Текст книги "Уинстон Черчилль. Последний титан"

Отказавшись от вторжения на Туманный Альбион, немецкое руководство решило продолжить бомбардировки с воздуха и уничтожение конвоев «волчьими стаями» подводных лодок. Ввиду своей специфики активность и успешные действия последних производили меньше впечатления на британскую общественность, чем разрушенные после налетов люфтваффе города. Но ущерб, который наносили подводные лодки, был более серьезным. И Черчилль это прекрасно понимал – не зная летом 1940 года, как одержать победу над германо-итальянским блоком, он точно знал, как Британия может проиграть войну: лишившись необходимого объема импорта, обеспечивавшего Остров сырьем и продовольствием. Помимо жизнеобеспечения страны потери транспортных судов также накладывали существенные ограничения на стратегические замыслы, не позволяя перебрасывать в нужном объеме и в требуемые сроки армию и вооружение. Но даже если необходимые ресурсы выделялись, то всегда нужно было учитывать риск потерь, что также затрудняло планирование. Понимая, что импорт является ахиллесовой пятой британской военной машины, Черчилль объявил, что после победы в Битве за Британию для страны начинается новый этап войны – Битва за Атлантику. Как и в предыдущем эпизоде, Черчилль сам стал автором нового термина, прочно вошедшего в летопись британской истории. Вот только победы в этом противостоянии пришлось добиваться дольше, чем предполагалось, а в какой-то момент чаша весов колебалась настолько сильно, что могла склониться на сторону противника. Если в довоенный период ежегодный импорт составлял в среднем 54 млн тонн, то к концу 1940 года он сократился до 37 млн, в 1941-м – до 30,5 млн, а в первой половине 1942-го – до критических 24,2 млн, что всего на 2 млн тонн превышало рассчитанный лимит и создавало угрозу расходования резервов. Ситуация улучшилась только в конце 1942 года, когда взлом кода четвертого ротора немецкой шифровальной машины «Энигма» позволил идти на шаг впереди противника. Правда, вскоре немцы сменили коды, и британские моряки вновь оказались один на один с «волчьими стаями». Новую победу специалистам Блетчли-парка удалось одержать только в марте следующего года. Но даже тогда должно было пройти время, прежде чем Королевский ВМФ смог предугадывать действия кригсмарине, избегая опасностей и нанося разящие удары. А пока объем импорта упал до пугающих 23 млн тонн, создавая серьезные ограничения в реализации военных планов.

Отражение авианалетов и борьба с подводными лодками представляли форму оборонительной войны. Но для победы над противником одной обороны было недостаточно. Необходимо было переходить в наступление. Только куда и с какими ресурсами, на эти вопросы летом 1940 года предстояло ответить Черчиллю. Вся пикантность ситуации заключалась в том, что он не знал на них ответа. Более того, большинство военных экспертов сходились в том, что Британия неспособна победить противника в одиночку и ее поражение лишь вопрос времени. Но заслуга Черчилля в том и состояла, что он противопоставил рациональным доводам, указывающим на неизбежность катастрофы, несокрушимую веру в предстоящую победу. Была в его рассуждениях и своя логика, но построена она была на ошибочных установках, хотя и приведших к правильным выводам. Черчилль исходил из опыта Первой мировой войны, закончившейся после неожиданного коллапса немецкой промышленности. Опираясь на данные начальников штабов, он искренне полагал, что летом 1940 года немецкая экономика вышла на максимальные мощности и если оказать на нее давление, то в скором времени она не сдюжит. Ошибочность подобных рассуждений состояла не только в том, что немцам было еще далеко до выхода на пик экономических возможностей, который реально будет достигнут только в 1944 году. Черчилль и его советники ошиблись, выделяя только две формы экономики: в мирное и в военное время. Они не учли гибридную сущность блицкрига, когда без перехода полностью на военные рельсы осуществляется скачок за счет напряжения усилий в ограниченный промежуток времени.

Основное средство давления на немецкую экономику Черчилль видел в уничтожении с воздуха промышленных и военных объектов, а также научно-исследовательской инфраструктуры противника. Поэтому вместо привычной для британцев военно-морской блокады главную роль в новой войне он отвел стратегическим бомбардировкам. «Флот может проиграть войну, но только авиация может ее выиграть», – заявил он в одном из своих меморандумов для Военного кабинета, призвав «сбрасывать над Германией все большее количество бомб». Наряду с итальянским военным теоретиком Джулио Дуэ (1869–1930), отцом ВВС США Уильямом Митчеллом (1879–1936), а также создателем люфтваффе Германом Герингом, Черчилль стал жертвой иллюзии огромных перспектив стратегических бомбардировок, полагая, что их одних достаточно для победы. Но в реальности возможности бомбардировок оказались более чем ограниченными, а результаты – более чем скромными. В 1941 году Черчиллю сообщили статистические данные, согласно которым попадание в пятимильный радиус от цели составляет всего 5 %. Он был шокирован и возмущен. Воспользовавшись его недовольством, Линдеман предложил изменить общий подход с переходом от точечных бомбардировок отдельных элементов промышленной инфраструктуры к «ковровым» бомбардировкам с охватом жилого сектора. Ненавидящий свою родину и немцев профессор считал, что такой подход приведет либо к истреблению, либо к деморализации немецкого населения, что в любом случае рассматривалось им как благо. Черчилль был против уничтожения населения, заявляя, что «это война военных, а не гражданских», но предложения Линдемана он поддержал. Насмотревшись разрушений английских городов, он заявил по радио 10 мая 1942 года: «Я прославляю как пример высшей и поэтической справедливости тот факт, что люди, которые развязали и обрушили на человечество все эти ужасы, теперь у себя дома на собственной шкуре почувствуют сокрушительные удары справедливого возмездия»{321}321
  См.: Documents. Vol. 15. P. 762, 960; Eade C. (ed.) Op. cit. Vol. II. P. 264.


[Закрыть].

За изменением подхода последовали кадровые назначения. В конце февраля 1942 года главой Бомбардировочного командования ВВС был назначен маршал авиации Артур Харрис (1892–1984), вошедший в историю как Бомбардировщик Харрис или Мясник Харрис. В конце марта Королевские ВВС предали огню портовый Любек, затем через месяц сровняли с землей Росток, а еще через месяц масштабные разрушения силами более тысячи бомбардировщиков были нанесены Кёльну. Дальше – больше. За первые десять месяцев 1944 года на Германию благодаря совместным действиям англо-американцев было сброшено четверть миллиона тонн бомб, что в два раза превышало аналогичный показатель за период с 1939 по 1944 год. К концу войны союзники удвоили свои усилия, сбросив полмиллиона тонн бомб. Просматривая в июне 1943 года кинохроники бомбардировок Рура, Черчилль воскликнул: «Мы что, звери?! Не слишком ли далеко мы зашли?» Но каких-то конкретных указаний ослабить или умерить бомбардировки не последовало. Более того, Черчилль всегда поддерживал Харриса, который имел на него прямой выход (в отличие от любого армейского или флотского командующего) и часто этим пользовался, оказывая ощутимое влияние на премьер-министра. Немного индифферентная реакция Черчилля на бомбардировки объяснялась еще и тем, что изменение подхода с отказом от поражения отдельных объектов совпало с переключением нашего героя на выстраивание отношений с союзниками и потерей интереса к бомбардировочной теме. Хотя иногда он пытался выказывать свою обеспокоенность, как, например, в записке Порталу и Исмею от 28 марта (и 1 апреля) 1945 года: «На мой взгляд, настал момент, когда вопрос бомбардировки немецких городов исключительно ради наведения ужаса должен быть пересмотрен», но каких-либо корректирующих действий за этими словами, как правило, не следовало. Да и беспокойство это было вызвано не столько состраданием к немцам, сколько пониманием того, что полностью разрушенные территории могут оказаться бесполезными для победителей{322}322
  См.: Documents. Vol. 18. P. 1728; Vol. 21. P. 778, 811; Манчестер У., Рейд П. Указ. соч. С. 970–971.


[Закрыть].

В отличие от упомянутых выше апологетов военной авиации Дуэ, Митчелла и Геринга, считавших, что бомбардировок достаточно, чтобы принудить противника к капитуляции, Черчилль никогда не забывал о роли морских и сухопутных операций. Если с ВМФ, отвечавшим за блокаду, морские перевозки и переброску войск, все было более-менее понятно, то ограниченные возможности сухопутных сил внушали премьеру большие опасения. В спешке покинувшая Европейский континент британская армия была неспособна сокрушить вермахт в Германии. Но и оставлять все силы на острове в ожидании вторжения Черчилль тоже не хотел. Он решил задействовать войска Содружества наций (помимо британских к ним относились также подразделения доминионов) против Италии, которая угрожала британским интересам в Северной и Восточной Африке, а также на Среднем Востоке. По сути, он вновь обратился к периферийной стратегии, нанося удар по более слабому противнику. У такой стратегии и в годы Первой мировой войны было много противников, считавших, что для победы необходимо бить в первую очередь немцев. Были у нее противники и в новом конфликте. Но Черчилль исходил из ограниченности ресурсов, а также необходимости решения имперских задач с защитой Суэца и возвращением контроля над Средиземноморьем. Британский премьер и дальше будет благоволить Средиземноморскому региону, сформировав о себе устойчивое мнение, как об эгоистичном империалисте, пекущемся исключительно об интересах империи.

Будущее Британии действительно беспокоило Черчилля больше, чем страдания союзников, сражавшихся, в том числе и за это будущее, но и этот популярный стереотип также не до конца верен. Доминионы, особенно Австралия и Новая Зеландия, напротив, считали, что Черчилль пренебрег имперскими интересами. Их обвинения строились на отношении британского премьера к японской угрозе. Выше мы приводили его рассуждения в бытность руководителем Казначейства о малой вероятности нападения японцев на британские владения. За прошедшие 15 лет его мнение в этом вопросе не слишком изменилось. Или, по крайней мере, он делал такой вид. Учитывая многоплановое, системное и скрытое от посторонних глаз мышление Черчилля, не исключено, что он осознавал угрозу со стороны Японии, но готов был принять этот риск с учетом ограниченности имеющихся средств и невозможности вести войну одновременно с японцами на Дальнем Востоке, с итальянцами – в Средиземноморье, а с немцами – в воздушном пространстве и на морских просторах. Поэтому, когда летом 1940 года японцы потребовали от англичан закрыть Бирманскую дорогу, служившую единственным каналом снабжения китайских войск Гоминьдана, Черчилль согласился удовлетворить их требование. Необычность этого решения состояла в том, что при обсуждении этого вопроса Военным кабинетом решительный Черчилль и сторонник политики умиротворения лорд Галифакс поменялись местами. В то время как Галифакс считал уступки ошибкой в связи с неблагоприятными политическими последствиями со стороны США и СССР, а также репутационными издержками в самой Британии, Черчилль, напротив, предлагал промолчать и согласиться с требованиями, лишь бы не разжигать очаг нового противостояния и не ставить самих себя в опасное положение с невозможностью направить войска для борьбы с агрессором. «Мы прилагаем все усилия, чтобы избежать войны с Японией, идя на уступки там, где японская военная клика может форсировать разрыв», – успокаивал он премьер-министров Австралии и Новой Зеландии в августе 1940 года. Из-за ограниченности ресурсов он также отказывался усиливать военно-морскую базу Сингапур, отмечая, что переброска сил на Дальний Восток приведет к «полной потере Среднего Востока и лишению всяческих надежд на разгром итальянцев в Средиземноморье». Возможно, именно по этой причине он и стал принижать опасность Японии, особенно во время контактов с руководством Австралии и Новой Зеландии, понимая, что если поддержать их страхи перед японским вторжением, то за этим последует незамедлительный приказ о возвращении австралийских и новозеландских частей для защиты родных территорий. Построенная на принятии японского риска политика Черчилля будет иметь серьезные последствия, приведя не только к капитуляции Сингапура в феврале 1942 года, которая, по мнению некоторых авторов, ознаменует начало заката Британской империи, но и в долгосрочной перспективе – к потере Дальневосточного региона как для Великобритании, так и для всех европейских держав в целом{323}323
  См.: Documents. Vol. 15. P. 478–479, 645–646, 588; Bell C. M. The Singapore Strategy and the Deterrence of Japan: Winston Churchill, the Admiralty and the Dispatch of Force Z // The English Historical Review. Vol. 116. № 467. June 2001. P. 605;Roskill S. Op. cit. P. 277.


[Закрыть].

Но все это будет потом, а пока, летом 1940 года, делая ставку на Средиземноморский театр военных действий, Черчилль решил направить в Египет три бронетанковых батальона – половину «лучших танков», которыми располагали на тот момент британские войска. Для живущих в предвкушении неминуемого и скорого вторжения военных подобное решение напоминало авантюру. Но Черчилль достаточно укрепил оборону Острова, чтобы рискнуть и начать наступательную войну в том месте, с тем противником и на тех условиях, которые сочтет наиболее благоприятными для сражавшихся под «Юнион Джеком» солдат. Другой вопрос, насколько мощным и успешным будет это наступление против сосредоточенной в Ливии 200-тысячной армии дуче, которая в четыре раза превосходила по численности британские, индийские и новозеландские части в Египте? Ответ на этот вопрос во многом зависел от командующего на месте.

К моменту назначения Черчилля на пост премьер-министра должность главкома на Среднем Востоке занимал генерал Арчибальд Уэйвелл – необычный военачальник, обладавший широким кругозором и общепризнанными талантами. Он знал несколько языков, в том числе – русский (с которого даже перевел биографию Николая II), владел литературным слогом, написав несколько качественных исторических сочинений и обеспечивая семью в 1920-е годы подготовкой статей для Британской энциклопедии, увлекался поэзией, читал лекции в Кембридже и даже должен был занять ответственный пост в Оксфорде, если бы не война. Черчилль не оценил интеллектуальных достижений генерала. На его мнение больше повлияли ответы Уэйвелла на призыв провести решительное наступление с утомляющим премьера перечислением причин, почему это невозможно, и раздражающими просьбами о выделении дополнительных ресурсов. Коллеги советовали Уэйвеллу приехать в Лондон и обсудить с премьер-министром сложившуюся ситуацию в очном формате. Обладая богатым внутренним миром, внешне Уэйвелл был сдержан, обычно реагируя на монологи собеседника односложным «понимаю». Неудивительно, что ему не удалось найти общий язык с Черчиллем, который после нескольких обстоятельных бесед с Уэйвеллом в период с 8 по 15 августа даже задумался о его замене. Объясняя свое решение оставить генерала на посту, Черчилль сослался на специфический характер Средневосточного региона – «экстраординарную амальгаму военных, политических, дипломатических и административных проблем чрезвычайной сложности» и предпочтение имеющему опыт военачальнику. Сам Уэйвелл полагал, что его не сняли в тот момент только потому, что Черчилль «не смог найти достаточно хорошую причину для этого»{324}324
  См.: Becket I. Wavell / Churchill’s Generals. P. 70–76; Reynolds D. Op. cit. P. 190–191.


[Закрыть].

Желая минимизировать контакты с премьер-министром, а также ограничить его влияние на процесс принятия решений, Уэйвелл пошел на рискованный шаг с разработкой втайне от него плана будущей операции, получившей название «Компас» (Compass). Риск оказался оправданным. Когда Черчиллю показали результаты наработок, он, по его собственным словам, «мурлыкал от удовольствия, словно шесть котят»{325}325
  См.: Churchill W. S. Op. cit. Vol. II. P. 479–480.


[Закрыть]. План оказался удачным не только на бумаге, но и в реализации. В течение скоротечной кампании с декабря 1940-го по февраль 1941 года войскам Уэйвелла удалось практически полностью разгромить 10-ю итальянскую армию, продвинуться на 800 километров на запад, заняв большую часть Киренаики, взять в плен 130 тыс. солдат противника, а также уничтожить 400 танков и захватить 1200 орудий. Это была не просто победа, а настоящий триумф. Но наслаждаться им долго не пришлось. Весной 1941 года Уэйвелла ждали новые условия и ошибочные решения, имевшие долгоиграющие и трагические последствия. После неудачи итальянских войск в Ливию был направлен немецкий Африканский корпус под командованием генерал-лейтенанта Эрвина Роммеля (1891–1944). Это были уже другие войска и другой командующий. Одновременно с усилением противника началось ослабление сил самого Уэйвелла.

В октябре 1940 года, желая показать Гитлеру, что Италия тоже может побеждать на поле боя, а также стремясь захватить базы для нанесения ударов по британским объектам в Восточном Средиземноморье, Муссолини направил свои войска в Грецию. Черчилль счел необходимым помочь грекам, вызвав своим решением недовольство среди политиков и военных. Он объяснял свою позицию данными ранее обязательствами греческому правительству, но реальная причина была связана с попыткой создания Балканского фронта, объединяющего Грецию, Югославию и Турцию. Черчилль давно благоволил этой идее, которая, по сути, представляла собой химерический проект. У Британии не было ресурсов для обеспечения Балканских стран необходимым количеством войск и вооружения. Кроме того, Турция не горела желанием вступать в войну, тем более воевать на одной стороне с греками после военного противостояния с ними в 1919–1922 годах. Черчилль как будто не замечал эти очевидные факты, продолжая и дальше настаивать на своей концепции, особенно на вовлечении Турции в войну. В итоге Турция объявила войну Германии лишь 23 февраля 1945 года, да и то не для помощи союзникам, а для участия в учредительной конференции Объединенных наций, которое предоставлялось только тем, кто воевал с Третьим рейхом.

Учитывая недовольство коллег относительно помощи Греции, Черчиллю пришлось пойти на хитрость. Прежде чем принять окончательное решение, он направил Идена (на тот момент – государственного секретаря по военным делам) в Каир для сбора дополнительных сведений и оценки влияния помощи Греции на текущие планы британцев в Египте. Иден сообщил о готовящемся масштабном наступлении в Северной Африке (операция «Компас»), что делало рассосредоточение сил не только нецелесообразным, но и опасным. Испытывая, с одной стороны, гордость за командующих, которые, наконец, стали готовиться к наступлению, Черчилль прекрасно понимал, что эта информация ставит крест на греческом проекте. Поэтому он задержал возвращение Идена в Лондон, не сообщив при этом Военному кабинету об операции «Компас». Не зная о готовящемся наступлении, члены Кабинета поддержали предложение помочь Греции за счет ресурсов Средневосточного командования.

Помощь оказалась своевременной, а оборона греков – успешной. Итальянцы отступили, вынудив дуче прийти к фюреру не с гордо поднятой головой, а с поджатым хвостом. Понимая, что от военных неудач итальянцев страдает репутация всех стран «оси», Гитлер также устремил в начале 1941 года взор на Грецию. Располагая разведданными о ближайших планах немцев, Черчилль вновь выступил за помощь Афинам. Но в этот раз ему пришлось столкнуться с более серьезным сопротивлением. Сначала сами греки отказались принимать помощь от англичан, боясь спровоцировать агрессию со стороны немцев. Но после кончины 29 января премьер-министра Иоанниса Метаксаса (род. 1871) и прихода на его место директора Банка Греции Александроса Коризиса (1885–1941) курс изменился. Но когда один рубеж сопротивления пал, неожиданно возникло новое препятствие со стороны Уэйвелла, который вел успешное наступление в Северной Африке и не хотел ослаблять свои силы ради сомнительных политических дивидендов. На этот раз Черчиллю нужно было согласие Уэйвелла, поэтому он направил в Каир Идена (уже в статусе министра иностранных дел) и начальника Имперского генерального штаба Дилла. Им поручалось совместно с главкомом на Среднем Востоке собрать необходимую информацию, проанализировать ситуацию, выработать общую позицию, в очном режиме обсудить и согласовать ее с греками и, при необходимости, с турками.

На этот раз также не обошлось без хитростей. При общении с Уэйвеллом и Иденом Черчилль сознательно добавлял, что озвучиваемая им точка зрения поддерживается Военным кабинетом, а докладывая в последнем ситуацию, он непременно ссылался на позицию трех ответственных лиц в Каире. При этом нельзя сказать, что премьер-министр лукавил. Скорее – манипулировал, поскольку все три ответственных лица, от которых зависело решение, – Дилл, Иден и Уэйвелл, будучи не согласны с помощью Греции в целом, подверглись воздействию различных факторов, которые заставили их изменить свое мнение и поддержать Черчилля. Диллу было легче всего (относительно, конечно), он просто уступил мнению большинства. Идену пришлось сложнее. Он недавно сменил лорда Галифакса во главе Форин-офиса, и помощь Греции была первым серьезным вызовом на новом посту в части демонстрации лояльности премьер-министру. Самая тяжелая ноша легла на плечи Уэйвелла, на которого было оказано самое большое давление. С одной стороны, его сделали крайним Дилл и Иден, которые заявили, что «это чисто военный вопрос и вам говорить, что делать дальше». С другой – он восемь месяцев подвергался тотальному прессингу со стороны премьера, призывавшего перестать бояться врага, прекратить мыслить оборонительными категориями, покончить с нерешительностью, положить конец пораженческим настроениям и пессимистическому настрою. В какой-то момент полководец не сдюжил и заявил, что «война сопряжена с трудностями, поэтому нам следует дерзать». Сам Уэйвелл понимал, что совершил ошибку, но ухватившись за его признание, Черчилль оперативно телеграфировал в Каир от имени Военного кабинета: «Раз у нас нет иллюзий, тогда мы направляем приказ: “Полный вперед”». Предчувствуя катастрофу, Уэйвелл обратился к Диллу, когда тот вместе с Иденом покидал Каир и направлялся в Лондон: «Я надеюсь, Джек, что именно ты будешь председательствовать на моем трибунале»{326}326
  См.: Documents. Vol. 16. P. 212–214, 256–258; Reynolds D. Op. cit. P. 232–235; Hastings M. Op. cit. P. 126, 127.


[Закрыть].

Интуиция не подвела Уэйвелла. До трибунала дело не дошло, но катастрофы избежать не удалось. Одно – ослабление войск из-за помощи Греции, наложилось на другое – превосходство Роммеля как полководца над британскими командующими. В результате недавний триумф в Киренаике трансформировался для подопечных Уэйвелла в отступление, настолько же унизительное, насколько и неожиданное. Опираясь на данные «Ультра», британские командующие знали, что у Роммеля недостаточно сил и ему приказано ждать подкрепления, избегая общего наступления раньше мая. Проблема была в том, что британцы читали дешифровки сообщений люфтваффе и не имели доступа к разведданным сухопутных войск. Кроме того, Роммель был не из тех полководцев, которые ставят приказы выше своевременной импровизации. Решив не дожидаться подкреплений, он привел танки в движение уже в марте, чем обратил в бегство британские и австралийские войска. 4 апреля пал Бенгази, 10-го в осаде оказался Тобрук, 12-го была захвачена Бардия, 15-го заняты расположенные у египетской границы Сиди-Омар, Эс-Саллум и оазис Джарабуб. Пока одна часть войск Уэйвелла отступила в Египет, другая познала горечь поражения в Греции. Немцы ударили одновременно по Белграду и Афинам. Югославская армия капитулировала 17 апреля, греческий премьер-министр Коризис покончил жизнь самоубийством 18-го числа. 24 апреля началась эвакуация из Греции, которая продлилась семь дней и позволила спасти 50 тыс. солдат (11,5 тыс. попали в плен). В течение последних 12 месяцев это была уже вторая эвакуация Британских экспедиционных сил. Показательно, что название операций фонетически совпадало – «Динамо» (Dynamo; эвакуация из Дюнкерка, май – июнь 1940 года) и «Демон» (Demon; эвакуация из Греции, апрель – май 1941 года).

Часть эвакуированных из Греции союзных войск была направлена на Крит, где уже располагался 14-тысячный гарнизон. Крит имел для британцев важное стратегическое значение, создавая угрозу коммуникациям противника в Восточном Средиземноморье, а также нефтяным промыслам в Плоешти (Румыния). Британцы знали, что немцы постараются захватить Крит, и готовились к обороне острова. Численность союзных войск (британских, австралийских и новозеландских) составляла почти 29 тыс. человек, также имелись две греческие дивизии примерно аналогичной численности. С моря Крит надежно защищал флот. Но союзники не ожидали, что основной удар придется с воздуха. Захват Крита стал первой в мировой истории масштабной операцией с участием военно-десантных войск. Всего немцам удалось высадить порядка 22 тыс. десантников. Несмотря на тяжелые потери (4 тыс. убитыми и 2 тыс. ранеными), они смогли закрепиться на острове и вытеснить союзные войска. Оборона Крита закончилась для британцев очередным поражением и эвакуацией, в ходе которой Королевский флот понес значительные потери – были потоплены 3 крейсера и 6 эсминцев, серьезные повреждения получили еще 13 кораблей, в том числе 2 линкора и единственный в составе Средиземноморского флота авианосец.

Май 1941 года стал зенитом успехов Гитлера и Третьего рейха. Его армия захватила почти всю Европу и успешно показала себя в Северной Африке, подводный флот активно топил грузы в Атлантике, авиация регулярно бомбила британские города и промышленные центры. Для Черчилля, напротив, это был мрачный период. Прошел год, как он занял пост премьер-министра. Летнее воодушевление и патриотический подъем 1940 года, позволившие британцам выстоять и одержать победу в Битве за Британию, стали вытесняться чередой поражений. Обострилась критика, указывающая на отсутствие у британского премьера таланта стратега и неспособность возглавляемых им органов управления выиграть войну. Черчилль болезненно переживал спад популярности. Понимая, что в первую очередь за все неудачи винить будут именно его, наш герой не собирался подвергать себя публичной порке. Для этого у него были другие жертвы. За провал Греческой кампании он направил отчитываться в Палату общин Идена, который взял на себя основную вину. Сгустились тучи и над Уэйвеллом. «Он производит впечатление человека, доведенного до изнеможения», – заметил Черчилль 6 мая генералу Исмею. «Он похож на усталого и сломленного человека», – повторил он несколько позже после прочтения новых телеграмм из Каира. В очередной раз уступив нажиму Черчилля, генерал начал 15 мая наступление – операцию «Рапид» (Brevity). Но и оно не позволило достичь поставленных целей. На следующий месяц началась новая операция – «Боевой топор» (Battleaxe), которая едва не обернулась катастрофой. В ответ на сообщение о постигших его армию неудачах Уэйвелл получил 22 июня послание премьер-министра, в котором сообщалось об освобождении его от должности главкома войск на Среднем Востоке и переводе в Индию{327}327
  См.: Colville J. Op. cit. P. 392; Becket I. Op. cit. P. 79–80; Documents. Vol. 16. P. 610, 830–831.


[Закрыть].

На место Уэйвелла Черчилль перевел из Индии генерала Клода Окинлека (1884–1981). Если наш герой думал, что с назначением нового командующего он повысил управляемость Средневосточным театром военных действий, то он ошибался. Окинлек оказался еще более упрямым, чем его предшественник. А упираться ему было из-за чего. В то время как Черчилль, руководствуясь стратегическими мотивами, настаивал на проведении скорейшего наступления, не располагая при этом всеми данными о недостатках британских войск и вооружения, главком пытался отсрочить движение вперед для того, чтобы собрать необходимые силы и обучить войска. Окинлек понимал, что, если он пойдет на поводу у премьер-министра, катастрофы не избежать. Уже в своем первом донесении в Лондон в начале июля он заявил, что «не следует планировать каких-либо дальнейших наступательных операций в Западной пустыне, пока для этого не создана соответствующая база». Завязалась оживленная переписка, в которой на настоятельные просьбы ускорить начало наступления Окинлек аргументированно объяснял, что ему нужны время и вооружения. «Это совершенно немыслимо, – возмущался Черчилль. – Подобный комфорт генералы могут иметь только на небесах. Но те, кто стремится к подобному комфорту, не всегда туда попадают». Окинлек был вызван в Лондон для консультаций, однако ни известный своими талантами побеждать в спорах Черчилль, ни превосходящие в количестве умов и данных начальники штабов не смогли пробить брешь в аргументации главкома. Нехотя премьер-министр согласился перенести на 1 ноября дату начала новой операции, получившей название «Крестоносец» (Crusader), которая впоследствии была перенесена еще дальше – сначала на 15-е, затем на 18 ноября. Наступление окажется успешным, позволив снять осаду Тобрука и оттеснить войска противника сначала к линии Эль-Газала, а затем еще дальше на запад – к Эль-Агейле.

Несмотря на стабилизацию положения на фронте – о победе говорить пока не приходилось. Кроме того, у Черчилля остался неприятный осадок от «Крестоносца». Он так и не смог смириться с задержкой в его реализации, считая, что допущенное Окинлеком промедление стало «не только ошибкой, но и несчастьем». У главкома были свои доводы, но Черчилль рассматривал ситуацию в политической плоскости. «Невозможно объяснить парламенту и нации, почему наши армии на Среднем Востоке вынуждены простаивать четыре с половиной месяца в бездействии, в то время как противник обрушивает на Россию удар за ударом», – возмущался он{328}328
  См.: Documents. Vol. 16. P. 878, 901–902, 970, 971, 1022–1024, 1348; Черчилль У. С. Указ. соч. Т. 3. С. 208–214; Батлер Дж., Гуайер Дж. Большая стратегия. С. 147–152, 183–184.


[Закрыть].

За несколько дней до начала операции «Крестоносец» Черчилль провел кадровые изменения в высшем командном составе. Если в июне карающая десница премьер-министра указала на Уэйвелла, то теперь пришло время Дилла. Прозвав его Дилли-Дэлли[29]29
  Игра слов, Dilly-Dally означает на английском – колебаться, мешкать.


[Закрыть], он разочаровался в осторожном и лишенном куража военачальнике буквально сразу же после назначения его начальником Имперского генерального штаба в мае 1940-го. «Я не думаю, что Дилл приносит ту пользу, которую мы от него рассчитывали получить при назначении, он производит на меня впечатление человека очень усталого, угнетенного и находящегося под впечатлением германской мощи», – сказал он Идену спустя всего полтора месяца после повышения Дилла. Идену, кстати, он ничего не сказал о своем решении убрать Дилла из Имперского генерального штаба, чем вызвал его недовольство и закономерный вопрос – почему? В ответ Черчилль объяснил, что он не стал обсуждать этот вопрос с Иденом, поскольку знал, что тот будет против. Дилл был произведен в фельдмаршалы и по задумке Черчилля должен был направиться в Бомбей. Однако учитывая хорошие отношения британского военачальника с американскими коллегами, фельдмаршал был переведен в Вашингтон, где возглавил британскую военную миссию при Объединенном штабе. По сути, он выполнял те же функции медиатора, что и Исмей в Комитете начальников штабов. Дилл заслужил уважение и получил высокую оценку своей деятельности со стороны американцев. Поэтому, когда в 1944 году он скончался, его с воинскими почестями похоронили в США на Арлингтонском национальном кладбище…