Текст книги "Уинстон Черчилль. Последний титан"

Тему непосредственного и дистанционного управления Черчилль уже поднимал в «Мировом кризисе». В сборнике помимо очерка о Клемансо он также рассматривает этот подход в эссе «Массовые эффекты в современной жизни». Свои рассуждения он начинает с тезиса о том, что «Ганнибал и Цезарь, Тюренн и Мальборо, Фридрих и Наполеон больше не вскочат на своих коней на поле боя, больше не станут словом и делом среди пыли или под светом утренней зари управлять великими событиями», «они больше не разделят опасности, не вдохновят, не изменят ход вещей». «Воин с сердцем льва, чья решительность превосходила все тяготы сражений, чье одно только появление в критический момент могло изменить ход битвы, исчез», – констатирует Черчилль, отмечая дегероизацию современного военного руководителя, который «сидит в командном пункте в 50–60 милях от фронта, слушая отчеты по телефону, как будто он всего лишь наблюдатель», или читает телефонограммы, «написанные кровью и сообщающие, что в таком-то месте взорваны железнодорожные пути, в таком захвачен земляной вал». Для таких полководцев война сродни бизнесу, а сам он напоминает «управляющего на фондовой бирже», хладнокровно подсчитывающего прибыли и убытки, измеряемые человеческими жизнями, и так же хладнокровно ожидающего удачного момента для нанесения решающего удара. Черчилль отказывается признавать их героями, относя к великим лишь тех, кто в процессе достижения цели готов рискнуть многим, включая собственную жизнь. Пройдет несколько лет, начнется новая война, и станет очевидно, что век героев не прошел, но обличье героизма, по мнению Черчилля, изменилось. «Есть множество людей во всем мире, готовых самоотверженно сражаться в этой войне, но их имена навсегда останутся неизвестными, их подвиги никогда не будут отмечены. Это война неизвестных воинов», – скажет он в одном из военных выступлений 1940 года{217}217
  См.: Churchill W. S. Op. cit. P. 275–276; Черчилль У. С. Мускулы мира. С. 184.


[Закрыть].

Отмечая изменения, произошедшие в подходах и методах управления, которое отныне стало обезличенным, Черчилль указывает на более серьезную метаморфозу – сокращение роли индивидуального начала и распространение «доктрин, рассчитанных на массы». На протяжении всей своей жизни британский политик был стойким апологетом индивидуализма, еще в 1901 году заявив о своей «искренней вере в индивидуальность». В сборнике он напишет, что «история человечества по большей части представляет собой рассказ об исключительных человеческих созданиях, мысли, действия, качества, добродетели, победы, слабости и преступления которых оказывали основное воздействие на наши достижения». Но научно-технический прогресс и война привели к сокращению числа независимых и сильных персоналий, которые, оказавшись в комфортных условиях, потеряли в «дальновидности, инициативности, изобретательности и свободе». Учитывая, что человек-массы получил больше прав и стал жить в бытовом плане лучше, чем его правители несколько веков назад, в недовольных речах Черчилля можно обнаружить нотки элитарности и снобизма, но гораздо сильнее в них звучал страх за будущее человечества. Черчилль разделял тезисы Ортега-и-Гассета о том, что масса – эта амальгама посредственности, превратится в великого уравнителя, уничтожающего все «непохожее, недюжинное и лучшее». Наш герой догадывался о возможных переменах, заявляя еще в 1899 году, что «новый век станет свидетелем великой битвы за существование Индивидуальности», но даже он не ожидал, что так быстро, тихо и успешно человек-массовый победит человека-выдающегося.

По мнению Черчилля, наиболее ярко усреднение стандартов проявилось в управлении и в искусстве. «Современные условия не позволяют взрастить героическую личность, – с грустью констатирует он. – Министры и президенты, стоящие во главе крупных проектов, практические решения которых ежечасно связаны с множеством важнейших вопросов, больше не вызывают трепета. Напротив, они выглядят, как обычные парни, которых будто на время попросили принять участие в руководстве». «Отныне, – заявляет он, – великие страны управляются не самыми способными или лучше всего разбирающимися в их проблемах политиками, и даже не теми, кто имеет последовательную программу действий». За выдающимися личностями сцену покинули и великие художники, а те, кто остался, все меньше способны создать гениальный роман, сочинить гениальную музыку или написать гениальную картину. Да и откуда взяться новым гениям, когда средства массовой информации формируют мнение, рассчитанное на обывателя, когда «мужчин и женщин пичкают непрерывным потоком унифицированных точек зрения, создаваемых из неистощимого источника новостей и сенсаций, что постоянно собираются со всего света». Проблема этих готовых оценок заключается в том, что они «не требуют усилий и осознания необходимости индивидуальных размышлений», и как следствие, человечество сталкивается с «рассеиванием тщательно отобранной мудрости и интеллектуальных сокровищ прошлого». Однообразие, мимикрия, похожесть – все это лишает жизнь остроты, порыва, задора. Окружающая среда превратилась в вакуум обезличенной пустоты. И чем дальше, тем хуже, тем меньше вероятности, что заколдованный круг единообразия удастся разорвать, тем меньше у людей желания вообще что-то менять.

Что же предлагал автор «Размышлений»? Он видел спасение в меритократии. Вспоминая своего друга Ф. Э. Смита, он дал ему следующую характеристику: «Мало было вопросов и тем, которые не интересовали Ф. Э., а все, что его привлекало, он трактовал и развивал». «Трактовать и развивать» – вот чему, по мнению Черчилля, должны посвящать себя все, кто не ленится думать, не боится выделяться, не довольствуется существующим положением дел. Чтобы «не стать рабами собственной системы и не дать запущенному нами механизму подавить нас», призывал Черчилль, необходимо «поощрять в себе и окружающих любые проявления оригинальности, всячески экспериментировать и учиться беспристрастно оценивать результаты непрерывной работы всемогущей человеческой мысли»{218}218
  См.: Черчилль У. С. Вторая мировая война. Т. 1. С. 10; Churchill W. S. Op. cit. P. 271, 275, 293; Documents. Vol. 2. P. 1083; Черчилль У. С. Мои великие современники. С. 144; Черчилль У. С. (ред.). Указ. соч. С. 38–39.


[Закрыть].

«Мальборо»

Помимо статей, эссе, сценариев, сборников и автобиографии литературная активность Черчилля в 1930-е годы была также связана с масштабным проектом, который не только был направлен на восстановление исторической справедливости, но и оказал существенное влияние на мировоззрение автора в части управления войной и выстраивания взаимоотношений с союзниками. Речь идет о биографии 1-го герцога Мальборо. Черчиллю давно поступали предложения взяться за жизнеописание своего предка. Еще в апреле 1898 года издательство James Nisbet & Co обратилось к нему с идеей подготовить небольшую книгу в 100 тыс. слов, «эффектно описывающую жизнь известного военачальника». Тогда не состоялось. Оно и к лучшему. Черчилль еще не был готов и не имел необходимого времени для глубокой проработки биографической темы. К тому же в тот момент он был слишком сосредоточен на себе и своей карьере, чтобы погружаться в незнакомые воды ушедшей эпохи. В конце 1920-х Черчиллю поступило очередное предложение, которое также было отклонено. «Это будет долгая работа, но она определенно ждет меня в будущем», – прокомментирует он свое решение супруге. На тот момент он возглавлял Казначейство, работал над «Мировым кризисом» и собирал материалы для автобиографии, поэтому осилить еще один проект даже с его способностями было за гранью возможного. В реакции Черчилля больше показателен не его отказ, а психологическая готовность написать биографию. На протяжении всех тридцати лет, прошедших с момента первого предложения, он не оставлял мысли взяться за проект. В 1926 году он признался кузену – 9-му герцогу Мальборо, что желание написать биографию их общего предка его «вдохновляет», хотя оно и связано с «продолжительным и тяжелым трудом»{219}219
  См.: Documents. Vol. 2. P. 930; Vol. 11. P. 1378; Gilbert M. Op. cit. P. 319.


[Закрыть].

Черчилль решил взяться за биографию в 1929 году, договорившись с издателями Джорджом Харрапом (1867–1938) и Чарльзом Скрайбнером-младшим (1890–1952) о публикации нового произведения на территории Британской империи (с Харрапом) и США (со Скрайбнером) за гонорар в 10 и 5 тыс. фунтов соответственно. В течение следующих пяти лет он должен был написать двухтомное сочинение объемом не более 200 тыс. слов. После получения авансов Черчилль начал формировать команду помощников. Для освещения военно-морской темы он обратился к недавно вышедшему в отставку и испытывавшему финансовые трудности контр-адмиралу Кеннету Дьюару (1879–1964), для консультаций и сбора данных по военной тематике – к главе военного отдела исторической секции при Комитете имперской обороны бригадному генералу Джеймсу Эдуарду Эдмондсу (1861–1956), а также ведущему эксперту в области военной истории, преподавателю колледжа Эксетер Оксфордского университета Кристоферу Томасу Эткинсону (1874–1964), автору «Мальборо и восхождение британской армии». В конце 1929 года к команде присоединился подполковник Ридли Пэкенхэм-Уэлш (1888–1966), ответственный за точность и достоверность деталей военных кампаний. За грамматику отвечал неизменный Эдуард Марш, а корректуру – начальник редакционного департамента в издательстве Харрапа Чарльз Карлайл Вуд (1875–1959), который своим педантизмом раздражал Черчилля, но благодаря высоким профессиональным качествам оставался постоянным членом творческого коллектива. Понимая, что он не владеет всеми подробностями исторического периода, о котором будет писать, Черчиллю требовался профессиональный историк, который бы взял на себя роль координатора. Для поиска подходящей кандидатуры он обратился к преподавателю своего сына историку Кейту Грэхему Фейлингу (1884–1977), который в свою очередь порекомендовал недавно закончившего с отличием Нью-колледж в Оксфорде историка Мориса Эшли (1907–1994). Эшли, которому на тот момент исполнилось всего 22 года, увлекался социализмом и к личности Черчилля испытывал неприятие. Черчилль знал о негативном отношении Эшли к себе, но ценя гораздо больше его профессиональные качества, чем политические убеждения, решил лично встретиться с молодым человеком. Эшли согласился на собеседование, сочтя, что неплохо оплачиваемая работа (300 фунтов в год на полставки) на известную персону не такое уж и плохое начало. Встреча прошла успешно и Эшли был принят.

Изначально планировалось, что Эшли будет работать у Черчилля два года, но их сотрудничество продлилось почти пять лет, пока в 1934 году Эшли не ушел редактором в Manchester Guardian. Затем он будет работать в The Times, Britain Today, Listener, напишет более 25 книг, включая биографии Кромвеля, Карла II и 1-го герцога Мальборо. О работе с Черчиллем он сохранит добрую память. Когда в конце 1980-х в газетах появится информация, что «Черчилль совсем не считался с секретарями и помощниками», Эшли выступит с опровержением, заявив, что на протяжении всего периода сотрудничества «сэр Уинстон обращался со мной очень учтиво, почти как с равным, был очень великодушен и всегда проявлял чувство юмора, секретари его обожали»{220}220
  Цит. по: Gilbert M. In Search of Churchill. P. 141.


[Закрыть].

После ухода Эшли, с которым Черчилль продолжит советоваться, его место занял Джон Уэлдон (1911–?). Новый член команды не оправдал надежд автора, и вскоре его заменил оксфордский историк Уильям Дикин (1913–2005). Дикин останется с Черчиллем на протяжении следующих 20 лет, помогая в работе не только над «Мальборо», но и в других литературных проектах. В годы Второй мировой войны он будет служить в составе британской военной миссии при Иосипе Броз Тито (1892–1980) (Черчилль сам неоднократно встречался с Тито, но испытывая трудности с запоминанием незнакомых имен, иногда путал и называл югославского лидера Тоти), получит орден «За заслуги» и дослужится до звания подполковника. Также в процессе работы Черчилль часто обращался к известному историку профессору Джорджу Маколею Тревельяну (1876–1962), написавшему трехтомный труд о правлении королевы Анны. Интересная деталь – Тревельян приходился внучатым племянником Маколея, споры с которым займут много места в произведении Черчилля. После того, как наш герой станет премьер-министром, он посодействует назначению Тревельяна главой одного из самых престижных учебных заведений Кембриджа – Тринити-колледжа. Хотя близкими их отношения никогда не были. На выборах 1945 года историк будет голосовать против возглавляемой Черчиллем Консервативной партии, считая лейбористов, к которым он также не испытывал симпатий, «меньшим из зол».

Знакомясь с солидным перечнем специалистов, привлеченных к работе над новым произведением, невольно задаешься вопросом, насколько велика была доля самого автора в конечном результате творческого труда. В случае с «Мальборо» книга стала плодом исключительно черчиллевского интеллекта и в части замысла, и в части структуры, и в части изложения. Помощники были нужны ему для проверки фактов и сбора материалов, многие из которых находились в архивах – Бленхейма (Мальборо), Элторпа (Спенсеры), Виндзоров (архив Стюартов), а также в государственных архивах Австрии и Франции.

В своем эссе про Клемансо Черчилль писал: «Муза Истории не должна бояться запачкать руки. Она должна все видеть, ко всему прикоснуться и, если возможно, ко всему принюхаться. Ей не следует бояться, что некие интимные подробности лишат ее романтики и героического благородства»{221}221
  Черчилль У. С. Мои великие современники. С. 249.


[Закрыть]. Черчилль не стал избегать описания «интимных подробностей», показав, что успешным стартом своей военной карьеры его предок обязан женщинам: сначала – старшей сестре Арабелле Черчилль (1648–1730), фаворитке будущего короля Якова II (1633–1701) и матери четырех его внебрачных детей, затем – любовнице Барбаре Вильерс 1-й герцогине Кливлендской и графине Кастельмейн (1640–1709), которая была по совместительству inamorata другого короля – Карла II (1630–1685), произведя от него на свет пять бастардов[23]23
  Отцом одного ребенка – Барбары Фитцрой (1672–1737) – некоторые источники указывают самого Мальборо.


[Закрыть]. В зрелые годы генералу сыграла на руку дружба с королевой Анной его супруги Сары, брак с которой, кстати, был по любви, а не по расчету. На пике своей карьеры Мальборо настолько приблизился к Короне, что по своим функциям фактически исполнял обязанности премьер-министра, хотя подобной должности на тот момент еще не существовало. Правда, потом отношения Сары и королевы Анны испортились, герцог попал в немилость и был вынужден покинуть Туманный Альбион.

Зависимость в карьере от женщин была хотя и пикантной подробностью, но не самой непривлекательной стороной биографии Мальборо. Благодаря креативности Маколея, уделившего немало место оценки личности и поступков известного военачальника на страницах своей пятитомной «Истории Англии», у 1-го герцога Мальборо была подмоченная репутация. Не отрицая полководческий талант Джона Черчилля, Маколей представил предка нашего героя распущенным оппортунистом, активно использующим служебное положение ради личного обогащения, готовым предать короля и страну ради собственных карьерных устремлений. Мальборо действительно предал короля Якова II, которому многим был обязан, включая свое звание генерал-лейтенанта и должность главнокомандующего королевской армией. Узнав о готовящемся государственном перевороте с попыткой возведения на престол протестанта (Яков был католиком, последним на британском престоле) голландского статхаудера Виллема ван Оранье-Нассау (1650–1702) и его супруги Марии (1662–1694), дочери Якова II и внучки Карла I, он ничего не сообщил своему благодетелю. Во многом именно благодаря поддержке Мальборо, за которым стояла армия, Славная революция 1688 года прошла без кровопролития, и в Британии началось совместное правление Вильгельма III Оранского и Марии II.

Но даже это предательство было не самым страшным клятвопреступлением. Маколей обвинял Мальборо в том, что во время военно-морской кампании 1694 года по захвату французской базы Брест в заливе Камаре Мальборо написал и передал противнику письмо, раскрыв основные положения кампании. В результате французы смогли подготовиться и экспедиция закончилась провалом, повлекшим существенные потери, включая гибель командующего – генерала Томаса Толлемаша (род. 1651). По мнению Маколея, Мальборо пошел на этот шаг ради возвращения влияния в правительстве и устранения Толлемаша, которого считал конкурентом. Точка зрения Маколея долгие годы была канонической, повлияв во второй половине XIX и в начале XX века на мнение многих, в том числе и Черчилля. Именно из-за этой истории, названной им «препятствием, которое я не мог преодолеть», наш герой долгое время не решался взяться за биографию, понимая, что ему придется давать оценку неблаговидному поступку. Преодолеть «препятствие» помог экс-премьер 5-й граф Розбери. Во время одной из встреч в 1924 году, убеждая своего друга взяться за биографию «потрясающего малого, “герцога Джона”», Розбери дал ему прочитать экземпляр книги Джона Педжета (1811–1898) «Парадоксы и загадки: исторические, юридические, литературные», в котором убедительно обосновывалась ошибочность выводов Маколея. «Педжет высмеивает точность Маколея и постоянно обвиняет его не столько в ошибках, сколько в преднамеренном искажении фактов», – не без удовлетворения сообщил Черчилль супруге. В 1934 году книга Педжета будет переиздана в издательстве Haworth Press, Черчилль напишет к ней семистраничное предисловие, а также направит ее Стэнли Болдуину, заметив, что она должна быть обязательно в библиотеке, как «необходимая коррекция и дополнение к Маколею». Сам Черчилль пошел дальше «замечательного, но редко читаемого» Педжета, рассмотрев Брестскую кампанию самым тщательным образом и посвятив ей несколько глав. Ссылаясь на редкие документы из архива Стюартов, Черчилль утверждал, что знаменитое письмо искусная подделка. «Даже кошку нельзя повесить, строя обвинение на таких доказательствах», – возмущался он{222}222
  См.: Churchill W. S. Marlborough: His Life and Times. Book. I. Vol. 1. P. 18, 63, 369, 373–380, 383–384; Documents. Vol. 11. P. 179–180, 1294; Vol. 12. P. 735–736, 658–659.


[Закрыть].

Погрузившись в исторические изыскания, Черчилль обнаружил, что так почитаемый им в молодые годы Маколей не только в этом эпизоде, но и в целом не отличался чистоплотностью в выборе источников, вынося обвинительные вердикты на основе работ заказного характера. «Трудно найти более искусного автора небылиц», – возмущался Черчилль, называя Маколея «мастером колющей риторики и тщательно продуманного пренебрежения» – «нам остается только надеяться, что Правда будет следовать за ним так же быстро, чтобы закрепить ярлык “Лжец” на фалду его элегантного и модного пальто». В погоне за восстановлением исторической справедливости Черчилль сам переступил черту, оказавшись на скользкой дорожке тенденциозности. Он уделил виговскому историку непропорционально большое внимание, не гнушаясь обсуждать не только его произведения, но и личность. Как, например, развенчивая миф о «скупости» своего предка, он сообщил читателям, что Маколей признавался, будто принял должность в Верховном комитете по делам Индии исключительно ради улучшения собственного благосостояния. Пусть так, но какое отношение поступки Маколея имели к истории Мальборо и событиям более чем двухвековой давности? Показательно при этом, что критикуя Маколея, Черчилль продолжил относиться к нему с уважением, позже он будет активно цитировать его в своих произведениях и выступлениях, а в автобиографии напишет, что хотя викторианец и «обманул меня, простофилю», тем не менее он все равно «перед ним в долгу»{223}223
  См.: Churchill W. S. Op. cit. P. 131, 269, 129–132, 422; Черчилль У. С. Мои ранние годы. С. 112.


[Закрыть].

Не исключено, что в своей критике Черчилль обрушился не столько на конкретного историка, сколько на ограниченность исторического метода в целом, когда за разбор и описание выдающейся личности или известного события берутся непрофессиональные исследователи, которые, оперируя непроверенными фактами, пытаются либо произвести впечатление, либо оказать влияние, причесывая прошлое под популярные взгляды настоящего. Черчилль назвал таких авторов «послушным стадом придирчивых крючкотворов, которые слоняются на своих пастбищах, порицая реальность и извращая историю». Не успеют они завершить свои труды, как на их предвзятых творениях расцветает творчество следующего поколения мастеров пера, неизменно добавляющих часть вымысла от себя. И так далее, и так далее: «Длинная вереница историков следуют друг за другом, словно овцы, проходя через ворота ошибок»{224}224
  См.: Churchill W. S. Op. cit. P. 72, 353, 333.


[Закрыть].

Сам Черчилль, погружаясь в исторические изыскания, решил в очередной раз лично посетить места боевой славы своего предка – Бленхейм, Рамильи, Ауденарде и Мальплаке. Осенью 1932 года он совершил тур по Франции, Бельгии, Нидерландам и Германии (Баварии). Рассказывая издателю о поездке, он назовет ее «волнующим путешествием». «Я был глубоко потрясен видом этих мест и явственно почувствовал, что впервые в жизни способен описать эти сражения», – делился он своими впечатлениями с Фейлингом. В Мюнхене британский политик едва не встретился с набирающим популярность Адольфом Гитлером. Организатором встречи выступило доверенное лицо будущего фюрера и иностранный пресс-секретарь партии Эрнст Ганфштенгль (1887–1975). Впоследствии его дороги с Гитлером разойдутся, и в 1937 году он эмигрирует в США, где устроится советником Рузвельта, с которым вместе учился в Гарварде. Но в момент пребывания Черчилля в Мюнхене Ганфштенгль был у Гитлера на хорошем счету и должен был поспособствовать встрече двух политиков. В беседе с Ганфштенглем Черчилль выразил неодобрение антисемитизма Гитлера. «Я могу понять ожесточение против евреев, которые в чем-нибудь провинились или выступают против своей страны, – сказал он. – Но как можно быть против человека только потому, что он от рождения принадлежит к той или другой нации? Разве человек властен над своим рождением?» По всей видимости, Ганфштенгль передал содержание диалога лидеру НСДАП, который резко охладел после этого к идее со встречей, объяснив, что «Черчилль сейчас находится в оппозиции и не привлекает внимания».

В каком-то смысле Черчиллю повезло, что встреча не состоялась. В дальнейшем ему несколько раз поступали предложения навести визит к фюреру – через посла в Лондоне, а впоследствии имперского министра иностранных дел Иоахима фон Риббентропа (1893–1946), а также гаулейтера Данцига Альберта Форcтера (1902–1952), – но он всегда отказывался. В баварском путешествии Черчиллю не повезло в другом – он заразился тифом. Состояние здоровья оказалось настолько тяжелым, что его даже не решились перевозить в Англию, оставив на две недели в зальцбургской клинике доктора Герхарда Хромады. «Какой же зловещей удачей вы обладаете каждый раз, когда выезжаете за границу», – заметит Марш с аллюзией на биржевой крах 1929 года и недавнее происшествие в Нью-Йорке. Восстановление проходило быстро, но не без последствий. Вернувшись в Чартвелл, Черчилль едва не умер от открывшегося кровотечения тифозной язвы. Его спасла срочная госпитализация в одну из лондонских клиник{225}225
  См.: Documents. Vol. 12. P. 476, 475, 474, 1100;Черчилль У. С. Вторая мировая война. Т. 1. С. 45, 114; Gilbert M. Winston S. Churchill. Vol. V. P. 448, 439–440.


[Закрыть].

Окружению Черчилля повезло меньше. В июне 1934 года от онкологического заболевания скончался «старейший и дражайший друг» нашего героя – 9-й герцог Мальборо. На следующий день в The Times появился большой некролог, написанный Черчиллем. Вспоминая жизнь своего кузена, автор уделил много места социальной трансформации, которая выпала на долю его поколения. В этих фрагментах с упоминанием о том, что почивший являлся частью «системы, которая была разрушена, и общества, которое исчезло», явно слышен уязвленный голос патриция. «Класс, к которому принадлежал герцог, был не только освобожден от политической ответственности, но и лишен большей части своего имущества и во многих случаях просто выдворен из собственных домов», – не без сожаления, граничившего с осуждением, констатировал Черчилль. В апреле 1937 года жертвой онкологии стал другой кузен – Фредерик Гест (род. 1875). «Смерть Фредди стала большим ударом для меня, – признается политик Эдуарду Маршу. – Мы очень любили друг друга». Трудно сказать, насколько уход близких повлиял на Черчилля, но в 1939 году он принял участие в благотворительной акции по сбору средств для Королевской онкологической больницы (сейчас Королевская больница Марсдена), где впервые началось системное изучение и лечение онкологических заболеваний. Написав рекламное объявление в The Times, Черчилль воздал должное этому лечебному заведению, а также призвал всех, кто хотя бы раз задумывался о вероятности оказаться в «пасти рака», пожертвовать на продолжение и развитие медицинских исследований в этом направлении{226}226
  См.: Documents. Vol. 12. P. 819–822; Vol. 13. P. 662, 1399.


[Закрыть].

Уход родственников совпал с изменениями в штате нашего героя. В ноябре 1936 года его бессменный секретарь миссис Пирман решила перейти на другое место. «Работа на мистера Черчилля означала, что я должна была оставить всю свою жизнь ради него, пожертвовать встречами с друзьями, редко видеть своих детей и практически не отдыхать», – объясняла она свои мотивы{227}227
  Documents. Vol. 13. P. 444.


[Закрыть]. Продолжительность стандартного рабочего дня была не меньше 12 часов. Иногда приходилось работать по 15 часов в сутки, включая выходные. С новым работодателем не получилось, и в итоге миссис Пирман осталась в Чартвелле. В мае 1938 года у нее случился инсульт. Черчилль отправил ее в продолжительный оплачиваемый отпуск, пристально следя за состоянием здоровья. Выздоровление было долгим и безуспешным, в 1941 году женщина скончалась. Черчилль взял на себя заботу о ее детях, выделив пособие на содержание младшей дочери Вайолет Розмари, которой на тот момент исполнилось 11 лет, а затем в течение 7 лет оплачивал ее обучение. После болезни Пирман основная нагрузка легла на Кэтлин Хилл. Ей помогали сначала Олив Хэррингтон, которая вскоре покинула Чартвелл из-за нервного перенапряжения, затем Миллисент Брумхед, которая также не задержалась в штате из-за проблем с сердцем, потом Мэри Шерберн, которая проработала у Черчилля до начала Второй мировой войны, перейдя затем в Адмиралтейство. Впоследствии Шерберн выйдет замуж за инспектора Скотленд-Ярда Уолтера Томпсона, охранявшего нашего героя.

Другие потрясения Черчилля были связаны с многострадальным финансовым вопросом. Несмотря на хорошие гонорары за статьи и книги, денег политику-писателю катастрофически не хватало, и в феврале 1937 года он даже задумался о продаже любимого Чартвелла. «Если нам предложат хорошую цену, мы сможем протянуть еще год-два», – советовался он с супругой. В тот момент кардинальных мер удалось избежать. Правда, ненадолго. Весной следующего года фондовый рынок преподнесет очередной неприятный сюрприз. Основные сбережения Черчилля были вложены в ценные бумаги, стоимость которых резко упала в три раза – с 18 до 6 тыс. фунтов. На этот раз Чартвелл был выставлен на продажу, информация о чем появилась в ведущих газетах: 1 апреля в Daily Express, на следующий день – в The Times. Черчилль рассчитывал получить 20 тыс., которые позволили бы ему восстановить положение. Политику часто везло в жизни, повезло ему и на этот раз. Ему помог банкир сэр Генри Стракош (1871–1943), с 1929 по 1943 год занимавший пост председателя правления The Economist. Стракош согласился выкупить обесценившиеся бумаги по их первоначальной стоимости. Благодаря своевременно оказанной помощи Чартвелл был снят с продажи. Примечательно, что двое мужчин не были друзьями, а Стракош даже никогда не останавливался в Чартвелле. В дальнейшем эти факты лягут в основу инсинуаций о проникновении еврейского капитала в британскую политику, активно распространяемых нацистской пропагандой. Истинная причина помощи Стракоша состояла в той роли, которую он отводил Черчиллю, считая его одним из немногих на Туманном Альбионе, кто может возглавить борьбу против нацизма. Со своей стороны Стракош снабжал политика данными о состоянии немецкой экономики и промышленности. Опасаясь, что Черчилль направит основные усилия на преодоление финансовых трудностей, оставив активную политическую деятельность, банкир решил личным вложением вернуть его в большую политику. О том, насколько осознанным был этот шаг, станет очевидно в 1943 году, когда вскрыв после кончины Стракоша его завещание, душеприказчики обнаружат, что их клиент завещал нашему герою 20 тыс. фунтов{228}228
  См.: Documents. Vol. 13. P. 575, 971–976, 959; Jenkins R. Churchill. P. 517–518.


[Закрыть].

Что касается «Мальборо», то Черчилль рассчитывал завершить первый том описанием битвы при Бленхейме. Однако из-за своего многословия, любви к пространному цитированию аутентичных исторических документов, а также желания поведать о своем предке как можно больше стало очевидно, что даже увеличение объема первого тома больше чем наполовину не позволяет осуществить задуманное. Так из двухтомного формата проект был расширен сначала на один, а затем на два тома, превратившись из дилогии в тетралогию. Черчилль завершил первый том на том же самом месте, где Маколей поставил точку в своей пятитомной «Истории Англии» – на кончине Вильгельма III (1702 год). Книга вышла в октябре 1933-го. На следующий год, также в октябре был опубликован второй том, освещающий события до 1705 года. В ноябре Черчилль отметил свой шестидесятилетний юбилей. Торжественная церемония прошла в отеле Ritz. Сын Рандольф считал идеальным возрастом 25 лет, а всех, кому за 30, он относил к «старой банде». Черчилль с ним, разумеется, не соглашался, признавая тем не менее, что «сын унаследовал эти идеи от меня, поскольку по странному стечению обстоятельств я придерживался аналогичного мнения в его возрасте». Теперь, перешагнув шестидесятилетний рубеж, ему ничего не оставалось, как изменить свою точку зрения. Черчилль убеждал себя, что вступил в едва ли не лучший период своей жизни, когда «сила ума и энергия тела сочетаются с накопленными знаниями и опытом»{229}229
  См.: Churchill W. S. My Life // Finest Hour. № 166. P. 20.


[Закрыть]. Наш герой не терял надежды вернуться в большую политику, направляя пока основные усилия на завершение своего исполинского труда. В октябре 1936 года на книжных прилавках появился третий том, повествующий о жизни полководца в период с 1705 по 1708 год, еще через два года (в сентябре 1938-го) – четвертый том, ознаменовавший собой окончание литературного проекта, объем которого составил почти 780 тыс. слов (не считая индексов) и работа над которым продлилась 9 лет.

Из всех многотомных произведений Черчилля «Мальборо», на мой взгляд, является самым выдающимся. Несмотря на то, что это произведение носит ярко выраженный апологический и хвалебный характер, оно не только поражает своей цельностью, но и представляет интерес множеством выстраданных рассуждений автора по широкому кругу животрепещущих вопросов из области политики, международных отношений, военного искусства, социальных процессов, включая особенности индивидуального развития и продвижения. Не имея возможности провести предметный и подробный разбор тетралогии, остановимся на нескольких принципиальных для творческой и политической биографии Черчилля моментах.

В предисловии к первому тому автор показывает несоответствие между выдающимися достижениями своего предка и памятью о нем у потомков, степень которой варьировалась от безразличия до осуждения. Для Черчилля, которому уже пошел седьмой десяток и который имел за спиной немало успехов, наличие подобного разрыва представлялось темой актуальной и носящей личный оттенок. Опасаясь, что такая же судьба может постигнуть и его, он пытался понять, что вызывает это несоответствие и каким образом его можно сократить. Черчилль показывает, как Мальборо сам допустил ошибку, веря, что «честный человек должен быть оправдан собственными действиями, а не пером писателя», а также настаивая, что «прошлое есть прошлое и его следует предать тишине». Полководец не оставил ни воспоминаний, ни мемуаров, ни дневников о своей насыщенной и противоречивой жизни, которая «известна только благодаря поступкам». Но Черчилль отлично понимал, что одних поступков недостаточно, нужно уметь правильно их преподнести, не забыв рассказать о своей роли в одержанных победах. В этом отношении он считал показательным поведение визави «герцога Джона» – короля Людовика XIV (1638–1715), любое достижение которого «увековечивалось во французской поэзии, шпалерах, картинах и гравюрах». Природа не терпит пустоты. Потребность людей в информации – тоже. «История не может развиваться в тишине», – констатировал Черчилль. «Если нет фактов, будут использоваться слухи», – добавлял он. Даже самый ненадежный источник лучше, чем ничего. Наш герой не допустит подобных ошибок, оставив о каждом мало-мальски важном эпизоде своей жизни подробные описания и объяснения. Причем главный автобиографический труд своей жизни ему еще только предстояло написать{230}230
  См.: Churchill W. S. Marlborough: His Life and Times. Book. II. Vol. 3. P. 86–87; Vol. 4. P. 1036; Book. I. Vol. 1. P. 131, 17, 88, 379, 310.


[Закрыть].