ствол автомата остановился как раз на уровне лба безбожника.
– Кра-са-ви-ца?! Ты уху ел, козел? – надвинулся на безбожника Молот. – Кинуть меня хотите? Да вы ее драли месяц всей бандой, я что, не вижу?!
Бандит перестал смеяться и смотрел на сталкера с животным ужасом. Хоть они и находились на территории, где Хряк был хозяином, а Молот гостем, безбожник знал: даже если Борис его убьет, сталкеру ничего не будет. Штраф, и тот платить не заставят. На место Хряка просто пришлют другого, а труп самого привратника выбросят за дверь, на съедение крысам.
– Короче, мы уходим, – добавил сталкер, взяв себя в руки, спокойным деловым тоном, – и больше не вернемся. Так и передай пахану. Можете своих красавиц продавать кому-нибудь другому. Или сами их пяльте. Открывай, Хряк.
Псарев и Молотов подошли к дверям.
Хряк побледнел. Маленькие глазки его забегали. Теперь над бандитом всерьез замаячила перспектива получить пулю уже не от Молота и Пса, а от своих же. Пахан очень не хотел терять клиента, исправно и за хорошие деньги скупающего у них худых, шелудивых рабынь, на которых другие покупатели даже не смотрели.
– Молот, стой, – запричитал Хряк, трясясь от ужаса. – Ты это, не серчай. Я себе хотел патронов взять десяточек… Ну с кем не бывает. Двадцать, двадцать за нее просили.
– Так бы сразу, – ухмыльнулся Молотов. Развязал мешок, висевший за спиной, отсчитал патроны и вручил Хряку. От благодарностей отмахнулся. Жестом приказал Псареву взять купленную рабыню. Игнат забросил автомат за спину, осторожно поднял девочку, оказавшуюся на удивление легкой для ее роста, и вынес в туннель.
Скрипнули ржавые петли. Загромыхали ключи в замке.
Сталкеры огляделись, сориентировались и медленно зашагали в сторону пыльной, заброшенной Достоевской.
* * *
– Значит, ты жила на Адмиралтейской? Но твоего отца оттуда выгнали? – переспросил Дима после того, как Соня закончила длинный, невеселый рассказ. История оказалась очень долгой и много раз прерывалась слезами Сони и вздохами Димы, едва способного поверить, что все это – правда. К концу рассказа Самохвалов начал забывать, с чего все начиналось.
– Да, именно так, – устало закрыла глаза девушка. – Мы переехали на Садовую… Господи, лучше бы мы сразу в Неве утопились, чем к этим торгашам. К этим ублюдкам, – она опять чуть не разрыдалась.
– А за что? За что вас из Альянса прогнали? И как могли вас продать в рабство? Целую семью? Что за дикость такая?!
– За что прогнали – не помню, мелкая была. А про второе… Эх, Дима. Не поймешь ты. Не поймешь… Чтоб ты понял, что такое люди, тебе самому надо там оказаться. И увидеть их. Эти рожи. Эти туши. Этих мразей, которые мать родную продадут за два патрона. Вот где живут настоящие, правильные люди, ха-ха.
– Погоди, не части. А у нас что, не люди живут?
– У нас? У нас как раз люди. А там… Там скоты. Только ты знаешь, что, ты не забывай, Дим: не будь Веселого поселка с его дурью, не было бы у нас ничего. Ни-че-го. Может, там потому и живут такие нелюди, что мы туда эту гадость веселую продаем. Вот так-то. И хватит, прошу тебя. Я больше не могу, – взмолилась Соня.
Тяжелый разговор измотал ее так, что Бойцова уже даже сидеть не могла. Она лежала, укрывшись пледом, отвернувшись к стене. Девушка каждую минуту ожидала, что Дима, знавший теперь всю ее историю, вплоть до самых грязных и жутких деталей, включая ее неспособность иметь детей, вскочит и убежит. Но Самохвалов сбегать не спешил.
– Последний вопрос, честное слово. Сколько человек спас Борис Андреевич?
– Не знаю точно, – отвечала, немного подумав, Соня. – Многих. Боря никогда про это не говорил. Не любит трезвонить о своих добрых делах. Но Пёс как-то сказал: Боря половину денег, что зарабатывает, тратит на это. Сам ютится в палатке на какой-то нищей станции, хотя мог бы жить, как король. Но его эта жизнь мало волнует, он о будущей заботится.
Дима посмотрел на Соню с легким удивлением. Смысл последних слов не вполне дошел до его сознания. Самохвалов тоже был утомлен и растерян, он почти ощущал, как грязь, о которой говорила девушка, втекает в его душу. Ему предстояло долго и мучительно переваривать все то, что он узнал о своей возлюбленной. Дима не был уверен, что все это он сможет принять и понять.
– О чем заботится?
– О жизни после смерти, если хочешь. Не понимаешь? Молотов верующий, он даже в церковь ходит. В туннеле между «Гостинкой» и «Маяком». Знаю, над верующими часто смеются. Называют их наивными дурачками. Я тоже не все понимаю. Но Боря мне как-то сказал такую вещь. Что, мол, если нет ничего после смерти, если все наши мучения – ради того, чтобы просто сдохнуть. Понимаешь? Просто сдохнуть, стать кормом для червей, – и все… И не важно, честным ты был человеком или скотом, итог один… Если и меня, и тех, кто меня драл, ждет после смерти одно и то же, а именно это утверждает наука… Тогда и жить не стоит. И вообще, – добавила она, закрывая глаза, – людям надо во что-то верить, без этого трудно. Коммунисты, например, роют туннель в Москву, чтобы сбежать отсюда. Верят, что там – рай. Есть люди, которые бункер какой-то ищут, «Эдем». А Боря молится Богу. Кто из них больший безумец – не знаю. Зато Борис помогает людям. И, наверное, он счастлив.
Больше они не сказали друг другу ни слова. Дима осторожно нагнулся к подруге. Убедившись, что она устала и провалилась в сон, Дима нежно поцеловал ее в щеку, укрыл плечи и шею девушки пледом, и, тихо закрыв за собой дверь, зашагал прочь.
Ему многое предстояло осмыслить, многое прочувствовать. А еще он решил, как именно облегчит и себе, и Соне, и родителям испытание званым обедом. По пути домой Дима зашел к Рысевым. Оттуда он помчался на коммутатор, позвонил на Ладожскую и попросил к телефону Бориса Молотова.
В день званого обеда сюрпризы подстерегали и Соню, и Диму на каждом шагу.
Открыв дверь, Соня с умилением увидела, что парень притащил к ее домику большой мягкий матрас. «Подарок», – торжественно объявил он, подтаскивая ношу к дверям и улыбаясь до ушей. О том, что матрасов Соне выделяли уже много, но те постепенно приходили в негодность, и именно поэтому она спала на циновке, Бойцова говорить не стала. С благодарностью приняла дар и затащила в свою ветхую хибару.
Когда же она вышла из темной комнаты наружу и оказалась на свету, ахнул от восхищения и сам Дима. В первый раз за много-много лет девушка подвела глаза, подкрасила губы, причесала волосы. Вместо вечной тельняшки она надела чистую, выглаженную кофту с узором из маленьких красных кружочков. Кофта была Соне мала, зато она плотно облегала фигуру девушки, подчеркивая природную красоту, которую не испортили ни бои, ни тяжелые условия жизни. Дима пришел в неописуемый восторг.
– Ты просто прелесть! – воскликнул Дима. – Но как, откуда?
– А… Ленка одолжила, – улыбнулась Соня, решив не делать тайны из того, откуда взялись косметика и одежда, – ну, пошли.
И вот они уже сидят за столом.
Все вместе. Соня с Димой и его родители. Лена с Гришей и Святослав. Денис Воеводин, Иван Громов, Эдуард Вовк. Молот с боевыми товарищами. Даже Антону Краснобаю, которому разрешили покинуть Ладожскую, нашлось место за общим столом. На него все, кроме Сони и Лены, смотрели удивленно, а кто-то и враждебно, но потом привыкли.
Игнат Псарев и Кирилл Суховей сначала чувствовали себя тут немного не в своей тарелке: видимо, сидеть за столом, видеть перед собой столовые приборы, есть из тарелок для сталкеров было в диковинку. Пёс даже хотел сбежать, сославшись на какие-то дела, но Борис Андреевич выразительно посмотрел на друга и тот, вздохнув, плюхнулся обратно на скамью. Волновались и родители Димы, и даже сам Самохвалов-младший немного робел. Некоторое время все сидели молча, а потом Святослав Рысев встал, взял кружку и, оглядев собравшихся, сказал лишь одну фразу. Но ее оказалось достаточно, чтобы разрушить ощущение неловкости.
– Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались! – произнес нараспев отец Лены. И тут же все схватили свои кружки, встали на ноги. Открыто, с улыбками, посмотрели друг другу в глаза.
– За Митю и Соню! – воскликнул Михаил Самохвалов.
– И еще за Гришу и Лену, – подхватил Денис Воеводин.
– Короче, за нас, – громче всех сказал Иван Громов. Последний тост понравился всем. Кружки с оглушительным грохотом столкнулись над столом.
Постепенно беседа завязалась, застучали по тарелкам вилки. Званый обед начался.
Ничего особенного приготовить Ольга Самохвалова не смогла, все запасы продовольствия строго учитывались. В тарелках лежало по небольшому кусочку мяса и по ложке каши. В кружки была налита обычная брага. Но на скромность трапезы никто, казалось, даже не обратил внимания.
Все было съедено и выпито за считаные минуты. А потом они просто говорили. Говорили обо всем на свете. То наперебой, то по очереди. То дружно смеялись, то дружно вздыхали. Они стали на эти короткие, мимолетные полчаса одной большой семьей. И уже не имело значения, что кто-то – торговец из Большого метро, кто-то опытный сталкер, а кто-то – новичок, едва делающий первые робкие шаги по поверхности. Общие темы даже не пришлось искать, они находились сами.
– За Михаила и Ольгу Самохваловых! – произнес Святослав Рысев, едва образовалась короткая пауза. – Вот чего только не бывало в моей жизни. Но званых обедов… Последние лет двадцать точно не случалось.
– Ура! – воскликнули все. Чокаться было уже нечем, но это не остановило собравшихся в столовой. Со звоном стукнулись боками пустые стаканы.
И когда их звон затих, Антон Казимирович, до этого почти все время молчавший, вдруг заговорил. Моментально все, даже развеселившийся Пёс, сыпавший шутками почти без остановки, замолчали.
– Я на своей шкуре убедился: идеальных людей нет. И больше того, нет даже просто «нормальных» людей. Все немного того, Дима и Соня не исключение.
Денис Воеводин, услышав это, слегка нахмурился. Начало речи бизнесмена ему не понравилось. Святослав быстро положил другу руку на плечо.
– Погоди, Дэн. Пусть договорит, – шепнул Рысев.
– Соня здесь, в Оккервиле, кажется каким-то инородным телом. Зато в нормальном метро она легко бы затерялась в толпе. Там все такие – со сломанными носами и сломанными судьбами. Димка же, наоборот, у нас выглядел бы белой вороной. Но это, на самом деле, ерунда. Главное, чтоб люди могли понимать друг друга, могли жить вместе. Я это все к чему, – спохватился Антон, поняв, что далеко ушел от темы тоста, – они такие разные, эти двое, но все-таки они вместе. Так пусть ничто на свете их не разлучит.
И все собравшиеся за столом наперебой принялись хвалить Антона за его речь, а тот лишь краснел и бормотал, что просто сказал все, как есть.
Беседа продолжалась.
Казалось, что это скромное застолье, объединившее четырнадцать совершенно разных людей, может длиться вечно. Но всему приходит конец. Послышались торопливые шаги, и в столовую вбежал дежурный по станции.
– Звонят с «Черкасы», – крикнул он с порога, – группе Князя срочно готовиться к выходу в город. Группе Молота – часовая готовность. Купец из метро… Этот, как его? Краснотрёп, уходит вместе с Молотовым. Приказ полковника.
Дежурный исчез.
Люди переглянулись, и дружный тяжелый вздох вырвался у всех одновременно, точно это был один человек, а не несколько. Каждый в глубине души понимал: теперь они не скоро соберутся тут снова.
Краснобай знал, что остаться в Оккервиле он не сможет, по крайней мере, сейчас. Молотов, три раза за неделю ходивший через реку, смертельно устал, да и его ребята порядком утомились. Грише Самсонову предстояло в первый раз отправиться в настоящий рейд, и к радости примешивалось волнение. Беспокоилась и Лена, никогда не расстававшаяся со своим возлюбленным на такой долгий срок. А Святослав Игоревич знал то, о чем пока не догадывались даже ребята из его отряда: они шли в город не в рядовой рейд. Это была часть плана полковника Бодрова – военная операция против сил Вегана…
– Удачи, мужики! – проговорил Молотов, протягивая руку Святославу.
– И вам! – кивнул Рысев.
– Прощай, милая, – шепнул Гриша, прижимая к себе дрожащую от страха Лену.
Дима и Антон молча обменялись рукопожатием.
Столовая опустела. Лишь Ольга Самохвалова осталась хлопотать у опустевшего стола.
«Когда мы еще вот так вместе соберемся?» – размышляла она, убирая со стола миски и кружки.
Ни Ольга, ни ее сын, никто, из сидевших в этот вечер за общим столом, даже не подозревал, что готовит им ближайшее будущее…
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.