Текст книги "Метро 2033: Третья сила"

Глава 8
Остров надежды

Прошло еще несколько дней.

Однажды Данзан обратил внимание, что в свободное от работы время Лена забивается в уголок и что-то шепчет про себя. Сначала отшельник думал, что девушка молится, и не приставал с расспросами, но потом прислушался и понял, что это стихи.

Мороз трещит, и ночь светла.

На небе грозно

Висят осколками стекла

Большие звезды…

– Это кто написал? – полюбопытствовал Данзан. До начала Третьей мировой войны он читал многих поэтов, как российских, так и зарубежных, но строчки, которые шептала Лена, нигде не встречал.

– Это я, – отвечала девушка и слегка покраснела, она всегда ужасно волновалась, читая стихотворения посторонним людям. – Дальше хотите услышать?

Данзан кивнул, присел рядом, отложил ветку, которую только что строгал, и весь обратился в слух. Лена приободрилась и дочитала стихотворение до конца.

Мы вышли ночью из метро,

За КАДом где-то.

Найдем мы, всем смертям назло,

Дорогу к свету.

Домов развалины на нас

Глядят сурово,

А с неба светит мертвый глаз

Луны багровой.

Всё дальше – снежной целиной,

Пока есть силы.

Вдали раздался волчий вой,

Кровь стынет в жилах.

В снегу по пояс мы бредем

И верим – где-то

Среди полночной тьмы найдем

Дорогу к свету.

– Ну как? – спросила девушка, едва смея вздохнуть от волнения.

Она уже не воспринимала Данзана, как великого мудреца, и благоговейного трепета перед ним не испытывала, но зато прониклась к отшельнику глубоким уважением. К его житейской мудрости, к его простой и оптимистичной философии, к умению отвечать просто на самые трудные вопросы.

– Ничего, – отвечал Данзан после короткой паузы, – красивый образ у тебя получился. Не помню, есть ли за КАДом метро.

– Разве это важно? – перебила девушка с нотками обиды в голосе.

– Все важно. Мелочей не бывает. Да и в снегу по пояс ты вряд ли ходила, хе-хе. Ничего, скоро придется. Я вот предпочитаю писать только о том, что сам пережил. Так оно убедительнее выходит.

– Значит, чтобы писать, скажем, про ужасы войны, надо обязательно кого-то самому убить? – воскликнула Лена, горячась все сильнее.

– Нет. Но можно про такое и не писать, – отвечал Данзан примирительным тоном. На это Рысева не нашлась, что возразить.

Отшельник посмотрел задумчиво за окно, где, кружась, падали на лужайку разноцветные листья. Потом повернулся к девушке и произнес с мягкой улыбкой:

– А что ты там еще такое бормотала? Про грозу над стрелкой. Сильно придираться не буду, обещаю.

Первым желанием девушки было промолчать. Стихотворение, отрывок из которого процитировал Данзан, она писала по старым фотографиям, где была запечатлена стрелка Васильевского острова. Сама она ничего этого не видела, и даже о том, что такое гроза, знала только по рассказам отца. Она боялась, что Данзан раскритикует ее стихи в пух и прах, но все же собралась с духом, сделала глубокий вдох, и на одном дыхании выпалила:

Гроза над стрелкой полыхает яростно.

Кислотный дождь стоит сплошной стеной.

Ракеты уничтожили безжалостно,

Красивый древний город над Невой.

Спастись и выжить тут смогли немногие,

Лишь те, кто до метро смог добежать.

Домой обратной нет дороги им,

И к новой жизни надо привыкать…

Данзан слегка поморщился, но замечаний вслух не высказал. Лишь произнес тихо, как бы продолжая разговор, начатый с самим собой:

– А я о другом думаю. Зачем вообще все это было нужно.

– Что? – осторожно переспросила Лена.

Легкую обиду, вызванную тем, что Данзан не дослушал до конца ее стихи, быстро сменило любопытство. Наклевывался очередной «умный разговор». Последние дни она почти не общалась с Данзаном. Все время поглощали хлопоты по хозяйству: утепляли спасательную станцию, запасали продовольствие… Готовились к зиме. Все свободное время Лена проводила с Борисом. Они не сказали друг другу ни слова на тему любви. Никакого специального разговора о чувствах между ними не произошло. Просто они стали слушать друг друга еще внимательнее, делились самыми сокровенными мыслями, вместе смеялись и вместе грустили. И работали вместе, и нелегкий труд сближал сердца сталкера и девушки надежнее, чем любые горячие признания. Ни он, ни она не торопили события. Данзан и Бадархан смотрели на Бориса и Лену и одобрительно кивали.

Но совсем не вспоминать прошлое не получалось. Разговор то и дело заходил об Оккервиле, о подвиге Фила, о Фролове и Краснобае. Борис гадал, где сейчас его верные соратники. Лена думала о Диме и Соне, вздыхала, в который раз кляня себя за то, что не оставила друзьям записку. После таких бесед настроение, как правило, портилось у всех.

– А я ведь пообещал Гаврилову, что встану в строй, – сказал однажды Борис, нервно кидая ножик в мишень, нарисованную на земле. – Всю жизнь мечтал выйти против ублюдочных веганцев. И вот как оно вышло…

– Ты чё, хочешь в герои записаться? – покосился на друга Бадархан. Борис не был безупречным человеком, имелись у него и недостатки, но тщеславие в их число прежде не входило.

Данзан Доржиев, занятый сбором мха для заделки щелей между досками, к их разговору прислушивался, но сам не встревал.

Лена закусила губу. Сначала она хотела напомнить Борису, сколько добра он сделал для жителей метро за последние годы. Потом решила, что это прозвучит слишком банально, и промолчала.

– Ну тебя. Почему сразу «в герои записаться»? – произнес тем временем Борис, задумчиво разглядывая следы от клинка, оставшиеся на земле. – Просто… Просто там война, ребят. А я… А я тут.

И Лена не выдержала. Аккуратные, щадящие слова не находились, поэтому она решила сказать слово, которого старательно избегал и Борис, и спорящий с ним Будда. Слово «смерть». Она подошла к Борису, присела рядом на корточки, и произнесла, едва сдерживая слезы:

– Ты хочешь… Умереть?

– Лен, да ты чё?! Умереть… И тебя одну оставить?! Вот еще! – вскричал Борис и кинул нож в землю с такой силой, что тот исчез почти целиком.

– Не хочешь, – кивнула Лена. – Но себя все равно коришь. Не надо, дядя Боря. Нет, не то. Не надо, Борь. Не мучь себя и меня. Или оставь нас и иди на свою войну…

Сталкер опешил, услышав ее последние слова, издал протестующий возглас, но Лена жестом попросила Бориса Андреевича не перебивать себя.

– Или выбрось из головы эту мысль. И давай, черт возьми, жить на этом чудесном острове! Просто жить, Боря! Иначе я сойду с ума, – добавила девушка сквозь слезы, после чего упала на колени и разрыдалась.

Данзан оставил свое занятие и пошел успокаивать Рысеву. Бадархан поймал взгляд друга и укоризненно покачал головой. «Ей больно, мужик, ты это понимаешь?» – читалось в глазах бурята.

Молот стоял посреди поляны, растерянно переводил взгляд с плачущей Лены на друзей, собравшихся рядом. Никто не сказал больше ни слова, никто не корил и не осуждал его, но именно в этот момент Борис Андреевич Молотов осознал вещь, которую все эти дни исподволь пытались донести до него и Лена, и Данзан: война, бушующая в метро, больше не его дело, не его забота. Там хватает бойцов, и командиров тоже. А здесь, на острове Елагин, он такой один.

Борис ласково обнял плачущую Лену, помог ей встать на ноги, успокоил. Потом по очереди подошел к друзьям, каждому кивнул, каждому пожал руку.

С тех пор к разговорам о Большом метро они не возвращались.

Данзан, внимательно следивший за тем, как Лена пыталась построить отношения с Борисом, одобрительно кивал, радуясь ее успехам. В буквальном смысле он девушку ничему не учил, но как только представлялась возможность, как в случае со стихами, сразу вставлял какую-нибудь мысль, свою или чужую.

– Знаешь, мне категорически не близко учение о нирване, – заговорил Доржиев, вспоминая все, что когда-либо приходило в голову по поводу Апокалипсиса. – Это как-то неправильно. Эскапизм какой-то, честное слово. Ну, достигну я бесчувствия. И что? Вокруг станет меньше зла и ужаса? Нет. Я мужчина, черт возьми. Меня с детства воспитали так: проблемы надо решать, а не бежать от них.

Лена не смогла толком уяснить, что же это такое – «нирвана», но переспрашивать не стала.

– Великий Дандарон писал о так называемой «общей карме». Это вроде коллективного влияния на судьбу. Выходит, перед Катастрофой люди умудрились до крайности загадить эту карму. Каждый конкретный человек мог быть и не виноват, но все вместе… Доигрались мы, короче.

– Борис тоже что-то подобное говорил, – осторожно добавила Лена, вспомнив аналогичную беседу с Молотовым. – Что Третья мировая как бы Страшный суд, расплата за грехи. Так христиане считают. А вы с кем согласны?

– Я? Ни с кем, – отвечал отшельник.

Голос Данзана звучал равнодушно, отстраненно, но Лена уже привыкла к его манере излагать мысли. Она понимала: сейчас в душе Доржиева бушует ураган. Если бы не напускное безразличие, он сейчас прыгал бы по комнате, размахивая руками.

– Ничего еще не кончилось. Не было никакого Страшного суда. Просто… Просто люди в очередной раз отмочили глупость. Да, масштабы глупости впечатляют, но окончательный приговор человечеству не вынесен. Бог, каким бы он ни был и как бы он ни назывался, терпеливо ждет, выкарабкаемся мы из каменного века, или нет. И может быть, – тут Данзан не выдержал и вскочил на ноги, – может быть, ядерный кошмар и есть испытание человека на прочность. Последнее, решительное. Шанс доказать, что мы не только на глупости способны, но и на Поступок… Именно поэтому, кстати, я вас и принял. Одному выжить легко. Спасти хотя бы несколько людей – вот это уже дело, достойное мужчины.

– Спасибо, – произнесла Лена чуть слышно.

Данзан лишь лениво махнул рукой, и в изнеможении опустился на циновку. Отшельник очень не любил, когда его за что-то благодарили.

Лена сидела напротив, не сводя глаз со своего учителя, и в благоговейном молчании обдумывала все, что только что услышала.

Тихо было на острове и в жилище отшельника.

Ветер качал кроны деревьев. Шуршала среди корней опавшая весна. То тут, то там слышалось щебетание белок, прыгающих с ветки на ветку. Где-то журчала вода в ручейке. Не ядовитая, не несущая гибель всему живому, а чистая, прозрачная, живая вода…

«Все слишком хорошо. Слишком спокойно, – подумалось вдруг Лене, – так не бывает…»

* * *

Наступила зима.

Жизнь на спасательной станции с приходом холодов стала гораздо сложнее. Если бы Данзан не начал готовиться к зимовке еще в сентябре, плохи были бы их дела. Запасы пищи и дров помогли обитателям острова продержаться несколько самых снежных и морозных дней. Потом то Данзан, то Борис начали делать вылазки на улицу. Они раскапывали снег в поисках съедобных кореньев, ловили рыбу в прорубях, иногда охотились на белок, популяция которых с приходом холодов ничуть не пострадала.

А вот Лена сидела в четырех стенах почти безвылазно. На просьбы девушки поручить и ей какую-то работу вне дома (о простых прогулках Рысева не заикалась), Борис неизменно отвечал:

– Тебе, Ленусь, там делать нечего.

Если температура на улице поднималась до минус десяти, Лене разрешали выходить на улицу, но тоже ненадолго.

– Демоны на Крестовском беснуются, – объяснял Борис причину беспокойства. Он вздрагивал каждый раз, услышав жуткие звуки, доносящиеся из-за реки, и старался как можно скорее загнать девушку обратно в дом.

В стенах спасательной станции тоже все время находилось, чем заняться, да и Данзан с наступлением холодов стал уделять гораздо больше времени обучению Лены основам буддизма. И все же Лена то и дело с тоской посматривала в окно на запорошенную снегом поляну.

«Сходи на Крестовский, ты должна узнать правду», – временами раздавался в голове девушки странный призыв, идущий словно бы откуда-то извне. Противостоять этому зову становилось день ото дня все сложнее и сложнее.

И однажды Лена решилась на побег.

Да и повод для экспедиции имелся более, чем весомый. Внутренний голос, напоминавший про соседний остров, был прав – сходить на остров Крестовский стоило, хотя бы один раз. Несмотря на ужас, внушаемый Лене зловещими «соседями», любопытство, в конце концов, одержало верх. Из рассказов мужчин Рысева поняла, что никто никогда не видел этих загадочных демонов – ни вблизи, ни издалека. Летом попасть на остров Крестовский возможности не было: для этого надо было пересечь реку. Теперь Средняя Невка замерзла, и задача перестала казаться невыполнимой.

Пистолет Стечкина, к которому имелось десять патронов, Борис прятал не очень старательно, держал под половицей. Лена несколько раз видела, как он проверяет оружие. Оставалось дождаться удобного случая. И под самый Новый год он представился. Данзан уснул, сталкеры отправились в лес, пополнять запасы. И Рысева решилась. Она достала АПС, проверила, снаряжен ли магазин, и, намотав на себя всю теплую одежду, какую нашла, отправилась в лес.

«Далеко забираться не буду. Только посмотрю одним глазком на этот Диво-парк», – твердила девушка, пытаясь успокоить сама себя.

Бледный свет угасающего дня с трудом пробивался сквозь густые серые тучи. Город зимой сильно преобразился. Выпавший снег сгладил все углы и неровности, превратил кусты в некое подобие снеговиков, а руины зданий – в праздничные торты. Одно оставалось неизменным: унылая серая хмарь над головой.

Деревья, посаженные на островах еще до войны, когда здесь был парк отдыха, сплелись кронами, образовав плотный купол из корявых веток. Временами Лене казалось, что это руки окаменевших людей, в отчаянии поднятые к небесам. Ноги проваливались в снег по колено. Лыжи или снегоступы сильно выручили бы Рысеву, но первые надел Будда, а вторые забрал Борис. Одно радовало Лену: денек выдался безветренный и относительно теплый.

Рысева легко преодолела реку, выбралась на другой берег и, миновав полуразрушенный вестибюль станции Крестовский остров, приблизилась к воротам парка. Здесь девушка сделала остановку и прислушалась. Никаких криков и воплей слышно не было. Данзан рассказывал, что жуткие звуки особенно громко раздаются по вечерам, в субботы и воскресенья, а в будние дни их иногда не слышно вовсе.

– Как это можно объяснить? – спросила она тогда, и получила стандартный ответ: «Я не забиваю себе голову лишней дребеденью».

«Ну и мужики у меня, – рассуждала Лена, оглядывая руины парка культуры и отдыха. – Под боком творится такое, а им плевать! Опасности, мол, нет – и пес с ним. Не-ет, ребят, так нельзя. Надо разобраться. Обязательно надо».

Собравшись с духом, девушка перелезла через невысокое заграждение.

Согласно карте перед ней должна была лежать центральная аллея, однако за двадцать лет многое изменилось. Аллея заросла кустарником и небольшими деревцами. Снег здесь скапливался всю зиму и не таял даже во время оттепелей. Нечего было и пытаться прорваться через эти буераки без лыж и иного снаряжения.

Лена застыла на месте, лихорадочно соображая, что же делать дальше.

«Что делать? Домой бежать, пока Боря и Будда не вернулись. А то влетит тебе по самое не балуй», – услужливо подсказала совесть.

Из парка все так же не доносилось ни звука. Пытаясь отсрочить решение, девушка огляделась по сторонам, и вдруг заметила справа странную конструкцию, похожую на гигантский маятник, закрепленный между двумя столбами. В самой широкой части «маятник» был увешан скелетами людей. Кто-то словно бы привязал несчастных насильно, да так и бросил в день Катастрофы. Лена сглотнула. Парк развлечений без всяких демонов оказался жутковатым местечком.

Рысева двинулась в обратный путь, дав себе слово обязательно уговорить Бориса сходить сюда на разведку. Выбираясь из парка, девушка наткнулась на еще одно местное «диво»: гигантский чайник в рост человека, на боку которого были нарисованы глаза и улыбка. Снежные шапки, лежавшие на крышке чайника и носике, придавали ему уморительный вид.

«Интересное чувство юмора было у наших предков», – подумала Лена и, забыв о безопасности, рассмеялась во весь голос.

В ту же секунду за ее спиной грянул адский оркестр Крестовского, наводивший ужас на сталкеров со всей округи. Визг, плач, крики о помощи слились в чудовищную какофонию. Источник шума стремительно приближался. Рев нарастал с каждой минутой.

«Приплыли», – выдохнула Лена, покрываясь холодным потом.

Первую мысль – бежать скорее прочь – Лена отмела: она все равно не успела бы спастись, так быстро приближались демоны. Оставалось встретить смерть лицом к лицу. Мертвой хваткой сжимая пистолет, Лена укрылась за забавным чайником. Ствол «стечкина» ощутимо дрожал. Открыть сейчас огонь значило впустую истратить драгоценные патроны. Огромным усилием воли Лена заставила себя успокоиться. Перевела «стечкин» на автоматический огонь. Палец девушки лег на спусковой крючок. Рысева нацелила оружие на развалины ближайшего здания, нелепого замка с башенками – именно оттуда должны были через пару мгновений показаться демоны, от которых в ужасе разбегались бывалые сталкеры.

«И все-таки ты дура, Лен, – сказала себе девушка, готовясь вступить в свой последний бой. – Не смелая, не крутая, а просто дура».

Раздался скрип снега. Кто-то огибал «замок» справа. Демонический хорал, вобравший в себя человеческий ужас и боль, гремел совсем близко.

Вот из-за угла здания показалось несколько фигур. Нелепые, зловещие силуэты, напоминающие высоких людей в серых плащах. Только это были не плащи, а крылья. Захлопали в воздухе жесткие черные перья.

Больше ничего Лена не успела увидеть.

Палец надавил на спусковой крючок. Две пули, выпущенные почти одновременно, ударили в переднего демона, стремительно несущегося прямо на девушку. Существо упало, забилось в агонии на снегу, взметая в воздух мириады снежинок, оглашая окрестности истошными, пронзительными криками.

Закрыв глаза, ничего вокруг не видя, не слыша, Лена нажимала и нажимала на курок, пока «стечкин» не выплюнул последнюю пулю. Больше боеприпасов у нее не было.

Наступила могильная тишина.

Стих ветер. Не скрипели деревья в парке, не кричали идущие в атаку чудовища Крестовского.

Остров в мгновение ока словно бы вымер.

Лена стояла на коленях, плотно закрыв глаза, уронив в снег бесполезный пистолет. Она ждала… чего угодно – нападения с любой стороны, возобновления ужасных криков, да хоть извержения вулкана под ногами. Но вокруг не происходило ровным счетом ничего.

Постепенно Лена осмелела и приоткрыла один глаз.

Вокруг бутафорского замка лежали убитые птицы. Они напоминали цапель: длинные голые ноги, лысые головы, широкие крылья. Снег, который подняли в воздух крылья раненого демона, уже улегся. Тут и там на сплошном белом покрывале, укутавшем землю, виднелись красные кляксы – пятна крови. Никаких следов присутствия любых живых существ, кроме загадочных птиц, Лена не обнаружила.

Растерянная и озадаченная, Лена машинально подобрала АПС, и поплелась по глубокому снегу обратно на остров Елагин.

– Ну, будет мне сейчас распеканция… – печально размышляла она, карабкаясь через заросли.

Борис, как и следовало ожидать, набросился на девушку с упреками.

– Ты чё, сдурела?! – кричал Молот, потрясая в воздухе сжатым кулаком. – У тебя все дома?! Куда тебя черти понесли?!

– Нет никаких чертей, – устало отозвалась Лена. Спорить с Борисом у нее не было никакого желания. Хотелось забраться под одеяло и поспать хотя бы часов пять. – И демонов нет. Есть только птицы, на цапель похожие. Они и издают эти страшные крики. Вот так, мужики, – с этими словами Лена легла на бок и закрыла глаза.

Борис так и застыл с приоткрытым ртом.

– Т-то есть к-как это – н-нет? – пролепетал сталкер.

– А я примерно так и думал, знаешь, – задумчиво произнес Данзан, теребя жидкую бородку. – Чего-то подобного и ждал. Ты когда-нибудь слышал, как орали посетители таких вот, с позволения сказать, парков отдыха? Я слышал. Пыточная камера, я серьезно. Ну, а эти твари… В смысле, их предки жили на острове и научились этим милым звукам подражать. В природе звукоподражание – явление не редкое.

– Бред какой-то! – застонал Борис, хватаясь за голову.

– А версия про демонов – меньший бред? – расхохотался Данзан. – Ладно, пошли. Оставим ее одну. Она большое дело сделала, дружище.

«Кажется, я ее реально люблю, – понял Молот, переводя взгляд с Данзана на спящую Лену. – Так перепугался, словно потерял самого родного человека на свете. А значит, она и есть для меня самое дорогое сокровище. Вот такие дела…»

И Борис, нежно погладив девушку по густым рыжим волосам, в которых запутались древесные почки, осторожно, на цыпочках вышел из комнаты.

Эпилог

Утром тридцать первого числа, в самый разгар предновогодних хлопот, Данзан отвел Лену в сторону и шепнул ей на ухо:

– Пойдем, я хочу тебе кое-что показать.

– А как же еда? – растерялась девушка. С самого рассвета она колдовала над сложенными в кучку продуктами, увы, весьма скромными, пытаясь сотворить что-то похожее на праздничный ужин.

– Все равно будем есть то же, что и обычно. Не в пище дело, в настроении. Как раз за настроением я тебя и веду.

Борис мастерил из кусков коры и шишек простенькие игрушки. Бадархан развешивал их на маленькой симпатичной елочке, что росла перед самым входом в жилище Доржиева. Лена и Данзан тихо вышли на полянку и незаметно растворились в лесной чаще.

Путь оказался не долгим. Минут через десять Данзан остановился на берегу узкой речки. На другом берегу среди зарослей можно было различить развалины многоэтажных домов, купол православной церкви и еще какое-то странное сооружение со шпилем на крыше. Раньше Данзан ни разу не водил сюда ни Лену, ни ее друзей.

«Скучное, унылое место. Что тут интересного?!» – терялась в догадках Рысева, поворачиваясь из стороны в сторону.

Но Данзан явно думал иначе. Лицо его приобрело особенно торжественный, одухотворенный вид – так он выглядел, например, цитируя своих учителей, Буддадаса и Дандарона.

– Смотри, – обратился мудрец к девушке. – Перед тобой главная моя святыня.

– Дацан! – догадалась Лена. Она сразу отметила про себя, что где-то уже слышала рассказы о массивном здании, украшенном шпилем.

– Дацан-Дацан, – прошептал мудрец, несколько раз наклонив голову. – Дацан Гунзэчойнэй[52]52
  Дацан Гунзэчойнэй – самый северный буддийский храм, единственный в Петербурге. Находится по адресу: Приморский проспект, дом 91. Построен в 1909 году. Закрыт в 1935 году, священники репрессированы.


[Закрыть]. Единственный буддийский храм в Петербурге…

Они замолчали. Лена с интересом разглядывала мощное сооружение, похожее на крепостную башню, окруженное со всех сторон густым лесом. Данзан Доржиев опустился на колени и низко поклонился храму. Потом он снова встал и произнес благоговейным шепотом:

– Когда я тут стою, мне иногда кажется, что со мной разговаривает Дандарон. Я знаю все его высказывания наизусть, это правда. Часто сам себе их читаю. Но тут… Тут мне кажется, что Учитель сам со мной общается.

– Я тоже слышала какой-то голос, как будто не мой, – сказала Лена Данзану, когда они шли обратно к избушке. – До сих пор гадаю, что это было за наваждение. И еще такая история… Смешно, право. Мой друг, серьезный сталкер, такой сказки сочинять не станет. Он утверждает, что с ним общался Чижик-Пыжик и что эта птичка-памятник, представляете, приказала ему защитить незнакомцев! А меня вот этот голос на Крестовский послал. Как это можно объяснить? Вы как считаете?

Данзан молчал очень долго. Хмурил морщинистый лоб, жевал обветренными губами. И лишь когда наряженная елка показалась среди деревьев, отшельник остановился и произнес:

– Думаю, я знаю ответ. Это голос Бога. Или любого высшего существа, назови, как хочешь. Он обращается к тебе в таком виде, в каком разум готов принять это чудо. Например, меня, когда я набросился на Бориса с мечом, остановил голос Дандарона. Именно поэтому вы все остались живы.

– И чего же хочет этот Бог? – пролепетала Лена с замиранием сердца.

Девушка не ожидала, что мудрец отнесется к ее словам всерьез. Готовилась выслушать очередной успокаивающий рассказ об аномалиях. И вот сейчас весь мир, все события этого года приобретали в ее глазах совершенно иной смысл…

– Ты мастер вопросы-то задавать, – рассмеялся Данзан. – Такие тайны мне неведомы. Но знаешь, я думаю, он желает нам только добра. Пусть даже сначала получается больно.

Потом он поднял лицо, с минуту понаблюдал за парящими в небе снежинками, и заметил как бы между прочим:

– Красиво. На конфетти похоже. Видела конфетти? Ух ты. Хорошо же ты жила, девочка. В метро никто, наверное, и слово-то это не произнесет без запинки. Ну, пошли. Пора к празднику готовиться. Апокалипсис Апокалипсисом, а Новый год никто не отменял.

И пока они пробирались сквозь заросли обратно к спасательной станции, в голове Лены начали словно сами собой возникать строчки нового стихотворения. В нем сплелись все беды, все испытания, выпавшие на ее долю за этот год. Все, о чем она думала. Все, что чувствовала.

Наступал Новый год. Время подведения итогов, время новых надежд. Лучший день в году, чтобы сказать прошлому спасибо за все. И жить дальше, радуясь каждому дню. Каждому часу. Каждому вздоху.

А снег все кружится и разлетается

Из поднебесных туч, как конфетти.

А ночка зимняя все не кончается,

Рассвет за тучами застрял в пути.

А ветер северный шуршит порошею,

Неву могучую сковало льдом.

А скоро Новый год, пускай хорошее

И все заветное случится в нем.

Шагами мягкими, пухово-снежными,

Ступает Новый год. Все ближе он.

Земля укуталась коврами снежными,

Заснуло все, стих даже ветра стон.

Так пусть же искрою угаснет малою

Над дальним берегом во тьме густой

За Малой Невкою и за причалами

Пожар развязанный войны большой!..

Уходит этот год, сияя льдинками,

За грань времен по белому пути.

И звезды с неба сыплются снежинками,

И рассыпаются, как конфетти…