Текст книги "Уинстон Черчилль. Последний титан"

Черчилль понимал изменившиеся реалии и тяжело переживал трансформацию. В сентябре у него в очередной раз началась пневмония. Он рассуждал о мрачном будущем после окончания войны, когда у его страны будет наблюдаться недостаток финансовых средств для решения срочных задач. Моран боялся более краткосрочных неприятностей. Учитывая проблемы своего пациента с сердцем, он предполагал, что Черчиллю осталось недолго. «Пусть он хотя бы доживет до победы, – молился Колвилл. – Возможно, даже к лучшему, если он не увидит того, что произойдет дальше». Видевший его в эти дни Брук записал в дневнике: «Он производит впечатление конченого человека, который не способен уловить суть вещей и сам начинает это осознавать»{367}367
  См.: Colville J. Op. cit. P. 511; Brooke A. Op. cit. P. 589.


[Закрыть].

Несмотря на плохое самочувствие и осознание надвигающегося периода бессилия, Черчилль не собирался отступать и уж тем более уходить. Он решил использовать собственную харизму и наработанный за годы премьерства внешнеполитический капитал для сохранения роли своей страны в мире. Большую часть второй половины 1944 года он провел в разъездах, переговорах и конференциях. «Я перемещался от двора ко двору, как бродячий менестрель, всегда с одной и той же песней или с набором одинаковых песен», – говорил он о своих поездках{368}368
  Hansard. Series. 5. Vol. 404. Col. 491.


[Закрыть]. В сентябре прошла вторая Квебекская конференция – кодовое название «Восьмиугольник» (Octagon), в октябре он посетил конференцию в Москве – кодовое название конференции «Толстой» (Tolstoy). В процессе обсуждений послевоенного влияния в Балканском регионе Черчилль взял листок бумаги и карандашом написал на нем:

Румыния: Россия – 90 %. Другие – 10 %.

Греция: Великобритания (в согласии с США) – 90 %. Россия – 10 %.

Югославия: – 50:50 %.

Венгрия: – 50:50 %.

Болгария: Россия – 75 %. Другие – 25 %.

Закончив, он передал листок Сталину, который взял синий карандаш и, поставив на листке большую птичку, вернул его.

– Не покажется ли несколько циничным, что мы решили эти вопросы, имеющие жизненно важное значение для миллионов людей, как бы экспромтом? – произнес Черчилль. – Давайте сожжем эту бумагу.

– Нет, оставьте ее себе, – ответил Сталин.

«Мы сделали это, Чарльз, всего за несколько минут, – скажет Черчилль своему врачу. – Видишь, люди наверху могут делать такое, что другим неподвластно». В этом эпизоде примечательным было не только поведение Черчилля, предложившего подобный экспромт, но и согласие Сталина принять в нем участие. Наш герой высоко ценил эту готовность главы СССР отступить от протокола, отказаться от официальных условностей и предпочесть ведение прямых бесед, лишний раз подтверждая его убеждение в том, что Сталин именно тот человек, с которым можно иметь дело. В своих мемуарах он привел несколько писем, которые были им подготовлены во время совещаний в Москве и в которых подчеркивалась «атмосфера необычайной доброжелательности» (послание Рузвельту), а также «обстановка чрезвычайной дружественности» (телеграмма Гопкинсу). В личных комментариях он указывает, что эти беседы проходили с «такой непринужденностью, свободой и сердечностью, каких еще никогда не удавалось добиться в отношениях между нашими странами». Он признается, что «Сталин несколько раз говорил о личном уважении» к нему и он уверен, что глава СССР «говорил искренне»{369}369
  См.: Черчилль У. С. Указ. соч. Т. 5. С. 123–124, 130, 183; Moran C. Churchill. The Struggle for Survival. P. 158–159.


[Закрыть].

В ноябре Черчилль направился в Париж, в котором последний раз был в июне 1940 года. Вместе с де Голлем он принял участие в торжественной церемонии возложения венков к Могиле Неизвестного Солдата у Триумфальной арки. Информируя Рузвельта о своем посещении столицы Франции, британский премьер не без удовлетворения констатировал, что ему удалось наладить дружеские отношения с де Голлем, «не переодевшись при этом во французские цвета». Выстраивание отношений с руководителями других государств и сложные хитросплетения международной политики все больше занимали время Черчилля в эти годы. Иногда он принимал участие в выработке решений, иногда просто давал свои комментарии, которые являлись красноречивым выражением его политических взглядов. Так, например, в декабре во время обсуждений в Палате общин противостояния британских военных и греческих коммунистов Черчилль заявил, что «демократия не шлюха, чтобы ее подбирал на улице человек с автоматом». По его словам, «последнее, что имеет отношение к демократии, это закон толпы, вооруженные банды, захватывающие полицейские участки и государственные учреждения, мечтающие насадить тоталитаризм и заявляющие, как сейчас, что придя к власти, будут убивать всех, кто их политически не устраивает»{370}370
  См.: Documents. Vol. 20. P. 1930–1931; Hansard. Series. 5. Vol. 406. Col. 927–928.


[Закрыть].

Нивелируемые в 1941–1944 годах борьбой с общим врагом расхождения между союзниками в реализации своих политических амбиций стали все более явно проявляться в конце войны, очерчивая контуры будущего латентного противостояния. К Черчиллю стала возвращаться его ненависть к коммунизму, притупившаяся на время вынужденного сотрудничества. В начале 1945 года он пожаловался Колвиллу на свое бессилие остановить «большевизацию Балкан» и стал убеждать членов Объединенного комитета начальников штабов в необходимости «занять максимум территории Австрии, поскольку нежелательно, чтобы русские заняли больше Западной Европы, чем необходимо». «Единственное, что объединяет победителей, – их общая ненависть», – констатировал Черчилль во время общения с Иденом{371}371
  См.: Colville J. Op. cit. P. 555; Documents. Vol. 21. P. 309, 392.


[Закрыть].

Но общая ненависть к Германии начала спадать и на поверхности появились другие проблемы, требующие решения. В начале февраля «Большая тройка» собралась в Ялте, в Крыму для поиска компромисса – кодовое название «Аргонавт-Магнето» (Argonaut-Magneto). Помимо согласования механизма обеспечения коллективной безопасности и создания ООН одной из основных тем стало построение биполярного мира с разделением сфер влияния между западными демократиями и восточным коммунистическим блоком. В рамках этой темы наиболее остро встал вопрос послевоенного будущего Польши. Для Черчилля и Сталина судьба Польши превратилась в серьезный камень преткновения. Черчилль понимал, что за последние 30 лет Россия трижды подвергалась нападению с запада с проходом вражеских войск через территорию Польши, поэтому для Сталина было принципиально важно отодвинуть польскую границу с СССР как можно дальше на запад. В этом отношении британский премьер поддерживал инициативу оставить границу по линии Керзона, которая была определена в 1920 году. Но Черчилль, страна которого вступила в войну из-за нападения Германии на Польшу и в которой нашло убежище ее правительство в изгнании, не мог позволить себе признать верховенство в Польше коммунистов. Было решено провести там всеобщие выборы. По возвращении в Лондон Черчилль подвергнется критике за согласие с такой формулировкой: многие консерваторы считали, что Сталин проводить свободные выборы не станет. «Сначала нужно отведать пудинг, прежде чем судить о нем», – парировал Черчилль, признавшись также премьер-министру Новой Зеландии Питеру Фрейзеру (1884–1950), что «несмотря на свои антикоммунистические убеждения, я питаю большие надежды, что Россия или, по крайней мере Сталин, желает действовать в гармонии с западными демократиями»{372}372
  Documents. Vol. 21. P. 535.


[Закрыть]. Но Сталин не торопился с проведением выборов, готовя почву для победы просоветских кандидатов, что в мае вызвало нарекания со стороны Черчилля и обвинения в нарушении ялтинских договоренностей. Парламентские выборы в Польше пройдут в январе 1947 года и зафиксируют поражение антикоммунистических сил…

По мере обсуждения и формирования послевоенного мироустройства война в Европе подходила к концу. 30 апреля фюрер покончил жизнь самоубийством, что было ожидаемо. В том же месяце произошла еще одна смерть, которая стала для многих неожиданностью. 12 апреля от кровоизлияния в мозг скоропостижно скончался Франклин Делано Рузвельт. Новым президентом США автоматически стал вице-президент Гарри С. Трумэн (1884–1972). «Если бы Рузвельт не скончался и пребывал бы в хорошем здравии, президент смог бы вовремя увидеть красный свет, требующий пересмотра американской политики: в конце концов, Трумэн был всего лишь новичком, приведенным в замешательство потоком событий и возложенной на него ответственностью, которую он никогда не ожидал», – скажет Черчилль Колвиллу в 1953 году. Первоначально он хотел принять участие в церемонии похорон, однако затем передумал, сославшись на неотложные дела и просьбы друзей не покидать пределы страны в столь напряженный период. Впоследствии он назвал свое решение отменить поездку в США и несостоявшуюся из-за этого встречу с новым президентом самой крупной ошибкой за годы войны. «В течение следующих трех месяцев были приняты важные и ужасные решения, и у меня было такое чувство, что они принимались человеком, которого я не знаю», – объяснял Черчилль{373}373
  См.: Colville J. Op. cit. P. 658; Moran C. Op. cit. P. 56.


[Закрыть].

Война в Европе завершилась в мае 1945 года с подписанием Актов о безоговорочной капитуляции Германии. Выступая перед восторженной толпой лондонцев, Черчилль произнес: «Это ваша победа». В ответ донесся рев толпы: «Нет, твоя!»{374}374
  Цит. по: Манчестер У., Рейд П. Указ. соч. С. 994.


[Закрыть].

В то время как одни наслаждались майским ароматом победы, Черчилль был озадачен решением нависших послевоенных проблем. В июле в Потсдаме начала работу третья конференция «Большой тройки» – кодовое название «Терминал» (Terminal). В перерыве между заседаниями Черчилль имел встречу с военным министром США Генри Стимсоном, во время которой тот положил перед ним записку со следующей надписью: «Младенцы благополучно родились». Черчилль выразил недоумение, что это значит. «Это означает, – пояснил Стимсон, – что испытания в пустыне Нью-Мексико прошли успешно. Атомная бомба создана». Идея создания нового вида оружия привлекла внимание Черчилля еще в 1920-е годы, когда в своей статье «Следует ли нам всем совершить самоубийство?» он задался вопросом: «Не существует ли несравненно более действенных способов использования энергии взрыва, нежели те, что были открыты до сих пор?» Черчилль указал на возможность создания «бомбы величиной не больше апельсина, которая обладала бы таинственной способностью уничтожать сразу целые кварталы или сосредоточивала бы в себе разрушительную силу тысяч тонн пороха, так чтобы одним ударом сметать целые селения». В 1926 году профессор Линдеман познакомил своего друга с одной работой, посвященной квантовой теории. Название книги не сохранилось, но доподлинно известно, что она вызвала интерес у политика, который не только ее проштудировал, но и кратко изложил своими словами основные положения этой непростой для понимания темы. Несмотря на первоначальный интерес к атомной сфере, во время войны британский премьер скептично оценивал успех создания новой бомбы. Хотя не без влияния своего советника Линдемана он согласился выделить необходимые ресурсы для начала исследований, а после того, как наработки были переданы в США, несколько раз обсуждал вопросы взаимного сотрудничества в атомном проекте с Рузвельтом, в целом он не проявлял большого интереса к этой теме. На что даже куратор проекта с британской стороны Джон Андерсон (1882–1958) жаловался в марте 1945 года Нильсу Бору (1885–1962): проблема с Черчиллем заключается в том, что его «ум далек от науки и ему трудно обозреть этот проект в должной перспективе». Ограничение Черчилля проявилось в том, что на тот момент он не понимал до конца возможностей и опасностей атомной бомбы, воспринимая ее как просто более мощное оружие. Отчасти именно поэтому он поддержал решение Трумэна о бомбардировке Хиросимы и Нагасаки. Должно было пройти время, прежде чем Черчилль изменил свое мнение. А пока 25 июля он был вынужден прервать свое участие в Потсдамской конференции и вернуться в Лондон, где на следующий день должны были объявить результаты прошедших накануне всеобщих выборов. Результат удивит Черчилля и откроет в его жизни новую главу{375}375
  См.: Черчилль У. С. Указ. соч. Т. 6. С. 362; Churchill W. S. Thoughts and Adventures P. 264; Farmelo G. Churchill’s Bomb. P. 37–38, 292.


[Закрыть].

Глава пятая. Достояние нации. 1945–1965

«Скрытое благословение»

Одной из проблем, занимавших Черчилля по мере приближения победы над Германией, была организация всеобщих выборов, которые не проводились в Британии с 1935 года. Сама мысль, что британцы могут отказать в доверии Консервативной партии и отправить ее лидера в отставку, казалась фантастичной, хотя вероятность такого сценария в целом не исключалась. Поэтому «тень всеобщих выборов», как признался наш герой{376}376
  Цит. по: Gilbert M. Winston S. Churchill. Vol. VII. P. 1082.


[Закрыть], довлела над ним, доставляя массу беспокойства. Тем не менее, оставаясь верным традициям и институтам своей страны, Черчилль не собирался менять правила и ограничивать волеизъявление народа. 23 мая 1945 года на аудиенции у короля он сообщил о своей отставке. Всеобщие выборы должны были пройти в период с 5 по 12 июля[34]34
  В одном из избирательных округов Ланкашира выборы продлились до 19 июля из-за местного религиозного праздника.


[Закрыть]. До окончания подсчета голосов, который из-за участия избирателей-военных, голосовавших по всему миру, растянулся на две недели, король попросил Черчилля сформировать и возглавить переходное правительство. Второй раз в своей жизни наш герой стал премьер-министром.

Не дожидаясь подведения итогов голосования, Черчилль принял участие в Потсдамской конференции, но решение насущных международных проблем не могло полностью отвлечь его от мыслей о выборах, которые «парили над ним, словно стервятники неизвестности». 25 июля Черчилль вернулся в Лондон. Утром 26-го, в день объявления результатов, он проснулся от «острой, почти физической боли». Мысль о поражении «охватила все существо». Усилием воли он отринул тревожные думы и вновь предался опьяняющей неге сна{377}377
  См.: Moran C. Churchill at War. P. 341, 313; Черчилль У. С. Вторая мировая война. Т. 6. С. 388.


[Закрыть]. Когда он вновь открыл глаза, пробило 9.00. Привычно поработав некоторое время в постели, он отправился принимать ванну. В этот момент ему сообщили о первых результатах – уверенную победу одерживали… лейбористы! Черчилль наспех оделся и направился в оперативный штаб, где и провел большую часть дня. В округе Вудфорд[35]35
  В 1945 году Эппинг был разделен на два избирательных округа – Эппинг и Вудфорд. Черчилль стал выставлять свою кандидатуру от Вудфорда.


[Закрыть] он одержал уверенную победу, набрав 27 688 голосов против 10 488 у своего оппонента. В остальном тори ждало сокрушительное поражение. Из 585 мест в парламенте, полученных на выборах в 1935 году, им удалось сохранить лишь 213, в то время как лейбористы обеспечили себе 393 мандата с абсолютным большинством в 146 парламентских голосов. В этом унизительном и неожиданном поражении обидно было все: и то, что подобное фиаско, которое тори не знали на протяжении последних сорока лет, пришлось на период руководства партией Черчилля, и то, что народ забрал премьерство из рук политика, который привел страну к победе, и то что его отставка произошла так не вовремя в разгар международной конференции на глазах у Сталина и Трумэна.

Черчилль был обескуражен, потрясен и раздавлен. Формально у него еще оставалось несколько дней на передачу власти. Он мог даже при особой изворотливости продлить пребывание у кормила власти, дождаться капитуляции Японии и завершения войны. Но он не стал цепляться за власть, подав в отставку в тот же день 26 июля. Король предложил ему высшую награду Королевства – Благороднейший орден Подвязки. Отказываться в подобных случаях было не принято, чтобы не ставить августейшую особу в неловкое положение. Но Черчилль отказался, объяснив, что «не может принять из рук короля орден Подвязки, в то время как народ дал ему орден Отвязки». На следующий день Черчилль провел последнее заседание кабинета. В конце он попросил Идена задержаться. «Тридцать лет моей жизни связаны с этими помещениями, – произнес он. – Я больше никогда не буду заседать в них. Вы будете, но не я». Иден попытался утешить своего старого коллегу, хотя сам в этот момент переживал не лучшие времена. За несколько дней до подсчета голосов он узнал, что его любимый старший сын Саймон (род. 1924), лейтенант ВВС, пропавший без вести во время одного из боевых вылетов, признан погибшим{378}378
  См.: Fishman J. My Darling Clementine. P. 272; Eden R. A. The Reckoning. P. 551.


[Закрыть].

После выборов Черчилль оказался на улице не только в переносном, но и в прямом смысле слова: Чартвелл все годы войны был закрыт и не мог принять хозяина, а приобретенный недавно в Лондоне дом 28 на Гайд-парк-гейт находился до октября на ремонте. Покинув Даунинг-стрит, Черчилль с супругой переехали сначала в отель, затем остановились у зятя, супруга старшей дочери Дианы, Дункана Сэндиса (1908–1987). Понимая, что у него нет средств на восстановление поместья, Черчилль выставил Чартвелл на продажу. На этот раз сделка была завершена, правда, необычным образом. Черчилль получил за продажу поместья фонду National Trust внушительную сумму в 43 тыс. фунтов, а также за символическую плату в 350 фунтов в год – право пожизненного проживания в Чартвелле. Столь выгодные условия сделки стали возможны благодаря щедрости семнадцати состоятельных поклонников, пожертвовавших фонду 95 тыс. фунтов. После кончины политика National Trust обязался превратить Чартвелл в музей, что и было сделано. Не страдающий излишней скромностью, Черчилль использовал полученные за продажу поместья средства для расширения угодий. Он купил три соседних фермерских хозяйства общей площадью почти 500 акров и увлекся новым хобби – животноводством.

Относительно поражения на выборах, Черчилль старался держаться и сохранять благородство. Когда личный врач указал ему на неблагодарность народа, он одернул его: «О нет! У них были трудные времена». «Народ проголосовал, как счел правильным. Это и есть демократия. За нее мы с вами и боремся», – объяснит он одному из своих помощников. Но в глубине души Черчилль чувствовал обиду. Только кто был виноват в произошедшем? На самом деле, несмотря на первоначальный шок от результатов народного волеизъявления, поражение тори было предсказуемо. Во-первых, Черчилль слишком уверился в своей победе и не смог услышать чаяний народа, которого после шести лет войны волновали не глобальные геополитические вопросы, а более близкие и важные для простого люда проблемы жилья, работы и улучшения социальных условий. Во-вторых, лидер тори построил свою программу на критике социализма. Он убеждал электорат, что социализм ведет борьбу «не только с частной собственностью во всех ее формах, но и с любыми проявлениями свободы». Близкие и друзья советовали сбавить обороты диатрибы, предупреждая, что в народе многие не разделяют этих взглядов. «Социалистические идеи нашли практическое применение во время войны, не причинив вреда и принеся много пользы», – объясняла дочь Сара. Но Черчилль не слушал. Увлекшись критикой социализма, он заявил 4 июня, что «никакое социалистическое правительство, контролирующее все сферы жизнедеятельности и экономики страны, не сможет позволить себе мириться с публичным выражением недовольства в форме неприкрытой, резкой и жестокой критики; ему придется прибегнуть к помощи своего рода гестапо». Сравнить лейбористов, с видными представителями которых он успешно на протяжении пяти последних лет совместно вел страну к победе, с нацистской тайной полицией было не только проявлением неблагодарности, но и грубейшей ошибкой. Клементина советовала вычеркнуть оскорбительный фрагмент, но Черчилль его оставил, чем вызвал повсеместное недовольство даже своих сторонников. В-третьих, сконцентрировавшись на критике оппонентов, Черчилль не предлагал ничего дельного, в отличие от конструктивного подхода лейбористов, построивших свою программу «Давайте смотреть в будущее вместе» на внедрении системы социального страхования, создании Национальной службы здравоохранения и национализации ключевых отраслей промышленности{379}379
  См.: Moran C. Op. cit. P. 352; Gilbert M. Op. cit. Vol. VIII. P. 111; Documents. Vol. 21. P. 1621; Черчилль У. С. (ред.). Никогда не сдаваться. С. 510–511, 512; Soames M. Clementine Churchill. P. 420.


[Закрыть].

Успокаивая супруга, Клементина заметила, что, возможно, в поражении на выборах присутствует «скрытое благословение». «Если это благословение, то оно скрыто очень глубоко», – ответил Черчилль, даже не пытаясь скрыть сарказм{380}380
  Churchill W. S. The Second World War. Vol. VI. P. 583.


[Закрыть]. Мудрая женщина оказалась права. Следующие несколько лет пройдут под знаком начала холодной войны, и впоследствии имя Черчилля будет прочно ассоциироваться с этим латентным конфликтом. Но в действительности после отставки у него не было полномочий для принятия каких-либо решений и формирования политического курса, которому следовали бы остальные. Да и политический вес самой Британии был не столь внушительным, чтобы определять новые правила игры. Страна находилась на грани экономического коллапса, и вместо заботы о мироустройстве ей сначала нужно было решить собственные проблемы. Для чего пришлось пойти на унизительные просьбы США о предоставлении кредита, который будет погашен лишь в декабре 2006 года. США стали «слишком великими, в то время как мы – слишком маленькими», констатировал Черчилль{381}381
  Цит. по: Moran C. Churchill. The Struggle for Survival. P. 75.


[Закрыть].

Несмотря на перечисленные обстоятельства, сложившийся стереотип, связывающий имя нашего героя с развязыванием холодной войны, не был беспочвенен. Оставаясь формально не у дел, Черчилль имел де-факто огромное политическое влияние и популярность. Его знали, его ждали, его слушали. И он охотно делился своим мнением. Тем более что у него было четкое видение дальнейшего позиционирования Британии в неблагоприятных условиях послевоенного восстановления. Понимая, что отныне мир стал биполярным, Черчилль предложил концепцию трех сфер. Он выделил три внешнеполитических блока с демократическими формами правления – Европа, англоязычные страны, Содружество наций. Главным нюансом предложенного разделения было то, что Великобритания являлась единственной страной, которая входила в состав всех блоков. В связи с чем, по мнению Черчилля, ей отводилась основная роль в обеспечении единства и реализации интеграционных процессов. Оставался вопрос, как воплотить эту концепцию в жизнь. Черчилль решил взять на себя основные функции ее продвижения и защиты. Он всегда верил в превосходство индивидуального начала, а также в собственные выдающиеся способности и масштаб своей личности. Активно используя политический капитал, он начал публично выступать и распространять свои взгляды. Нашлись те, кому подобное поведение оказалось выгодным. Так Черчилль вновь оказался под софитами внимания, фактически вернувшись на арену большой политики. В дальнейшем вся его деятельность была связана с выстраиванием отношений с тремя основными внешнеполитическими акторами – Европой, США и СССР.

Ближе всего, с точки зрения географии, Черчиллю была Европа. На протяжении многих веков со времен Древнего Рима государственных мужей не оставляли мысли о создании объединенной Европы. В первой половине XX века значительный вклад в становление и развитие этих идей внес австрийский философ граф Рихард фон Куденхове-Калерги (1894–1972), основавший в 1922 году Панъевропейский союз. Однако его идеи на Туманном Альбионе ждал довольно скромный прием: в Лондоне были сосредоточены на выстраивании конкурентных экономических отношений с Францией и отказывались вступать на зыбкую почву европейского объединения. Одним из немногих британских политиков, кто поддержал идеи Куденхове-Калерги, был Уинстон Черчилль. По его мнению, с появлением после Первой мировой войны новых небольших государств, не способных самостоятельно защищать себя от агрессии более мощного соседа, Европа в очередной раз столкнулась с угрозой военного конфликта. Одновременно с вопросами безопасности, считал он, самостийность и независимость негативно влияли на внешнеэкономическую деятельность, когда, например, для путешествия из Парижа в Стокгольм (менее 2 тыс. километров) приходилось пересекать семь границ и использовать шесть национальных валют. Введя в обиход новый термин Соединенные Штаты Европы, Черчилль предложил превратить Европу в конгломерат региональных федераций под управлением центрального органа – Совета Европы. В новой схеме ряд государств (Германия, Франция, Италия и Британия) сохранял свою самостоятельность, а более мелкие страны объединялись в конфедерации: Балканскую, Дунайскую, Скандинавскую (затем переименованную в Северную) и Центрально-Европейскую (позже – Среднеевропейскую).

Конфедеративная концепция единой Европы была сформулирована Черчиллем еще до начала Второй мировой войны и в дальнейшем использовалась им в военных переговорах со Сталиным и Рузвельтом, а также влияла на принимаемые решения. Например, выбирая, на кого из балканских лидеров сделать ставку: на руководителя Народно-освободительной армии Югославии коммуниста Иосипа Броз Тито или командира четников генерала Драголюба Михайловича (1893–1946), он руководствовался не идеологическими, а геополитическими соображениями, отдав предпочтение Тито, который фактически предложил создание Балканской конфедерации.

Политик вернулся к своим идеям после окончания войны, выступив с инициативой налаживания взаимодействия между Францией и Германией. Понимая, что его предложения с возвращением Германии на приоритетных условиях в европейскую семью звучат кощунственно для современников, Черчилль указал на важность обращения к «благословенным актам забвения» (термин Уильяма Гладстона). Есть вещи, которые нельзя забыть, но движение вперед, считал политик, невозможно без того, чтобы не «повернуться спиной к ужасам прошлого». «Мы не можем брать с собой и нести через грядущие годы груз ненависти и жажду мщения, рожденные ранами прошлого», – наставлял он своих международных коллег{382}382
  Черчилль У. С. Мускулы мира. С. 500.


[Закрыть].

Спустя несколько лет идея франко-германского союза станет аксиомой, но в 1946 году, когда ее озвучил Черчилль, она была в штыки принята не только во Франции, но и среди британских консерваторов. Тори были убеждены, что ядром объединенной Европы должен стать англо-французский союз. Но Черчилль отводил Британии иную роль. Он считал, что его стране следует «благословлять и способствовать всем изменениям на континенте», а также «оказывать помощь, выступать гарантом и всячески поддерживать движение к европейскому единству». Но при этом Британия не должна «являться обычным членом союза» и быть ограниченной в отношениях с доминионами и США. «Мы с Европой, но не в ней, – хитроумно объяснял он свою позицию. – Мы связаны с Европой, но не заключены в нее. Мы ассоциированы с Европой, но не поглощены ею». Фактически Черчилль ставил свою страну на один уровень со сверхдержавами – СССР и США. В соответствии с концепцией трех сфер, он рассчитывал, что Великобритания, опираясь на империю и Содружество наций, способна выступить связующим звеном между Старым и Новым Светом.

Многоуровневый характер политики Черчилля позволил в дальнейшем и сторонникам, и противникам евроинтеграции причислить его к своим духовным отцам. Сам же Черчилль благодаря европейской теме вернулся в большую политику. В сентябре 1946 года он выступил в Цюрихском университете с известным призывом «Возродись, Европа!», в мае 1948-го стал одним из инициаторов проведения в Гааге Конгресса Европы, лично возглавив британскую делегацию, в которой из 140 членов было 22 лейбориста. Также он принял участие в двух первых сессиях Совета Европы в Страсбурге в августе 1949 и 1950 годов. Во время Гаагской конференции 1949 года, когда он вошел в зал, все делегаты из европейских стран приветствовали его стоя. О нем стали говорить, как о «самом известном британце на континенте»{383}383
  См.: Hansard. Series 5. Vol. 476. Col. 2157; Churchill R. S. (ed.). Europe Unite. P. 83; Churchill W. S. The United States of Europe // Finest Hour. № 130. P. 47; Ramsden J. Man of the Century. P. 92.


[Закрыть].

Каждое посещение Черчиллем конференций и конгрессов сопровождалось программными выступлениями на тему объединенной Европы. Примечательно, что его заявления отличал контурный характер без погружения в детали. Отсутствие конкретики объяснялось тем, что, предлагая создать Соединенные Штаты Европы, Черчилль проявлял осторожность, чтобы избежать противопоставления новой структуры с США и не портить отношений с заокеанским партнером. Американская тема всегда занимала особое место в биографии британского политика. Нельзя забывать, что его мать была из Нью-Йорка, а сам он назвал себя однажды «союзом англоязычных стран». Кровь была существенным фактором, но не определяющим. «Уинстон наполовину американец и на сто процентов англичанин», – иронично констатировала Клементина. Интересы родной страны всегда были для Черчилля первостепенными. Еще в июне 1898 года, постигая в Индии азы международной политики, он задавался вопросом, ответ на который и так был очевиден: «Насколько вероятно, что хитрый Дядя Сэм станет доставать для нас каштаны из костра в Азии, Африке и Европе?» Активно выступая в поддержку англо-американского союза, Черчилль признавал конфликт интересов между двумя странами. Однажды он даже указал одному из послов США на угрозу «американского империализма». Дипломат попросил его разъяснить, что британский политик понимает под этим термином. «Завоевания! Колонии! – ответил наш герой. – Вы вскоре будете такими же, как мы»{384}384
  См.: Coote C. R. (ed.). A Churchill Reader. P. 42; Fishman J. Op. cit. P. 89; Documents. Vol. 2. P. 947; Churchill W. S. Defense in the Pacific // Collier’s. 1932. December 17. P. 12.


[Закрыть].

На этот счет Черчилль не ошибся. Выйдя из Первой мировой войны единственным победителем, обогатившимся на полях сражений, США стали активно теснить «владычицу морей» в 1920-е и последующие годы. Когда администрация 30-го президента США Калвина Кулиджа-младшего (1872–1933) предложила распространить нормы Вашингтонского морского соглашения, устанавливающего паритет линкоров и линейных крейсеров в ВМФ Великобритании, США, Японии, Франции и Италии на все боевые корабли, Черчилль выступил категорически против этой инициативы. В своем меморандуме для Кабинета министров (июль 1927 года) он писал: «Мы не желаем попадать под власть Соединенных Штатов. Мы не можем сказать, как они себя поведут, если в недалеком будущем окажутся в положении, когда они смогут давать нам указания относительно нашей политики, скажем, в Индии, или Египте, или в Канаде, или в любом другом важном вопросе. <…> Я бы не доверил Америке командовать, как и не доверил бы Британии подчиниться». В сентябре 1928 года Черчилль признался графу Данди, что американцы «заносчивы и полностью враждебны нам, они стремятся доминировать в мировой политике». «Нам следует твердо ответить, что мы сами будем решать, насколько большой флот нам необходим»{385}385
  См.: Documents. Vol. 11. P. 1033, 1342.


[Закрыть].

В 1930-е годы по мере нарастания нацистской угрозы Черчилль стал более благожелательно настроен по отношению к США, считая, что американцев следует активнее привлекать к решению европейских проблем. После начала Второй мировой войны он выбрал укрепление англо-американских отношений одним из приоритетных направлений своей политики, публично называя США «самым могущественным государством в мире» и открыто объявив о том, что «наши судьбы в значительной степени будут зависеть от политики Соединенных Штатов… <…> и мы делаем все возможное, чтобы поддерживать с ними все более тесный контакт». В самый разгар войны он призвал американский и британский народы объединиться. «Если мы будем вместе – нет ничего невозможного. Если мы разделимся, все будет напрасно», – заявил он американской аудитории. Занимавший в годы войны пост вице-президента США Генри Уоллес (1888–1965) задастся вопросом: не вызовет ли предлагаемое сближение Соединенных Штатов и Великобритании опасения у других государств насчет претензий двух англоязычных стран на мировое господство? «Подобного рода предположения не должны препятствовать принятию необходимых и правильных мер», – уклончиво ответит ему британский премьер{386}386
  См.: Черчилль У. С. Указ. соч. С. 275, 397; Churchill W. S. Onwards to Victory. P. 236; Черчилль У. С. Вторая мировая война. Т. 4. С. 368.


[Закрыть].