Текст книги "Уинстон Черчилль. Последний титан"

Последний проект

Покинув арену политической борьбы, Черчилль вновь погрузился в бурную реку литературного творчества, истоки которой уходили в далекий 1929 год. Именно тогда, оставив Казначейство и пытаясь найти для себя очередную большую тему, он решил поведать читателям многовековую историю англоязычных народов. Во многом для автора это было уникальное произведение, которое в отличие от других работ исторического жанра не было посвящено исключительно Черчиллю и его семье, а охватывало значительный временной промежуток в две тысячи лет и, главное, имело конкретную политическую цель – обосновать единство англоязычных стран. В 1932 году Черчилль договорился с руководством Cassell о написании к 1938 году за 20 тыс. фунтов трехтомного сочинения объемом 400 тыс. слов, описывающего две тысячи лет истории Британии – от вторжения Цезаря на Туманный Альбион до победы в Первой мировой войне. Учитывая увеличившийся объем «Мальборо», а также сдвинувшиеся сроки завершения биографии «герцога Джона», к работе над новой книгой Черчилль смог вплотную приступить только в середине 1938 года. Недовольные подобной задержкой издатели установили автору жесткий срок сдачи рукописи: сначала апрель, затем не позднее декабря 1939 года. С изменением сроков была пересмотрена и первоначальная концепция. Во-первых, Черчилль отказался рассказывать про Первую мировую войну, остановившись на кончине королевы Виктории (1901), практически совпавшей с наступлением нового века. Во-вторых, если изначально предполагалось, что основное внимание будет уделено Наполеоновским войнам, становлению Американской республики и Гражданской войне в США, то в итоге большая доля материала пришлась на описание древних времен и Средневековья.

Работа над книгой началась с формирования команды экспертов, в которую вошли историк Кейт Фейлинг, хранитель и секретарь Музея Лондона археолог Роберт Мортимер Уэллер (1890–1976), член попечительского совета Национальной портретной галереи, биограф Гиббона и автор работы «Карл I и Кромвель» историк Джордж Малкольм Янг (1882–1959), Уильям Дикин, а также взятый по рекомендации последнего Алан Баллок (1914–2004), в будущем известный историк. Примечательно, что Фейлинг, Янг и Баллок в период с 1946 по 1952 год отметятся первыми биографиями современников нашего героя – Н. Чемберлена, Болдуина и Гитлера соответственно. Также в 1960–1982 годах Баллок представил трехтомную биографию известного лейбориста Эрнеста Бевина. Эти факты недвусмысленно говорят о качестве собранной команды. Помимо новых лиц, Черчилль также обращался за советом к успевшим себя хорошо зарекомендовать экспертам – Морису Эшли, Джону Уэлдону, Джеймсу Эдмондсу и, разумеется, Эдуарду Маршу. Эшли вспоминал, что Черчилль «испытывал огромное уважение к интеллекту и профессионализму советников», которое объяснялось его «искренней верой в то, что ученые и школяры знают все секреты о тех областях и предметах, о которых он хочет узнать больше»{443}443
  Ashley M. Churchill as Historian. P. 8, 15.


[Закрыть]. Наш герой не всегда соглашался с творческим коллективом, но в целом влияние помощников было огромным и во многом определило описательный формат нового произведения. Последнее можно отнести к слабости сочинения, поскольку от Черчилля больше ждали не исторического эксклюзива, а пропущенного через жернова его гигантского опыта аналитического разбора и рассуждений.

Несмотря на указанную особенность, показательно, что последнее сочинение было посвящено исключительно исторической тематике. Черчилль всегда любил и ценил историю. С годами его уважение к Клио стало еще крепче. «Мы не в силах изменить прошлое, но мы привязаны к нему, и мы можем извлечь из него уроки, которые пригодятся в будущем», – считал британский политик. «Сегодня мы находимся не в том положении, чтобы сказать: “прошлое есть прошлое”. Сказав так, мы откажемся от нашего будущего», – заметил он. Развивая свою мысль через некоторое время, он подчеркнет, что «если мы развяжем войну между прошлым и настоящим, то обнаружим, что лишились будущего». Почему прошлое так важно? Потому что оно определило настоящее и содержит ключи к пониманию грядущего. «Любая мудрость не нова», – неоднократно повторял Черчилль в 1930–1940-е годы. Все повторяется. «Почти все важнейшие решения, которые вынужден принимать современный мир, уже принимались в средневековом обществе», – констатирует он в новом произведении. Это иллюзия, что современный человек отделен от минувших событий «долгими веками», – на самом деле «труды и взгляды объединяют нас с воинами и государственными деятелями прошлого, как будто мы читаем об их поступках и словах в утренней газете». Поэтому очень важно постигать и изучать историю: «Знать об испытаниях и борьбе своего народа необходимо каждому, кто хочет понимать те проблемы, опасности, вызовы и возможности, с которыми мы сталкиваемся сегодня»{444}444
  См.: Hansard. Series 5. Vol. 310. Col. 2482; Vol. 333. Col. 98; Vol. 362. Col. 52; Vol. 339. Col. 367; Churchill R. S. (ed.). Stemming the Tide. P. 217; Churchill R. S. (ed.). The Sinews of Peace. P. 92; Черчилль У. С. История англоязычных народов. Т. 1. С. 289, 31.


[Закрыть].

Основная часть работы над книгой пришлась на последний предвоенный год, несущий на себе отпечаток будущей трагедии. Друзьям Черчилль признавался, что «очень непросто погрузиться в прошлое, когда будущее оскалило перед нами свои клыки». Настоящее влияло на восприятие минувших событий, что отчетливо проявилось в трактовке происхождения Британии. В конце XIX столетия превалировала точка зрения, что родиной британцев является Германия, которая, по словам известного историка Джона Ричарда Грина (1837–1883), позиционировалась не иначе как «отчизна английской нации». Взять хотя бы составной термин «англосаксы», который происходит от названия древнегерманских племен англов и саксов. Черчилль, который считал, что «ни один англичанин не должен воспринимать себя как продукт тевтонского завоевания», придерживался иной точки зрения. По его мнению, современные жители Туманного Альбиона наследовали не древним германцам и не древним римлянам, а нормандцам. В отличие от Грина, споры с которым заняли в первоначальных редакциях много места, Черчилль считал краеугольным событием Средневековья битву при Гастингсе 1066 года, во время которой пал англосаксонский король Гарольд II Годвинсон (1022–1066), а победу одержал нормандский герцог Вильгельм. «День битвы при Гастингсе связывает Англию и Францию и вновь делает Англию одним из участников жизни Западной Европы – в династическом, рыцарском и духовном плане» – так охарактеризовал Черчилль это событие в черновиках своей рукописи{445}445
  См.: Documents. Vol. 13. P. 1404; Green J. R. A Short History of the English People. N.Y.: Harper and Brothers, 1878. P. 39; Clarke P. Mr Churchill’s Profession. P. 216, 217.


[Закрыть].

За полгода работы в 1938 году Черчилль смог подготовить к концу декабря текст объемом в 200 тыс. слов. Клементине он жаловался на «трудоемкий и утомительный» характер творческой работы. Разумеется, он получал удовольствие от литературного труда, но в целом книга давалась ему тяжело, и он постоянно ощущал себя под «прессингом». Кроме того, творчество потребляло все его время и силы. «Моя жизнь упростилась до строительства коттеджа и работы над книгой, а также сном перед обедом, – делился он с супругой. – В Лондон я наведываюсь только от случая к случаю для участия в заседаниях парламента». При благоприятном стечении обстоятельств Черчилль планировал представить первую законченную версию всех томов к июню 1939 года, оставив себе полгода на доработку, редактирование и корректуру{446}446
  Documents. Vol. 13. P. 1316.


[Закрыть].

Для достижения поставленной цели Черчилль организовал работу над книгой в последовательно-параллельном формате. В то время пока он описывал какой-то период, одни специалисты готовили ему материалы для следующих глав, другие – проверяли уже написанные. Несмотря на эффективную организацию труда, бешеный темп и практически ежедневную работу до 2–3 часов ночи, первый вариант книги к назначенному сроку завершить не удалось. Вместо того чтобы поставить точку и заняться доработкой, в конце мая 1939 года Черчилль приступил к работе над описанием Гражданской войны в США, которая должна была занять не менее двух недель. Помимо США еще необходимо было осветить историю Австралии и Новой Зеландии. Этим автор занялся в июне. Одновременно со сроками Черчилль в очередной раз столкнулся с проблемой превышения запланированного объема. Несмотря на возникшие трудности, 31 августа автор проинформировал издателя, что основной текст написан и его объем составляет 530 тыс. слов. На следующий день началась война, а еще через два дня – Черчилль возглавил Адмиралтейство.

Заявление о наличии полной черновой версии оказалось преждевременным. На самом деле был отработан текст до кончины королевы Анны (1714), не превышавший по объему 320 тыс. слов. Остальное находилось в несвязанных фрагментах, требующих упорядочивания и значительной переработки. Да и в отношении так называемого готового куска нужно было много переделывать, поскольку качеством текста нередко жертвовали ради получения необходимого объема. Несмотря на новый фронт работ в Адмиралтействе, Черчилль сначала стремился исполнить договоренности и завершить книгу к концу 1939 года, что объяснялось не столько привязанностью к книге, сколько желанием получить оставшуюся часть гонорара. Но управление ВМФ оставляло мало времени на литературную деятельность, которая ограничилась отрывочными указаниями помощникам с расширением их участия в написании отдельных кусков. Начиная срезать углы, Черчилль решил сначала собрать и причесать все готовые фрагменты, после чего завершить произведение эпилогом в 10 тыс. слов. Такой вариант не устроил издателей, которые напомнили автору о первоначальных договоренностях с рассказом о войне в Южной Африке, британской истории конца XIX и начала XX столетия, сравнительном анализе демократических форм правления в разных англоязычных странах. Черчиллю дали дополнительное время на доработку до конца 1940 года, но в действительности после назначения нашего героя премьер-министром никакой работы над книгой не велось. Копия написанных к концу 1939 года и переданных в издательство материалов сгорела в годы войны при разрушении здания Cassell во время одного из авианалетов. Осталась лишь авторская версия, все годы войны хранившаяся у Кэтлин Хилл. С нее стряхнули пыль только в 1945 году, когда поражение гитлеровской Германии было уже не за горами.

Работа возобновилась после возвращения Черчилля с Ялтинской конференции. Через несколько месяцев в качестве эксперта был приглашен профессор политологии Кембриджского университета Дэнис Уильям Броган (1900–1974), которому помогали – супруга, археолог Олвен Филлис Фрэнсис (1900–1989) и специализирующийся на истории Средневековья Вивиан Хантер Гэлбрайт (1889–1976), профессор Оксфорда и член Британской академии. Броган приступил к работе летом 1945 года. На тот момент окружение Черчилля жило в предвкушении его переизбрания, поэтому считалось, что готовящаяся книга станет последней в творческой биографии автора. Из-за перебоев с бумагой срок завершения был сдвинут на конец следующего года. Наставляя свою команду, Черчилль говорил: «Главная заслуга моей книги состоит в том, чтобы вызвать интерес у большого количества людей, не обращавшихся к этим историческим периодам со времен учебы в школе. Поэтому очень важно, чтобы я не допустил ни малейшей ошибки, позволившей критикам дискредитировать точность приводимых в тексте фактов»{447}447
  Documents. Vol. 22. P. 179–180.


[Закрыть]. Ознакомившись с материалом, Броган признал высокую степень готовности первых двух томов, завершающихся началом правления Георга III (1760). Последующие куски требовали серьезной правки. Несмотря на это обстоятельство, работа была начата не с трудных мест, а с первых глав. К декабрю 1945 года коррекция первых двух томов была завершена. Далее работа засбоила, что совпало с другим важным изменением. На сцене появился новый участник – «Вторая мировая война» – который беспардонно подвинул предшественника и переключил на себя все внимание автора. В очередной раз работа над «Историей англоязычных народов» была приостановлена.

Черчилль решил вернуться к своему детищу во время восстановления после инсульта в августе 1953 года. Тогда же к проекту присоединились новые помощники: историк Алан Ходж (1915–1979) и его друг биограф Питер Кортни Куиннелл (1905–1993). «Было время, я жил “Второй мировой войной”. Теперь я буду жить этой историей, – признался Черчилль своему окружению. – Я буду сносить по яйцу каждый год – двенадцать месяцев на один том, не так уж и много работы». С самого начала сотрудничества Ходжу было предоставлено много свободы. Черчилль откровенно признавался, что «не может уделить должное внимание этому проекту до тех пор, пока моя нагрузка на других направлениях не станет меньше». В сентябре Ходж получил необходимые материалы для работы, которая снова была начата с первого тома. Черчилль просил Ходжа не забывать, что речь идет не об академическом труде, изобилующем деталями, подробным анализом и витиеватыми рассуждениями, – книга рассчитана на широкий круг читателей и должна представлять собой «поток событий», объединенных в «последовательное повествование». Кроме того, основной упор следует делать на «социальных и политических изменениях, особенно тех из них, которые сохранили свой след и по сегодняшний день», а также на развитии общего права, которое автор считал «наследием англоязычных народов»{448}448
  См.: Moran C. Op. cit. P. 173; Documents. Vol. 23. P. 1208; Gilbert M. Op. cit. P. 891.


[Закрыть].

Несмотря на периодическое подключение к работе, в целом личное участие Черчилля в завершении произведения с конца 1953-го по начало 1955 года носило скромный характер. Оживление началось с весны 1955 года, когда он сложил с себя полномочия премьер-министра. По его словам, эта книга стала «единственным, что меня сейчас волнует». Понимая, что «История» его последнее произведение, он собирался сделать ее «настолько хорошей, насколько это возможно». Сохранившаяся переписка демонстрирует, насколько придирчив и дотошен был Черчилль в работе, буквально заваливая Ходжа нескончаемым потоком вопросов. Единственным ограничением было здоровье автора. Своему врачу он признавался, что сама редактура с удалением лишних фрагментов и переписыванием отдельных фраз не доставляет ему труда, чего нельзя сказать о «композиции и рассуждениях»{449}449
  См.: Moran C. Op. cit. P. 386, 379.


[Закрыть]. В начале июня Черчилля сразил очередной инсульт, после которого он, впрочем, смог быстро вернуться в строй.

Учитывая объем подготовленного материала, было принято решение издавать произведение в четырехтомном формате. Публикация первого тома была запланирована на осень 1955 года. В реальности сроки были немного сдвинуты. Первый том – «Рождение Британии», описывающий историю кельтской, римской, англосаксонской и нормандской Британии вплоть до правления последнего Плантагенета – Ричарда III (1452–1485), вышел в 340-ю годовщину смерти Уильяма Шекспира – 23 апреля 1956 года. В конце ноября на книжных прилавках появился второй том «Новый мир», повествующий о правлении Тюдоров и Стюартов и рассказывающий о становлении централизованного государства, пожаре гражданской войны и развитии конституционной монархии. Следующие два тома «Эпоха революций» и «Великие демократии» появились в октябре 1957-го и марте 1958 года соответственно.

Отличительной особенностью последнего периода работы было существенное расширение количества привлекаемых экспертов. Так, в августе 1955 года к Ходжу присоединился знаток правления Тюдоров историк Джоел Харстфилд (1911–1980), в сентябре – нумизмат из Британского музея Роберт Эндрю Карсон (1918–2006), в апреле 1956 года – известный кембриджский историк Джон Гарольд Пламб (1911–2001). Главы, посвященные Индии, проверял Арчибальд Патон Торнтон (1921–2004), а сверку Викторианского периода доверили оксфордскому историку Морису Шоку (1926–2018). Также Черчиллю помогали: Алек Реджинальд Майерс (1912–1980), специалист по истории XVII столетия Дональд Хеншоу Пеннингтон (1919–2007), Джон Стивен Уотсон (1916–1986), специалист по Викторианской эпохе Эйза Бриггс (1921–2016), американский историк, один из первых биографов Ф. Рузвельта Фрэнк Барт Фрайдл-младший (1916–1993), а также специалист по истории США Молдвин Аллен Джонс (1922–2007). Даже этот солидный перечень является неполным. Ходж обращался к специалистам, имена которых не только не сохранились, но и большинство которых никогда не встречались с автором лично. Сегодня трудно сказать, какие именно куски и в каком объеме написаны специалистами, а какие принадлежат нашему герою. Из сохранившихся документов видно, что наибольшее внимание Черчилля в 1950-х годах было уделено периоду до 1714 года и касалось тех глав, в написании которых он принимал личное участие в конце 1930-х. Концентрация на знакомом и отработанном материале была связана с тем, что, по воспоминаниям Дикина, в последние годы Черчиллю «не хватало энергии для обработки огромного количества данных» и он «неспособен уловить ритм повествования»{450}450
  См.: Browne A. M. Op. cit. P. 192;Ashley M. Op. cit. P. 212–213; Gilbert M. Op. cit. P. 1212; Moran C. Op. cit. P. 395


[Закрыть].

Эти особенности не смогли не сказаться на качестве последних двух томов, в которых, не считая отдельных эпизодов, связанных с Наполеоновскими войнами и Гражданской войной в США, не так много Черчилля, как хотелось бы. Повлияли они также и на то, что первоначальная цель с обоснованием единства и крепости англо-американского союза достигнута не была. Последний том, который должен был показать истоки и перспективы синергии, превратился в обычное параллельное описание истории двух стран. В результате вместо литературного памятника англоязычному союзу труд Черчилля превратился в панегирик величию Британской империи. Причем с акцентом на великих личностях, военных баталиях и политических перипетиях. Всегда испытывая скептицизм в отношении теорий и с недоверием относясь к идеологии, автор оставил за рамками повествования эволюцию идей, изменение общественных тенденций и описание социальных преобразований. Оставаясь верным своему классу и считая, что страной правит элита, Черчилль наследовал виговским традициям, согласно которым британская история представляет собой романтичное и оптимистичное повествование о борьбе за права и свободу. При этом он продемонстрировал нежелание разглядеть, во что на самом деле для обычных граждан в той же викторианской Англии преломлялась свобода, о которой он говорил так много; насколько бесправна и бессильна большая часть населения, неспособная преодолеть жесткие социальные барьеры; насколько надменен высший свет, не пускающий в свои ряды чужаков без длинного шлейфа титулованных предков. И если уж рассматривать британскую историю с точки зрения борьбы за права и свободу, то последние были не завоеваны правящей элитой, а, наоборот, – отвоеваны у нее нетитулованной массой.

В целом Черчилля отличало стремление к героизации истории. Он сам признавал, что его «книга не претендует на соперничество с работами профессиональных историков». Он – художник масштабных полотен и приверженец крупных мазков, он отдает предпочтение батальным сценам и ярким краскам, пропуская их через призму своего интеллекта и воображения. «Я пишу о тех событиях в нашем прошлом, которые кажутся значительными мне, и делаю это как человек, имеющий некоторое знакомство с суровыми испытаниями последних десятилетий». В этой связи, как справедливо замечает Джон Лукач (1924–2019), Черчилль больше походил на «писателя, увлеченного историей, а не историка, увлеченного писательством», и его последнее сочинение следует рассматривать как «разновидность литературного романа». При этом тетралогия остается литературой выражения, а не анализа. Основное внимание в ней уделено тому, что произошло, а не тому, почему это произошло. Автора привлекает действие, а не мотивы, которые, как он сам прекрасно понимал из своей политической деятельности, могут быть ошибочны, поскольку, принимая решения, опираешься на усеченные, недостающие, а порой и неправильные исходные данные{451}451
  См.: Черчилль У. С. Указ. соч. Т. 1. С. 21; Lukacs J. Churchill: Visionary. Statesman. Historian. P. 102; Weidhorn M. Sword and Pen. P. 207.


[Закрыть].

Несмотря на перечисленные ограничения и недостатки, тетралогия, особенно первые два тома, представляет не только интересное чтение, но и вполне убедительное изложение идей автора по самому широкому кругу вопросов. Например, высказывание: «От высокого командования ожидается больше, нежели решимость отправлять своих людей на смерть», где Черчилль напоминает, что не только цель, но и средства ее достижения определяют эффективность полководца (да и вообще руководителя). Или следующее авторское замечание: «Современный диктатор, располагающий всевозможными ресурсами науки, способен легко увлекать общество в нужную ему сторону, разрушая представление о его целях и затуманивая память потоком ежедневных новостей, которые смущают умы своей извращенностью». Или гимническое восхваление культа борьбы. Особенно борьбы, в которой отстаиваются такие высшие ценности, как целостность и независимость страны: «Первейшее право людей – это право умирать и убивать посягающих на ту землю, на которой они живут, и наказывать с исключительной суровостью всех представителей собственного народа, которые погрели руки у чужого огня». Он слишком много боролся с тьмой, чтобы не понимать, что от исхода некоторых битв зависит будущее следующих поколений: жить ли им свободными или находиться в рабстве, вкушать ли плоды научно-технического прогресса или прозябать в болоте стагнации, наслаждаться ли процветанием или влачить жалкое существование. Еще один лейтмотив – знакомое по предыдущим работам убеждение, что командующий должен лично присутствовать на поле боя. На примере одного из самых кровопролитных сражений Гражданской войны в США – у реки Энтитем-Крик (17 сентября 1862 года) – он показывает командующего Потомакской армией Джорджа Макклеллана (1826–1885), который только проскакал вдоль фронта, а сражением руководил из штаба, то есть «отдавал приказы и предоставлял битве развиваться самой по себе», и лидеров конфедератов: бесстрашного Томаса Джексона (1824–1863), «дравшегося в строю наравне со своими солдатами», и талантливого Роберта Эдуарда Ли, «лично управлявшего маневрами, как это имели обыкновение делать Мальборо, Фридрих Великий и Наполеон». Другой темой является обыгрывание шекспировского тезиса, что «весь мир – театр. / В нем женщины, мужчины – все актеры». Помимо отдельных высказываний с аллюзией на шекспировские строки: «они покидали провинциальную сцену ради столичного театра» или «занавес упал между Британией и континентом», Черчилль показывает, что нередко решения принимаются не только исходя из практической целесообразности – свою роль также играют производимое впечатление и вовремя сделанный жест. Например, Уильям Питт-старший, который, по словам нашего героя, был «прирожденным актером», занимая пост казначея вооруженных сил, не стал согласно обычаю размещать государственные средства на своих личных счетах и получать за это комиссию, чем произвел на общественное мнение «поразительное впечатление». «Этим жестом, – сообщает Черчилль, – Питт обратил на себя внимание людей и удерживал его, как никакой государственный деятель до него». При этом, признавая важность публичности, внимание к жестам и театральному началу, Черчилль выступал против потери чувства меры, приводя в качестве антипримера Георга IV (1762–1830), «талант самовыражения которого часто тратился на аффектированные жесты»{452}452
  См.: Черчилль У. С. Указ соч. Т. 4. С. 278, 237, 27; Т. 1. С. 527, 58, 82; Т. 3. С. 144; Churchill W. S. A History of the English – Speaking Peoples. Vol. I. P. 44.


[Закрыть].

Помимо частных вопросов, четырехтомное произведение также содержит мировоззренческие скрепы автора. В первую очередь это «распространение свободы и закона, защита прав личности, подчинение Государства фундаментальным и моральным установкам сознательного общества». «Я презираю тиранию в любом обличье и в любом месте, где бы и как бы она ни появилась», – сказал Черчилль Морису Эшли в апреле 1939 года. Незадолго до этого, в начале января, он дал интервью New Statesman and Nation, в котором среди прочего упомянул основные законодательные акты Британии: Великую хартию вольностей, Хабеас корпус и Петицию о праве. Без этих документов, заявил Черчилль, отдельный гражданин до сих пор зависел бы от «благосклонности официальной власти и оставался уязвим для слежки, а также предательства, в том числе в собственном доме». Это интервью совпало с периодом работы над описанием истории разработки, принятия и борьбы за эти документы. В то время как некоторые историки низводили Великую хартию вольностей до «длинного перечня привилегий дворянству за счет государства», решающего мелкие и чисто технические вопросы взаимоотношения монарха и баронов, Черчилль считал основной заслугой и ключевым посылом Хартии верховенство закона. Хартия устанавливала, что отныне закон должен соблюдаться всеми, в том числе сувереном: Rex non debet esse sub homine, sed sub Deo et lege[48]48
  Король должен подчиняться не людям, а Богу и закону (лат.).


[Закрыть]. Хартия стала «незыблемым свидетельством того, что власть Короны не абсолютна» и «король связан законом». «Иными словами, – объяснял Черчилль, – единоличное правление со всеми его скрытыми возможностями для угнетения и деспотии не должно допускаться»; «правительство должно означать нечто большее, чем самоуправство кого-либо, а закон должен стоять даже выше короля».

Одновременно с Хартией вольностей и прочими законодательными актами вторым важнейшим институтом, определившим, по мнению Черчилля, британское общество, стал парламент. Еще в годы Первой мировой войны, покидая зал заседаний Палаты общин, Черчилль сказал одному из своих коллег: «Посмотри на это небольшое помещение, оно разительно отличает нас и Германию. Благодаря ему мы кое-как достигнем успеха, в то время как выдающаяся эффективность немцев в условиях отсутствия парламента приведет Германию к окончательной катастрофе». Считая, что основная ценность парламента состоит в ограничении наряду с законами власти короля, Черчилль уделяет много места его становлению. Он показал, как развивался парламентский институт, который первоначально зародился как орган для обсуждений (от фр. parler – говорить), а со временем стал обретать дополнительные функции регулирования законодательства с расширением своей представительской платформы, чтобы в итоге предложить «вместо своевольного деспотизма короля» «негубительную анархию феодального сепаратизма, а систему сдержек и противовесов, которая позволяла согласовывать действия с монархией и препятствовала извращению сути королевской власти тираном или глупцом»{453}453
  См.: Documents. Vol. 13. P. 1445; Gilbert M. Op. cit. Vol. V. P. 1032; Черчилль У. С. Указ. соч. Т. 1. С. 29, 285, 282, 203, 302–305, 29–30, 281–282; Т. 4. С. 17; Johnson B. The Churchill Factor. P. 309.


[Закрыть].

Признание важности институтов не мешало Черчиллю оставаться сторонником «доктрины индивидуализма», подразумевавшей, что массивная колесница истории приводится в движение исключительно великими представителями своих поколений. Из 102 глав, на которые разбит текст тетралогии, 29 названы в честь основных участников многовековой летописи. Произведение изобилует отсылками на превосходство индивидуального начала: «Мы видим, сколь многое зависит от личности монарха» или «власть великого человека создает порядок из бесконечных конфликтов и противоречий и как отсутствие таких людей оборачивается для страны безмерными страданиями». Как правило, упоминая ту или иную персону, Черчилль подчеркивает ее достижения вопреки общему ходу событий. Тем самым демонстрируется свобода выдающихся людей от условностей принятого фарватера развития общественных процессов. Они действуют вопреки им, устанавливая свои правила и добиваясь результатов, недоступных обывателям. Черчилль показывает, как одна сильная личность способна менять направление истории, определять будущее современников, идти наперекор общественному мнению и достигать успехов, немыслимых и невозможных для большинства. При этом Черчилль, как политик, понимал, что, несмотря на все достижения, успехи и свершения, которые яркой вереницей тянутся за той или иной личностью, привлекая внимание современников и историков, сами творцы истории не могут похвастаться владением ситуации. «Победа, как правило, неуловима, – заметил наш герой во время одного из выступлений в Палате общин в 1941 году. – Случайности происходят. Ошибки допускаются. Порой правильные предпосылки приводят к просчетам, а неправильное представление – к верным выводам. Война слишком трудна, особенно для тех, кто принимает в ней участие или пытается ею управлять»{454}454
  См.: Черчилль У. С. Указ. соч. Т. 4. С. 310; Т. 1. С. 28, 169–170; Hansard. Series 5. Vol. 376. Col. 1688.


[Закрыть].

Черчилль вообще не обольщался насчет человеческой природы. Описывая, как во время раскопок в деревне Сванскомб, графство Кент, в 1935–1936 и 1955 году были обнаружены три фрагмента человеческого черепа (предположительно молодой женщины), и замечая, что биологи находят в найденных фрагментах важные отличия от строения черепа современного человека, он добавлял: «Нет никаких оснований полагать, что этот далекий палеолитический предок не был способен на все те преступления и глупости, которые во все времена ассоциировались с человеческим родом». При этом, описывая ужасы былых времен, Черчилль не пытается обелить свою эпоху. Наоборот, продолжая свои рассуждения из «Мальборо», он показывал, что современное общество, несмотря на рост образованности и научно-технический прогресс, уступает в части морали прошлым эпохам. В отличие от ушедших времен, отмечает автор, «в современных конфликтах и революциях епископов и архиепископов массово отправляли в концлагеря и убивали выстрелом в затылок». «Какое право имеем мы заявлять о превосходстве нашей цивилизации над обществом времен Генриха II?» – спрашивает Черчилль. Его вердикт нетерпим, мрачен и строг: «Мы все глубже погружаемся в варварство, потому что терпим это в силу моральной летаргии и прикрываем лоском научного комфорта». «Мир был бы лучше, если бы его населяли только животные», – заметил Черчилль своему другу Уолтеру Грабнеру, наблюдая за любимыми черными лебедями, один из которых пал жертвой лисицы. В последние годы жизни для нашего героя вообще были характерны мрачные настроения. Они распространялись как на его время («Я рад, что мне не суждено прожить жизнь снова, сегодня наблюдается ужасная деградация стандартов»), так и на его современников («Люди либо слишком низменны, либо слишком глупы, чтобы справиться с новыми вызовами»). Распространялись они и на перспективы цивилизации в целом. Возведенная в ранг государственной политики по обе стороны «железного занавеса» манипуляция общественным мнением с целью посеять вражду между людьми разных стран не способствовала снятию напряженности. «Если миллионы людей в одной стране учатся ненавидеть миллионы людей в другой, жди беды», – негодовал Черчилль{455}455
  См.: Черчилль У. С. Указ. соч. Т. 1. С. 38, 240; Graebner W. Op. cit. P. 87; Moran C. Op. cit. P. 44, 263, 318.


[Закрыть].

Все эти рассуждения происходили на фоне усилившегося консерватизма британского политика. Если раньше он был воплощением деятельной энергии, то теперь все больше склонялся к философии созерцания, считая, что самым добродетельным поступком является отсутствие поступка, как такового. По крайней мере, никому не навредишь. «Гораздо легче срубить старые деревья, чем вырастить новые» – становится его новым императивом. Из либерального сторонника революционных изменений в начале карьеры Черчилль превратился в консервативного последователя эволюции на закате жизни. Все чаще в его высказываниях стала преобладать мысль – хотя изменения и неизбежны, лучшие перемены те, что происходят медленно. «Сила и национальный характер не строятся, как лестница, и не собираются, как механизм, – их формирование больше похоже на рост дерева», – заявил он своим избирателям в Вудфорде в сентябре 1952 года. «Строить – медленный и трудоемкий процесс», – повторил он через семь лет. Если раньше Черчилль предпочитал такие слова, как «логика» и «рациональность», то теперь в его лексиконе стала превалировать «традиция». Его характерными высказываниями в этот период стали: «Мы должны остерегаться ненужных инноваций, особенно тех из них, которые продиктованы логикой»; «Логика, как и наука, должна быть слугой человека, а не его господином»; «Логика – неудачный компаньон по сравнению с традициями»; «Удача по праву зловредна к тем, кто нарушает традиции и обычаи прошлого»{456}456
  См.: Churchill R. S. (ed.). Stemming the Tide. P. 332; Hansard. Series 5. Vol. 385. Col. 2109; Vol. 393. Col. 404; Churchill R. S. (ed.). In the Balance. P. 47; Churchill W. S. The Second World War. Vol. VI. P. 643; Langworth R. M. (ed.). Op. cit. P. 490.


[Закрыть].