Текст книги "Полдень сегодняшней ночи"

Два еще живых зайца

16 июня, вечер после трудов праведных

…Но у самой двери остановился и браться за ручку не стал.

Из-за двери:

– О-о!

– Что – больно? Больно тебе? Прости, я не хотел…

– Не прерывайся.

– Тебе же больно!

– Не прерывайся, дубина… Н-да. Да-да-да-да-да. Ха-ха-ха. Да. Да!

– Так? Так? Тебе не больно?

– Не-ет… Мне хорошо-о…

Довольное урчание. Или что-то вроде того, милое, утробное, с легоньким постаныванием.

– Руку, руку не убира-ай… оттуда-а-а… О! Умелец мой… Тяжесть перемести вниз. Не так.

– Как?

– Вот та-ак. Да-да-да-да-да. Ну-ну-ну-ну. М-м-м-м.

Ее визави вскрикнул, потеряв контроль над собой. Ответом крику был долгий протяжный вздох.

– Да-а-а-а-а-а…

«Уж так у них раздумчиво вышло, у мерзавцев! – за дверью стоя, размышлял воевода. – Пороть. Пороть, пороть и пороть». Потом он было вознамерился вежливо поскрестить. Именно вежливо, а не командно-адинистративно. Понимаем. Однако посовестился. Пусть отдохнут минуточку. Надо же и этим молодым мерзавцам полетать над грешною землею… Немножечко. Минуты две. Не больше. Нашли время затеять!

– Что это ты делаешь, Машенька?

– Я? Собственно, ничего.

«Слава тебе, Господи. Одевается наша дева Орлеанская. Уже, поди, портки натянула…» – и Бойков по новой примерился к дверной ручке. Не тут-то было.

– …А вот и неправда. Со мной определенно кто-то что-то делает. И очень сноровисто.

«На новую пошли. Форсаж, конечно, Машка включает. Тоже, Марья-искусница, коляска самобеглая!»

– Не знаю, не знаю. Кто бы это мог быть?

– А-ах! Ты-ы…

– Ну уж нет. Я такой ерундой не занимаюсь. Разве что, мои пальцы…

«Отрубить бы тебе все двадцать!»

– А теперь – кто? Ктоу-у?

– Не знау-у… Разве что, мои пальцы на ноге…

«Еще рога бы тебе. И рогами умудрялась бы…»

– О! Какие милые пальчики на ноге. Рад, что ты нас познакомила…

Бойков не уходил только по одной причине. Надеялся, что сейчас мерзавцы все-таки окончат свои игры, что это у них уже стадия успокоительного ласкания. А потом – все. Замрет лихо. У Машки закрытый перелом, порвана мышца, да и гипса на плече – не один килограмм. Вряд ли у нее хватит сил на второй… цикл.

– А так? Так нравится тебе?

– Да-а… Откуда ты такая взялась, Марья-искусница…

Воевода вздрогнул.

– Из Тридевятого царства. Я лягу на бок, а ты целуй мне шею сзади… Нет, так мне и вправду больно… А так я не дотянусь до тебя ступней… Да, так!

«Что у них за поза такая? – оторопел Бойков, – Вот что означает словосочетание „наукоемкие технологии“… да-с».

– И-и… погладь мне пожалуйста…

Длинный сладостный вздох. Нега.

«Видно, не будет лиху угомона. Женщины! Правильно их в алтарь не пускают…»

…Целая симфония разнообразных звуков и умолчаний. Или, вернее, увертюра. Прелюдия. Неудержимо переходящая в аллегро. Авангард, так сказать, сменяется кордебалетом. В смысле, кордебаталией. Иными словами, самым что ни на есть пеклом.

И воевода плюнул на искания молодых. Решил без них проводить штабное совещание. Потому что хоть бы и оторвал он цвет северной московской дружины от… дружеских рукопожатий, да все равно б эти руки… крюки… искали бы нелегальные пути к воссоединению под столом с картой. А эти так называемые мозги пребывали бы в афродических эмпиреях вместо изучения боевой обстановки. Так что Господь с ними.

Бойков плюнул и ушел к Петровичу.

– О-м-м-м-м-м-м-м-м… – нагнало его двухголосие. Ни один, ни другая не стали воспроизводить эту коротенькую мантрочку в здравом уме и твердой памяти. Но любовная напасть творит с людьми еще и не такие резвости.

* * *

– Даже и не думай подбирать слова: как мне сказать, да как объяснить. Не стоит.

Бойков глянул на него, как на сумасшедшего. И, отчасти, как голодная, злая и очень большая собака на кусок мяса. На какой-нибудь ходячий кусок мяса. Еще с этим влюбленным юношей антимонии разводить…

– К делу, Петрович.

Старый боевой конь, известное дело, борозды не испортит. Петрович живо оставил за кормой всяческие страдания и принялся докладывать обстановку.

– У меня есть кое-что по поводу цели всей их дрянной экспедиции.

– Что у тебя есть?

– Не слишком хорошие новости. Февда будет рваться через нас до последнего солдата. Пока может, пока всех не израсходует, и себя в том числе.

– Себя? Ты преувеличиваешь. У них там смена тела – очень рискованная вещь. Умер генералом, ожил бабуином… Они так не любят.

– Скажем так. Возможно, Февда телом не рискнет. Но я допускаю и обратное. Ставка соответствует риску, поэтому не исключаю самых экстравагантных действий с его стороны. Взгляни на карту. Он неуклонно идет в одном направлении. Мы сдали ему Вепревский мост. Куда он после этого пошел? Вот сюда. Я полагаю, ты связался с соседями?

– С запада нас прикрывает водная команда звенигородской и верейской дружин, с юго-востока – ребята из Бронниц.

– Февда не знает, сильнее они нас или слабее. Он будет исходить из нашей обычной тактики: прикрывать опасные направления равными силами… Он ведь нас, как ты понимаешь, знает, как облупленных.

– А у моста попался…

– И мы по-своему попались.

– Петрович, хорошо, почти как облупленных. Я знаю, что ты знаешь, что я знаю. Двигаемся дальше.

– Так вот, ему все равно через кого прорывать заслон. Его интересует не кто, а где. Он не остановился ни под Москвой, ни в самой Москве. Значит, дело не в восстановлении сети. Во всяком случае, не только в этом. Он желает пройти Москву насквозь. Что его может интересовать севернее Москвы, но не очень далеко – иначе десантировал бы в другом месте?

– По большому счету, все что угодно. Лавра, например.

– Почти. Его интересует Александров. Я уверен в этом. Если бы это был обычный армейский офицер, я бы тоже так рассуждал: все что угодно, любой объект, любая зона. Но Февда – Пятидесятый. И его могло выманить в Срединный мир только нечто чрезвычайно крупное. Остальное он получил бы чужими руками.

– И все-таки, Петрович, я продолжая не понимать.

– Потерпи. Видишь ли, Кирилл, у всех шестисот шестидесяти шести номерных есть свои собственные интересы, помимо службы их владыке. И каждый, поверь мне, каждый помнит о главном приватном интересе.

– 44-я статья Конкордата?

– Совершенно верно. Главный Оппонент в любой миг может быть смещен и заменен любым из номерной иерархии… если, конечно, там найдется существо более сильное или более хитрое.

– На моей памяти попыток переворота не было. Или у меня просто нет сведений от этом.

– Я знаю о восьми. Замшелый возраст, милостивый государь, иногда оказывается большим преимуществом. И, знаешь ли, я не раз говорил…

– Пассаж о юности, опыте и их взаимном дополнении, пожалуйста, пропусти. Кажется, я помню его наизусть.

Симонов вздохнул глубоко и печально, как рыба на берегу в последней раз перед смертью.

– Хорошо. Так вот, до сих пор Главный оппонент – все та же персона, что и с самого первого часа падения. Никто пересилить его не сумел. Но теоретически… Существует несколько методов добиться первенства в Воздушном королевстве и свергнуть его законного основателя. Один из них – провести умопомрачительно сложный магический обряд. Сложность состоит в том, что порядок действий разбросан по множеству источников и к тому же каждый маленький отрывочек информации зашифрован своим особым шифром. Мало того, волонтеру потребуется 666 артефактов, эликсиров и текстов. Если требуемое имеется в наличии все пройдет как по маслу. Ритуал сможет провести даже простой человек, никогда прежде не знавший магии. Зато если чего-нибудь не хватит, потребуется колоссальная магическая сила – залатать «брешь».

– А если?

– Трудно предсказывать, что именно ожидает инициатора, не сумевшего такую «брешь» закрыть. Все что угодно. Вплоть до распыла души.

– Звучит малообещающе.

– У меня аналогичное мнение. Февда – Пятидесятый. Это, конечно, много. Но это и мало. Он не Крон, не Асмодей, не Ермунганд. Притом до своего нынешнего номера наш клиент добрался совсем недавно. Собрать весь комплект при его силенках и при его возрасте просто невозможно.

– А что – возраст?

– Ему нет даже трех с половиной тысяч лет. По меркам номерных Февда просто щенок.

– Держу пари, Петрович, эту фразы ты заготовил заранее специально для меня.

– История об этом умалчивает. Все вроде бы свидетельствует об одном: рано ему тягаться с такой большой зверюшкой как Люцифер. Но нет. На деле выходит иначе.

– Что – мал клоп, да вонюч?

– О, какое народное у нас руководство! Но в целом – да. По оперативным данным, Февда связан дружескими узами только с двумя кланами. Во-первых, группа Астарота.

– Одиннадцатый? Высоко же летает наш друг!

– Не то важно, что Астарот Одиннадцатый, а то, что он казначей Воздушного королевства, а его ставленники контролируют провинцию Техно и примерно половину складских зон в Метрополии. С такими связями у Февды не было и не будет проблем при сборе артефактов. Если чего и не найдет, умельцы из Техно живо сделают дубликат… А со вторым кругом связей еще интереснее. Это группа Мелькартов.

– У них нет влияния. Одна только знатность, древность рода и прочие погремушки.

– Совершенно верно. Сейчас у них никакого влияния нет. Но прежде Мелькарт-старший, основатель клана, ходил в Восьмых. А его старший сын – в Сороковых. Но сгинул Мелькарт-младший очень характерно. В 1011 году он не смог завершить один умопомрачительно сложный магический обряд и превратился в пчелиный улей. Притом душа попала под распыл.

– Сдается мне, этот обряд…

– Да. Одна из завершающих стадий. Самый конец. Февда ходил у этого субчика в учениках. Потом лет четыреста не мог доказать свою лояльность: подобные вещи плохо забываются. Ergo, порядок действий Мелькартом был расшифрован и, надо полагать, остались некие записи…

– Можешь не продолжать. Яблочко от яблони недалеко падает и дальше катится. Ученик решил продолжить с того места, на котором запнулся учитель. Ты хочешь сказать, Пятидесятый явился в наши края за недостающими ингредиентами? В смысле, артефактами?

– Талантливая у нас молодежь. Да. В смысле. Уж и не знаю, что ему удалось достать раньше, и что еще предстоит достать, но без одной вещицы, по мнению специалистов, ему не обойтись. Звучит примерно так: Священное Писание целиком или же любая его часть, переписанная от руки святым при его земной жизни и политая его кровью.

– Кажется, я знаю, о чем ты говоришь. Филипповское евангелие. Александровская слобода, на глубине четырех метров под землей, в закрытой и замурованной каменной камере, вместе со всей библиотекой Ивана Грозного… Написано святым митрополитом Филиппом после суда и изгнания с кафедры, незадолго до смерти. Но позволь, в те времена, когда я родился… а я родился не так далеко от места, где Филипп окончил свои дни… так вот, тогда все были уверены, что он погиб бескровно. Не зарезали его, и голову не отсекли… Что-то здесь не сходится.

– Сходится. В 1583-м я держал Филипповское евангелие в руках. На втором листе, в самом низу – ма-аленькое красное пятнышко. Может быть, кровь пошла носом. Или, может быть, оцарапался. Нет требуется ничего сверхъестественного, никаких пыток и прочих злодейств. А по формальному признаку артефакт соответствует.

– Не то слово.

Оба помолчали немного, собираясь с мыслями. Воевода говорит:

– Знаешь, Петрович, ты сказал: «подобные вещи плохо забываются». А это не так. Это совсем не так. Подобные вещи не забываются. Филипповское евангелие – артефакт такой силы, что километров на пять вокруг него от нечистой силы должно быть чисто. Проверено, мин нет! А то и на все пятнадцать. Для простых бесов оказаться поблизости – смертельно. Или, по крайней мере, очень больно. Допустим, Февда уговорил свое начальство отбить артефакт, чтобы улучшить стратегическую обстановку в Подмосковье. Отличный предлог.

– Ты бы не поверил.

– А ему и не поверили, я полагаю. Начальство ответило: отлично, как раз убьете, дорогой мой, двух зайцев одновременно – и региональную сеть восстановите, и обстановку улучшите. Начальство подождет, пока Пятидесятый не отберет у нас Филипповское евангелие, а потом прихлопнет его и отправит артефакт в королевскую казну. Вот, кстати, третий зайчик: загрести жар руками старинного врага, а потом избавиться от него. Похоже на правду?

– Более чем. Я бы сказал, дело не в одной только тривиальной логике. Это стиль, манера Лю…

– О! Клуб ветеранов.

– Это стиль, манера Лю, – повторил Симоном, нимало не обратив внимания на шпильку. – Он всегда обожал чуть-чуть поглумиться над противником, даровать ему видимость легкого успеха, использовать для собственного блага, а потом разом завершить карьеру опальной персоны… И еще ему нравится дешевизна. «Выгодно купить, выгодно продать, чтоб поменьше дать и побольше взять…» Подкинуть первоклассному магу сельское отребье – это очень в его стиле. Пускай, дескать, кувыркается. Научат его Павел с Андреем уму-разуму – хорошо, спесь сойдет. Решит задачу – еще лучше. И, главное, все выходит так недорого! На кон поставлена всего только рота второсортных войск…

– Петрович, допустим на секунду, что нас выбили. Что Пятидесятый добрался до евангелия. Есть у него шансы успеть со своим обрядом? Как думаешь, выгорит у него? По большому счету, один черт не страшней другого; я из одного любопытства интересуюсь.

Его собеседник покачал головой.

– При таком состоянии дел – вряд ли. Мелькарт-младший был очень серьезным магом. А этот… бахвал, щеголь, гедонист… если он кому-нибудь и страшен, то нам только.

– У тебя совесть есть?

– А у тебя, доблестный воевода? «Допустим на секунду, что нас выбили…» Прости, если я по старческой слабости…

– …и мозговой дряхлости…

– …если я по старческой слабости лезу не в свое дело. Лет примерно с двести пятьдесят, а то и с триста, ты о такой возможности даже не заикался. Она для тебя не существовала. Не хочешь ли мне кое-что объяснить?

– Лепестком интересуешься или нашим отступлением от Вепревского моста?

– А разве это не один и тот же вопрос?

– Один. И час назад я принял решение кое-что тебе рассказать. То, что к нам пришло в Воздушном королевстве называют пиковой мастью. Хуже ее ничего нет. Разве что сам главный оппонент – он и вовсе без мастей. Я долго недоумевал, почему против нас посылают бубновых, червовых, трефовых вояки, а пиковых нет и в помине. Теперь, кажется, понял. Пиковые не служат, поскольку их невозможно заставить служить. Ими невозможно управлять. Их действия невозможно предугадать. Никому. Кроме одного Творца. Более того, их невозможно победить. Они представляют собой самое совершенное оружие в нашем мире, и притом самое неуязвимое. Ко всему прочему, они старше всех. Древнее старших богов…

– Скорее, тех существ…

– Помню-помню, тех существ, которых сейчас называют старшими богами, хотя Бог – только один. Так вот, этот наш пришелец древнее первородных эльфов и, конечно, древнее людей. Ты понимаешь?

– Как ни странно, нет. В Книге не упомянуто никого – древнее.

– Речь идет не о ком-то, а о чем-то. Вернее о некоем среднем состоянии между кто-то и что-то.

– Кажется, начинаю понимать. Насколько древнее людей?

– На четыре дня.

– На четыре дня творения?

– Да.

– Это инструменты. Резцы в руках Господних. Ими творец строил сушу и море, созидал горы и превращал их в равнины. А потом изредка использовал их для менее масштабной, ювелирной, позволю себе сказать, работы. Например, потоп. Или когда требовалось сровнять какой-нибудь город с землей. Или против сильных магов… Москва для резца – что-то вроде скопища возвышенностей, поросших безобразными кирпичными поганками… У них есть души? У резцов, я имею в виду.

– Петрович, не без того. Помнишь, когда вся эта заварушка только-только начиналась, я примчался к тебе, слегка запыхавшись?

– Помню.

– Извини, я немного обманул тебя тогда. Я уже знал, кто это… или что это. Я знал: Февда с его барбосами – просто невинные девственницы по сравнению со свихнувшимся резцом на нашей территории. Простишь?

– Скрытность твою я еще тогда простил.

– Спасибо. Я еще в то утро навел справки мимо прямого нашего начальства. Обратился прямо к праотцам. Кое к кому из них. Они помнят. Они еще, слава Господи, помнят.

– Не надо тянуть.

– Ладно. Резцы, по их словам, одушевленные существа. Но души их так слабы и так невзрачны, что на девять десятых эти монстры представляют собой сложно запрограммированные машины. Не более того. И только тот, кто создал их для своих трудов, может повелеть им двигаться, ровнять горы, рыть ущелья, губить города, поражать армии и заливать страны. В Срединном мире они способны защитить себя безо всякого приказа, повинуясь простейшему инстинкту самосохранения или, если хочешь, простейшей программе самосохранения. Но ни при каких обстоятельствах резцы не сдвинутся с места и уж тем более не начнут своей работы по собственной воле. Следовательно…

– Следовательно, наш пришелец болен.

– Следовательно, наш пришелец рехнулся. Даже очень умные машины иногда ломаются. Даже очень рассудительные люди иногда сходят с ума. Наш приятель рехнулся по-настоящему серьезно. Ему начала нравиться его работа: крушить и разрушать. Следующим этапом была отправка на покой, на консервацию. Резец превратился в совершенно безопасную и неподвижную груду… Ведь даже сам главный оппонент не ведает, как «заводить» черную масть! Ваш этот Конкордат подарил ему ничтожный шанс позабавиться на старости лет.

– Ваш! Кажется, я становлюсь сторонником хорошей розги в процессе обучения.

– Опоздал, дедунюшка. Итак, полагаю, некто ошибся, вызывая из преисподней воинские части, и ненароком «включил» свихнувшийся аппаратик. Разбудил зверюшку. Не знаю уж как, но лихо проснулось. 1491-й год затронул что-то очень тонкое в нашем мире. Передвинул какие-то невидимые колесики. Помимо, разумеется, очевидных изменений. Слишком многое стало возможным. Я имею в виду – из того, что прежде Конкордата возможным не считалось. Если, конечно, верить твоим байкам… По ним судя, вода была тогда водянистее, да и масло маслянистее, а уж дерево не в пример деревяннее.

– И малышня шутила остроумнее.

– И старичье сидело на завалинке в два раза тише. Ладно, о резце: самая лучшая новость на сегодняшний день – меня научили, как его обезвредить.

– Обезвредить?

– Выбить. Иными словами, я сумею это сделать. Довольно сложно, чуть-чуть опасно, но осуществимо.

И какая-то невнятная скороговорка сухим горохом защелкала в последней фразе Бойкова. Старший витязь смолчал. Даже не спросил – как?

– Да, Петрович, смогу. Наша главная проблема растет из другого места.

Опять скороговорка, и опять молчит Симонов.

– Проблема, Петрович, прежде всего в том, что ему нельзя позволить добраться до Москвы. Он ведь тут такое учинит! А у нас под ногами мешается Февда. У Вепревского моста, помнишь, ты сказал мне, мол, черный лепесток опять задвигался, мол, идет к Москве. Я ведь тогда подумал: все, конец городу. Мы не от Пятидесятого с бесячьей командой уходили, мы наперерез ему двигались… Нельзя было поступить иначе, хоть и обидно уступать им дорогу. В случае чего…

– …приняли бы удар на себя. Но он, слава Господи, опять остановился.

– Именно так. Молись, чтобы это чудище продолжало стоять на месте, пока мы не разберемся с Февдой. Как оценить сотню бесов посреди столицы? Да просто много нудной и грязной работы для нас. Как оценить визит резца? Да просто риск не найти потом славного города Москвы.

Старший витязь погрузился в задумчивость. То ли он анализировал сказанное, то ли ожидал продолжения. Бог весть. Продолжения, во всяком случае, Симонов не дождался. Что ж, значит такова воля воеводы… Он в своем праве. Оставалось лишь закончить беседу попристойнее. Поаккуратнее.

– Ну что же, я ликую, вспоминая о его неподвижности. Правда, у нас остается старый добрый друг Пятидесятый, который склонен гоняться за двумя зайцами с необыкновенной резвостью и неуклонностью.

– Пока, слава Господи, оба зайчика живы… Стоит порадоваться.

Старший витязь выстроил на лице убедительное подобие улыбки. Бойков был очень способным учеником. Быть может, лучшим его учеником. Мальчик сказал так много, но сохранил за собой возможность решить все в одиночку. Он сказал так много, но не сообщил главного. Молодец. Ему и нельзя выбалтывать главное. Такое главное.

Учитель тоже навел кое-какие справки. В речах Бойкова он без труда заметил две несообразности. Во-первых, даже самому сумасшедшему творению Господь мог отдать приказ: «Остановись!» – и волей-неволей пришлось бы остановиться. Будь это машина, живое существо или стихийное бедствие, все равно, любое движение и действие прекратилось бы вмиг. А душевнобольной резец продолжал двигаться и действовать… Значит… значит… даже думать не хочется, что именно означает такая ситуация. Потому что, во-вторых, здесь, в Срединном мире, нет и не может быть никаких способов избавиться от резца. Разве что, одно рискованное, ненадежное и крайне неприятное средство. Одним словом, хуже не придумаешь.