Текст книги "Кремль 2222. Край вечной войны (сборник)"

Спрятать меч в сундук не получалось, просто не влез по длине. Куда же его деть? Грром задумавшись уселся на топчан. Ответ пришел достаточно быстро – под топчан, больше некуда. Скинув травяной матрац и перевернув лежанку на бок, нео принялся ковырять пол своим тесаком. Но не тут-то было. Глина слежалась до твердости камня. И снова тупик.

«Ну не идти же за кайлом, в самом-то деле? Проще тогда уж позвать всех, пущай всем миром помогут тайник выкопать. Глупость», – усмехнулся про себя Грром. Блуждая взглядом по своему жилищу в поисках ответа, он наткнулся на сверток. «Можешь рубить мечом все, хоть железо, хоть камни», – вспомнились слова Вулкана.

Развернув меч, Грром с размаху вонзил острие в глину и принялся копать им на манер лопаты. Стало темно, свет заходящего солнца окончательно исчез из дымоотводного отверстия в палатке. Нео поднес огниво к фитилю в плошке с жиром и высек искру. Скрученный из старых тряпок, промоченный в масле фитилек нехотя разгорелся, шипя и плюясь искрами. Стало светлей. Пропыхтев некоторое время и приложив массу усилий, Грром все ж соорудил яму, в которую он меч и спрятал, все так же завернув в стеклоткань и рогожу, а сверху присыпав глиной и вернув на прежнее место топчан. С виду будто ничего не изменилось.

С чувством выполненного долга нео растянулся на тюфяке, отдохнуть и расслабиться.

«А ведь прав оказался кузнец, меч что надо, ни царапинки на матово блестящем лезвии не появилось. Крепкая сталь. Не пришлось бы ею рубить своих же товарищей, если пустятся в погоню».

Пока Грром размышлял над нависшей угрозой со стороны тех, с кем прожил бок о бок много сезонов, делил хлеб и невзгоды, до носа нео донесся запах. Тяжелый, смрадный. Принюхался. Так и есть, несет от сапог, да и сам он не пустынными фиалками пахнет.

– Нужно помыться, – скомандовал себе Грром, лихо, одним движением поднялся с лежанки, достал из-за ящика берестяной туес с сухой золой для щелока, кусок льняной ткани с крючка на подпорке шалаша и, подхватив свои вонючие сапоги, босиком пошел мыться. Благо за день поднятая со дна колодца вода нагрелась в бочке, стоявшей в самой дальней комнате мастерских. В «душевой», как её называли люди.

– Ох и неправильный же я нео. Моюсь даже… – пробормотал ученик кузнеца.

С этими словами мохнатая, широкоплечая фигура Гррома скрылась за углом «железной» мастерской.

* * *

Пробуждение было болезненным, руки и ноги будто жгло огнем и скручивало тугим узлом. Перед глазами плыл не то дым, не то туман, а голова была словно набитая червями гнилая тыква.

Кто она и что здесь делает, девушка не помнила. Как и собственного имени, кстати.

…Силясь вспомнить, она напряглась так, что голова тут же закружилась, к горлу подступила тошнота. Пришлось расслабиться. Дурнота отступила, зато голова стала отдавать тупой болью в затылке. Она застонала, и, видать, слишком громко, потому как совсем рядом услышала тихий голос.

– Что, совсем хреново? Бывает… – посочувствовал незнакомец. Голос принадлежал не нео, не похож… Хомо!

«Я в плену у людей?! Бежать, скорей бежать! Ну что же это… руки, ноги не двигаются. Что со мной? Они рядом!»

Кто-то кричал совсем близко, звал. Наверное, подмогу:

– Брат! Брат-санитар! Скорей, ей опять худо!

Она рвалась изо всех своих сил. Звала на помощь. Кричала. Скалила зубы. Сил в тщедушном израненном теле было не так уж и много. Но сейчас их стало во сто крат больше. От страха.

Наконец она поняла, что связана по рукам и ногам. «Рабство. Я попало в рабство! – Она заплакала, зарыдала. – Лучше смерть… Но как?! Как же тебя угораздило, Ррия… Вот! Ррия! Меня зовут Ррия!»

А рядом с ней все кричали, суетились:

– Скорей! Она совсем плохая, руки себе в кровь стерла. Скорее, Брат!

Дым перед глазами постепенно рассеялся. Белые клубы сменились кроваво-красными кругами. Но уже сквозь них можно разглядеть хоть что-то.

Беда. Ррия оказалась в жилище хомо. В доме людей, злейших врагов племени Гррага. Светло-желтый потолок, серые стены, цветом похожие на пепел костра. Окна, большие, не затянутые турьим пузырем, а стеклянные.

Где же раньше она видела такое? Не вспомнить. Стекла пропускали в комнату много света. Яркого, чистого света, который стал нестерпимо жечь глаза. Ррия прикрыла веки, зажмурилась, но свет проникал и под веки. А кто же это рядом кричит, суетится?

Ррия повернула голову набок, чтобы разглядеть незнакомца и заодно укрыться от яркого света. Это был человек, хомо. Он так же, как и она, лежал на топчане. Так же, как и она, привязан. По его безволосому лицу катились крупные капли пота, он трясся в лихорадке.

«Хомо явно болен. Ох и уродливые же эти люди! – скривилась Ррия. – Зачем им? На привязи, как крысопса, держать? Работать на них? Или… Не-ет, вряд ли. Воины племени захваченных женщин хомо по очереди пользовали, а потом резали глотки и съедали. А вот делают так хомо с женщинами нео или… нет, никогда не слышала о таком. Наверное, брезгуют. – Ррия презрительно фыркнула. – Безволосые».

Размышляя о нравах людей и мужчин племени нео, Ррия не заметила тень, закрывшую собой льющийся из окна свет.

– Ну, здравствуй.

Этот хомо был тощий, с обвислыми щеками, одет в серые тряпки, похожие на шкуру старого крысопса. «Смотритель гарема? Шаман? Может быть, может быть…»

– Хочешь пить? – тощий зачерпнул из деревянного ведерка и протянул связанной нео глиняную чарку с водой.

Ррия только сейчас поняла, как её мучила жажда. Принять воду из рук хомо… Но как же хочется пить! Ррия подалась навстречу воде, насколько позволяла привязь. Человек поднес воду к губам нео. Холодная, с привкусом дерева вода полилась в глотку, смачивая лицо, шерсть на груди.

– Ну, хватит, – хомо убрал воду. – Пора лечиться.

Что-то блеснуло в руке человека. Ррия почувствовала легкий угол, будто от колючки. Боль была незначительной и очень быстро затерялась в огненной волне, захлестнувшей все тело. Ррия выгнулась дугой, задергалась, открыв рот в немом рыке. Когда стена сплошного, пожирающего все на своем пути, как пожар в пустоши огня, добралась, наконец, до головы, тьма сомкнулась над Ррией.

Сложив шприц в стерильный букс, человек в серой хламиде с неизменной буквой «М» на груди постоял немного у кровати притихшей девочки-нео, осмотрелся вокруг, кивнул лежащему неподалеку, трясущемуся в лихорадке землепашцу, бросил мимолетный взгляд на свет заходящего солнца и не спеша ушел в направлении служебных помещений.

* * *

После разговора с Вулканом Грром проворочался на топчане всю ночь, сон не шел к нему, а вот всяческих мыслей в голове молодого нео хватало:

«Ты ведь ни разу не слышал, чтобы хоть один из жителей ушел… не уходят. Никогда. И ты не уйдешь, если…»

Слова мастера раз за разом звучали в мозгу, и Грром никак не мог до конца осознать весь смысл сказанного… Как? Убьют только потому, что захотел уйти… Понять такое холодной головой расчетливого воина – это одно, это понятно – тот, кто ушел, он теперь чужой, знающий секреты крепости, её оборону изнутри. А вот принять горячим сердцем… того, кто принял чужих и, в общем-то, враждебных существ как семью, взамен потерянной… Непросто.

«Может, с кем-нибудь поговорить? Но с кем?! Может, со Славом. Он друг, мы вместе с детства, мы братья. Слав не предаст», – думал Грром.

«Погибают от зубов руконогов или от рук бандитов… Мрут, объевшись ядовитых кореньев… не уйдешь, если будешь трепаться об этом», – вновь вспомнились слова Вулкана. Жесткий тюфяк собрался твердыми комьями, будто был набит не травой, а камнями. Грром перевернулся на правый бок.

Но откуда простому кузнецу столько известно? А вдруг это самому мастеру для чего-то нужно и он придумал всё? Зачем кунецу так делать?.. Я ведь… простой пастух, грязный мутант-нео, умеющий лишь держать молот да стучать в наковальню. Никудышный, в общем-то, воин, даже на тренировке умудряюсь терять голову и лупить мечом, как дубиной. Я никто…

Отлежав на комковатой лежанке бока, Грром сел. Ночная прохлада, словно болотная змея, вползла через неплотный полог, тихонько и незаметно скользя по полу шатра, обвиваясь кольцами вокруг ног.

Грром поежился. Голова болела, измученный бессонницей разум не находил сколь-нибудь дельного решения. Ныли измятые скверным матрацем ребра. Грром встал с кровати и откинул полог шатра. В лицо тут же дохнуло ночным холодом и сыростью. Нео поежился и вышел.

Ночь. На стенах горят сторожевые костры, неспешно прогуливается охрана. «Интересно, кто сегодня дежурит?» Тихо. Даже слишком тихо, никто не рычит, никого не едят. В пустоши всегда кого-то жрут. Грром вдохнул полной грудью прохладного воздуха и задрал косматую голову к небу:

«Звезды… Многие, многие полчища звезд. Яркие, далекие, холодные. Братья учат, что это солнца далеких миров. Так ли это? Даже не знаю… Чему верить? Как знать, может, и это все ложь. С кем же поговорить… Рауру, ты был тем единственным и родным существом, которому я мог довериться. Но тебя больше нет. Твой прах в деревянном ларце, закопан посреди мертвой земли…»

Насмотревшись на звезды и основательно замерзнув, Грром вернулся в свое жилище, размял тюфяк, укрылся войлоком и уснул.

Гррому снился сон, странный и одновременно страшный. Равнина, равномерно засыпанная желтым песком. Ни кустов, ни хоть какой-нибудь травы. Небо, низкое и тяжелое, покрыто пеленой темных облаков. На пустошь совсем не похоже, там хоть ковыль есть. Грром стоял посреди пустыни.

– Я сплю? Странно… Где я?..

Нео огляделся по сторонам. Везде одно и то же. Тишина давит на уши, собственного сердца и того не слышно. Грром сделал несколько шагов. Песок хрустел под ногами, как панцири мелких жуков.

Вдруг раздался гул, низкий, отдающий мелкой противной тряской внутри, когда против воли зубы стучат сами по себе, как ни сжимай челюсти. Гул нарастал, что-то приближалось. Грром заметался на месте, не зная, откуда ждать опасности. В том, что это опасность, даже сомнений не возникло. Но… внезапно гул исчез так же неожиданно, как и появился.

– Грром, сын мой… – раздался голос за спиной.

Нео обернулся. – Отец!

– Отец, как… где мы? Я… что мне делать?! – нео упал на колени, а над ним возвышался Грраст – отец и вождь племени.

– Ты вырос.

Воин-нео, с сеткой старых шрамов на лице, улыбнулся.

– А что это вы делаете тут, ррракши вас побери?

Рядом с Гррастом возник глубокий старик.

– Рауру, и ты здесь! – Грром встал с колен, обнимая тех, кто был ему так дорог.

– Да, как видишь, мальчик здесь. И руку свою нашел, – старик помахал двумя лапами. – Копье-то мое ты не потерял, а?

– Нет, я храню его. Но как, ведь вы умерли… почему я вас вижу?

– Ты позвал, и мы пришли, сынок, – ответил Грраст. – Опасность тебе грозит. Мы знаем это. Беги из крепости. Беги. Беги!

Неожиданно Грраст замахнулся на сына рукой, тут же ставшей шипастой лапой жука-медведя. Грром поднырнул под лапу, перекатился в пыли, вскочил на ноги. Когтистая лапа, подняв тучу песка, врезалась туда, где только что стоял Грром.

– Что ты делаешь, отец?! – вскричал Грром. Но лица тех, кого он любил и кого потерял, стали меняться, оплывать, как жировая свеча в огне. Отец и Рауру превратились в неведомых тварей с головами стальных сколопендр. В страхе Грром стал пятиться назад. Твари разошлись в разные стороны, намереваясь напасть с боков.

Грром вертел головой по сторонам в надежде найти хоть что-то, чем можно защититься. Но, как назло, ни камня или палки не оказалось. Только песок. Песок!

Грром зачерпнул у ног полные пригоршни желтого песка и швырнул в оскаленные пасти, полные острых зубов, и белесые, навыкате глаза. Твари заревели, хватаясь лапами за свои морды, разрывая их острыми когтями. Грром бросился бежать.

На бегу нео обернулся. Пусто… Отец и Рауру, ставшие не пойми кем, исчезли.

Грром остановился. Воздуха не хватало. Впервые в жизни после такой короткой пробежки молодой нео задыхался, будто и не было каждодневных тренировок.

Нутро жгло огнем. Нео упал на колени, зайдясь в кашле. Горло сжало невидимой рукой, кашель давил изнутри, глаза лезли из орбит. Гррома трясло.

Вернее, его кто-то тряс…

– Грром! Вставай, Грром, сдохнешь ведь, – донесся до него глухой голос. – Вставай, обезьяна-переросток!

На лицо плюхнулась мокрая тряпка, горькие капли потекли в рот и ноздри.

Грром не мог понять, где он. Сон это или явь. Перед глазами плыл белый туман, а возле самого лица, в свете фонаря поблескивая огромными глазами, смотрело странное существо с длинным рубчатым носом.

«Слон… Видел на картинке. Вроде бы братья называли таких – слон. А где тогда уши?..»

– Да вставай же! На нас напали! – шкура с лица слона слезла, вернее, он сам ее снял. Слав. Это Слав!

– Мохнатый, очнись же! – Слав приложил маску изолирующего противогаза на лицо Гррома, повернул маленький вентиль на резервуаре. Тихо пискнув, дыхательная смесь ворвалась в легкие молодого нео, вытесняя через ноздри, а затем и клапан отравленный воздух. Грром, уже плывший на неведомых волнах, вдруг почувствовал себя лучше. Пелена с глаз с неохотой, но все же стала уходить. В голове гудело и бухало.

Нео с помощью Слава поднялся и сел на кровать. Приступ кашля скрутил тело. Грром сорвал с лица маску, его вырвало. Утерев рот от обжигающего желудочного сока, нео вновь натянул маску и сделал глубокий, до боли в ребрах вдох. Медленно выдохнул и встал. Земля качнулась, уходя из-под ног. Слав успел подхватить друга.

Грром постоял несколько мгновений. Шум в голове прекратился, но в виски все равно бухало.

«Это не у меня в голове, – догадался нео. – Пушки! Со стен стреляют из пушек!»

* * *

Ночь… Туры шумно сопят, лежа в своих загонах. Пестрые куры попрятали головы под крыло, сидя в сетках и на насестах. Ферма Хромого Никифора «Гордый тур», одна из семи, что полукругом расположились на расстоянии сотни шагов от стен крепости Метал Макса, уже спала. День был тяжелым, впрочем, как и все другие. Работа в поле, выпас скота, заготовка дров и сена – не самая легкая доля для семьи, пусть даже и многолюдной.

Никифор хоть и стар (говорят, самого Метал Макса видел на железном фенакодусе! Хотя, наверное, врут…), хозяйство держал крепко. Ферма не то чтобы процветала, но сносно обеспечивала едой хозяина, четырех сыновей с семьями, а излишки шли на мену в базарный день в Городище. Стар Никифор, крепок умом, но вот незадача – одряхлел телом. Годы…

– Эй, Олег! – старик постучал изогнутым посохом в дощатую стену, – оторвись от жинкиной сиськи, помоги отцу…

Уже в который раз за сегодня Хромого Никифора тянуло в нужник.

– Уж не травят ли меня эти бабы, сыновьи жинки? Кореньев поди ж отравных мне старому в кашу кидают. А вот шиш им! – ворчал старец, поджимая бурчащий живот сухонькой ладошкой. – Ну, где ты, сопляк, помру ведь!

– Да здесь я, батька. Чего звал-то? – пробасил младшенький Олег, квадратный, голый по пояс, занявший телесами весь дверной проем детина.

– Чего, чего… Заладил. Долго шел, от бабы оторваться, што ль, не мог, миловались, поди ж? Чего вылупился, орясина. Во двор мне надо. До нужника.

– Какой миловался… – вздохнул Олег. – Тошно Настенке, дурно.

– А чего же ты хотел? Мужнина жена ведь, на сносях баба. О-ох, помру же, у-уу… Давай, бери меня на закорки, да поторапливайся, не доводи до греха.

Олег посадил отца себе на спину и, поминутно понукаемый старцем, направился во двор.

Пройдя черным ходом, минуя кухню и хранилища с зерном, кореньями да мясом (зима-то не за горами), парень снял переложенный поперек двери брус и вышел к загонам для скота. Благо идти недалеко, шагов двадцать по вымощенной камнем неширокой тропинке, мимо низкого курятника. Олег повернул направо, обогнул грядки с редиской, и вот он, крепкий, сложенный из плитняка, добротный нужник. Коли дверь посерьезней поставить, так и осаду сдерживать можно. Стену пушкой не прошибешь. Ставили такое для других нужд, но оказалось, что нужник нужнее. Такая вот игра слов получается.

– А ну, стой! Слезу.

Олег присел на корточки, ссаживая отца. Никифор покряхтывая зашел и прикрыл за собой дверь.

– Ты, эта… не уходи далече. Как управлюсь, позову, – донесся скрипучий голос из-за двери. Следом послышались уже другие звуки, неаппетитные весьма. Олег поморщился и отошел подальше.

Ночная прохлада дала о себе знать, потянуло холодным ветром. Олег поежился, растер ручищами бока, поприседал. Темень на улице, хоть глаз коли, только на стенах крепости огни.

– Дождь будет верно… – задумчиво протянул Олег, глядя на закрытое облаками небо. – Собак что-то не видать, опять, поди, на сеновале, в соломе норы себе повыкапывали да дрыхнут. Одно слово, крысы, а не псы.

Мужчина сплюнул себе под ноги.

Отец заседал уже достаточно долго, но Олег тревожить старика не стал. Раз сказал, что позовет, значит, надобно ждать. А то еще клюкой промеж лопаток огреет. Он может.

– Пойду, ягод поищу, что ли, вдруг несколько штук вызрели, – пробормотал Олег. – Настенку порадую, который день ведь ни есть, ни спать не может, все её с души воротит. Эх…

Оглянувшись на закрытую дверь нужника, мужчина вернулся по тропинке назад к грядкам, прошелся туда-сюда:

– Где же ягоды-то? От нихрена в темени такой не видно.

Он достал из кармана холщовых штанов огниво – старую наполненную маслом гильзу со вставленным кремнем и фитилем. Чиркнул по камню ребристым кресалом раз-другой, высекая искру. Фитиль разгорелся, стал плеваться искрами, распространяя вонь подгорелого сала. Прикрывая ладонью слабый огонек, мужчина принялся выискивать нужную грядку. Как оказалось, самую дальнюю, почти у сеновала.

Наклонился над неровными, колючими кустами, доходившими по высоте до колен, увешанными щедрыми горстями продолговатых, чуть розовых плодов костяники. Перебрал одну, другую кисть, подсвечивая неверным светом примитивной зажигалки.

– Нашел, – обрадовался Олег, держа в лопатообразной ладони три красные ягоды, длиной с фалангу пальца.

Вдруг его спину пронзила острая боль. Мужчина охнул, опустил глаза.

Чуть ниже груди, из солнечного сплетения, на добрую ладонь торчало поблескивая в свете огнива острие узкого клинка. Крестьянин долгое мгновение рассматривал рану и оружие. Клинок исчез, а Олег, выронив ягоды и огниво, упал лицом в колючие кусты костяники.

– Ол-е-ег! Где ты? Забирай меня уже, – сварливо проскрипел старик из нужника.

Высокая фигура, замотанная с ног до головы в черное, с окровавленным клинком в руке обернулась на голос.

Дверь скрипнула несмазанными петлями.

– А-а, что так долго? – щурился в темноту старик. – Я уже сколько тебе…

Речь старика прервалась. Раздалось бульканье, в стену ударил темный фонтан крови. Никифор схватился сухими старческими пальцами за пробитое горло, пытаясь удержать ускользающую с каждой каплей жизнь. Старец хрипел разрубленной трахеей и сучил ногами. Но продолжалось это недолго.

Невозмутимо проследив за тем, как тело старца сложилось бесформенной кучей над прорубью нужника, черный человек резким взмахом клинка стряхнул с него тяжелые капли крови и захлопнул дверь.

Четыре тени, незримые в ночи, проскользнули в еле освещенный сальными свечами открытый черный ход. Они убивали фермеров молча, методично и безжалостно. Одного за другим. Лишь тихие предсмертные стоны взрослых раздавались во тьме. Лишь робкие вскрики детей, умерщвляемых одним точным ударом. Никакой жалости…

Настасье последние дни стало совсем дурно. Ребенок толкался, не давал спать. Девушка маялась от постоянной тошноты, вынашивая своего первенца. С Олегом они обручились прошлой осенью, на Праздник Урожая. Он сразу же глянулся Настасье, да и родня как сговорилась – мол, выходи, дуреха, за сына Никифора Хромого, хозяйства объединим. С первым снегом свадьбу и сыграли, а Просвещенные из крепости Метал Макса обряд провели. Все как положено. Но ребенка долго зачать не получалось. Подружки-то прямо после свадьбы глядь, а уже пузатые, а Настасья пустая. А теперь… «Сын будет», – заявила повитуха, осмотрев и ощупав располневшую Настасью.

Мужа позвал свекор, а Настя осталась в спальне одна. Поначалу вроде и отпустило, а теперь вот опять… Пустой желудок выворачивало наизнанку. Настасья сидела на широкой кровати в обнимку с низким деревянным ведром. Девушку рвало желчью. Заслышав шаги, Настя обрадовалась, что вернулся Олег. Когда он рядом, гладит по спине своей широкой мозолистой ладонью, шепчет ласковые, хоть и неумелые слова, даже легче как-то становится. И беда не беда. Но вместо мужа, тихо открыв тяжелую дверь, вошел незнакомец в черном.

Настя в испуге выронила из рук ведро и сжалась в комок, забившись в дальний угол кровати. Деревянная емкость с глухим стуком упала на пол, разливая мутную пахучую жидкость. Незваный гость молча проследил за ведром, скользнул взглядом по голым лодыжкам девушки, надувшемуся как бурдюк с водой животу, налившимся и округлившимся грудям, выпирающим из-под тонкой ситцевой ночной рубахи.

Оцепеневшая девушка глядела на черного человека, словно мышь на крысопса, – с немым испугом. Сердце колотилось как бешеное. Испуг матери передался еще не рожденному ребенку. Малыш стал усердно толкаться ногами в утробе. Именно внезапно закапризничавший в животе ребенок вывел из ступора Настасью. Девушка схватила с прикроватной тумбы глиняную крынку с плавающим в масле зажженным фитилем и швырнула в незнакомца.

Не ожидавший от беременной женщины такой прыти, незваный гость среагировал мгновенно – разрубив летящую ему в лицо лампу клинком. Но зря. Масло из разбитого сосуда выплеснулось и вспыхнуло еще в воздухе, забрызгивая жидким огнем молчаливого убийцу и деревянные стены позади него.

Охваченный пламенем черный человек отпрянул назад, но не закричал, когда ткань на лице спеклась с кожей, не стал кататься по полу, сбивая пламя с уже сгоревших волос и обуглившихся ушей. Нет, он лишь отер тут же занявшимся рукавом глаза, сделал шаг и ударил клинком вскочившую с кровати девушку. Намеренно. Жестоко. В отместку. Разрубил тонким лезвием меча округлый живот. Не сбивая пламени с головы, плеч и рук, все так же невозмутимо наблюдал, как лопнул живот, исходя чуть мутноватой, вперемешку с кровью жидкостью. Наблюдал, как мать еще не родившегося ребенка ловит своего первенца, выпавшего из утробы, но все еще связанного с ней нитью пуповины. С холодным блеском в глазах смотрел, как девушка упала на колени и баюкает своего еще не рожденного ребенка. Затем одним движением он срубил девушке голову, поднял с пола стоявший у притолоки ушат с водой и опрокинул на себя, сбивая пламя. После чего плавно развернулся на каблуках, бросил короткий взгляд через плечо и вышел.

Оказавшись во дворе и кинув прощальный взгляд на загоревшийся от лампады дом, молчаливый убийца устремился к стенам крепости. Штурм начался.

Гулко стреляли бомбарды, резко щелкали кулеврины, выкашивая нападающих сплошной стеной визжащей картечи. Невдалеке, в сотне шагов от стены полыхали заревом фермы: туровые, корневые, птичьи. Под прикрытием темноты неведомый враг штурмовал крепость Метал Макса, осыпая обороняющихся пулями и стрелами.

Каменная стена высотой десять локтей и толщиной в три опоясывала крепость, делая ее похожей с высоты полета рукокрыла на вытянутый в одну сторону, кривобокий сундук. Ворота – бетонная плита, окованная железным уголком и пластинами, – при необходимости поднимались вверх на тросах, но сейчас наглухо перекрывали вход во двор. Недлинный барбакан выдавался вперед, прикрывая ворота и возвышаясь в оконечности башенкой, ощерившейся кулевринами – мелкими пушками, почти пищалями на поворотной станине. Жестокая к своим детям, неприветливая природа хоть и нехотя, но помогала жителям крепости – две трети стен окружала Мертвая Земля, смертельная ловушка, иссушающая тело живого существа, высасывающая все жизненные соки, оставляя лишь сухую мумию, стоило упасть в пыль единственной капле крови.

В случае нападения все, кто способен держать в руках арбалет, меч, рогатину или даже палку, взбирались по внутренним лесенкам на стену, отстаивая право на жизнь в жестоких пустошах. Так было раньше, когда враг, хоть и многочисленный, но глупый, неорганизованно пер на крепость, как крысопес на био. Сейчас же неведомый противник неспешно и абсолютно не таясь уничтожил фермы вместе с работниками и семьями, снабжавшими многочисленных жителей провиантом, после чего напал на крепость.

В ночной прохладе не слышалось рева нео и скрежета изношенных механизмов био. Тишина. Пеший враг двигался ровным строем в абсолютном молчании и в таком же молчании погибал, сраженный пулей, шрапнелью или даже метко запущенным из пращи булыжником. Тишина и темнота. Нападающие не жгли костров, не освещали себе путь факелами, их оружие выпускало смертоносные стрелы и пули без вспышек горящего пороха и треньканья тетивы.

Используя в качестве прикрытия складки местности, каждый куст, перевернутую телегу или же принесенные с собой широкие окованные щиты на колесах, нападающие закрепились в промежутке от стены до фермы, в мертвом пространстве для стеношных бомбард. Тяжелые казнозарядные пушки не рассчитаны на стрельбу под самую стену. Чем враг и воспользовался, раз за разом выцеливая незадачливых защитников, выглянувших из-за щита или края стены.

Нападение перешло в осаду и позиционную перестрелку. Мастер меча Никодим, в военное время бывший еще и воеводой, собрал во дворе перед воротами ударный отряд из тридцати мечников, чтобы верхом на турах выбить засевших у стен солдат врага. Пушкари и стрелки, укрывшиеся за щитами барбакана, расчищали плотным картечным огнем пятачок земли перед воротами, готовя плацдарм для маневра всадников. Также для прорыва приготовили десяток быков, специально обученных топтать врагов, обвешанных обрывками кольчуг, а также металлическими и деревянными щитками.

Стрелки уже оттеснили нападающих от ворот, заставив сменить позиции. Бойцы разминались, размахивая мечами и топорами, готовясь к сече. Быки, сгрудившись перед глыбой, закрывающей вход во двор крепости, ревели, вскапывая копытами землю. Три десятка мечников, среди которых были нео, люди и кио, положив ладони на клинки, возносили молитвы Метал Максу, надеясь на лучшее, но готовясь к худшему. Воевода поднял руку и дал отмашку бойцам на воротах запустить старенький генератор – привод подъемного механизма.

Заревел выхлопной трубой чиненный много раз дизель, набирая обороты, выбирая слабину троса в бобине, чтобы рвануть вверх многотонную бетонную глыбу – ровно настолько, чтобы выпустить отряд, и тотчас отпустить, разрубая, давя всякого, кто сунется в проем. За шумом дизеля, грохотом стрельбы, рычанием быков и зубовным скрежетом бойцов никто не заметил падение снарядов во двор и глухие хлопки разрывов.

Животные первыми почуяли неладное и взбесились, устроив свару у ворот. Полые, из мягкого материала снаряды, выпущенные противником по крепости, упав на утоптанную землю и брусчатку двора, истекали чуть желтоватым дымом. Защитники на стенах ничего не почувствовали, газ был тяжелым и не поднимался выше роста взрослого нео, но при этом проникал в любую щель, воздуховод или подвал. И действовал он очень быстро.

Менее чем за минуту люди и животные обезумели, нападая друг на друга, позабыв об истинном неприятеле, том, что сейчас за стеной. Три десятка воинов, вооруженных мечами и топорами, яростно уничтожали тех, с кем еще вечером обедали, поднимали чарку за здравие или травили небылицы.

Пришедший в себя Грром первым делом достал из схрона с таким трудом спрятанный меч.

– Все потом, – ответил он на вопросительный взгляд Слава.

Оказавшись во дворе, Грром опешил от творящегося там ада. Именно таким нео представил место, где всех людей ждет наказание за проступки, совершенные при жизни. С воплями по двору бегали женщины, то падая на землю, то снова поднимаясь. Один из парней, что обычно охраняют ворота, сейчас рубил боевым топором стену маленького амбара. Каменную стену. А чуть в стороне лупили друг друга палками и дико хохотали пастух Сергий и Антон кожемяка. Оба уже давно не сопливые мальчишки, бороды ведь до пояса.

Грром опешил лишь на мгновение. Какофония из смеси звуков стрельбы, криков умирающих на стене защитников и непотребств, происходящих во дворе, отошли на второй план. Внимание нео привлекли тени, тихо скользящие по двору. Кто-то невероятно сильный и гибкий спустился по веревке, перекинутой через стену. Грром догадался: «Атака ворот лишь прикрытие!»

Враг коварен и смел. Вражеские лазутчики забрались по стене со стороны Мертвой Земли, где не растет ни единой травинки и не рискуют шастать крысопсы, жуки-медведи и сколопендры. В той части крепости также нет плотной защиты из пушек и всего пара-тройка дозорных.

– Ррракши! – ругнулся Грром, попытавшись объяснить жмущемуся рядом Славу, что происходит, – маска противогаза на лице ужасно мешала.

«Слав изменился, укус пустынного паука надломил его», – подумал нео. Друг боялся, в бою это нормально. Но в Славе был вовсе не тот страх, что подстегивает к борьбе, дает силы, сжав зубы, наплевать на боль в перебитой руке, броситься на врага и перегрызть ему глотку. Это был уже не тот славный рубака, который каждый раз во время тренировок так ловко обманывал Гррома, заставляя его разозлиться и потерять контроль. Это был не тот молодой, храбрый воин, что пущенной из арбалета стрелой срезал голову вождя племени нео, атаковавших крепость, зайдя противнику в тыл. Гррому стало жалко увечного друга.

– Спрячься, Слав, – обернувшись и приподняв резиновую маску, произнес Грром. Видя недоумение друга, добавил: – А лучше предупреди Просвещенных, лазутчики уже в крепости. Я их задержу.

Проследив за тем, как Слав уковылял в сторону потайного хода в одном из сараев, нео натянул противогаз, ухватил покрепче рукоять нового меча и проследовал туда, где скрылся неведомый пластун.

* * *

Эта часть двора крепости Метал Макса изобиловала самыми разными строениями: складами, овинами, каменными и деревянными халупами, а по-другому и не назовешь. Обакэ точно знал, куда нужно идти, Кицунэ снабдил его точной информацией и даже картой-схемой. Еще там, «дома», когда его высочество протянул плотный лист бумаги с искусно вычерченным от руки детальным планом крепости, Обакэ удивился и спросил: «Откуда такие данные?», на что Кицунэ, хищно усмехнувшись, расплывчато ответил: «Оттуда», развернулся на месте и вышел из комнаты, оставив своего подчиненного в задумчивости. Эта рыжая сволочь любит напустить туману. На то он и Кицунэ.

Обожженное лицо, голову и плечи все еще жгло, словно он так и не сбил с них пламя. Пронизывающая боль не давала сконцентрироваться.

– Проклятая девчонка, – прошипел Обакэ, касаясь рукой в черной перчатке ткани маски, сплавившейся с кожей лица и головы. Боль была, мешала, но она же и подстегивала к действию не хуже угрозы Кицунэ: «Провалишь операцию – сдохнешь, где бы ты ни находился, куда бы ни спрятался. Нигде не будет для тебя места».