Текст книги "Уинстон Черчилль. Последний титан"

Черчилль считал, что операция «Факел» должна стать «трамплином, а не диваном». Но трамплином куда? Через день после начала операции, выступая на традиционном обеде у лорд-мэра в Мэншн-Хаусе, британский премьер произнес ставшие впоследствии знаменитыми слова: «Я стал первым министром короля не для того, чтобы председательствовать при ликвидации Британской империи». Удовлетворение имперских интересов оставалось первоочередной целью британского политика. Причем империи в том виде, в каком он ее понимал. Не с заботой об Австралии и Новой Зеландии, а с сохранением Суэца и контроля за Средиземноморьем. Для этого Черчилль считал необходимым нанести следующий удар по Италии. Но этот подход требовал согласия американцев, с которыми отныне Британия двигалась в унисон. У Черчилля и Рузвельта было разное понимание империи. В то время как британский политик считал, что «британцам удалось совместить империю и свободу», для американского президента эти понятия были антонимами. В начале 1943 года пришло время двум лидерам англоязычного мира вновь встретиться и обсудить дальнейшие планы и средства их достижения{351}351
  См.: Gilbert M. Op. cit. Vol. VII. P. 260; Eade C. (ed.) Op. cit. Vol. II. P. 344; Colville J. Op. cit. P. 340.


[Закрыть].

Местом проведения новой конференции (кодовое название «Символ» – Symbol) стал освобожденный порт Касабланка в Марокко. На повестке дня было рассмотрение различных стратегических инициатив. Джордж Маршалл предлагал сосредоточиться на увеличении численности союзных войск на Туманном Альбионе – операция «Болеро» (Bolero) – для последующей высадки усиленного контингента войск на побережье Северной Франции: операция «Сбор» (Roundup), преемница операции «Кузнечный молот». Главком Флота США адмирал Эрнест Кинг (1878–1956) считал, что основные ресурсы следует переводить в Тихоокеанский регион. Сторонники ведения войны на Дальнем Востоке считали разгром Японии приоритетной задачей и в качестве срочной меры настаивали на деблокировании Бирманской дороги с последующим оказанием помощи войскам Чан Кайши – операция «Анаким» (Anakim). В то время как Маршалл хотел нанести главный удар по Германии, а Кинг – по Японии, Черчилль стремился как можно скорее вывести из игры Италию. Для чего предлагалось осуществить вторжение в Сицилию – операция «Эскимос» (Husky). В итоге в решения конференции попали все эти планы, превратив их, как выразился американский историк Самюэль Элиот Морисон (1887–1976), в «стратегическое меню, которое союзники просто не смогли переварить»{352}352
  Morison S. E. The Two Ocean War. Boston: Little, Brown, 1963. P. 239.


[Закрыть].

После завершения конференции для Черчилля было важно не допустить, чтобы его план оттеснили другие инициативы. И он смог настоять на своем, сфокусировав внимание Рузвельта на подготовке к «Эскимосу». Для британского премьера Касабланка стала зенитом его дипломатического влияния в годы Второй мировой. После разгрома в Сталинградской битве 6-й немецкой армии генерал-фельдмаршала Фридриха Паулюса (1890–1957) и вступления в войну США появились другие лидеры, за которыми стояли другая мощь и другие возможности. Неблагоприятно складывающиеся для нашего героя долговременные тенденции накладывались на неблагожелательные изменения текущих реалий. После возвращения из Северной Африки 7 февраля Черчилль почувствовал себя плохо. 16-го числа у него констатировали воспаление легких. Новости из Туниса, которые могли придать бодрости и способствовать выздоровлению, лишь усугубляли и без того тяжелое состояние премьер-министра.

Политик поправится, но понадобятся еще два с половиной месяца, прежде чем англо-американские войска одержат в Северной Африке победу. Как с пафосом заметил впоследствии наш герой: «Один континент освобожден». 10 мая исполнилось три года с тех пор, как он возглавил правительство. Оставалось решить еще множество проблем и преодолеть огромное количество препятствий, но в целом ситуация выглядела более стабильной, чем год назад. По случаю одержанной на юге победы Черчилль распорядился, чтобы по всей Англии звонили церковные колокола. За месяц до этого в парламенте обсуждался вопрос разрешить церквям созывать прихожан на службу звоном колоколов: еще летом 1940 года колокольный перезвон был запрещен и должен был использоваться исключительно с целью оповещения населения о начавшемся вторжении. Когда один из депутатов спросил премьер-министра, какая система оповещения будет использоваться, если не колокола, Черчилль со свойственным ему остроумием ответил: «Что касается меня, то я не могу отделаться от мысли, что известие о таком серьезном событии, как вторжение, обязательно просочится наружу»{353}353
  Цит. по: Eade C. (ed.) Churchill by his Contemporaries. P. 300–301.


[Закрыть].

Отсроченная победа в Тунисе привела к задержке «Эскимоса». Изначально высадку в Сицилии планировалось провести 30 августа, для чего американцы должны были выполнить свои обязательства и обеспечить готовность своих войск к 30 июля. В ходе обсуждений срок начала операции был перенесен на 1 августа. Этот срок не устроил Черчилля, возмущенного задержкой и бездействием. Еще на конференции в Касабланке он настоял, чтобы к официальному докладу Объединенного комитета начальников штабов было добавлено поручение «в течение ближайших трех недель приложить серьезные усилия с целью добиться проведения операции в период благоприятной фазы Луны уже в июне». По возвращении с конференции Черчилль взял на контроль исполнение этого поручения. Первые проработки Комитетом начальников штабов дали обнадеживающие результаты, и 10 февраля генерал Исмей представил премьер-министру доклад о возможности осуществления его замыслов по сокращению сроков подготовки наступательной операции. Предложения британских штабистов не встретили поддержки у командования на местах. В своем донесении Объединенному комитету начальников штабов от 11 февраля генерал Эйзенхауэр оценил надежды англичан на своевременную подготовку своих войск как слишком оптимистичные. В качестве аргумента он сослался на продолжающуюся кампанию в Северной Африке. По его расчетам, после освобождения Туниса потребуются не меньше десяти недель на передислокацию ВВС союзников и еще четыре недели на обеспечение господства в воздухе. С учетом этих факторов, а также принимая во внимание «нехватку времени на обучение войск и их подготовку», Эйзенхауэр заключал, что «начало операции в июне вряд ли приведет к успеху».

Черчиллю в очередной раз пришлось бороться с экспертным мнением военных, на этот раз американских. Они считали, что опыт высадки в Северной Африке указывает на наличие серьезных проблем в управлении войсками. Например, на участках высадки американских частей было потеряно 34 % всех десантных средств, главным образом из-за допущенных ошибок. Эйзенхауэр опасался, что повторение подобных оплошностей приведет к трагическим последствиям, поэтому не следует скупиться на подготовку солдат. Об этом он прямо сказал Черчиллю в своем послании от 17 февраля, увязав дату начала операции с «наличием времени для обучения и подготовки различных соединений и частей».

В своем стремлении начать операцию как можно раньше Черчилль руководствовался геополитическими факторами, считая, что любые задержки негативно скажутся на отношениях с восточным союзником, который в этот момент в одиночку крушил монолит Третьего рейха. «Мы выставим себя на посмешище, если ни весной, ни в начале лета ни один английский или американский солдат не выстрелит в немецкого или итальянского солдата», – заявил Черчилль начальникам штабов. Также свои «глубокие волнения» относительно «ужасного перерыва в разгаре самого удобного для боевых действий сезона, когда мы не будем делать совершенно ничего», он довел до Рузвельта и его ближайшего помощника Гарри Гопкинса (1890–1946). В частности, в письме Гопкинсу он писал, что «мы заслужим серьезные упреки со стороны русских, если, принимая во внимание слишком мелкие масштабы наших нынешних действий, добавим к этому еще и столь большие отсрочки». Зачем понадобилась Североафриканская кампания, сокрушался британский премьер, «если мы так легко поддались на страхи профессиональных военных?». Параллельно на генерала Эйзенхауэра было оказано давление по линии Объединенного комитета начальников штабов. В частности, в директиве от 19 февраля ему было поручено к 10 апреля доложить о ходе приготовлений, и «если к тому времени июнь как исходная дата проведения операции покажется нереальной», ему вменялось сообщить «ближайшую дату, приемлемую для осуществления плана». После дополнительной проработки Эйзенхауэр доложил 10 апреля, что операцию следует проводить, когда Луна будет находиться во второй четверти, что благоприятно скажется на высадке воздушного десанта, которому ставилась задача дезорганизовать береговую оборону противника. Наиболее ранним периодом, соответствующим желаемой фазе Луны, было 10 июля.

Определившись с датой, Эйзенхауэр продолжил колебаться. Он сослался на «значительные силы противника», под которыми понимались «силы больше двух немецких дивизий» и которые, по его мнению, создавали серьезное препятствие успешной высадке союзных войск. «Если присутствие двух дивизий противника является решающим фактором против высадки миллиона человек, которые собраны сейчас в Северной Африке, тогда вообще трудно говорить о дальнейших способах ведения боевых действий», – возмутился Черчилль. В отличие от военных британскому премьеру приходилось учитывать политические последствия дальнейшего переноса или отмены операции. Ранее советскому руководству сообщалось, что отправка северных конвоев откладывается из-за операции в Сицилии, а теперь получается, что союзники готовы были всё отменить всего из-за двух дивизий. «Что подумает об этом Сталин, у которого на фронте 185 немецких дивизий? – недоумевал Черчилль. – Мне даже трудно себе представить!» По его мнению, нерешительность военных объяснялась особенностями объединенного планирования. «Это пример глупости объединенных штабов, которые играют на собственных страхах» и «приводят наперебой различные трудности проведения операции, в результате наблюдается полное отсутствие одной определяющей позиции и направляющей волевой энергии», – констатировал Черчилль. Через несколько месяцев ситуация повторилась. В конце июня Эйзенхауэр направил в Объединенный комитет начальников штабов виˊдение своих штабистов относительно дальнейших планов продвижения в Италии. Ознакомившись с их позицией, Черчилль сказал с аллюзией на известный монолог Гамлета, что американский военачальник, по-видимому, «хиреет под налетом мысли бледным»[32]32
  Перевод М. Л. Лозинского.


[Закрыть]. Он был убежден в необходимости «заставить американцев быть более твердыми». Для этого необходимо снять «малодушное колебание с повестки дня» и «просто вычеркнуть этот вопрос из плана работы»{354}354
  См.: Говард М. Большая стратегия. С. 191–194, 258–261; Documents. Vol. 18. P. 407–409, 426–428, 465–466, 551–552, 933–934, 937–938, 1781.


[Закрыть].

Операция «Эскимос» началась в ночь с 9 на 10 июля. Черчилль нервничал из-за возможных потерь, вспоминая неудачи предыдущих кампаний. «Как много молодых и храбрых парней погибнет этой ночью, – делился он переживаниями с близкими. – Какая тяжелая ответственность»{355}355
  Цит. по: Gilbert M. Churchill: A Life. P. 748.


[Закрыть]. Высадка прошла не так успешно, как ожидалось, но в целом цель была достигнута, войска закрепились на побережье и начали борьбу за остров. Спустя 38 дней Сицилия оказалась в руках союзников. Еще до преодоления этого рубежа Черчилль начал готовить почву для следующего шага по захвату Италии. В конце мая во время поездки в Северную Африку он познакомил со своими планами Эйзенхауэра и Маршалла. Тогда его еще слушали и ему еще внимали. Правда, Маршалл полагал, что Итальянская кампания не приведет к задержке высадки в Северной Франции. Но предпочел умолчать о своем предположении, что в дальнейшем приведет к недопониманию и обострению отношений. Во время поездки Черчилль выступил в Карфагене. «Я говорил там, где крики христианских девственниц разрывали воздух, пока разъяренные львы рвали их тело, но я уже не лев, и уж точно не девственник», – скажет он о своих впечатлениях вечером после выступления{356}356
  Цит. по: Brooke A. Op. cit. P. 416.


[Закрыть]. В июле Черчилль встретился с военным министром США Генри Стимсоном (1867–1950), который ратовал за открытие Второго фронта и был раздосадован позицией британского премьера относительно приоритета итальянского направления. Стимсон оперативно доложил о настроениях Черчилля президенту. Что было весьма актуально в свете очередных запланированных встреч двух государственных деятелей.

Вторая половина 1943 года была связана для Черчилля с насыщенной дипломатической активностью. Было проведено несколько международных конференций, на которых обсуждались дальнейшие планы союзников. Первая конференция прошла во второй половине августа в Квебеке – кодовое название «Квадрант» (Quadrant). В очередной раз американские военные поставили вопрос об открытии Второго фронта и высадке во Франции. Учитывая ограниченность ресурсов, операция на севере Европы напрямую зависела от успехов на юге. Брук настойчиво пытался доказать американским коллегам, что любое внимание к форсированию Ла-Манша приведет к осложнению Итальянской кампании. Черчилль, который был последовательным апологетом Средиземноморской стратегии, поддерживал начальника Имперского генерального штаба. Ему удалось в очередной раз отстоять свои планы, но с обременениями. Британцам пришлось согласиться, что для ослабления противника в операции «Повелитель» (Overlord)[33]33
  В отечественной литературе указанная операция, наследовавшая «Кузнечному молоту» и «Сбору», более известна не по переводу, а по огласовке – «Оверлорд». Во избежание путаницы ниже используется традиционное название.


[Закрыть] необходимо отвлечь внимание и силы немцев высадкой двух дивизий на юге Франции – операция «Наковальня» (Anvil), ресурсы для осуществления которой обеспечивались из резервов Итальянской кампании. Что касается самого «Оверлорда», то согласившись в целесообразности проведения операции в целом, британцы обложили ее проведение множеством условий, больше напоминающих закладки возможностей для последующего переноса сроков.

Бойкое начало боевых действий на материковой части Италии напомнило операцию «Факел», когда готовящиеся планы превосходили реальные достижения в преодолении насущных проблем. Черчилль полагал, что Гитлер не станет спасать итальянцев, отведя свои войска к Альпам. «Мы пока не можем сказать, когда возьмем Рим, в октябре или ноябре, но определенно, что мы не вступим в контакт с основными немецкими силами на верху итальянского сапога раньше декабря, а то и позже», – писал он Рузвельту в начале октября, опираясь на данные «Ультра»{357}357
  Documents. Vol. 19. P. 423.


[Закрыть]. Аналогично с Тунисом, непредсказуемый фюрер неожиданно спутал карты, решив в октябре 1943 года помочь слабому союзнику. Вместо получения легкой добычи вторжение на Апеннины обернулось кровопролитными боями. Освобождение Рима затянулось до лета следующего года: союзные войска вошли в Вечный город в начале июня 1944 года накануне высадки во Франции.

Постоянный перенос даты открытия Второго фронта лишний раз говорил о необходимости проведения встречи всех лидеров «Большой тройки» для выработки взаимоувязанной политики и получения гарантий ее реализации. Конференцию было решено организовать в конце ноября в Тегеране – кодовое название «Эврика» (Eureka). До встречи со Сталиным Черчилль и Рузвельт провели двухстороннюю конференцию в Каире – кодовое название «Секстант» (Sextant). На ней также присутствовал Чан Кайши (1887–1975). Считая, что перед союзниками стоят более важные задачи, чем решение китайских проблем, Брук не разделял ни американского интереса к Китаю, ни их пиетета перед китайским лидером. Черчилль придерживался аналогичных взглядов. Конференция вообще проходила в гнетущей атмосфере разногласий и недоверия. Американцы предлагали назначить Верховного главнокомандующего в Европе, который отвечал бы и за «Оверлорд», и за Итальянскую кампанию, получив возможность перебрасывать при необходимости ресурсы с одного участка на другой. Однако британский премьер выступил против, считая, что такое положение «несовместимо с принципом равного статуса в отношениях между великими союзниками», согласно которому командование любым театром военных действий поручается представителю того союзника, который располагает на этом театре большими силами. Новая должность приводила к усилению положения американского руководства и одновременному ограничению влияния Черчилля на ход событий. Понимая, чем грозят подобные предложения, британцы приняли стойку и в итоге заставили американских коллег отказаться от своей идеи, доверив координацию существующим институтам. Споры в очередной раз возникли из-за распределения ресурсов и определения приоритетных направлений для атаки. Черчилль настаивал на важности Средиземноморского региона, пытаясь получить одобрение Балканского сценария. Американцы упирались, понимая, что инициативы британской стороны могут привести к отвлечению ресурсов от Северной Франции и очередной задержке высадки в этом регионе. Подобная увязка любых инициатив с открытием Второго фронта вызвала даже у Черчилля предостережение, адресованное Рузвельту: повелитель (то есть «Оверлорд») не должен превратиться в тирана. В близком кругу Черчилль жаловался, что ведет войну «со связанными руками за спиной»{358}358
  См.: Brooke A. Op. cit. P. 480; Macmillan H. Op. cit. P. 294.


[Закрыть].

Нерешенные вопросы с конференции в Каире переместились в Тегеран. Сталин занял жесткую позицию в отношении «Оверлорда», начав второе пленарное заседание с прямого вопроса: «Кто будет командовать операцией?» Ответ Рузвельта о том, что решение по этому поводу еще не принято, вызвал у главы советского правительства неодобрительное замечание, что он не может воспринимать серьезно операцию, командующий которой не назначен. Аналогичного – несерьезного – отношения, скорее всего, придерживаются и англо-американцы, резюмировал Сталин. В обсуждение вмешался Черчилль, вновь заговорив об условиях успешного вторжения в Северную Францию. Эта реплика вызвала очередной прямой вопрос главы СССР: «Верят ли премьер-министр и британские военачальники в самом деле в осуществление операции?» Черчилль ответил, что, разумеется, верит, при соблюдении всех озвученных условий. На самом деле, для него это уже была проигранная дипломатическая битва. Американцы поддержали май 1944 года в качестве даты начала «Оверлорда», и изменить это решение (или перенести дату) было уже не в силах британского политика.

Советники считали, что Черчилль проявил мягкость в переговорах и отстаивании британской позиции. «Выслушав все аргументы в течение последних двух дней, я бы предпочел отправиться в сумасшедший дом, нежели выполнять свои нынешние обязанности», – возмущался Брук, замечая при этом, что «Уинстон был не слишком хорош», и добавляя, «а Рузвельт и того хуже». Постоянный заместитель министра иностранных дел Александр Кадоган был уверен, что Черчилль «не был достаточно скрытен» и Сталин это заметил. Для лидера СССР, считал британский чиновник, премьер-министр «предстал открытой книгой». Интересно, что сам Сталин придерживался иной точки зрения. Спустя четыре месяца после Тегеранской конференции в беседе с соратником Тито Милованом Джиласом (1911–1995), сравнивая лидеров Антигитлеровской коалиции, Сталин заметил, что в то время, как Рузвельт относится к такому типу людей, которые лезут в чужой карман только за крупными монетами, Черчилль, напротив, вытащит даже копейку. На самом деле Тегеран стал первой серьезной демонстрацией утраты Британией и ее лидером международного влияния, утраты, которая была очевидна для всех, в том числе и для самого Черчилля. В беседе с Вайолет Бонэм-Картер он сказал, что во время конференции «осознал, какая у нас маленькая страна». «Между огромным русским медведем, раскинувшим лапы, и американским бизоном сидел я – бедный маленький английский ослик, который единственный среди троих знал верную дорогу домой» – так охарактеризовал он первую встречу «Большой тройки»{359}359
  См.: Churchill W. S. Op. cit. Vol. V. P. 322–323; Brooke A. Op. cit. P. 485; Dilks D. (ed.) Op. cit. P. 586; Манчестер У., Рейд П. Указ. соч. С. 829; Wheeler-Bennett J. (ed.). Op. cit. P. 96.


[Закрыть].

На период проведения Тегеранской конференции пришелся день рождения нашего героя. Ему исполнилось 69 лет. Британский политик всегда выглядел и вел себя моложе своих лет. Но четыре года премьерства в тяжелые военные годы подкосили даже такого исполина. Все близко знавшие его соратники, друзья и родственники признавали, что «Уинстон постарел». Также он все больше стал подвержен заболеваниям, пробивавшим перегруженную нагрузками броню. Еще до своего отъезда из Лондона в Каир он почувствовал недомогание. Кризис произошел через неделю после завершения Тегеранской конференции, у Черчилля поднялась температура и началось воспаление легких. Моран боялся, что его пациент стал жертвой вирулентного штамма гриппа, который за неделю унес жизни больше тысячи британцев. Болезнь Черчилля протекала тяжело. Ситуацию усугубляло то, что из Тегерана Черчилль отправился в Северную Африку и какое-то время переносил болезнь на ногах. Слег он в Карфагене, куда из Лондона в срочном порядке была вызвана его супруга. Особую обеспокоенность Морана вызвало негативное влияние пневмонии на работу сердца. Эти опасения не были беспочвенны: за время болезни у Черчилля случилось два приступа, каждый из которых мог стоить ему жизни. Понимая, что он балансирует между жизнью и смертью, наш герой признался сопровождавшей его дочери Саре: «Если я умру, не переживай – война выиграна»{360}360
  Gilbert M. Winston S. Churchill. Vol. VII. P. 606.


[Закрыть]. Но Черчилль не умер, в очередной раз его организм продемонстрировал чудеса выживаемости. Почувствовав себя лучше, британский премьер вернулся к сигарам и работе. Врачи возмущенно разводили руками, но, возможно, именно эта преданность делу (и привычкам) и являлась той спасительной соломинкой, которая смогла вытащить Черчилля из трясины депрессии и болезни. Он вернулся в Лондон 18 января. Его не было в столице 67 дней.

В то время как в первые месяцы 1944 года шла активная подготовка к «Оверлорду», Черчилль продолжал жить Средиземноморской стратегией и развитием успеха в Италии. 22 января началась высадка в Анцио – операция «Галька» (Shingle). Спустя несколько дней стало очевидно, что цель с быстрым продвижением на север не достигнута, войска так и остались сидеть на прибрежной гальке (символично названию операции). «Мы надеялись высадить дикого кота, который выпустит немцам кишки, а вместо этого вытащили на берег кита, чей хвост еще плещется в море», – заявил Черчилль начальникам штабов в конце месяца. Медленное продвижение в Италии стоило британскому премьеру много нервов и сил, лишь усугубляя и без того мрачное расположение духа. Обычно неунывающий политик стал жаловаться на людей и мироздание. В беседе с личным секретарем Колвиллом он назвал планету «пыльным, ничтожным шаром», добавив: «Люди ведут себя настолько мерзко, что просто не заслуживают жить»{361}361
  Цит. по: Colville J. Op. cit. P. 478.


[Закрыть].

Несмотря на возраст и накопившуюся усталость, Черчилль не сбавлял обороты и продолжал брать на себя дополнительные нагрузки. В апреле из-за болезни Идена он отправил министра в отпуск и принял на себя курирование внешнеполитического ведомства, фактически совмещая одновременно три поста: премьер-министра, министра обороны и главы Форин-офиса. Оказавшийся в его непосредственном подчинении Кадоган делился с дневником «усталым и изможденным видом премьер-министра». Черчилль, писал он, «похоже, еле держится… я беспокоюсь за него». Для Кадогана стало очевидно, что лидер нации сильно сдал за последний год. «Я и в самом деле не знаю, сможет ли он выдержать такую нагрузку». Схожее мнение сложилось и у других ответственных лиц, близко общавшихся с премьер-министром в это время. В частности, например, Брук охарактеризовал политика как «усталого, вялого и нерешительного». Усталость привела к смещению приоритетов с нарушением баланса между важным и второстепенным. То Черчилль зацепился за американский опыт снижения веса самолета и соответственно увеличения его скорости за счет отказа от использования краски и попросил Министерство авиации докладывать ему: если аналогичная практика распространится в Королевских ВВС, то он озаботился грязными и дырявыми мешками в Сент-Джеймсском парке, из которых сыпался песок. В конце мая ему сообщили о нехватке оборудования для насосов, поднимающих бетонные кессоны в искусственных гаванях «Оверлорда». Это было неприятное препятствие, учитывая роль этих сооружений в организации высадки. Проблема требовала незамедлительного решения, и Черчилль его нашел, предложив обратиться за насосами к пожарным. Обычно этот эпизод приводится в качестве подтверждения находчивости, сообразительности и незаменимости британского премьер-министра. Хотя на самом деле он больше указывает на наличие проблем в общей организации работ и излишней централизации системы принятия решений. Неужели в Лондоне больше не было руководителей ниже рангом, чем премьер-министр, кто бы мог найти аналогичный выход из ситуации и добиться претворения его в жизнь?{362}362
  См.: Dilks D. (ed.) Op. cit. P. 612, 618, 621; Brooke A. Op. cit. P. 541; Churchill W. S. Op. cit. Vol. V. P. 610; Gilbert M. Churchill: A Life. P. 774.


[Закрыть]

Помимо изъянов в управлении эпизод с насосами также указывал на идущую полным ходом подготовку к открытию Второго фронта, в которой Черчилль также принимал активное участие. По дипломатическому лавированию, которое отличало поведение британского премьера в течение двух с половиной лет с июля 1941 года, создается стойкое впечатление, что Черчилль был категорическим противником этой операции. Этот же вывод напрашивается, если ознакомиться с некоторыми его высказываниями в узком кругу доверенных лиц. Например, обращенная к Кадогану в апреле 1944 года мысль: «Эту битву (“Оверлорд”) навязали нам русские и американские военачальники»{363}363
  Цит. по: Dilks D. (ed.) Op. cit. P. 621.


[Закрыть]. На самом деле, его отношение ко Второму фронту во Франции было сложнее. Особенность оценки и анализа деятельности Черчилля заключается в том, что она производится с удаленной по времени точке наблюдения. Это отдаление отличает знание о произошедшем. Черчилль, который действовал и принимал решения в условиях неопределенности, подобным знанием не обладал. Для него любой план нападения на противника имел свои плюсы и минусы, соотношение которых зависело от сформулированных целей, понимания ограниченных ресурсов и множества других объективных факторов. Помимо упоминаемого выше следования интересам, в первую очередь Британской империи, на восприятие им военных инициатив также влияли их законченность и успешность. Планы «Кузнечного молота» и «Сбора» этим критериям не удовлетворяли. По мнению премьера, они больше походили на отчаянные жесты, граничащие с авантюрой, результатом которой станут неизбежные значительные потери в живой силе. Аналогичного мнения он придерживался и в отношении первых версий «Оверлорда», отмечая их слабость и неубедительность. Затем, когда стали проявляться детали, он изменил свое мнение, принял операцию и сам вовлекся в ее подготовку. «Я с тобой до конца», – признался он 8 мая Эйзенхауэру, главкому войск, задействованных в «Оверлорде»{364}364
  Цит. по: Манчестер У., Рейд П. Указ. соч. С. 892.


[Закрыть].

Черчилль настолько проникся новой кампанией, что захотел принять в ней личное участие и высадиться на берег Франции вместе с первыми войсками союзников. Понимая всю опасность этого предприятия, коллеги попытались остановить его, но безуспешно. Лишь личное вмешательство короля заставило премьер-министра передумать. Хотя окончательно Черчилль от своей затеи не отказался и 12 июня – на шестые сутки после так называемого «Дня Д» – пересек на эсминце Kelvin («Келвин») Ла-Манш и отобедал на французском побережье всего в шести километрах от линии фронта. Находясь на побережье, Черчилль обратил внимание на стоящий неподалеку монитор, который обстреливал позиции противника. Заметив, что он никогда за свою долгую карьеру не был на корабле Его Величества, который участвовал бы в боевых действиях, Черчилль захотел подняться на борт монитора, но осуществить это не удалось. Частично он реализовал свое желание оказаться на боевом корабле в момент ведения огня, когда на обратном пути предложил обстрелять побережье из орудий эсминца. Командир корабля согласился.

Примечательным в приведенном выше признании Айку – «я с тобой до конца» – было то, что Черчилль в очередной раз не мог сдержать слез. В этом также проявилась противоречивость натуры британского политика, в которой одновременно уживались чувство долга и переживание из-за неизбежности потерь. Наученный горьким опытом многочисленных штурмов укрепленного побережья, Черчилль был уверен, что новая страница военных действий союзников будет сопряжена со значительными потерями. «Мы должны позаботиться о том, чтобы приливы и отливы не покраснели от крови американских и британских солдат, а пляжи не заполнились их телами», – предупреждал он Эйзенхауэра. Поздно вечером перед началом операции он скажет своей супруге: «Ты понимаешь, что, когда ты утром проснешься, уже могут погибнуть 20 тыс. человек»{365}365
  См.: Eisenhower D. D. Crusade in Europe. P. 213; Gilbert M. Winston S. Churchill. Vol. VII. P. 794.


[Закрыть].

Черчилль ошибся в своих прогнозах. За три недели боев общие потери англо-американцев составили менее 8 тыс. человек. Подобная ошибка в прогнозах распространялась не только на потери, но и на сам характер боевых действий. Весной 1944 года Черчилль заметил Эйзенхауэру, что, если к зиме союзникам удастся закрепиться на континенте, захватив Шербург и Бретань, тогда об этой операции можно говорить «как об одной из самых успешных во всей войне». А если к Рождеству они смогут занять Гавр и освободить Париж, тогда «это будет величайшей победой современности». Айк хотел было прибавить ему уверенности, заявив, что к зиме союзники уже подойдут к границе Германии, на что Черчилль ему ответил: «Мой дорогой генерал, для лидера всегда хорошо оставаться оптимистом, и я поддерживаю ваш энтузиазм, но освободите Париж к Рождеству, и никто из нас не будет от вас просить больше». Аналогичные сдержанные прогнозы он озвучивал и британским военным. В середине февраля 1944-го он заявил начальникам штабов, что к концу года союзный фронт будет пролегать «где-то во Франции» и потреблять «все наши ресурсы». Черчилль был не единственным, кто придерживался подобных взглядов. По первоначальной оценке стратегов, выход к границе Германии был запланирован лишь на май 1945 года, хотя в действительности этот этап удалось выполнить к сентябрю 1944-го – даже быстрее, чем обещал Эйзенхауэр. Но Черчилль и после начала операции продолжал придерживаться скромных оценок. В июле 1944 года в частных беседах он отмечал, что выход к Сене будет этапом «кампании следующего сезона». Увидев же стремительное продвижение союзных войск, он воскликнул: «Бог мой, и чем вы только их кормите?»{366}366
  См.: Рейнолдс Д. Черчилль и «решение» Англии продолжать войну в 1940 г.: правильная политика, ложные причины // Вопросы истории. 1990. № 9. С. 31; Documents. Vol. 15. P. 182; Eisenhower D. D. Op. cit. P. 266–267; Reynolds D. Op. cit. P. 394–395; Reynolds D. From World War to Cold War. P. 129–130.


[Закрыть]

Успех «Оверлорда» с одновременным масштабным наступлением Красной армии красноречиво говорил о том, что победа Антигитлеровской коалиции – вопрос времени. Говорил он и о том, что послевоенное устройство будут определять в первую очередь СССР и США, а Британии отводится второстепенная роль. У британцев не было ресурсов, чтобы справиться с первоочередными проблемами в своей империи, что уж говорить о проектировании и ответственности за будущее мироустройство. Одной из подобных проблем стал разразившийся после потери Бирмы с ее запасами риса голод в Бенгалии в начале 1943 года, который унес за полтора года жизни свыше 700 тыс. человек. Лондон мог использовать 350 тыс. тонн австралийской пшеницы, но у британцев не было транспортных судов для доставки ценного груза по назначению. Черчилль обратился за помощью к Рузвельту, но американский президент выделить корабли отказался (правда, с извинениями).