Текст книги "Кремль 2222. Край вечной войны (сборник)"

Андрей Амельянович
Новогодняя история

Егор вытаскивает из ножен меч и, присев, осторожно высовывается наружу. Никого, хотя он мог поклясться, что слышал, как кто-то кричит.

В проржавевших остовах автомобилей и обломках полуразрушенных домов, что острыми зубцами возвышаются над городом, завывает бродяга-ветер, нарушая тишину на редкость холодного вечера. Хлопья снега летят в лицо Егору. Он отворачивается и, стараясь не шуметь, идет за своей поклажей. «Неужто показалось?» – размышляет мужчина на ходу, почесывая грязными ногтями уродливый шрам на правой щеке.

Подхватив тощий рюкзак, Егор забрасывает его за спину и, еще раз оглядевшись, покидает здание, выйдя в припорошенный снегом двор. Солнце, обагряя облака красным, уже садится за горизонт. На небо лениво поднимается Луна. Колючие снежинки, медленно кружась, опускаются на мускулистую грудь и широкие плечи Егора, скрытые тканью комбинезона, на длинные, собранные в конский хвост волосы человека, отчего кажется, что они поседели раньше времени. Путник вкладывает меч обратно в ножны, проверяет карман своего комбинезона и быстро, почти бегом, направляется к окраине города.

Мысленно Егор корит себя за то, что ушел так далеко от общины. Здесь, в этой части города, ходоков почти не бывает. И дело вовсе не в суеверных предрассудках и легендах, коих за долгие две сотни лет после Войны накопилось столько, что хватит, наверное, на сборник расказов, а в более насущном и материальном: мутантах.

Из рассказов немногих выживших, кто посетил это ужасное место, Егор знал, что центр города, через который ему обязательно придется пройти, облюбовали рукокрылы. А чуть правее, у кольцевой автострады, клан нео обжил огромное здание, превратив его в неприступную крепость. Благо, скоро ночь – для путника это верный шанс остаться незамеченным и дожить до утра. Однако с приходом темноты мороз, и так переваливший за тридцать, только усилится, и на то, чтобы попасть домой, может не хватить сил. Но, вопреки здравому смыслу, сейчас это кажется пустяком: ведь цель с лихвой оправдала средства.

Сердце Егора бешено бьется от желания побыстрее вернуться в Кремль и обнять Людмилу с детишками. А потом, отогревшись, дождаться полуночи, чтобы в самый Новый год подарить любимой семье настоящее чудо. Ведь не зря же для поисков Егор выбрал именно неприступную часть города: ходоков здесь очень мало, а мутов не интересуют безделушки, подобные той, которую нашел он в ворохе какого-то тряпья. Егор не станет упоминать, что среди этого самого тряпья попадались и человеческие кости. Главное – сделать приятное жене и детям. А откуда столь дорогой подарок, можно и умолчать.

Перебежками мужчина пересекает площадь города и сворачивает влево, направляясь к огромному ржавому каркасу, – единственному, что осталось от железнодорожного вокзала. Ноги Егора начинают неметь от невыносимого холода, пальцы коченеют. Медленно, но верно усталость и мороз берут свое…

В развалинах раздается приглушенный крик, нарушая идиллию мертвого мира. Человек тут же падает и откатывается под укрытие постамента, сверху донизу поросшего крыш-травой. С громким писком с крыши соседнего здания срывается стая рукокрылов и, покружив над площадью, уносится куда-то в ночь. Егор, убедившись, что рядом никого нет, поднимается на ноги и, переводя дыхание, смотрит вслед черным силуэтам, почти невидимым на фоне темнеющего неба. Бережно проверяет содержимое кармана. «Слава Богу – цело!» – проносится в голове человека. Вдохнув-выдохнув, он продолжает свой путь.

Почти бегом минуя обрушившуюся стену пятиэтажки, путник резко останавливается. Его взгляд цепляется за красный цветок, сильно выделяющийся на фоне сплошного снежного покрова. Удостоверившись в отсутствии врагов, человек нагибается, рассматривая бутон: зеленые, ярко блестящие прожилки на крупных темно-красных лепестках. Так и есть: перед Егором зимний мак – редчайшее растение, цветущее исключительно зимой. Очередная странность мира, пережившего Последнюю Войну, но для него, Егора, – верный шанс вернуться домой благодаря недолгому эффекту, производимому пыльцой растения.

Путник знает, что нет худа без добра и зимний мак не исключение, однако риск будет оправдан. Слегка поколебавшись, Егор срывает цветок и подносит вплотную к носу, вдыхая пыльцу. Ноздри щекочет, сердце бьется быстрее, силы восстанавливаются почти мгновенно, а по телу разливается приятное тепло – зимний мак подействовал.

Отбросив ненужный больше цветок, человек продолжает путь. Ледяной ветер обдувает его лицо, пытаясь залезть под ткань комбинезона; снежная пелена, будто свинцовый саван устлавшая землю, тускло блестит в свете полной Луны. Несмотря на недавнее происшествие с рукокрылами, Егор спокоен и умиротворен. Мысли о родном доме старательно вытесняют все, что сейчас кажется лишним и смертельно опасным, – страх, тревогу, ежесекундное ожидание опасности. «Интересно, что делает Людочка? – спрашивает себя путник, приближаясь к скелету вокзала. – Наверное, помогает другим женщинам новогодний стол накрывать. А детишек у Тихомировны оставила – им в компании веселее будет. Вот вернусь я домой, сядем за общий стол. А пробьет полночь, я Людочке-то чудо найденное и подарю. Ей с детишками на радость – где еще такую красоту увидят?..»

Громкий рев разносится над привокзальной площадью, разрывая тишину в клочья. Егор реагирует мгновенно: резко разворачивается, выставляя перед собой меч, и нео, решивший исподтишка атаковать человека, с ходу напарывается на острую, внезапно возникшую преграду. В голодных глазах мута, скользящих то по оружию, то по снегу, то по своей груди, из которой толчками вытекает темная кровь, ясно читается непонимание, смешанное с удивлением. Пробормотав что-то нечленораздельное, нео падает замертво.

Сердце путника бешено бьется из-за огромного всплеска адреналина. На несколько секунд в глазах темнеет, человек видит лишь желтые, скачущие туда-сюда точки. Позади слышится шорох, и Егор оборачивается, пытаясь замахнуться, но на излете мысли осознает, что все напрасно. Ему не успеть…

Тупая боль пронзает спину, и путник, не в силах устоять на ногах, падает, все еще сжимая рукоятку меча. Невидимый враг, без сомнения, нео – Егор понимает это по ужасной вони, что источает тело мута, – крепко хватает путника за копну волос и куда-то тащит. Человек замахивается и, не глядя, наудачу, наносит свой последний удар, вложив в него всю силу, злобу и ненависть к мерзкому мутанту. И меч находит свою жертву: словно зачарованный, он отрубает лапу нео, и та падает в снег, окрашивая его свежей кровью.

Не в силах бороться дальше, путник закрывает глаза, погружаясь во тьму.

* * *

Кровавая дорожка тянется к вокзалу, в котором скрывается Егор. Он приполз сюда пару минут назад, по пути не единожды потеряв сознание, и, опершись о стену, пытается отдышаться. Каждый вдох провоцирует новую вспышку боли, отчего тело сводит судорога, а перед глазами прыгают разноцветные пятна. Голова идет кругом от невыносимого холода и значительной потери крови, которая медленно, но неумолимо вытекает из тела человека.

Но не только физическая боль мучит Егора. Сердце человека разрывается от одной только мысли о жене и детишках. Что с ними будет теперь, когда его не станет?

– Людочка… Света… Алина… – шепчет человек, вытирая ладонью струйку крови, сочащуюся изо рта.

Как им жить дальше? Ведь Егор – единственный мужчина в семье. У его любимой жены нет ни брата, ни отца – оба погибли полгода назад во время штурма Кремля, что устроили мерзкие нео. Уже тогда Людочка убивалась от горя. Даже руки наложить на себя пыталась. Но Егор успел, не дал жене оставить детей без матери, а его – без верной супруги. И пообещал, что всегда будет рядом.

А вышло совсем иначе…

При воспоминании о Свете и Алине из глаз мужчины текут слезы.

– Папа, – кричит Алина, – а Новый год скоро?

– Скоро, – отвечает Егор и широко улыбается.

– А что ты нам подаришь? – в свою очередь спрашивает Света, преданно глядя на отца голубыми глазами.

– Увидите. Я найду для вас достойный подарок, – ласково говорит мужчина и треплет дочек по русым головкам. Те бросаются к нему на шею и крепко обнимают.

– Я люблю тебя, папа, – шепчет Алина.

– И я, – вторит ей Света.

На следующий день Егор уходит в город за подарком, чтобы никогда не вернуться…

Путник не обманывает себя ложными надеждами на чудесное спасение. Он знает – с такими ранами не выживают, даже несмотря на небольшую аптечку, что по крохам собирала для него любимая жена. И дело отнюдь не в невозможности обработать рану. У зимнего мака, пыльцу которого вдохнул человек, есть и другое, побочное действие: при ранении кровь перестает сворачиваться. Двух-трех часов с лихвой хватит на то, чтобы умереть от незначительной раны. Раньше Егор слышал множество историй, в которых самые сильные и выносливые воины Кремля погибали от пустяковых ран, рискнув принять пыльцу растения. Но путник никогда не думал, что подобное может произойти с ним.

Громкий крик обреченного человека разносится над привокзальной площадью. И как ответ, где-то вдалеке раздается вой мутанта. Потом еще один. И еще. Будто весь город, весь мир плачут вместе с Егором…

Не желая сдаваться, мужчина старается подняться, встать на ноги и сделать хоть пару шагов, но падает на холодный пол. Скребя скрюченными от холода пальцами бетон, Егор пытается ползти, однако крови вытекло так много, а сил осталось так мало. Мужчина рыдает. Его трясет от кровопотери и осознания собственного бессилия. Он скрипит зубами не от боли, которая почти утихла, а от отчаяния. Ноги коченеют и становятся ватными. Алая пелена застилает взор.

Откуда ни возьмись, рядом с человеком появляется крысособака. Егор замирает, стараясь даже не дышать. Скользнув по мужчине холодным, безразличным взглядом, мутант рычит… и пропадает. Егор моргает, понимая, что крысособака – это всего лишь галлюцинация, выходки умирающего мозга. Но видение пробудило воспоминания о том, ради чего Егор пошел в город.

Чудо…

Цепляясь за складки комбинезона, Егор в спешке пытается расстегнуть карман. Судорожно сжимает пальцами заветную находку и извлекает её наружу.

Небольшой стеклянный шарик на пластмассовой подставке. Раньше, еще до Последней Войны, таких, наверное, было много, а сейчас это большая редкость. Егор, осторожно, боясь уронить, встряхивает это самое чудо. Там, за помутневшим от времени стеклом, над красными стенами маленького Кремля, кружится снег.

Такой же белый.

Такой же красивый.

И такой же холодный…

Почти закостеневшими пальцами у человека получается нащупать надпись, что выгравирована на подставке сувенира. Покрытые копотью и сколотые по краям буквы все еще хорошо различимы в неверном свете полной Луны: «Кремль. 2022 год». О господи! Как же давно это было! Целых двести лет назад. В то время, когда не нужно было бояться всех и вся. Не нужно было рассчитывать свой рацион, чтобы худо-бедно протянуть зиму. Не нужно было вооружаться, чтобы выйти в город за подарком для жены и дочерей…

«Все было по-другому. Не так, как здесь», – думает Егор – и тут же забывает. Мысль тонет в пучине переживаний, чувств и эмоций, что, подобно гигантской волне цунами, затопили душу человека.

Он не замечает, что давно перестал плакать. Слез просто не стало. Только на грязных щеках остались высохшие дорожки от слез. Все мысли Егора заняты одним – семьей. Людочкой, Светой и Алиной.

Как жаль, что они его не дождутся.

Как жаль, что сейчас, в это нелегкое время, им придется особенно тяжело.

Как жаль, что они не увидят этого чуда.

Не в силах пошевелиться, мужчина закрывает глаза, уткнувшись щекой в холодный бетон.

А снег продолжает падать, медленно покрывая белым ковром черную, сгоревшую землю, руины разрушенных зданий, неподвижное тело человека и маленький стеклянный шарик, зажатый в окоченевшей руке.

Святослав Максимов
Ворм-сантерия

Головы мертвецов безучастно взирали на происходящее в хунфоре. Им было абсолютно все равно, что именно творится сейчас там – внизу, на полу хижины. Головы стояли на специальной полке, аккуратным рядочком.

Человек. Нео. Шам. Дамп. Нечто, похожее на волчью морду, – Собакоголовый. Осм…

Ряд был длинный, и перечислять можно сколь угодно долго. Все головы были тщательно обработаны, защищены от гниения. Все разного возраста. Некоторые были отрезаны несколько сезонов назад и почти превратились в черепа, обтянутые кожей. А вот, например, голова дампа была совсем свеженькой – месяц от силы.

Уши у всех отрезаны, вон целая связка болтается на дверном косяке. Глаза вырваны из глазниц, заботливо собраны в баночку и заспиртованы. А на их место хозяин хунфора воткнул… пальцы, причем, судя по всему, отрезанные от тех же тел.

Хунфор – хижина, в которой проводятся все ритуалы и обряды, – довольно велика, там хватает места всему. Головам, кишкам, развешанным по стенам на манер гирлянд, с вплетенными в них костями. Куче банок, с заспиртованными там конечностями и органами. Целой связке кистей рук. В углу есть сундучок, где сложена целая груда засушенных мужских половых органов.

Кости, черепа, редкие растения и цветы, железы багов и многое, многое другое.

Для хунфора все это нормально.

Потому что в нем живет водун.

Довольно сильный – хотя и не дотягивающий до уровня бокора — адепт магии конго. В народе больше известной как Вуду. Мастер проклятий и сглазов. Тот, кто стоит между миром живых и мертвых. Тот, кто сам не совсем жив, ибо слишком часто общается с лоа — духами, обитающими повсюду в мире, и платит за это своей душой. Тот, кто может проклясть неугодного ему одним взглядом, и несчастный захлебнется потоком червей, хлынувших изо рта, носа и ушей.

Водун пользуется безграничным уважением, основанным на страхе. Неизвестно почему, но его не трогают даже муты.

Но он все-таки не бокор – подлинный архимаг конго. Для того чтобы стать бокором, нужны десятилетия и природный дар. За всю историю культа бокоров было лишь пара десятков.

Магия конго пришла в эти земли давным-давно, два века назад, вместе с немногочисленными темнокожими воинами, которые в составе заокеанской армии пытались захватить Московию. Да так здесь и осталась. Из поколения в поколение водуны передавали свои темные знания, хранили секреты общения с лоа. Считается, что конго бессильно за пределами своей родины – Гаити.

Но это не так.

В этом новом, странном мире возможно все. Даже колдовство. Основанное, прежде всего, на самовнушении. Ибо адепт конго, в первую очередь, хороший гипнотизер.

Водун взял с полки мел, изготовленный из вываренных костей детенышей вормов, присланных ему окрестными племенами в качестве дани, после чего задумчиво уставился на пол хунфора. Да, пора начинать.

Сегодня утром водун прогуливался по окрестностям в поисках ингредиентов – у него закончились почечные камни. Точнее, он искал жертву, из которой их можно было достать, но внезапно ощутил тревогу. Даже не тревогу, а ТРЕВОГУ. Его будто ударило громом. Лоа, видимые только его глазу, забеспокоились, заметались, подобно головастикам. Закружили вокруг водуна, закрывая его в дымчатый купол.

«Что? Что это?»

Водун приложил руку к правому сердцу (левое давно уже встало). Тревога все усиливалась, лоа кружили уже со скоростью смерча, поднимаясь высоко в серые небеса.

ЧТО-ТО НЕ ТАК! В мире что-то происходит!

И вдруг, о чудо, все закончилось, так же резко, как и началось. Лоа замедлили свой бег, начали замедлять свой полет и, наконец, собрались там, где и были. За спиной водуна, образуя невидимый, дымчатый плащ-шлейф. След, длиной под сотню метров.

Водун непонимающе осмотрелся. Впервые за много лет он не понимал, что же произошло! Ясно только одно – нечто надвигается.

Мысленно водун вопросил у лоа, что же произошло? Из шлейфа выплыла небольшая струйка и устремилась к нему. Водун вежливо подставил руку и лоа стал обвивать её, поднимаясь все выше, к самой голове. Дух несколько раз обмотался вокруг шеи колдуна и нырнул в ухо.

Водун вздрогнул. Но не оттого, что нечто проникло ему в череп, нет. В голове водуна и так обитало достаточно чуждого. Он вздрогнул оттого, что лоа сам не понимал сути произошедшего! Дух был в смятении, водун это чувствовал и понимал, что даже жертва, принесенная лоа, ничего не прояснит.

Дух вывинтился из головы колдуна и вернулся в шлейф. А его хозяин принялся задумчиво перебирать четки из фаланг пальцев.

«Да», – кивнул водун сам себе, приняв наконец решение. Только так можно выяснить, что же произошло!

Сантерия.

Темный и кровавый обряд гадания.

Если водун все сделает правильно, то Он даст ответ. А потом возьмет, в качестве платы, еще одну часть его души. Но дело того стоит.

Водун взял в руки мел.

Пора.

Он опустился на корточки и начал покрывать пол хунфора затейливыми узорами. Его руки двигались сами по себе, ибо разум водуна был далеко. Он погрузился в подобие транса, воспевая призывные гимны. Со стороны они звучали просто, как набор хрипов и стонов, но в голове водуна все это обращалось в песню.

Водун скользил и катался по полу, изгибаясь в конвульсиях и немыслимых позах. Его кости и сухожилия трещали, завтра он вряд ли сможет встать на ноги – но это завтра. А сегодня водун катался по полу, и его руки сами по себе выводили все новые и новые узоры. Он проводил этот ритуал уже не один десяток раз и действовал на автоматизме.

Лоа начали проникать в хижину, влекомые призывом. Они извивались вдоль стен, усаживались на головы мертвецов и стелились по полу. Лоа уже пришли, а вслед за ними придет и Он.

Водун все убыстрял темп. Он уже двигался со скоростью, немыслимой для своего возраста. Руки начали покрывать знаками уже не только пол, но и стены. Голос водуна охрип, он не скоро сможет говорить. Все-таки целых пять часов непрерывного пения!

Старый колдун взвился под потолок, удерживая одну ноту, и… обрушился вниз, растекся по символам, задергался в немыслимом экстазе обряда. Волны наслаждения прокатывали по его телу одна за другой. Водун открыл глаза. Его зрачки расширились, полностью поглотив белки глаз. Лоа у стен замерли в ожидании.

Подготовка закончилась. Начинается сантерия.

Старый водун подплыл к стеллажу с колдовскими вещами. Он двигался плавно, будто бы шел не по хунфору, а по пояс в болоте. Водун взял курительницы, искусно вырезанные, как того требует обряд, из черепов женщин, не имеющих детей. Перемещаясь все так же плавно, водун расставил их по периметру хижины и поджег. Смесь, заботливо изготовленная им самим и заправленная внутрь, начала тлеть, заволакивая хунфор сладким дымом. Буквально через минуту он уже полностью заполнил хунфор.

Водун стоял посреди целого моря дыма. Не было видно ничего, даже стен хижины. Лишь изредка в дыму проскальзывали извивающиеся тела лоа. Водун взял в руки бутылку тростниковой самогонки. Она заменяла ему ром, ибо конго невозможно без рома. Водун щедро плеснул из бутылки, окропляя узоры. Так же щедро отпил сам. А остатки вылил на голову.

Жидкость потекла по его лицу и груди, но колдун не обращал на это внимания. Он подошел к стеллажу и с почтением открыл древнюю шкатулку.

Кинжал. Серебряный кинжал, целиком покрытый засохшей кровью, покоился на столь же древнем шелке.

Водун взял его в руки и подошел к неприметной корзине у стены. Внутри нее уже давно что-то возилось и попискивало. Он резко распахнул крышку и выхватил оттуда детеныша крысособаки. Стиснув его за шкирку, водун пропел короткий гимн и резко ударил кинжалом, рассекая грудь мута. Заткнув кинжал за пояс, водун погрузил руку в трепещущую, теплую плоть и вырвал сердце! С наслаждением откусив кусочек трепещущей плоти, как того требует обряд, водун бросил сердце в самый центр росписей, а тушку детеныша небрежно откинул к стене. Потом вытащил из корзины следующего щенка.

Шесть мутов – шесть ударов – шесть сердец.

В центре хижины лежала кровавая кучка – дар, жертва, кровавая дань, если хотите.

Ему.

Водун опустился перед ней на колени, сжимая кинжал. Последовала новая череда песнопений. Колдун воздел вверх руки и оборвал песню, тяжело дыша. Глаза его налились кровью, из ноздрей потекли две красные струйки. Водун поднес кинжал к предплечью и медленно провел по коже.

А потом окропил своей кровью кучку сердец.

Тишина. Абсолютная. Немыслимая. Невозможная.

А потом… потом началось. Неизвестно, что это было, – может, действительно колдовство. А может быть, просто галлюцинации, вызванные трансом, дымом и алкоголем?

Лоа будто взбесились. Они заметались по хижине, сплетаясь в немыслимые формы и образуя нечеткие образы. Лоа метались в танце радости, потому что сейчас придет Он. Их настоящий хозяин.

Пол хунфора задрожал. Кости на стенах запрыгали, словно желая присоединиться к лоа. Головы беззвучно разевали рты. Пальцы у них в глазницах зашевелились. Глаза в банке, все как один, уставились на вход. Сундук в углу радостно запрыгал. Множество кукол, разбросанных по всей хижине, начали извиваться и задергались в жутком танце. Руки, развешанные целыми связками, принялись хватать воздух, силясь вцепиться хоть во что-нибудь.

Он уже близко.

Водун все так же стоял на коленях, держа в руке кинжал и не обращая внимание на происходящее. Он уже видел все это не раз.

Раскат грома…

Все в хижине замерло в предвкушении.

Лоа медленно опустились вниз, на пол, склонившись в приветствии.

Покрывало, закрывающее вход, откинулось. Лоа моментально устлали пол хунфора, образовав ковер.

А внутрь шагнул Он.

Барон Суббота.

Главный объект поклонения в конго. Хозяин мира мертвых.

Высокий скелет в безукоризненном фраке и цилиндре. Пустые глазницы прикрывают круглые черные очки (непонятно, на чем они держатся?), в левой руке стакан рома, в правой – сигара.

Барон величаво прошествовал по ковру лоа. Свысока глянул на подношение. На водуна. Челюсть его хищно оскалилась, изображая улыбку.

Барон был доволен.

Он отпил рома. Затянулся сигарой.

И склонился над водуном. А потом дохнул на него дымом.

Водуна швырнуло к стене. Поток образов, хлынувший в его разум, был, казалось, бесконечен! Некоторое время водун еще с жадностью вглядывался в него, но потом потерял сознание. Последнее, что он увидел, это как барон Суббота тянется к его груди.

* * *

Абадайя, водун вест-вормов, когда-то давно принадлежавший к племени Острозубов, открыл глаза. Все его тело наполняла боль. Старик с трудом перевернулся на живот и подполз к стеллажу. Взял с полки какую-то мазь и обработал ею рану.

А потом бессильно откинулся на спину.

Из всего, что обрушил на него барон Суббота, Абадайя запомнил немного. Но и этого хватило, чтобы понять:

Надвигается буря.

Камай-Нанги[6]6
  Камай-Нанги («Черный Стрелок») – прозвище Снайпера, данное ему вормами (см. роман Дмитрия Силлова «Кремль 2222. Север»).


[Закрыть] пришел.