Текст книги "Метро 2033: Третья сила"

– Уединению конец, – произнес отшельник, уложив мужчин и девушку на самодельные циновки. – Значит, такова моя карма…

Данзан тяжело вздохнул, оплакивая потерянную тишину, потом через силу улыбнулся, взял лопату и отправился копать могилу для бедного Сяо.

* * *

Лена очнулась и долго не могла понять, где она оказалась. Глаза открыть она первое время не решалась, доверила право первенства другим органам чувств. Картина, которую рисовали слух, осязание и обоняние, складывалась интересная.

Она находилась в помещении. Но не под землей. Обычных для метро запахов сырости и затхлости не ощущалось. Вместо них ноздри щекотал терпкий аромат травы и цветов, названия которых Лена определить не могла.

Сквозь закрытые веки Лена различала в помещении один источник мягкого, тусклого света. Все остальное скрывала темнота.

В комнате было не жарко, но и не холодно, градусов двадцать пять. С нее сняли почти всю одежду, кроме трусов и тельняшки, и укрыли чем-то вроде пледа. Ощупав его, Лена пришла к выводу, что покрывало сделано из шерсти. Ни куртки, ни брюк рядом не оказалось.

Отсутствие одежды девушку немного испугало – слишком хорошо она помнила недавние приключения в логове Фролова. Потом Рысева различила мерное похрапывание. Значит, в комнате она оказалась не одна, тут был еще кто-то.

«Хоть бы это оказался кто-то из наших. Не хватало еще при постороннем мужчине без штанов… Ну, хватит играть в крота, – приказала себе Лена. – Пора осмотреться».

И она открыла глаза.

Зрение, главный источник информации об окружающем мире, смогло добавить до обидного мало.

Небольшое квадратное помещение площадью примерно пять на пять метров. Пол, стены, потолок из одинаковых квадратных блоков. Из мебели – только две узкие лежанки. Застекленное окошко. Источником запаха оказались пучки травы, разложенные повсюду.

Присмотревшись, Лена с радостью поняла, что человек, спящий на второй лежанке, – вовсе не какой-то посторонний тип, а ее защитник и друг Борис Молотов. Из-под одеяла с одной стороны торчала лысина, а с другой – ноги в шерстяных носках.

«Он у нас один такой большой, – с улыбкой подумала девушка. – Будда и Сяо целиком бы поместились. Кстати, интересно, а они-то где?»

Лена попыталась встать. И тут же дала о себе знать шишка на затылке. Пока Рысева лежала спокойно, боли она не чувствовала. Резкое движение отозвалось колющим болевым спазмом.

– Ох. Крепко же меня стукнули, – простонала девушка, спуская на пол босые ноги. – Ладно, до свадьбы заживет.

У постели Молотова Лена остановилась. Осторожно присела на край кровати, отогнула одеяло.

Борис спал.

Лицо его, которое все последние дни выражало либо предельную усталость, либо крайнее раздражение, было спокойным и безмятежным, точно у младенца. Сон разгладил морщины на лбу сталкера, растянул его губы, редко выражавшие даже подобие улыбки, в тонкий, изящный полумесяц. Молотов был красив, как римский император из учебника истории. Или как атлет. Не было в его внешности ни капли позерства, никакой игры. Это подкупало и манило. Хотелось прилечь рядом, положить голову на могучее плечо и забыться снова сладким, безмятежным сном. Лена тряхнула головой, отгоняя неуместные мысли. Первым делом следовало выяснить, где они оказались.

В окне Лена ничего толком разглядеть не смогла: несколько раскидистых елей подступали к самым стенам здания, да и стекло слегка запотело. Выход из помещения имелся только один, так что выбор оказался невелик.

Лена несколько раз глубоко вдохнула, чтобы унять волнение, и решительно толкнула дверь от себя.

В соседней комнате, замысловато сложив ноги, сидел пожилой человек в оранжевой накидке. Не сказать, чтобы совсем старик, но лет пятьдесят незнакомцу исполнилось, за это Лена готова была ручаться.

Седые жесткие волосы собраны на затылке в тугой пучок. Ноги обуты в забавные самодельные сапожки. Или валенки. Красивое мудрое лицо исполнено спокойствия и внутренней силы. Лене никогда еще не доводилось видеть людей, настолько отрешенных от всех бед и забот. В метро все люди, независимо от социального статуса и материального положения, находились почти в постоянном напряжении – чего-то опасались, к чему-то прислушивались. Этому человеку, судя по всему, абсолютно нечего было бояться.

В руке он держал керамическую чашку. От нее шел едва уловимый травяной аромат.

– Э-э… здрасьте, – произнесла Лена. Помявшись на пороге, она все же решилась подойти поближе.

Хозяин избушки кивком головы пригласил ее расположиться напротив на циновке, связанной из пучков травы. Несколько попыток сложить ноги так же, как сделал это старик, кончились провалом, в конце концов, Лена просто уселась по-турецки. Кружку он ей не предложил, но девушка и не претендовала на угощение. Зато посчитала, что имеет полное право получить ответы хотя бы на несколько назревших вопросов.

– Вы – Данзан Доржиев? – спросила Лена.

Старичок слегка улыбнулся.

«Ты ожидала увидеть кого-то еще?» – читалось в его хитро прищуренных глазах.

– Очень приятно. А я – Рысева, Елена Святославовна, – представилась девушка. Данзан никак не отреагировал на ее слова. Лена слегка обиделась. Она ожидала услышать хотя бы дежурную фразу вроде «приятно познакомиться».

«А почему это ему, собственно, должно быть приятно? – укоряющий голос совести шевельнулся в сознании девушки. – Мы ворвались на его остров. Нас сюда никто не звал. Перестреляли птиц. Может, и белочек пулями зацепили. Хорошо, что он нас не убил. А ведь имел возможность…»

– Я пришла… – начала было рассказывать Лена, каким именно образом она сюда попала. Данзан не дал ей даже начать свою историю. Он рубанул воздух короткопалой ладонью и вдруг запел слегка монотонным как бы воркующим голосом, покачиваясь в такт музыке:

Путь твой далек,

Вихрь твой высок,

Видно звезде —

Путь твой везде.

Мир пересек наискосок,

В поисках дома

Путь твой огромный.

Ночи длинны,

Сны коротки,

Их зацепить

Хватит руки

Дочке Луны[46]46
  Стихи Савитри Пинягиной.


[Закрыть].

– Это ваша песня? Она, про… Простите, она про меня? – проговорила Лена, когда мудрец умолк. Данзан не ответил.

«Путь пройден длинный, это верно, – думала девушка, не сводя глаз с одухотворенного лика хозяина избушки. Потом взглянула на маленькое квадратное окошко, в котором были видны сосны и ели. – Интересно, это финал? Путь окончен? Или все только начинается?»

– Вы это… Простите, что мы ворон ваших постреляли, – спохватилась Лена. – Но они нас…

– Моих? – переспросил Данзан, улыбнувшись краями губ. – Вороны сами по себе. Я сам по себе. Именно во́роны, а не вороны, кстати говоря. У них там гнезда, возле ВШ.

Услышав эти слова, Лена чрезвычайно обрадовалась – не столько тому, что хозяин острова не держит на них зла, сколько тому, что он способен говорить, как нормальные люди.

– Сяо предупреждал нас… Но они, они ж первые начали! – Рысева попыталась объяснить буддисту, как именно вылазка на остров превратилась в побоище. И густо покраснела, ясно понимая, как забавно звучат ее аргументы. Обычно именно так доказывали свою правоту школьники.

Данзан издал неопределенный звук. Если его и опечалила гибель крылатых «соседей», то открыто обиду на пришельцев он не высказывал и мстить не собирался. Лена немного успокоилась.

– Вы живете здесь? На острове? А как же радиация и мутанты? – перешла девушка к самой важной части беседы. – Чем вы питаетесь?

Данзан молчал. Либо опешил от такого количества вопросов, либо размышлял, как доходчиво объяснить все тонкости выживания на острове. Лена терпеливо ждала. Молчание затягивалось. Зато Лена поняла, что еще немного и у нее замерзнут ноги.

– Простите, – обратилась она к Данзану, так и не дождавшись разъяснений на тему радиации. – Не хочется мешать вам думать… Но нельзя ли получить назад мои брюки?

«Они, конечно, нуждаются в стирке, – подумала девушка, зябко поежившись, – равно как и трусы, и тельняшка. Но другой одежды все равно нет».

Покидая Оккервиль, Лена в последнюю очередь думала, во что она будет переодеваться. Теперь проблема встала со всей остротой. Ходить в одежде, пропахшей потом и дымом, ей порядком надоело.

Данзан вынул из небольшого сундука камуфляжные штаны и положил перед Леной.

«Ого. Он их постирал. И даже высушить успел, – отметила девушка, одеваясь. – Фантастика».

Лена не знала, сколько времени проспала после схватки с воронами. Тучи мешали определить положение солнца, часов ни у нее, ни у Бориса с собой не было. Несколько часов? Несколько дней?

– Спасибо вам, господин Доржиев! Прям не знаю, как отблагодарить! – тараторила Лена, не сводя с буддиста восхищенного взгляда.

Данзан лишь пожал плечами и улыбнулся. Ни разговорчивостью, ни тщеславием старичок не отличался. И на вопрос, касающийся радиационной угрозы, который так и повис в воздухе, отвечать не спешил.

В этот момент распахнулась низкая дверка, сделанная как будто с расчетом на детей или карликов, и в помещение вошел Бадархан. Он тащил связку веток.

– Молодец, – проговорил Данзан с одобрительной улыбкой, перебирая собранный хворост. – На зиму много дров надо запасать. Зима будет долгая, холодная… Пойду на огород, пора поливать грядки.

И, оставив на столике недопитую кружку, старик скрылся за дверью.

– А Сяо где? – обратилась Лена к Будде.

– Погиб, – отвечал бурят вроде бы равнодушно, но в словах его сквозила скрытая боль. – Заклевали. Жаль, хороший был пацан.

Лена украдкой смахнула слезу, отвернулась, чтобы не встречаться взглядом с Бадарханом. Никто не обвинял ее ни в чем, никто ни слова не сказал девушке, но она чувствовала себя виноватой в том, что все сложилось именно так. В том, что Сяо погиб, сражаясь со стаей разъяренных во́ронов, а она – осталась жива.

Лена залпом допила напиток, оставленный хозяином дома. В кружке оказался травяной чай, почти безвкусный, зато отлично утоляющий жажду. Потом Лена вернулась в комнату, забралась под одеяло, поворочалась минут пять, украдкой поглядывая на спящего Бориса, и снова провалилась в глубокий и пустой, точно обморок, сон.

Прошло два дня.

Жизнь на спасательной станции, которую облюбовал Данзан и превратил в весьма уютное жилье, постепенно налаживалась.

С помощью листьев, подаренных дендрофилом, и целебных трав Данзана Лене удалось победить простуду. А потом она и сама приступила к выполнению обязанностей медика: мужчины, занятые заготовкой продовольствия и дров на зиму, часто сажали занозы или роняли на ноги тяжелые бревна.

Раньше Данзан обитал в одной комнатке бывшей спасательной станции, используя прочие как склады. С появлением «гостей» отшельник без лишних пререканий освободил еще две комнатки: для Лены и для сталкеров. Мебели на спасательной станции не имелось. «За столько лет все сгнило или заржавело», – объяснял отшельник. Спать приходилось на полу, постелив внизу циновку, а сверху укрывшись одеялом.

– А почему вы выбрали именно этот домик? Ведь тут вокруг такие дворцы! – поинтересовалась Лена, за десять минут обойдя все помещения, некогда принадлежавшие работникам МЧС. – Представляете, жили бы в настоящем дворце… – добавила девушка, мечтательно вздохнув.

Она облазила почти весь остров и нашла среди зарослей развалины грандиозных сооружений. Там были и здания ресторанов, где на гнилых столиках все еще кое-где можно было заметить выцветшие меню, и пункты проката спортинвентаря, где горами лежали ржавые велосипеды. Имелось несколько строений в классическом стиле, дворец XVIII века[47]47
  Елагиноостровский дворец. Строительство – 1785–1790 гг. Первоначальный проект приписывается архитектору Дж. Кваренги. Перестроен К. Росси. Сейчас в здании работает Музей декоративно-прикладного искусства и интерьера.


[Закрыть], павильоны, оранжереи, беседки.

– А зачем? – пожал плечами Данзан. – Из всех строений эта станция – самое удобное для жизни место. Грамотно спланировано. Построено на совесть – за двадцать лет ничего не отвалилось.

– Ленок, ну чё ты как маленькая, – добавил Борис, слегка скривившись. – Во всех зданиях слой пыли – сантиметров десять. И сгнило все к едрене фене. На то, чтобы приспособить для жизни хотя бы одну комнату, уйдет месяц.

– Вот что вы за человек, дядя Боря! Вообще помечтать не даете! – простонала Рысева, забираясь с головой под одеяло.

Готовясь к уединенной жизни, Данзан не забыл и об удобствах. В его «башне из слоновой кости» имелись печка и туалет, работавший по принципу выгребной ямы. Освещение предусмотрено не было. Оно и не требовалось – книг Данзан не держал. Естественного света, проникавшего сквозь кроны деревьев и мутные стекла, ему вполне хватало.

Питался Данзан ягодами и орехами, растущими на острове (они как раз созрели к зиме), а также выкапывал корешки и иногда собирал яйца во́ронов. На белок единственный житель острова охотился редко, только в крайнем случае. Еще он устроил рядом со станцией нечто вроде теплицы и выращивал там неприхотливые садовые растения – картошку, репу и укроп. Воду Данзан брал из соседнего озерца.

Готовясь к исходу из метро, Доржиев приучал к лишениям не только дух, но и тело: научился обходиться небольшим количеством пищи. Теперь ту же болезненную, но важную науку приходилось постигать Борису. Будда оказался более-менее готов к аскетическим подвигам: последние годы, будучи отлученным от рейдов, бывший сталкер зарабатывал крайне мало и питался плохо. Ну, а Лена первое время мужественно голодала. Девушка никак не могла понять, почему на острове можно жить, постоянно искала подвох, чем изводила и себя, и товарищей.

– Вы что?! Плюньте! Бросьте скорее! На поверхности ничего нельзя есть! – пролепетала Лена, с изумлением следя за тем, как буддист невозмутимо лакомится ежевикой.

Данзан спокойно дожевал сыроежку, после чего произнес флегматично:

– Какой, однако, медленный яд. Ем их уже года два – и до сих пор жив.

Пару часов спустя, видя, что Лена уже шатается от голода, но не решается притронуться ни к какой пище, Данзан почти силой усадил ее на циновку. Сам сел напротив и с аппетитным чавканьем съел пригоршню орехов. Живот Лены отозвался печальным урчанием. От голода у девушки начинала кружиться голова: в последний раз она ела на станции Спортивная. Но она держалась. Разум убеждал Рысеву: съедобная пища на поверхности – это бред. Такого просто не может быть.

– Слушай, давай поговорим серьезно, без лишних экивоков. Я похож на психа? Нет? – убеждал ее Данзан Доржиев. – Значит, я понимаю, что делаю. Если бы хотел с собой покончить, то нашел бы способ быстрее. Сяо говорил наверняка, что я сюда ходил несколько лет. Присматривался. Готовился к переезду. Что ты думаешь, в метро не просачиваются ядовитые вещества?

– А как же фильтры? – возразила Лена, но Доржиев лишь отмахнулся от ее замечания.

– А! Не смеши. Посмотрим правде в глаза: за двадцать лет все износилось. Системы жизнеобеспечения на большинстве станций метрополитена не чинят, нет ни сил, ни средств. Но метро не вымерло. Значит, не так все плохо на поверхности, понимаешь?

Лена сдалась. Голод после яростной борьбы победил осторожность и логику. Перекрестившись, она отправила в рот сначала один орех, потом другой. Вскоре девушка наелась. Но спокойнее на душе не стало. Оставив в покое философа, Лена пристала с расспросами к Борису Молотову.

– Аномалия какая-то, – пожал плечами сталкер.

– Спасибо, дядь Борь. Теперь все ясно! – фыркнула девушка. Ее отец, оказавшись не в состоянии рационально объяснить какое-то явление, тоже прибегал к помощи этого термина.

– Могу другое слово придумать, – отвечал Борис, слегка задетый ее реакцией. – Нет, реально, что ты хочешь услышать? Научные выкладки с формулами?.. Я проверил остров счетчиком Гейгера. Фон в пределах нормы, шесть-семь микрорентген. И белки тут, сама видела, нормальные, довоенные. Во́роны, корвус кораксы хреновы, тоже. Значит, не только мутанты могут жить на поверхности. А почему оно так?.. Наверное, микроклимат особый на острове. Нева – река полноводная, всю дрянь давно смыло, и течет из тех краев, где не бомбили. Открою тебе маленький секрет, – подмигнул сталкер, – чистых мест на самом деле много. И я не про остров Мощный. В черте города тоже есть места, где нет ни газов, ни радиации.

– Так почему людям не выйти на поверхность?! – кипятилась Лена.

– Ну да, щас, – Борис в очередной раз пресек ее смелые мечты на корню. – Сколько лет придется эти руины обживать, в землянках ютиться. Не-е, Лен. На это решатся только безумцы. И Данзана в пример не приводи. Он потому ушел, что нашел отличное местечко. А почему оно тут так… Не все ли равно?

– Не все равно! – упиралась Лена.

Но Лене быстро стало ясно, что опасениями ей делиться не с кем. Бадархан искренне восхищался своим ученым другом и воспринимал любые его слова как высшую истину.

Бориса первое время нервировала близость к острову Крестовский, слишком свежи в его памяти были воспоминания о злосчастном походе «за хабаром». Однажды они с Леной увлеклись сбором ежевики и опомнились лишь тогда, когда оказались на самом берегу.

– Идем отсюда, быстро! – зашипел сталкер, схватил девушку за руку и потянул обратно в чащу.

Лена вяло упиралась. Страх и любопытство боролись в ее душе. Она понимала, что если такой бесстрашный человек, как Молотов, испытывает перед чем-то суеверный ужас, значит, опасность реальна. Но как же хотелось разобраться в тайне Крестовского острова!

– Секундочку, дядя Боря. Одну секундочку, – умоляла Лена, жадно вглядываясь в густые заросли на берегу Крестовского. Она пыталась засечь любой признак движения.

Борис перестал тянуть ее на себя. Он решил, что лучше удовлетворить любопытство девушки, чем отвечать на бесконечные вопросы.

Несколько минут царила гробовая тишина, нарушаемая лишь плеском воды и лесными шорохами. Потом из заросшего парка развлечений, некогда занимавшего большую часть острова, донеслись душераздирающие крики, исполненные боли и отчаяния. Они то затихали, то звучали с новой силой. В полной тишине, царившей на берегах реки, дикие вопли разносились на многие километры вокруг…

«Это люди. Это кричат люди!» – с ужасом осознала Лена, прислушиваясь к леденящим душу воплям, доносящимся с Крестовского.

Ни с чем нельзя спутать звуки, которые издают люди, испытывающие страдания. Ни зверь, ни птица так кричать не могут. Лене казалось, что на соседнем острове разместился филиал преисподней, где заживо жарятся обреченные грешники.

Не в силах сохранять хладнокровие, девушка упала ничком на траву, зажала уши руками.

Борис смотрел на девушку с мрачной усмешкой. Он к воплям, доносящимся из парка развлечений, давно привык, почти не пугался, лишь чувствовал себя немного неуютно.

– Теперь твоя душенька довольна? А я предупреждал… – сказал Борис, с трудом поднимая Лену на ноги, и за руку, как ребенка, повел ее обратно в центр острова.

– Господи, что это было?! – бормотала потрясенная девушка.

– Демоны Крестовского, я же говорил. Но не волнуйся, я спрашивал Данзана. Здесь нам ничто не угрожает.

На этом разговор кончился. Пару дней сталкер внимательно следил за побережьем соседнего острова, потом убедился, что опасности нет, и расслабился. Судьба подарила ему, измученному жизнью солдату, возможность жить спокойно, и Борис решил последовать русской народной поговорке: «От добра добра не ищут».

К большой радости Бориса, его предложение уничтожить ВШ, единственный проход из метро на остров Елагин, у Данзана возражений не вызвало. Вентиляционную шахту закидали мусором и завалили камнями. Поводов для опасений больше не было.

Постепенно, глядя на товарищей, успокоилась и Лена, позволила себе просто жить, не ожидая удара в спину. Помогала мужчинам хлопотать по дому. Носила хворост. Собирала орехи. Искала съедобные коренья. И упорно откладывала решение давно назревшего вопроса: как строить дальше отношения с Борисом. Сейчас они жили, как брат и сестра. Улыбались друг другу по утрам. Ели за одним столом. Вместе работали, вместе отдыхали. Но день заканчивался, наступала ночь, Молот, пожелав девушке добрых снов, уходил спать в соседнюю комнату. Зачарованная, волшебная тишина наступала в помещениях спасательной станции. Рысева лежала, натянув одеяло на лицо, и в который раз пыталась разобраться в неясных, обрывочных мыслях, что суетились в ее голове, не давая уснуть. Касались все эти метания единственного близкого человека, оставшегося в ее жизни после кровавых потрясений последних дней. Бориса Андреевича.

«Итак, Гриша погиб. Глупо обманывать себя. Это раз, – повторяла она в сотый раз один и тот же перечень аргументов, тщетно пытаясь упорядочить все, что наболело и накипело в душе за эти дни. – Обратно в подземку дороги нет. Это два. Во всем огромном метро нет такого уголка, где приютили бы меня, беглянку. Борису Андреевичу тоже путь обратно заказан. Он всем, что имел, пожертвовал ради меня. Лишился друзей, дома, работы… Борис жизнью рисковал ради меня. И теперь кроме него, у меня никого в этом мире нет. Это три».

На этом логическая цепочка пока обрывалась. С одной стороны, Лена прекрасно понимала: она годится сталкеру в дочери. Ее робкое признание, да что там, любой разговор о чувствах, шокирует его. Но с другой стороны… Девушка прекрасно помнила, что творилось в ее душе в самом начале романа с Гришей Самсоновым. Как трепетало ее сердце, как мучительно томилась душа, как ворочалась она по ночам на кровати, кусая губы и ногти. То состояние, в котором Лена оказалась сейчас, выглядело копией тех переживаний. Только теперь все было как-то серьезнее, без слез и вздохов. Она не теряла голову при виде Бориса, не млела, едва услышав его голос, – ей просто было очень хорошо рядом с ним. Сталкер трудился, таскал воду в теплицу, ковырялся в земле, отыскивая съедобные коренья, рубил сучья. А Лена сидела чуть в сторонке, смотрела на него… И улыбалась. И на душе становилось спокойно и радостно.

– Что она такое, эта любовь? – вопрошала Лена темноту, и сама же отвечала: – Благодарность? Да, наверное. Благодарна ли я Борису? Конечно. Тут и говорить не о чем. Что еще? Грусть, когда человека нет рядом? Пожалуй. Мы не видим друг друга только по ночам – и мне уже как-то неспокойно, какая-то тревога в душе. Смешно, если подумать. Но надо ли думать, когда речь идет о чувствах?..

Она замолкала, снова залезала с головой под одеяло и лежала тихо-тихо, надеясь услышать, как в соседней комнате храпит Борис.

Но Борис Андреевич не храпел. Он тоже плохо спал ночами. То и дело просыпался и лежал, уставившись в потолок. Борис хмурил широкий, массивный лоб сталкера, иногда теребил заусенец или сосредоточенно массировал челюсть.

– Дожили, блин. Взрослый мужик, а не могу понять, что за хрень в душе творится, – ворчал Молот. – Мало я с Женькой намучился? Мало я из-за нее ночей без сна провалялся? Еще захотелось?! Ленка… Она ж девчонка еще. Я ее во-от такой крохой помню. Это ж какое-то… Растление малолетних выйдет, тьфу. Хотя… Почему сразу «малолетних»? – поправил сам себя Борис Андреевич. – Ленке, как ни крути, семнадцать. Не ребенок уж точно. Она с Гришей наверняка уже… Хотя бы раз… Эх, ладно, – титаническим усилием воли сталкер заставил себя успокоиться и выбросил из головы все лишние мысли. – Спать надо. А с этим потом разберусь. Успеется.

И он уснул. Сказалась усталость, накопившаяся за сутки. А вот Лена так и не смогла спрятаться в объятиях Морфея, до самого утра ворочаясь на жесткой циновке.

– Надо что-то делать, – решила девушка, промучившись без сна третью ночь подряд. – Была – не была. Спрошу совета у Данзана.

Заодно Лена решила уточнить ряд вопросов, накопившихся у нее за последние дни. Возможность побеседовать представилась этим же утром. Проснувшись раньше мужчин, Рысева вошла на кухню, и обнаружила, что Данзан уже проснулся. Он облачался в замысловатую одежду, состоящую из нескольких кусков оранжевой ткани.

«А ведь скоро и мне придется вырядиться в это, – подумала Лена, печально оглядев брюки и тельняшку, сильно износившиеся за последние дни. – Как оно называется? Сангха, что ли. Другой одежды тут нет. Ладно, хватит отвлекаться. К делу».

– Значит, вы – Великий Ван? – выпалила Лена, не поздоровавшись. Голос девушки дрожал.

Данзан Доржиев не внушал ей страха, он казался воплощением доброты и миролюбия. Однако ей все же трудно было смотреть без трепета на настоящего мудреца, отважившегося жить на поверхности, среди рек и озер, кишащих чудовищами.

Вопрос Лены вызвал у Данзана самую неожиданную реакцию: он расхохотался во весь голос. Но, в отличие от Фролова, который становился во время смеха еще отвратительнее, смеющийся философ показался Лене необыкновенно красивым. Пока Данзан выглядел спокойным, лицо его сохраняло какую-то загадочность, непроницаемость, это вызывало невольное уважение и даже трепет. Стоило же мудрецу расхохотаться, как он сразу стал понятнее, проще, ближе.

– Великий Ван! – повторил буддист, продолжая посмеиваться. – Надо же, Великий Ван. Думается, Сяо Яо, светлая ему память, меня так называет, верно? На самом деле, точнее было бы сказать: «Великий болван». Вот это про меня.

– Но вы – философ? Да или нет? – спросила Лена, дождавшись, пока Данзан успокоится и перестанет вздрагивать от смеха.

– А это уже слова Бадархана, верно? – усмехнулся Данзан. – Увы, Будда тоже ошибается. Во время ученых споров я обычно хранил молчание. Много водилось на нашей станции «мудрецов», – последнее слово он произнес с саркастической усмешкой. – Спорили до хрипа. Клоуны. Я предпочитал оставаться в стороне, а если и говорил, то только цитировал самого Будду. С его изречениями спорить не решался никто. За это меня уважали. Но, говоря откровенно, из меня философ, как из Невы Амазонка. Ни одной дельной мысли мой мозг так и не породил. Увы-увы. Чужих идей много, своих – нет, хоть тресни.

– Тогда кто вы?! – воскликнула Рысева, схватившись за голову.

– А это важно? – устало поинтересовался Данзан. – Обязательно надо навесить на человека ярлык? Назвать – значит ограничить.

– Я все же не очень вас понимаю, – Лена не хотела так легко сдаваться. – Одни люди называют себя христианами, другие – мусульманами.

– Третьи – адептами культа летающего макаронного монстра, – в тон ей отвечал философ, опять надевая маску ироничного равнодушия. – Ты будешь смеяться, но и такие ребята были. Четвертые выбрали в качестве божества кактус. Пятые еще какую-нибудь фигню. Ну, а я – просто человек. Без ярлыков.

И он опять замолчал.

Теперь Лена начала понимать, почему Данзан вызывал у окружающих восхищение, граничащее с обожанием. Он почти всегда молчал, открывая рот только в самом крайнем случае. Никому не делал замечаний, не учил жить, не корил и не лез в чужие дела. Именно поэтому все вокруг проникались к Доржиеву уважением.

«Легко, оказывается, выдать себя за мудреца», – усмехнулась Лена, но мигом приструнила разыгравшееся остроумие. Обидная реплика так и не сорвалась с ее губ. За считаные секунды промелькнули перед девушкой почти все люди, которых она знала. Сталкеры, врачи, учителя, караванщики, купцы. Богатые, бедные. Грубые, вежливые. Самые разные люди. Роднило их, наверное, только одно: молчать тогда, когда нужно, не умел никто. Данзан пошел иным путем – он делал это почти всегда.

«Интересно, сколько я смогу сидеть тихо, если дам себе зарок? – задумалась девушка, и пришла к неутешительному выводу: – Очень недолго. Характер такой».

Данзан тем временем произнес, задорно подмигнув девушке:

– Сложно, правда? Есть немного. Ну, а вот ты, к примеру, кто?

Ответ готов был сорваться с губ, но в последний момент Лена засомневалась, стоит ли упоминать сейчас Оккервиль. Рысева сожгла все мосты, связывающие ее с правобережным Альянсом, а значит, уже не являлась в полной мере его гражданкой. Да и вряд ли тут, на краю обитаемого мира, слышали про какой-то Оккервиль. Назвать себя врачом язык у Лены тоже не повернулся – не вышло из нее медика. Оказать первую помощь Борису, поранившему руку, она могла, но на большее едва ли была способна.

– Вот видишь. А религию какую исповедуешь? – не дождавшись ответа, Данзан задал следующий вопрос.

И снова Лена промолчала. О своей религиозной принадлежности она никогда толком не задумывалась.

– Мы с тобой, выходит, братья, – засмеялся мудрец. Смех у него оказался необыкновенным, мягким, мелодичным, точно звон маленького колокольчика.

– Ты просто человек. И я тоже. Но я понял твой вопрос. Я… – Данзан на миг задумался, а потом выдал с торжественным видом: – Я буддадасист-дандоронист! Что, впечатляет? Ха-ха. Да. Звучит. Жили на свете два философа, один из Таиланда, второй наш, питерский. Учение Буддадаса Бхикху[48]48
  Буддадаса Аджан Бхикху. Жил в 1906–1993 годах в Таиланде. Основал лесной монастырь Суан Моккхабаларама и Международный центр обучения медитации. Включен Юнеско в список самых выдающихся людей мира в 2005 году. Сам ничего не писал, труды дошли в аудиозаписях.


[Закрыть]… Не пытайся сама произнести. Так вот его учение сводится, если кратко, к следующему: все проповедники говорили, по сути, об одном и том же. Значит, религиозные войны – полный бред, чисто политические игры. Это первое. А второе: религии утонули в обрядовой мишуре, а о вере как таковой просто забыли. Какая, в конце концов, разница, сколько у тебя статуй Будды и сколько изречений ты выучил наизусть, если в душе – пустота? Произошла своего рода подмена.

– Но посчитать поклоны проще, чем заглянуть в сердце, – заметила Лена, задумчиво кивая головой. Нечто подобное ей приходилось слышать и от Бориса о христианстве.

– Именно, – согласился Данзан. – Ну вот, а Буддадаса попытался вернуться к истокам, занялся медитацией, запретил своим послушникам общение. Любое. Слишком строго, скажешь? Может быть. Но знаешь, мне на острове, пока один жил, очень пригодилось. С кем тут общаться, кроме белок? Второго моего Учителя зовут… Звали Дандарон Бидия[49]49
  Дандарон Бидия Дандарович. Жил в 1914–1974 годах в России. Отбывал заключение в тридцатые годы двадцатого века по статье 58, а в семидесятые годы – «за организацию буддийской секты». Работал в бурятском филиале СО АН СССР.


[Закрыть], – продолжал мудрец свой неторопливый рассказ. – Настоящий мужчина, скажу я тебе. Прошел через сталинские лагеря. Вытерпел унижения, побои, но не сломался. Потом Дандарон говорил, что именно на каторге достиг фантастических духовных высот. В обычной жизни о таком он не смел и мечтать.

– Потому, что боялся терять время? – предположила Лена, с искренним интересом слушавшая историю о мужественном философе.

– Точно. А еще в бараке вместе с ним жили десятки мудрых людей: ученые, философы, священники. Их всех посадили примерно в одно время и по одной статье. Вот он у них и учился. Дандарон тоже считал, что буддизм закоснел, превратился в некую «вещь в себе». Он пытался сочетать буддистское наследие с европейской философией, с последними достижениями науки… А я, – тут Лена в первый раз уловила в словах собеседника гордость, – совместил оба этих учения.

– А что… А что эти ваши мудрецы говорят на тему любви? – собралась с духом девушка и задала, наконец, главный вопрос, ради которого она и затевала этот разговор.

Данзан устремил на нее долгий, проницательный взгляд. Зрачки его слегка поблескивали в узких щелочках-глазах. Потом он молча протянул ей свою грубую, шершавую ладонь, покрытую мозолями. Поколебавшись секунду, девушка тоже протянула руку. Короткие пальцы Доржиева оказались сильными и нежными одновременно, они крепко сжали ее маленькую ладошку. После этого Данзан плотно закрыл глаза и застыл, точно изваяние. Лена терпеливо ждала.