Текст книги "Собрание сочинений в 20 т. Том 8. Вечные спутники"

Достоевский до последнего вздоха страдал, мыслил, боролся, и умер, не найдя того, чего он больше всего искал в жизни, – душевного успокоения. Лев Толстой уже более не ищет и не борется или, по крайней мере, хочет уверить себя и других, что ему не с чем бороться, нечего искать. Это спокойствие, это молчание и окаменение целого подавленного мира, некогда свободного и прекрасного, с теперешней точки зрения его творца, до глубины языческого и преступного, – мира, который величественно развивался перед нами в Анне Карениной, в Войне и мире, – эта тишина Царствия Божия производит впечатление более жуткое, более тягостное, чем вечная агония Достоевского. Конечно, и Лев Толстой не сразу, не без мучительных усилий, достиг последнего покоя, последней победы над язычеством. Но уже в Войне и мире, в Анне Карениной мы присутствуем при очень странном явлении: две стихии соприкасаются, не сливаясь, как два течения одной реки. Там, где язычество, – все жизнь и страсть, роскошь и яркость телесных ощущений. Вне добра и зла, как будто никогда и не существовало добра и зла. С младенческим и божественным неумением стыдиться, скрывать наготу своего сердца, поэт выражает жадную любовь ко всему смертному, преходящему – любовь к этому великому волнующему океану материи, ко всему, что с христианской точки зрения должно бы казаться суетным и грешным – к здоровью, родине, славе, женщине, детям. Здесь вся гамма физических наслаждений, переданная с бесстрашною откровенностью, какой не бывало еще ни в одной литературе: ощущение мускульной силы, прелесть полевой работы на свежем воздухе, нега детского сна, упоение первыми играми, весельем юношеских пиров, спокойным мужеством в битвах, безмолвием вечной природы, душистым холодом русского снега, душистою теплотою глубоких летних трав. Здесь вся гамма физических болей, переданная с такою же неумолимою откровенностью, иногда доходящею до цинической грубости: начиная от звериного крика любимой женщины, умирающей в муках родов, до страшного хрустящего звука, когда у лошади, скачущей в ипподроме, ломается спинной хребет. Какое беспредельное упоение чувственностью! И как мог он сам, как могли другие поверить холодному, рассудочному христианству, как не узнали в нем великого, сокровенного язычника? Ребенок, свежий и радостный в объятиях матери; Иван Ильич, полусгнивший на своей страшной постели; цветущая и сладострастная Анна Каренина – всюду плоть, всюду языческая душа плоти, та из двух борющихся душ, о которой Гёте говорит:

 
Die eine hält in derber Liebeslust
Sich an die Welt mit klammernden Organen.
 

И в тех же произведениях уродливо и оскорбительно выступают наружу части, не соединенные никакою внутреннею связью с художественною тканью произведения, как будто написаны другим человеком. Это – убийственное резонерство Пьера Безухова, детски-неуклюжие и неестественные христианские перерождения Константина Левина. В этих мертвых страницах могучая плотская жизнь, которая только что била ключом, вдруг замирает. Самый язык, который уже достигал пушкинской простоты и ясности, сразу меняется: как будто мрачный аскет мстит ему за недавнюю откровенность – беспощадно насилует, ломает, растягивает и втискивает в прокрустово ложе многоэтажных запутанных силлогизмов. «Две души», соединенные в Пушкине, борющиеся в Гоголе, Гончарове, Тургеневе, Достоевском, совершенно покидают друг друга, разлучаются в Толстом, так что одна уже не видит, не слышит, не отвечает другой.

Слабость Льва Толстого заключается в его бессознательности – в том, что он язычник не светлого, героического типа, а темного, варварского, сын древнего хаоса, слепой титан. Малый, смиренный пришел и расставил великому хитрую западню – страх смерти, страх боли; слепой титан попался, и смиренный опутал его тончайшими сетями нравственных софизмов и галилейской жалости, обессилил и победил. Еще несколько мучительных содроганий, отчаянных борений, порывов – и все навеки замолкло, замерло: наступила тишина Царствия Божия. Только изредка сквозь монашеские гимны и молитвы, сквозь ледяные пуританские речи о курении табаку, о братстве народов, о сечении розгами, о целомудрии, – доносится из глубины подземный гул, глухие раскаты: это голос слепого титана, неукротимого хаоса – языческой любви к телесной жизни и наслаждениям, языческого страха телесной боли и смерти.

Лев Толстой есть антипод, совершенная противоположность и отрицание Пушкина в русской литературе. И, как это часто бывает, противоположности обманывают поверхностных наблюдателей внешними сходствами. И у Пушкина, и у теперешнего Льва Толстого – единство, равновесие, примирение. Но единство Пушкина основано на гармоническом соединении двух миров; единство Льва Толстого – на полном разъединении, разрыве, насилии, совершенном над одной из двух равно великих, равно божественных стихий. Спокойствие и тишина Пушкина свидетельствуют о полноте жизни; спокойствие и тишина Льва Толстого – об окаменелой неподвижности, омертвении целого мира. В Пушкине мыслитель и художник сливаются в одно существо; у Льва Толстого мыслитель презирает художника, художнику дела нет до мыслителя. Целомудрие Пушкина предполагает сладострастие, подчиненное чувству красоты и меры; целомудрие Льва Толстого вытекает из безумного аскетического отрицания любви к женщине. Надежда Пушкина – так же, как Петра Великого, – участие России в мировой жизни духа, в мировой культуре; но для этого участия ни Пушкин, ни Петр не отрекаются от родной стихии, от особенностей русского духа. Лев Толстой, анархист без насилия, проповедует слияние враждующих народов во всемирном братстве; но для этого братства он отрекается от любви к родине, от той ревнивой нежности, которая переполняла сердце Пушкина и Петра. Он с беспощадною гордыней презирает те особенные, слишком для него страстные черты отдельных народов, которые он желал бы слить, как живые цвета радуги, в один мертвый белый цвет – в космополитическую отвлеченность.

Многознаменательно, что величайшее из произведений Льва Толстого развенчивает то последнее воплощение героического духа в истории, в котором недаром находили неотразимое обаяние все, кто в демократии XIX века сохранил искру Прометеева огня – Байрон, Гёте, Пушкин, даже Лермонтов и Гейне. Наполеон превращается в Войне и мире даже не в нигилиста-Раскольникова, даже не в одного из чудовищных «бесов» Достоевского, все-таки окруженных ореолом ужаса, а в маленького пошлого проходимца, мещански самодовольного и прозаического, надушенного одеколоном, с жирными ляжками, обтянутыми лосиною, с мелкою и грубою душою французского лавочника, в комического генерала Бонапарта московских лубочных картин. Вот когда достигнута последняя ступень в бездну, вот когда некуда дальше идти, ибо здесь дух черни, дух торжествующей пошлости кощунствует над Духом Божиим, над благодатным и страшным явлением героя. Самый пронырливый и современный из бесов – бес равенства, бес малых, бесчисленных, имя которому «легион», поселился в последнем великом художнике, в слепом титане, чтобы громовым его голосом крикнуть на весь мир: «Смотрите, вот ваш герой, ваш бог, – он мал, как мы, он мерзок, как мы!»

Все поняли Толстого, все приняли этот лозунг черни. Не Пушкин, а Толстой – представитель русской литературы перед лицом всемирной толпы. Толстой – победитель Наполеона, сам Наполеон бесчисленной демократической армии малых, жалких, скорбящих и удрученных. С Толстым спорят, его ненавидят и боятся: это признак, что слава его живет и растет. Слава Пушкина становится все академичнее и глуше, все непонятнее для толпы. Кто спорит с Пушкиным, кто знает Пушкина в Европе не только по имени? У нас со школьной скамьи его твердят наизусть, и стихи его кажутся такими же холодными и ненужными для действительной русской жизни, как хоры греческих трагедий или формулы высшей математики. Все готовы почтить его мертвыми устами, мертвыми лаврами, – кто почтит его духом и сердцем? Толпа покупает себе признанием великих право их незнания, мстит слишком благородным врагам своим могильною плитою в академическом Пантеоне, забвением в славе. Кто поверил бы, что этот бог учителей русской словесности не только современнее, живее, но с буржуазной точки зрения и опаснее, дерзновеннее Льва Толстого? Кто поверил бы, что безукоризненно-аристократический Пушкин, певец Медного Всадника, ближе к сердцу русского народа, чем глашатай всемирного братства, беспощадный пуританин в полушубке русского мужика?

Нашелся один русский человек, сердцем понявший героическую сторону Пушкина. Это – не Лермонтов с его страстным, но слабым и риторичным надгробным панегириком; не Гоголь, усмотревший оригинальность Пушкина в его русской стихийной безличности; не Достоевский, который хотел на этой безличности основать новое всемирное братство народов. Это – воронежский мещанин, прасол, не в символическом, а в настоящем мужицком полушубке. Для Кольцова Пушкин – последний русский богатырь. Не христианское смирение и покорность, не «беспорывная» кротость русской природы, – народного певца в Пушкине пленяет избыток радостной жизни, «сила гордая, доблесть царская»:

 
У тебя ль, было,
В ночь безмолвную
Заливная песнь
Соловьиная.
У тебя ль, было,
Дни – роскошество,
Друг и недруг твой
Прохлаждаются.
У тебя ль, было,
Поздно вечером
Грозно с бурею
Разговор пойдет, —
Распахнет она
Тучу черную,
Обоймет тебя
Ветром-холодом.
И ты молвишь ей
Шумным голосом:
«Вороти назад!»
«Держи около!»
Закружит она,
Разыграется! —
Дрогнет грудь твоя,
Зашатаешься;
Встрепенувшися,
Разбушуешься, —
Только свист кругом,
Голоса и гул…
Буря всплачется
Лешим, ведьмою,
И несет свои
Тучи за море.
 

И символизм пьесы вдруг необъятно расширяется, делается пророческим: кажется, что певец говорит уже не о случайной смерти поэта от пули Дантеса, а о более трагической, теперешней смерти Пушкина в самом сердце, в самом духе русской литературы:

 
Где ж теперь твоя
Мочь зеленая?
Почернел ты весь,
Затуманился;
Одичал, замолк…
Только в непогодь
Воешь жалобу
На безвременье…
Так-то темный лес,
Богатырь Бова!
Ты всю жизнь свою
Маял битвами.
Не осилили
Тебя сильные,
Так дорезала
Осень черная.
 

В настоящее время мы переживаем эту «черную осень», этот невидимый ущерб, – убыль пушкинского духа в нашей литературе.

Рукописные материалы к статьям из «Вечных спутников»

Марк Аврелий

И. Тэн в исследовании политических начал современной Франции («Les origines de la France contemporaine») развенчивает одну из величайших попыток человеческого духа достигнуть счастья и свободы на земле. Как ни старается исследователь быть объективным и беспристрастным, нам ясно его личное отношение, мы чувствуем, что он хочет сказать нам: «Вот до чего люди дошли, стремясь к свободе и равенству, вот что идеализировали прежние писатели под громким именем[33]33
  Великой вписано.


[Закрыть] Великой Революции». Тэн – разрушитель социальной веры, веры в земную человеческую справедливость. Ренан – такой же скептик[34]34
  Было: такой же разрушитель


[Закрыть] в другой области, в исследовании других начал («Historie des origines du Christianisme»). Характерно для нашего века, что два великих историка в исследовании двух начал, двух всемирных движений, возникших из идеалов земной[35]35
  Было: и земной


[Закрыть] и небесной справедливости, оба пришли к отрицательным выводам, оба отнимают у нас надежды, и разочаровывают[36]36
  Было: оба разочаровывают


[Закрыть] верующих[37]37
  верующих вписано


[Закрыть].

Что же дают они людям взамен[38]38
  Было: вместо


[Закрыть] прежней веры, которая помогала им жить? Великое счастье[39]39
  Было: но бесстрастное и холодное


[Закрыть] познания, утомляющее ум, а сердце..? Разрушители уверяют, что познание должно утолить и сердце. Если[40]40
  Было: но бесстрастное и холодное


[Закрыть] так, отчего же их самые[41]41
  Было: лучшие


[Закрыть] искренние страницы[42]42
  Было: и живые


[Закрыть] проникнуты[43]43
  Было: двух современных историков те, в которых видны их личность и темперамент, – всегда


[Закрыть] такою[44]44
  такою вписано.


[Закрыть] скорбью. Довольство знанием – это условное и официальное оправдание[45]45
  Было: утешение для толпы, для массы


[Закрыть]; скорбь – для посвященных, для избранных, для читателей, составляющих успех и популярность книги[46]46
  для читателей, составляющих успех и популярность книги, вписано


[Закрыть], – скорбь[47]47
  Было: это скорбь


[Закрыть] – самое дорогое, глубокое и заветное, что есть у Ренана и Тэна. Несмотря на внешнюю объективность и бесстрастие чувствуется у каждого историка[48]48
  Было: великого историка


[Закрыть] – свое вдохновение: у Тацита – негодование на человеческое рабство, у Гиббона и Бокля – вера в могущество знания[49]49
  Было: человеческого знания


[Закрыть], у Маколея – скорбь[50]50
  Вместо: скорбь – было: это вдохновение


[Закрыть], безнадежность разочарование[51]51
  Было: и разочарование


[Закрыть] во всех идеалах человечества, во всех попытках достигнуть счастья на земле или на небесах. Начиная Тит-Ливием и кончая Моммсеном еще никогда[52]52
  еще никогда вписано


[Закрыть] история не внушала такого глубокого скорбного чувства. Единственное очарование, которое сохранило власть над сердцем этих[53]53
  этих вписано


[Закрыть] неверующих, последняя тайна, которую не успел разложить их ум, Красота[54]54
  Было: это Красота


[Закрыть], Искусство, обаяние формы[55]55
  Далее было: Ни один из прежних историков не был до такой степени поэтом и художником в самых строгих научных исследованиях, как Тэн и Ренан.


[Закрыть]. Основания для выводов являются у них[56]56
  у них вписано


[Закрыть] во всеоружии современной точной науки; в примечаниях, в ссылках, в цитатах царит неумолимый и бесстрашный дух исследования. Эти нижние этажи, гранитные незыблемые устои книги предназначены для полемики[57]57
  для полемики вписано


[Закрыть], для ученых, для специалистов; а текст, пламенные, страстные и разрушительные страницы («тайный яд страницы знойной», как говорит Лермонтов) облечены в самую обаятельную, художественную форму, т. е. самую доступную для толпы. Эти страницы современной скорби и отчаяния в исследованиях политических и религиозных начал Европейской цивилизации волнуют сердце женщин и молодых людей, сердце толпы.

У каждой эпохи есть свое отношение к прошлой истории человечества, свое понимание, свой глазомер, камертон, данный великими историками, которому подчиняется хор. Этот современный исторический камертон, преобладающее настроение умов при созерцании прошлого установили[58]58
  Было: дали


[Закрыть] Тэн и Ренан страницами разочарования[59]59
  Было: скорби


[Закрыть] и неверия.

Но как непохожи скорбные[60]60
  Было: скорбь неверующих


[Закрыть] сомнения конца нашего века на радостные и торжествующие сомнения конца прошлого века, на самодовольную насмешливую улыбку Вольтера. Вольтер деист[61]61
  Было: был деист


[Закрыть]. Но, в сущности, деизм его так же холоден, как официальное государственное исповедание тогдашних католиков. Неверие порождало в нем радость, неверие порождает в лучших представителях нашего времени величайшую скорбь.

Еще в тридцатых годах А. Мюссэ выразил это чувство незаменимой потери, одиночества и безнадежности, которое пробуждается в душе современных людей утратой и невозможностью веры: «О Христос, да будет нам, по крайней мере, позволено плакать над этим холодным миром, который жил Твоею смертью и умрет без тебя! О Боже мой, кто теперь возвратит ему жизнь? Ты воскресил его своею чистою кровью… Иисус, кто сделает то, что Ты сделал? Кто возвратит нам юность только рожденным и уже дряхлым?.. Люди чувствуют себя такими же старыми, как во дни Твоего пришествия. Мы так же страстно ждем, мы еще больше утратили. Во второй раз еще более мертвое и холодное, человечество, как Лазарь, простерто в своем гробу. Кто же вызовет нас из могилы?» («Rolla»)

В этой скорби великих современных[62]62
  Далее было начато: историков


[Закрыть] поэтов-историков заключена все более безнадежная и неутолимая жажда веры, вопрос, на который никто не может дать им ответа: «Кто вызовет нас из могилы?»

Наука исключила из своей области все попытки проникнуть в Абсолютное, в Непознаваемое. Но тем самым она не исключила их из человеческой души, не могла уничтожить связи величайших нравственных вопросов о смысле жизни, об отношении к смерти – с областью Непознаваемого. Еще никогда ум наш не стоял так близко, так лицом к лицу без всяких покровов и преград с тайной человеческой судьбы и природы. Никто не заслонит нас от этого мрака, ничто не уничтожает и не дает успокоения! Тэн историк идеалов[63]63
  идеалов вписано


[Закрыть] земной справедливости и свободы, Ренан историк религиозных движений не могли в своих исследованиях не натолкнуться[64]64
  Было: встречаться на каждом шагу


[Закрыть] на эту глубокую связь всех великих основных вопросов с областью Непознаваемого. Тэн в «Истории английской литературы» делает попытку свести оригинальность гения на определенные влияния окружающей среды и расы; но когда он лицом к лицу встречается с гением, – он перестает разлагать, забывает свой научный тезис, из скептика делается мистиком[65]65
  Было: поэтом


[Закрыть] и благоговеет перед тайной, заключенной в красоте. Ренан холодно и бесстрастно исследует развитие религиозного движения, но когда он встречается с великими проявлениями религиозного гения, он забывает объективность и восторгается, сердце его трепещет.

Выписки и заметки о Монтане

I. Общие предварительные замечания относительно литературной формы, языка, художественных приемов. 129 – дилетант по теории. 199. 240. Любит искренность и простоту. 241 – ненавидит вычурность, ищет народность. 378. 400. II 61 – взгляд на народное творчество. 62; 159; 162; 170.

II 51, 52 – строгость в отношении себя. 53; 54; 55; 56 – отзыв об нем Этьена Пакье. 79 – отсутствие произвольной быстрой находчивости. 326, 327 – он слишком часто это повторяет, чтобы не видеть здесь кокетства. 336, 447 – он ценит свою оригинальность.

Юмор Монтаня, незлобивый и грациозный. III 451 – шутит над любовью. Ирония III 453.

II Литературные вкусы и наклонности Монтаня. 195. 237 – ненависть риторики. 239. 238. 346, 347, 368; 372 – критическое отношение к Цицерону. II 211, 212, <213>, <21>4, 216. 217. 219. 220; 222, <22>3.

III 443. IV 201 – любит и ценит красоту в искусстве. Чрезмерное поклонение древним. I 344, 345 – он совсем чужд идеи прогресса. II 41. III 52; 134. IV 137.

Фамильярность, отсутствие доктрины, синтеза и систематизации, как недостаток и типичность, жизненная яркость подробностей, как достоинство, связанное с этим недостатком. I 121 – милый цинизм II 41. 216. 218. 219. III 55. 301. 394 – его поразительная искренность. 416.

IV 3. – 49 – сравнивает свои произведения с экскрементами. 197 неожиданный переход. 303 – мы узнаем даже такую мелочь, как он любит сидеть; здесь проявляется и фамильярность, и какое-то уж слишком заботливое, нежное отношение к собственной особе; то же на стр. 312.

IV. Чужие влияния, которые имеет на себе Монтань[66]66
  Над словом Монтань Руссо – зачеркнуто.


[Закрыть]. Материал для его «Опытов».

I 72 Наблюдения во время путешествия; 142 – обширная традиция по этнографии[67]67
  Над словом Монтань Руссо – зачеркнуто.


[Закрыть]; 243 Как воспитывали сам<ого> Монтаня. 244, 5. II 216; 372, 373 – влияние пирронизма. V Его влияние на последующие теории Руссо, Вольтера, Паскаля и др. II 79 – взгляд на ростки заимствований у Монтаня

Руссо. 193. 208 – Эмиль. 230. 246 – Исповедь Руссо. 307 – идеализирует деизм; 308–358 – теория уединения Руссо.

II 342 – вред цивилизации. IV 262 – сладость терзаний – у Руссо то же самое.

IV (продолжение)

Из биографии Монтаня. IV. 177; 216, 217 – постоянная опасность, которая грозила многим в его время, – и от Короля и власти относительно телесной опасности. 242–<24>3 – случай – нападение солдата и мужество, которым его победил Монтань. 244, 245 – случай с разбойниками, которых он тоже побеждает своим благородством. 260; 309 – отец воспитывает его в народе.

VI. Из биографии Монтаня. I 245, 246, 247, 248, 249.

II 104 – отец стр. 176, 177, 178, 239 – умеренный темперамент. Очень спокойный, несмотря на то, что мать тревожная и эксцентричная. 240, 241; 243. 245; 249; 254, <25>5. III 21 не принимает участие в войне междоусобной; 62, 63; 70; 80 биография С. Бёва; 84 – ослабление воли. 91 – он сам создает срединность и спокойствие своего темперамента. 353[68]68
  Было: 347


[Закрыть] – трудно и нескоро сходится с людьми. 358 Но по природе он очень общителен и любит людей (он только не любит практических интересов и борьбы с ними и реальной жертвы для них, – он любит умственные наслаждения и доставлять ими такие наслаждения, как дилетант). 406–407 – почти враждебное отношение к браку.

IV 87 – боязнь одолжиться как у Руссо – сравн. с 63 IV; 91, 105; 111 – общительность – 119; 149

Этические взгляды Монтаня

I 39. Внутренний критерий нравст<венности>. 47–<47>8. Утилитарный взгляд на значение лжи. 84–85 Смерть и ее значение для каждой личности. 86 – Цель разума и доброты[69]69
  и доброты вписано


[Закрыть] – удовольствия. 87, 88 – цель философии ср. с 224, 225 IV – противоречия[70]70
  ср. с 224, 225 IV – противоречия вписано


[Закрыть]. 94–<9>5 – memento mori ср. 226 IV[71]71
  ср. 226 IV вписано


[Закрыть]. 96 Мнение о смерти делает стоиком. 144 – происхождение нравственности из обычая, привычки. 179 – знание больше уважается, чем добродетель. 187–<18>8 – главная цель знания добро. 190; 220; 224 – утилитарный, светский взгляд на добродетель. 410 стоицизм.

А) Скептицизм.

1) Философия основания скептицизма: «для sais – je?». 216. – скептицизм, возникающий из созерцания разнообразия явлений мира; достижение объективности. 252, 253 сомнения относительно самого сомнения.

II. 47 – сомнение в людях. 48, 55; 87 – непостоянство воли. 88, 89 – почти отрицание свободной воли. 92 – зыбкие суждения, зависящие от минутного настроения. 96; 279 – человек не центр мира. 280, 291, 297; 336, <33>7, <33>8, 344.

372 – пирронизм. 412. 445. 446. 465. <46>6; 472.

479 – шаткость познания происходит тоже от того, что оно зависит от минутного субъективного настроения 96[72]72
  96 вписано


[Закрыть]. 480, 481, 482. 498, 502. 504 моя заметка об этом. 525, 528, 529, 534; 549, 550.

8[73]73
  8 вписано над строкой


[Закрыть]

IV 12–13 – из его скептицизма возникает самая широкая терпимость.

9[74]74
  9 вписано над строкой


[Закрыть]

13–14 – терпимостью он напоминает Дж. Ст. Миля.

7[75]75
  7 вписано над строкой


[Закрыть]

39 – сила убеждения – признак глупости.

6[76]76
  6 вписано над строкой


[Закрыть]

191

2) Сомнения относительно науки

I 179 Тщета тогдашней схоластической[77]77
  схоластической вписано


[Закрыть] науки – она не содействует добру. 180–<18>1 она – чужая; 186; 188 – наука[78]78
  Было: знания


[Закрыть] унижает еще тем, что ею занимаются для денег люди низкого происхождения.

II 254, <25>5; 341 – знание не увеличивает счастья. 345, 347, 348, 365, <36>6. 480–545.

III 264 сомнения относительно всего искусственного вообще – из этого проистекает его глубокая ненависть к медицине.

IV 205 – сомневается относительно пользы книг и знания вообще; ибо оно не способствует счастью: оно удовлетворяет только тщеславие. 228 – блаженное[79]79
  блаженное вписано


[Закрыть] естественном виде то, чего[80]80
  Было: что


[Закрыть] искусственно достигает наука. 254 – недостаток схоластической науки. 255 – недостаток метафизики.

3) <Сомнения относительно> религии I 59. 112. 255. Крайний скептицизм он делает орудием католицизма.

410[81]81
  4 вписано над строкой


[Закрыть]

257 II. 79 – бессознательно наносит удар католич<еству>. 112. Срав. далее с оправданием чисто античного[82]82
  чисто античного вписано


[Закрыть] самоубийства 114,

115, 135; 157.; 344.; 362, 363, 365, 376, 388, <38>9, 405 – философия понятия Бога; 550 – скептицизм приводит его к Богу.

IV – 93 – антирелигиозное воззрение на смерть.

Крайняя осторожность I. 70 – терпимость. 314[83]83
  314 вписано над словом терпимость


[Закрыть]. 136. 257.

1 2 3[84]84
  Цифры 1, 2, 3 вписаны над строкой


[Закрыть]

II 66. 71 – искреннее отрицание протестантизма. 72. 75, 76. 375–<37>6 – его скептицизм совсем безопасный даже ancilla theologiae.

5[85]85
  Цифра 5 вписана над числом 196


[Закрыть]

IV 193, 194; 196 как осторожно он проповедует терпимость, но все-таки проповедует.

4) <Сомнения относительно> культуры и цивилизации.

I 188 избыток знаний уничтожает нашу самостоятельность и оригинальность. I 184 вред знания: лучше наивное невежество мужика. 193 знание сопровождает упадок нравов. 299. 307 идеализирует дикарей 308 возвращение к первобытному состоянию. 309. 313, 314; 321 322; 337

II 60, 292 животное невежество 298, 307, 311, <31>2, 314, 342 идеализация товарищества 364, 348, 349, 450 идеализация естественного состояния 360, 359, 360, 361, 375, <37>6 посредством пирронизма достигается подобие естественного состояния.

III 96 симпатия к музыке 230, 264[86]86
  264 вписано


[Закрыть], 504, 503 – полное, но не только объясняемое историческим моментом, но и органическими свойствами его личности непонимание прогресса 504 505

IV. 38, 81 – непонимание личного прогресса. 174 – счастлив народ и величайший мудрец[87]87
  Далее начато пред


[Закрыть] 207 истинная любовь к простому народу 221 мужество народа 222, 227; 232, 269

5) <Сомнения относительно> государства, законов, нравственных правил, бытовых форм и т. д.

I 137 – условность обычая. 138. – относительность нравственных правил. 148. – Относительность законов. 261–262 – критика семьи 263. 322. 417, 418, 419, 420–421 сравнить с 384[88]88
  421 сравнить с 384 вписано


[Закрыть] – философский, абстрактный демократизм. 422, 423, 424.; 429, 430–432 – отр<ицание> роскоши II 36, 37; 360 – счастье дикарей без государя IV – 126–171 – сомнение в серьезности госуд<арственных> дел. 249 – отсутствие законов – благо. 256, 257; 258; 260 – отрицание законов[89]89
  последняя сторона его скептицизма – стоицизм с главой о терпимости. См. 1 вписано на полях:


[Закрыть].

<Сомнения относительно> современных ему культуры и предрассудков[90]90
  и предрассудков вписано


[Закрыть] I 58–59

116. II 143

III. 397. 485 – равноправие женщин и мужчин, но тоже конечно теоретически

IV 2 – презирает примат честолюбия то же на 324. IV 7 стр.[91]91
  7 стр. вписано


[Закрыть] презирает царскую власть с чисто личной точки зрения. 75 – презирает национальные различия. 186 – не верит в чудеса. 187 и дает им рациональные объяснения 189. в) Психология[92]92
  Было: психологическ <>


[Закрыть]

1) Различные эмоции. I стр. 9 – тоже. 77 страсть. 113 Сила воображения. 114, 115, <11>6. Он предчувствует современные настроения 119. 125, 126, 127. II 89, 92, 93 изменчивость настроения.

333 относительность чувства красоты. 521 – органы[93]93
  Было: чувство


[Закрыть] чувства единственный путь познания

III 259 наследственность. 302 – наслаждение чужими страданиями – садизм и Достоевский. 329 – блестящая, художественная психология раскаяния. 382 – тонкая психология страха смерти.

2) Теория воспитания. 134–135; 183 – презрение к схоластике 207 – жизнь должна учить. 210–211 – независимость убеждений и рабство практической деятельности. 208, 209[94]94
  208, 209 вписано


[Закрыть] 215 – путешествия. 216; 227 – умственное переутомление в школах. 228–230 – протест против физических наказаний. 232. II 177. 178. III 177

4) Его личные отношения к общественным интересам. I 210[95]95
  Было: 64, 75


[Закрыть]– 211 – свобода мысли и рабство жизни. 277. 278.; 354, <35>5; 361. 362 – субъективность его удаления из общества. 384. искренность его роялизма. 424, <42>5; 428. Ср. с 216, 217 IV т.

II. 343. III 87, 88. Проследить также из 66; 334 – он небрежен к обществу, к честолюбию из-за 334, 335; многое уясняет его демократизм 354.

IV – 68 – неверие в прогресс 69 полный квиетизм объяснить 215 IV т. и 428 I т. и 242 IV и 260 IV[96]96
  объяснить 215 IV т. и 428 I т. и 242 IV и 260 IV вписано под словами полный квиетизм


[Закрыть] – впрочем, вполне искренний 70. 73. 150[97]97
  Было: 75


[Закрыть], 151, 152 – теория пассивной, холодной жертвы 153, 154; 216, <21>7 ср. 428 I тома

Дилетантизм социальных взглядов.

I стр. 17 36, 37. Индифферентизм 18; 150, 151 сравнить с 66 III тома. сравнить 148; 152, 153, <15>4, <15>5 ср. с 171.

157 – умеренный даже в консерватизме 172 царям он советует тоже непротивление злу. III 358, 359 – дилетант<изм> в отношении к людям. 360 – «passer le temps» (и Que sais-je?) IV какими софизмами он утешает и успокаивает себя на счет опасности Франции 76; 128; 196 – страшная робость в применении взглядов.

5) Теория самодовлеющей личности, связанная с его характером. I[98]98
  Было: 204, 5; 254, 5


[Закрыть]

2 2[99]99
  Цифры 2, 2 вписаны над числами 357, 358


[Закрыть]

357. 358[100]100
  Было: ср. с главою о дружбе – 358, 268; 334


[Закрыть] теория уединения ср. с 243 – 5 II т. 361

II 159. 173; 187–366 II тома их результат 359 I тома

III 90, 91–367 – его убежище, 368 – сравн. 358[101]101
  сравн. 358 вписано


[Закрыть] – отрицание ложного честолюбия и пустой, развращающей душу светской суеты заставляет его бежать уединение, не в нирвану Руссо, а к отдыху, к уединенному досугу обеспеченного философа – дилетанта. IV его теория личного[102]102
  его теория личного вписано


[Закрыть] как протест против личного[103]103
  личного вписано


[Закрыть] рабства и подавления самостоятельности в Ср.<едние> В.<ека>. 151.

Неудача этой теории. III 387 – печальная, одинокая вырождающаяся старость 388, – трагические ноты в его меланхолии 391[104]104
  391 вписано


[Закрыть] 392 453 пессимистические взгляды на любовь и человека 477 сравн. с 453. – 479 – внутренняя трагедия старости и бессилия ср. с надменным, изящным и молодым эгоизмом 358 I т. 480, 482. IV – 63 готов жить на чужой счет в полной зависимости, только бы не трудиться, не думать. – Разве это истинная свобода? 114, 115 idee fix о смерти. 312 – мелочность и скудость интересов на склоне лет.

6) Дружба, женщины, отношение к отцу, благородство, мужество и джентльменство.

I 259, 260; 264 263[105]105
  263 вписано


[Закрыть] недоверие к женщинам и непонимание их[106]106
  их вписано


[Закрыть] любви. 267–8 мистический экстаз дружбы. 269, 270, 272, 275, 276; 320 хвалит многоженство дикарей. 334. 408, 409 – щедрость.

II. 78 – 191–192 недоверие к женщинам. 195.

III 72 его крайняя правдивость. 93 – идеализация Ла Боэси. 321, 322 – правдивость абсолютная. 357 недоверие к женщинам 360, 364; 394 – критика его искренности. 403, 404 средневековый[107]107
  средневековый вписано


[Закрыть] взгляд на брак 406. 407. 410 – почти враждебное отношение к браку 413 положение женщин 415 – испорченность женщин. 423 – человеч<еская> сторона его отношения к женщине 438 – тогдашний разврат. 439; 450, 451, 452, 453 – старческие пессимистические взгляды на любовь – грубый, но очень искренний взгляд на любовь. 477. IV 13–14 как он понимает откровенность дружбы и терпимость. 59 – деспотичность по отношению к другу. 99 – женщины 243, 245 – мужество, благородство и храбрость, сила духа.

7) Мелкие, но характерные черточки из домашней жизни, наблюдений и обстановки. стр. 22 – его крайняя стыдливость 202 он льстит графине Гурзон 340 – как он одевался. 379 – его несветскость. 400 – мало семьянин.

II 63, 65, 152, 157. 243, 245 сравн. с 358 I тома. 249, 252.

III 55 лучше говорит, чем пишет. 65 – плохой хозяин. 76 – не терпит ни малейшего принуждения. 240 три лучших человека по мнению Монт.<аня> Гомер, Алекс.<андр> Мак.<едонский>, Эпаминонд 351 – его несветскость. 352; 366 – обстановка его кабинета, его дом[108]108
  его дом вписано


[Закрыть], как он проводит время. 448 – как легко он в мелочах подчиняется чужому влиянию.

IV – 114 – черта авторского тщеславия.

С) Личность Монт.<аня> по его «Опытам»

1) Дилетантизм I[109]109
  Было: и барство


[Закрыть] 53, 89[110]110
  Было: 88


[Закрыть], 205. II[111]111
  Было: 212–216, 217 созерцание мира


[Закрыть] 150–159 – старается успокоить себя на счет смерти ср. с 224, 225 IV противореч<ие>[112]112
  Было: ср. с 224, 225 IV противореч.<ие>


[Закрыть] (единственная вещь, которую нельзя исполнить по дилет<антски>) IV 114, 115 – хочет комфортабельно и дилетантски умереть.

Вера и случай. т. е. бессознательно, органически и непроизвольно[113]113
  т. е. бессознательно, органически и непроизвольно вписано


[Закрыть] I 164; 165 – он больше верит в случайность в бессознательное[114]114
  в бессознательное вписано


[Закрыть], чем в силу разума. 168 – фатализм. 174, 333. II 21; IV 242, 243.

III 64 – он сам понимает свое призвание в дилетантизме. 65. даже в мелочах см. 63 – Очень важно – 66. сравн. с 343 II тома и с 150, 151, 154, 152 I тома сравн. что пишет с IV том 69, 70. – Это также объясняется из ничтожества представлявшейся тогда общественной деятельности 154, 171 IV тома, и 216, 217 IV

7 8 9 4[115]115
  Цифры проставлены: 7 над дилетантизм в науке, 8 над 210, 9 над 368, 4 над 358


[Закрыть]

I 367 дилетантизм в науке 368. II 210. III 368 и 369 I тома 358

III 74 дилетант всяких мелких привычек ума и воли. 82, 83 – дилетантизм в подробностях обыденной жизни – также 63 стр. и 352. 360, 361 – дилетантизм в отношении к женщине. 364, 365; 366 дилетантизм в манере читать книги 368 и 369 I тома ср. с 154, 171 IV

тома[116]116
  и 369 I тома ср. с 154, 171 IV тома вписано


[Закрыть] дилетантизм как цель и смысл жизни, науки, искусства – он, впрочем, противополагает свой дилетантизм не деятельности для общественной пользы, не жертве, об этом он не имеет понятия[117]117
  об этом он не имеет понятия вписано


[Закрыть] а суетности, честолюбию, алчности, тщеславию; его дилетантизм гораздо чище настоящей нравственности, рекомендующей полезную работу для других, но он вместе с тем выше суетного стремления к успеху и честолюбию, погоне за военной славой, за деньгами и грубыми наслаждениями, жизни среди сплетен и придворных интриг, составлявшей удел большинства тогдашней аристократии и здесь М.<онтань> умеренно поднялся над уровнем своего времени.