Текст книги "Уинстон Черчилль. Последний титан"

Черчилль мог выражать недовольство позицией Даллеса и Эйзенхауэра, но вряд ли она его удивляла. Еще в «Мировом кризисе» он отмечал, что «избирательные процессы» в США «затрудняют, если не делают вообще невозможным, человеку, который всю свою жизнь был политиком, стать успешным кандидатом на пост президента». Выбор партийных руководителей «склоняется все больше и больше в сторону выдающихся граждан с высокой личной репутацией, которые не вмешивались глубоко в политику и администрирование». В результате, констатировал Черчилль, зачастую победитель президентских выборов в США «несведущ в государственных делах» и возносится до «ослепительного превосходства под влиянием момента», «внезапно, без подготовки»{428}428
  См.: Moran C. Op. cit. P. 150, 149, 116, 228, 146; Colville J. Op. cit. P. 672; Черчилль У. С. Мировой кризис. Ч. III. Кн. 1. С. 246.


[Закрыть].

Черчилль встретил сопротивление своим инициативам не только с американской стороны, но и от главы Форин-офиса Энтони Идена, который также считал выбранный курс с поиском компромисса ошибочным. Но в апреле произошло третье событие, которое позволило нашему герою чувствовать себя более свободным в реализации своих внешнеполитических взглядов. Испытывая постоянные боли, вызванные камнями в желчном пузыре, Иден перенес две неудачные операции, которые не позволили ему встать на ноги в прямом и переносном смысле. Потребовалась третья операция, которую было решено проводить в США. Она состоялась в июне и прошла успешно, но в строй политик смог вернуться не раньше осени. На время его отсутствия Черчилль взял на себя руководство внешнеполитическим ведомством. 11 мая без обсуждения с членами правительства, сотрудниками Форин-офиса, а также американскими партнерами Черчилль выступил в Палате общин с большой речью, призвав «как можно скорее провести конференцию на высшем уровне, пригласив на нее все ведущие мировые державы». Для повышения эффективности нового саммита он предлагал минимизировать организационные и технические издержки, ограничить количество стран-участниц и состав делегаций, а саму встречу провести в неофициальном формате. Пусть даже в результате совместных обсуждений не будет подписано никакого документа – главное, чтобы участники осознали: «человечество может посвятить себя более полезным делам, чем уничтожению друг друга»{429}429
  См.: Hansard. Series 5. Vol. 515. Col. 897.


[Закрыть].

Очередная не согласованная ни с кем инициатива британского премьера не встретила поддержки ни в его собственной стране, ни на другой стороне Атлантики. Лорд-председатель Совета и лидер Палаты лордов Роберт Гаскойн-Сесил 5-й маркиз Солсбери (1893–1972) – внук своего тезки, 3-го маркиза Солсбери, во время последнего премьерства которого наш герой начал свою карьеру, – задумался о своей отставке из-за несогласия с политикой премьер-министра. В США в ответ на обращение Черчилля согласились провести с британцами предварительную встречу на Бермудах в июне, правда, пригласив на нее также французскую делегацию. Расширение участников должно было расстроить британского премьера, который ратовал за непринужденное обсуждение в двустороннем формате, и стать своеобразным наказанием за нескоординированные действия. Но встреча в июне не состоялась. Сначала сложности возникли с французской стороны, затем снова вмешалась судьба, на этот раз одним мановением руки закрывшая все окна надежды.

Двадцать третьего июня в честь премьер-министра Италии Альчиде де Гаспери (1881–1954) был устроен званый обед. Черчилль сначала был бодр, активно принимая участие в беседах, и даже выступил с «восхитительной» (по словам Дж. Колвилла) короткой речью о завоевании римлянами Британии, рассказав о «Цезаре и легионах». В конце мероприятия ему стало плохо, у него возникли проблемы с дикцией и координацией. В спешном порядке под предлогом усталости премьер-министра гости были препровождены к выходу, а сам политик перемещен в спальную. На следующее утро его осмотрел лорд Моран, диагностировавший инсульт. В жизни нашего героя это было уже третье кровоизлияние, и на тот момент оно оказалось самым обширным. Пока Моран направился для консультаций к известному неврологу Расселу Брэйну (1895–1966), непоседливый пациент, несмотря на возражения близких, провел заседание правительства. Колвилл вспоминал, что у премьера перекосился рот и возникли сложности с онемением левой руки. Никто из министров не знал, что случилось. Макмиллана смутил лишь бледный цвет лица Черчилля, а канцлера Казначейства Ричарда Батлера – что обычно словоохотливый премьер «неожиданно молчал», просто заслушивая вопросы повестки дня и не делая никаких комментариев со своей стороны. Черчилль также изъявил желание принять участие в заседании Палаты общин, но на этот раз его удалось отговорить. На следующий день его перевезли в Чартвелл. К тому времени состояние Черчилля ухудшилось. «Не уверен, что премьер-министр переживет эти выходные», – признался Моран в беседе с Колвиллом 26-го числа. Левая сторона была практически полностью парализована, исключая возможность самостоятельного передвижения. Черчилль захотел встать, но вместо этого упал, к счастью, «без повреждений».

Учитывая болезнь Идена, пришлось срочно определяться с преемником. Было решено сформировать при неблагоприятном развитии событий правительство переходного периода во главе (номинально) с лордом-председателем Совета 5-м маркизом Солсбери, который должен был передать бразды правления главе Форин-офиса после выздоровления последнего. Также решили сохранить в тайне от общественности истинное состояние премьера, отметив в официальном заявлении, что после длительного периода исполнения своих обязанностей «ему необходимы полный покой» и «сокращение нагрузки, по крайней мере, на месяц». За закрытыми дверями в Чартвелле состоялась встреча владельцев ведущих изданий, которые пообещали не распространять новости о здоровье премьера. В понедельник 29-го числа после заседания правительства Батлер проинформировал коллег о случившемся. «Это был ужасный шок для нас, – вспоминал Гарольд Макмиллан. – Многие из нас не смогли сдержать слез»{430}430
  См.: Moran C. Op. cit. P. 117, 118, 120–121; Colville J. Op. cit. P. 668–669; Soames M. Clementine Churchill. P. 473–475; Gilbert M. Op. cit. P. 848–850; Macmillan H. The Tides of Fortune. P. 514.


[Закрыть].

Черчилль всегда поражал окружающих своим жизнелюбием, стойкостью и силой воли. Не собирался он сдаваться и на этот раз. Активные занятия с массажистом, а также неукротимое желание как можно быстрее вернуться к работе сделали невозможное – спустя несколько дней он стал медленно, но верно идти на поправку. Сначала нормализовалась речь, затем вернулась подвижность. Через месяц политик переехал в Чекерс, дав возможность персоналу Чартвелла передохнуть. На следующий день после переезда врачи констатировали, что восстановление достигло 90 %. Через неделю состоялась аудиенция у монарха в Виндзоре. 18 августа Черчилль провел свое первое после выздоровления заседание правительства. В целом все прошло хорошо, но такие подвиги быстро утомляли политика, и для полноценного возвращения к работе требовалось время, продолжительное время. Для себя Черчилль решил, что если он сможет успешно провести запланированную на октябрь ежегодную конференцию Консервативной партии, то продолжит работу, если нет – уйдет в отставку.

Барьер был преодолен, и несмотря на усилившиеся намеки о целесообразности завершения великой карьеры, Черчилль продолжил держать штурвал в своих руках, надеясь добиться проведения саммита с участием руководства СССР. «Вы не представляете, насколько многое зависит от русских, – делился он с окружением в ноябре 1953 года. – Я должен увидеть Маленкова. Тогда я смогу спокойно уйти в отставку»{431}431
  Цит. по: Moran C. Op. cit. P. 157.


[Закрыть]. Одна из проблем была в том, что председатель Совмина Георгий Максимилианович Маленков (1902–1988), погруженный в перипетии внутрипартийной борьбы, не подходил для подобных обсуждений. Да и политический век его нахождения у кормила оказался недолгим, завершившись в феврале 1955 года.

В декабре состоялась отложенная встреча на Бермудах, которая успеха не имела. К моменту ее начала Черчилль не питал особых надежд, пребывая в пессимистичном настроении. Своему окружению он жаловался на «эпоху деморализации, вызванную учеными», рассуждал о мощи водородной бомбы, сокрушаясь, что «мы живем во времена, когда Лондон со всем населением может быть уничтожен в одно мгновение». Когда один из присутствующих спросил, хочет ли Россия воевать, Черчилль ответил: «Я полагаю, война не в ее интересах». «Когда я встречу Маленкова, мы сможем укрепить мир», – сказал премьер, после чего добавил, что главным препятствием на пути их совместной встречи является Айк. Первая же встреча с президентом показала существенные расхождения во взглядах. Черчилль предлагал «максимально возможное увеличение объемов торговли с Советами по всем товарам за исключением оружия», Эйзенхауэр был против. Его подход вообще было трудно назвать конструктивным. Во время конференции он сделал несколько недипломатичных заявлений относительно СССР, недвусмысленно демонстрируя свою пренебрежительную позицию. Причем вряд ли подобное общение и обращение было результатом сиюминутных эмоций и умозаключений. За два месяца до Бермудской конференции Эйзенхауэр писал Даллесу, что «в нынешних обстоятельствах мы должны определиться, не является ли нашей обязанностью перед грядущими поколениями начать войну в благоприятный, избранный нами момент». При этом речь шла о ядерной войне. На следующий год, выступая перед Конгрессом, президент заявил, что в настоящее время разрабатываются планы «нанесения по противнику удара всеми средствами, имеющимися в нашем распоряжении». Отношение к новому оружию также стало поводом для разногласий. Если Черчилль видел в применении атомных и ядерных бомб конец цивилизации, то Эйзенхауэр воспринимал их как очередной этап развития вооружения. Примечательный эпизод произошел в 1957 году после прочтения Черчиллем постапокалиптического романа Невила Норвея (1899–1960) «На берегу». Произведение настолько понравилось британскому политику, что он предложил перевести его на многие языки, а также собирался направить один экземпляр новому руководителю Советского Союза Никите Сергеевичу Хрущеву (1894–1971). Когда его спросили, не собирается ли он познакомить с романом Эйзенхауэра, он ответил: «Это будет пустой тратой денег». После чего добавил: «человечество будет вскоре уничтожено кобальтовой бомбой», и если бы он был Всевышним, то не стал бы создавать человечество заново, поскольку в следующий раз оно уничтожит и его, Всевышнего{432}432
  См.: Colville J. Op. cit. P. 682, 683, 686; Moran C. Op. cit. P. 228; Gilbert M. Op. cit. P. 923, 1250–1251; Уткин А. И. Подъем и падение Запада. С. 238; Browne A. M. Op. cit. P. 157.


[Закрыть].

Наблюдая за деятельностью постаревшего премьера, одни считали, что он надеется на последний триумф, как Дизраэли на Берлинском конгрессе 1878 года. Другие, наоборот, видели в его упорстве стремление повторить судьбу Уильяма Питта-старшего, который потерял сознание во время пламенной речи в Палате лордов и скончался через месяц после трагического события. Сам же Черчилль хотел перед уходом заложить фундамент прочного мира на следующие десятилетия и покончить с холодной войной. «У меня больше нет амбиций, – признавался он. – Своим последним делом я вижу ослабление напряженности в международных отношениях с мощением дороги к миру и свободе. Энергичные политические маневры отныне стали непрактичны. Вся сила в переговорах». Примечательно, что эти слова были сказаны Вольфгангу фон Тирпицу (1887–1968), сыну главного оппонента Черчилля в военно-морской сфере в начале века{433}433
  См.: Colville J. Op. cit. P. 671; Coote C. R. (ed.). Op. cit. P. 66–67.


[Закрыть].

В июне 1954 года британский премьер в очередной раз посетил США. И снова неудачно. Даллес сломал оливковую ветвь Черчилля, высказавшись как против саммита с руководством СССР, так и против поездки в Москву главы британского правительства. Если же этот визит все-таки состоится, предупредил госсекретарь, общественность будет проинформирована, что ни заявления, ни действия британского премьера не являются отражением американской внешней политики. На обратном пути Черчиллю пришлось выдержать бой с Иденом относительно отправки В. М. Молотову телеграммы с предложением о встрече. Иден был категорически против, обращая также внимание, что неправильно отправлять подобные послания без обсуждения с Кабинетом. Договорились телеграмму направить, но Черчилль должен был уведомить членов правительства о своем решении, а глава Форин-офиса в свою очередь поддержит его, сообщив о своем согласии с текстом сообщения. Но Черчилль забыл (или сознательно не стал) информировать Кабинет, что привело к очередному обострению с Иденом, когда это обнаружилось{434}434
  См.: Gilbert M. Op. cit. P. 1006–1007; Colville J. Op. cit. P. 673, 697–698.


[Закрыть].

К моменту описываемых событий Черчилль уже как два с половиной года возглавлял правительство. Но несмотря на все его потуги, ему так и не удалось добиться реализации своих внешнеполитических предложений. В обычной ситуации подобная неспособность добиться поставленной цели (либо выбор неправильной цели, с какой стороны посмотреть) могла не представлять критической угрозы для положения премьера. Но в случае с Черчиллем – пожилым и больным политиком – отсутствие результатов было тревожным симптомом, которое могло стоить ему поста. Во-первых, многие были изначально уверены, что пребывание Черчилля на посту премьера ограничится символическим сроком с передачей полномочий Идену. Он взял реванш за поражение 1945 года, вернул тори к власти и теперь мог спокойно уйти в отставку. Во-вторых, физическое состояние Черчилля, даже до инсульта в июне 1953 года, оставляло желать лучшего, не позволяя ему в полной мере погружаться во все детали и полностью исполнять возложенные на него обязанности. Все сильнее у него начала проявляться глухота, что делало общение с ним затруднительным. Не говоря уже о том, что иногда его безучастное выражение лица в результате снижения слуха могло приниматься за признак старческого слабоумия. Наконец, он оказался неспособен проявлять былую активность. После смены правительства в 1945 году обслуживающий персонал Даунинг-стрит сохранил красные стикеры с надписью «Сделать сегодня», которые Черчилль активно использовал в годы войны, наклеивая на документы со своей резолюцией. Сразу же после его возвращения эти стикеры были положены на стол, за которым проходили заседания Кабинета министров. Примечательно, что они пролежат на этом месте весь период премьерства и останутся нетронутыми. В довершение быстрой утомляемости у Черчилля стала проявляться банальная лень. Вместо утомительной работы с документами он стал все больше времени уделять чтению исторических и приключенческих романов. «Я могу заставить себя сделать все что угодно, отсутствие желания – вот что беспокоит меня больше всего», – жаловался он личному врачу. Черчилль понимал, что станет жертвой очередного удара, и относился к этому стоически. «Новый инсульт решит все проблемы», – не без доли бравады заключал он. При этом он не изменял своим вкусам, все также питая слабость к сигарному дыму, изысканной еде и благородным спиртным напиткам. В-третьих, Черчилль банально устарел. Как выразился Джон Колвилл, то, что в 1940 году было «чудом», в 1955-м превратилось в «мелодраму». Мир продолжал стремительно нестись вперед, оставляя даже такого пассионария, как Черчилль, в прошлом{435}435
  См.: Wheeler-Bennett J. (ed.) Op. cit. P. 119, 72; Colville J. Op. cit. P. 637; Gilbert M. Op. cit. P. 718; Moran C. Op. cit. P. 238, 270, 247.


[Закрыть].

Несмотря на все эти неблагожелательные факторы, Черчилль не спешил оставлять кресло премьера, хотя на словах со свойственным ему юмором утверждал обратное: «Я скоро уйду, Энтони же не может жить вечно». Неудачи на внешнеполитическом фронте, а также неспособность кардинально исправить экономическое положение в стране компенсировались чудесной изворотливостью британского премьера в стремлении сохранить свой пост. Сначала он успокаивал всех, что сложит с себя полномочия после коронации, затем – после конференции на Бермудах. В разговоре с Батлером в марте 1954 года он сравнил себя с «самолетом, у которого вытекает из бака топливо и который летит в темноте в поиске места для безопасной посадки». В тот же день в приватном разговоре с Иденом Черчилль подтвердил, что готов покинуть пост премьер-министра в мае либо, в крайнем случае, в конце лета 1954 года. В апреле этого года появилась возможность провести очередную встречу на высшем уровне с президентом США, которая после задержек и переносов состоялась в конце июня. С учетом возросшей активности на международном поприще срок отставки вновь был перенесен на конец сентября. В августе Черчилль вновь спутал карты, заявив, что время его ухода еще не пришло. О своем решении он сообщил расстроенному Идену, который в этот момент отдыхал в Австрии. О том, насколько тщательно готовился Черчилль к изложению аргументов, можно судить по тому факту, что он шесть раз переписывал письмо, прежде чем удовлетворился изложением своей позиции. Осенью Черчилль нашел новый неоспоримый довод встретить следующий год премьер-министром – 30 ноября ему должно было исполниться 80 лет, и будет правильно, если он отпразднует юбилей при исполнении{436}436
  См.: Halle K. Op. cit. P. 245; Butler R. A. Art of the Possible. L.: Hamish Hamilton, 1971. P. 173; Shuckburgh E. Descent to Suez: Diaries, 1951–1956. L.: Weidenfeld and Nicolson, 1986. P. 145; Colville J. Op. cit. P. 705.


[Закрыть].

Торжественная дата пришлась на вторник, обычно в этот день недели проходила аудиенция у монарха. Не меняя привычного распорядка, юбиляр посетил Букингемский дворец, где принял поздравления и подарки от королевы и августейшей семьи. Подарки также пришли на Даунинг-стрит и Гайд-парк-гейт – свыше 900 коробок и 30 тыс. конвертов. Были и такие необычные послания, в которых указывалось «величайшему человеку», а в качестве адреса значился лишь «город Лондон». Отдельно Черчилля поздравили парламентарии. В честь юбиляра в Вестминстерском зале под звуки марша Эдуарда Элгара «Торжество победы» и знаменитого аккорда Симфонии № 5 Бетховена, с аллюзией на букву V, состоялась уникальная в истории британского парламента церемония с участием членов обеих палат. Парламентарии подарили премьер-министру два подарка: памятную книгу с автографами членов Палаты общин, вне зависимости от их партийной принадлежности[47]47
  Исключение составили лишь 26 из 625 парламентариев, пожелавшие показать непреклонностью глубину своих противоречий с премьер-министром.


[Закрыть], и внушительных размеров (250×288 см) портрет юбиляра кисти известного английского живописца Грэма Сазерленда.

Нельзя сказать, что сама идея с портретом стала для Черчилля неожиданностью. Он знал о желании коллег и поддержал их, согласившись позировать художнику. На первом сеансе (всего их будет десять) политик спросил живописца: «Как вы собираетесь меня изобразить – в виде херувима или бульдога?» Сазерленд не растерялся: «Все зависит исключительно от того, кем вы себя сами покажете». Черчилль видел наброски, но полностью ему позволили оценить работу только после ее завершения, примерно за две недели до праздника. Портрет, который он назвал «злобным», ему не понравился. Также его возмутило поведение художника. Он считал, что Сазерленд предал его, отплатив за гостеприимство и добродушное отношение созданием извращенного изображения: старика, который находится в состоянии депрессии и думает об атомной бомбе. Не без благотворного влияния своей супруги юбиляр смог сдержать негативные эмоции, великодушно и иронично заметив на церемонии во время вручения подарка, что «этот портрет представляет собой прекрасный пример современного искусства с объединением в себе силы и прямоты». Клементина также со временем прониклась негативными флюидами, исходящими от мужа, и возненавидела мрачный портрет, который изображал ее благоверного «огромным и ужасным монстром». Она даже заявила, что работа Сазерленда причинила ее супругу «сильную боль» и «разрушила юбилей». Впоследствии она предала картину ножу и огню, оставив потомкам лишь несколько своевременно сделанных фотографий и сохранившиеся наброски, которые сегодня представлены в Национальной портретной галерее в Лондоне. После неудачного опыта работы с сюрреалистами Черчилль откажется позировать другому знаменитому представителю этого течения – Сальвадору Дали (1904–1989){437}437
  См.: Moran C. Op. cit. P. 620; Soames M. Op. cit. P. 488, 551; Ramsden J. Op. cit. P. 90; Черчилль У. С. (ред.). Указ. соч. С. 624; Browne A. M. Op. cit. P. 171; Gilbert M. Op. cit. P. 1253, 1076; Трухановский В. Г. Уинстон Черчилль. С. 418; Gilbert M. Op. cit. P. 1076.


[Закрыть].

После юбилея до нового года оставался еще месяц, за который прошло семь заседаний правительства, но Черчилль председательствовал лишь на двух. На следующий год самым крупным и по сути последним политическим действом нашего героя стало представление 1 марта в парламенте Белой книги обороны. Выступление Черчилля заняло 45 минут, превратившись в политическое завещание. Задавая вопрос о том, как следует вести себя государственным деятелям в условиях эскалации вооружений сверхдержав, когда даже существующий ядерный потенциал способен уничтожить человечество, Черчилль сопроводил его мрачным предостережением: «Этот вопрос не имеет большого значения для пожилых людей, так или иначе, они скоро оставят этот мир, но я с тревогой наблюдаю за молодежью…<…> что их ожидает впереди, если Господь устанет от человечества?» Тем самым он не только обратил внимание присутствующих на причинно-следственную связь между решением и последствиями с напоминанием об их разнесении во времени, когда за решения отцов приходится отвечать детям, но и своей отсылкой к Всевышнему, который может «устать от человечества», показал глубину критичности положения. Переходя к поиску ответа на поставленный вопрос, Черчилль сразу предупредил, что «от водородной бомбы нет гарантированной защиты». Понимая, что всеобщее разоружение невозможно, он указывал, что «единственной разумной политикой для свободного мира на следующие несколько лет» станет политика «сдерживания». А для этого у Великобритании должно появиться собственное термоядерное оружие, и перенимающим у него эстафету государственным мужам предстоит двигаться одновременно в противоположных направлениях: наращивая военную мощь и ведя переговоры по сокращению вооружений. Понимая, что этот путь будет непростым, британский лев закончил выступление следующим призывом: «Возможно, настанет день, когда честность в игре, любовь к ближнему, уважение к справедливости и свободе позволят измученным поколениям триумфально покинуть отвратительную эпоху, в которой мы с вами живем, и устремиться к сияющим и безоблачным далям. А пока этот день не настал, никогда не отступайте, никогда не поддавайтесь слабости, никогда не отчаивайтесь»{438}438
  См.: Hansard. Series 5. Vol. 537. Col. 1893–1905.


[Закрыть].

Через неделю после своего выступления Черчилль сообщил Идену, что покинет свой пост 5 апреля. За оставшееся время он еще раз попытается изменить свое решение, но увидев настрой своих коллег, считавших, что время пришло, сдержит слово. 1 апреля на Даунинг-стрит отметили 70-летний юбилей Клементины. По воспоминаниям очевидцев, Черчилль «выглядел усталым и старым». 4-го числа в резиденции премьер-министра тоже принимали гостей – королеву с супругом. Журналисты раздули этот инцидент до колоссальных размеров, отметив беспрецедентный характер подобного действа. На самом деле прецедент был. Георг VI в аналогичной ситуации навестил Стэнли Болдуина в момент отставки последнего в 1937 году. Так или иначе, но появление монарха на Даунинг-стрит все равно было событием экстраординарным и, несомненно, говорило об огромном уважении Ее Величества к своему самому знаменитому подданному. 5 апреля Черчилль провел заседание Кабинета, последнее в своей жизни. Он сообщил министрам, что на сегодняшней аудиенции в Букингемском дворце будет просить королеву принять его отставку. Он поблагодарил всех за достойную службу и пожелал всем дальнейших успехов. На аудиенции королева предложила своему первому министру стать герцогом Лондонским, но он ответил отказом. Учитывая, что в истории Британии монарх вот уже сто лет не жаловал своим подданным, в чьих жилах не текла королевская кровь, столь высокого титула, само предложение и отказ выглядели драматично. На самом деле, прежде чем королева подняла эту тему, Дж. Колвилл узнал мнение премьер-министра насчет титула. Черчилль хотел войти в историю под своей фамилией. Благодаря подготовительной работе королева не нарушила традицию и одновременно продемонстрировала уважение к личности государственного деятеля. Колвилл боялся, что, поддавшись эмоциям и обаянию Елизаветы II, Черчилль, который не знал о закулисных обсуждениях, изменит свое решение и согласится принять титул. Но всё обошлось. Пожилой джентльмен ответил, что «собирается продолжить работу в Палате общин, пока мне позволяет мое здоровье»{439}439
  См.: Moran C. Op. cit. P. 365, 85; Gilbert M. Op. cit. P. 327, 1125; Browne A. M. Op. cit. P. 182.


[Закрыть].

Прежде чем покинуть резиденцию на Даунинг-стрит, Черчилль попросил еще раз посмотреть на комнату заседаний, где в годы войны он провел столько времени и принял столько судьбоносных решений. В помещении было темно. Когда включили свет, обнаружилось, что зал был приготовлен для уборки: все кресла накрыты и расставлены по стенам. Осмотрев помещение, Черчилль развернулся и направился к выходу. Покидая резиденцию, он показал знак V, после чего сел в автомобиль и направился в Чартвелл, где его также уже ждала толпа журналистов. Отвечая на вопрос одного из них, какие чувства он испытывает, сложив с себя полномочия премьера, он произнес: «Всегда приятно вернуться домой». На самом деле приятного было мало, да и дома Черчилль долго не задержался, отправившись 11-го числа в запланированное путешествие на Сицилию, в Сиракузы. Перед отъездом он получил письмо от королевы, в котором она сообщала, что ей «не хватает и в дальнейшем будет не хватать совета и одобрения» ее первого премьера. В ответном послании Черчилль поддержал королеву в назначении Идена. На самом деле, это был неудачный выбор. «Я не верю, что Энтони справится», – сказал он Колвиллу за день до своей отставки. Черчилль оказался прав. Иден продержался на ответственном посту меньше двух лет и покинул большую политику после Суэцкого кризиса. Оценивая события, произошедшие в конце 1956 года в Египте, Черчилль заметил: «Я никогда не ввязался бы в это, не заручившись предварительно поддержкой американцев, а если бы и ввязался, то никогда бы не отступил»{440}440
  См.: Moran C. Op. cit. P. 373; Soames M. Op. cit. P. 495; Gilbert M. Op. cit. P. 1126, 1128; Colville J. Op. cit. P. 708; Browne A. M. Op. cit. P. 213.


[Закрыть].

Саммит, за проведение которого так ратовал Черчилль и которого он не дождался, находясь на Даунинг-стрит, пройдет 18–23 июля 1955 года в Женеве. Сравнивая даты этого события и отставки, возникает ощущение, что после почти полувека в большой политике нашему герою не хватило всего трех с половиной месяцев для достижения последней цели. На самом деле это ощущение ошибочно, поскольку отсутствие Черчилля на первом саммите, который, кстати, не привел к долгожданной разрядке, также оказалось «скрытым благословением». Пожилой политик все чаще становился жертвой лени, особенно в изучении повестки заседаний, ему требовалось время, чтобы сконцентрироваться, к тому же он стал еще более сентиментален, что могло негативно повлиять на принимаемые им решения. В целом же Черчилль не изменил своего отношения к внешнеполитической ситуации. Он сохранял веру в то, что «Россия сможет работать вместе с Западом над построением объединенной Европы», и возлагал надежды на союз Великобритании и США. России он желал «найти мир и изобилие», которые гораздо лучше «войны на уничтожение», веря, что «мудрость и терпение» восторжествуют, «завоевав умы и обуздав человеческие страсти»{441}441
  См.: Moran C. Op. cit. P. 405; Churchill W. S. Op. cit. P. 1015–1016.


[Закрыть].

Как Черчилль планировал провести время в отставке? После возвращения из Италии он признался, что теперь «собирается убивать время, пока оно не убьет меня». Через год, когда личный врач спросил его, чем бы он хотел заняться, Черчилль ответил: «Мне нечего больше делать, только умереть»{442}442
  См.: Moran C. Op. cit. P. 235, 340, 376, 406, 415.


[Закрыть]. На самом деле он не хотел умирать. Кроме того, у него оставались незавершенные дела. В конце апреля 1961 года вышел последний сборник его речей – «Неписаный союз», объединивший под одной обложкой 69 выступлений в период с 1953 по 1959 год. Но и это еще не всё. Был проект, работа над которым началась больше пятнадцати лет назад и на завершение которого у него наконец-то появилось время.