Текст книги "Над облаками дождей не бывает"

– Что с Масахиро? – в первую очередь спросил господин Хокудо.

– С ним все хорошо, – ответил Кроссман. – Мы просто не рекомендовали ему разгуливать по территории, во избежание, так сказать, утечки информации. Он в доме, с Ичином. Идемте.

Когда Хокудо переступил порог, Ичин вытянулся по струнке. Масахиро лежал на кровати, безучастно пялясь в потолок. Он вообще никак не отреагировал ни на появление отца, ни на его приветствие.

– Упадок сил, – сообщил Ичин. – Начался минут десять назад.

Господин Хокудо осмотрел отросшую руку сына и сел на предложенный Кроссманом стул, стараясь не показывать эмоций. Пришлось вкратце рассказать ему, что случилось.

Но во время рассказа ноги Ичина подкосились, и он мешком рухнул на пол. Поднять его не получилось даже вдвоем, пришлось просто оттащить от двери и оставить на полу.

– Он тоже принял реликт, для эксперимента, – объяснил Кроссман. – Похоже, упадок является характерной реакцией.

– А потом кома и смерть? – Господин Хокудо глянул на Кроссмана.

– Я тоже думал об этом. Но если физиологические показатели начнут ухудшаться, придется дать еще дозу реликта, а там будем думать.

– Так себе перспектива, – пробурчал Хокудо. – Анализы брали?

– Да. С мочой выходит очень мелкая фракция реликта.

– А кровь?

– Возможность взять кровь появилась только после начала упадка сил. Она уже была чистой, но и в моче реликта уже не было к этому времени. Взять кровь в активной фазе не представлялось возможным. – Голос Кроссмана сделался глуше. – Тело приобрело прочность реликта. Иглой не проткнуть. Да и ножом тоже. Уверен, что и пулей не пробить.

– Шутите? – насторожился господин Хокудо.

– Где уж там. – Кроссман вздохнул. – Воздействие реликта на человеческий организм нам еще предстоит изучить. Но уже сейчас можно сказать, что оно носит ярко выраженный характер. Очень быстрая регенерация. Рука отросла за часы. Неуязвимость тела. Мощные, неконтролируемые приступы агрессии. Теперь упадок сил. Но у нас есть и другая проблема. Нам нужно в кратчайшие сроки изъять из оборота весь реликт, с которым может контактировать кровь. Вы понимаете что будет, если кто-то порежется рядом с кожухом реликтора?

– Не совсем.

– Ах, ну да… – спохватился Кроссман. – На себе показывать не буду, а то некому будет последствия разгребать. Скажу на словах. Контакт с кровью переводит реликт в жидкое состояние, он выстраивается в нечто вроде ожившей струи и внедряется в рану. Стоит кому-то порезаться рядом с кожухом из реликта, у нас возникнут серьезные проблемы, и поползут слухи об опасности реликта для здоровья.

– Все срочно в вертолет! – тут же приказал господин Хокудо. – Нам предстоит непростая задача, возможно, без мистера Шерстюка мы ее не решим. Распорядитесь, чтобы пострадавших перенесли на борт.

Сразу после взлета, господин Хокудо взял микрофон рации, и принялся раздавать распоряжения не очень высокой секретности, в первую очередь, предназначенные юристам. Им в кратчайшие сроки необходимо было подготовить изменения в «Патентные правила».

Закончив, он устроился в кресле рядом с Кроссманом, и жестом велел ему надеть шумопоглощающие наушники для внутренней связи.

Тот поспешил натянуть их на голову.

– Нужно придумать вменяемую причину для изъятия реликта из обращения, – произнес Хокудо. – Важно не вызвать паники, чтобы никто не заподозрил опасность реликта. Дернул вас черт делать защитные кожухи из реликта!

– Это ладно, – хмуро ответил Кроссман, – Все реликторы находятся либо в щитовых сейфах, либо в специальных отсеках автомобилей. Случайно туда кровь не может попасть. А вот сколько протезов вы успели продать?

– Не больше сотни, – отмахнулся господин Хокудо. – Это мелочи. А реликторов реализовано больше миллиона, если считать автомобильные агрегаты и вывезенные за границу агрегаты для станций. Это был самый внушительный рынок. Хорошо мы хоть за пределами США и Японии их не продавали. Не смотря на установку в сейфах и отсеках, опасность соприкосновения с кровью есть. Мало ли, что может случиться!

Кроссман задумался.

– Надо выяснить, не произошло ли недавно вспышек на солнце.

– Это серьезно?

– Вполне. Есть у меня одна идея.

Таидо хмыкнул, вышел в эфир и провел с кем-то переговоры по-японски. Но через минуту ответил.

– Нет, значимых вспышек не произошло, магнитных бурь не ожидается.

– Плохо. Ну, черт с ним. Я думал под эту лавочку вывести реликторы из строя, списав всю вину на Солнце. Ну, раз нет, тогда вину возьмем на себя. Надо немедленно активировать все «контрольные схемы» разом, и выжечь электроды у всех реликторов. Включая автомобильные. Объявим о хакерской атаке. Извинимся, сообщим, что примем меры. И придется все агрегаты заменить бесплатно на новые. Нужны кожухи из обычной брони.

– Миллион кожухов, миллион замков… – с ужасом в голосе произнес господин Хокудо, быстро поменяв свое первоначальное мнение о необходимости немедленного изъятия продукции из оборота. – На это уйдет больше месяца. Разработка, заказ… И все это время люди, заплатившие нам деньги, будут сидеть без электричества. Я думаю, надо рискнуть. Не пороть горячку. До сих пор обошлось, обойдется и еще полгода. Раз кожухи реликторов спрятаны в сейфах, и без необходимости туда никто не полезет, горячку лучше не пороть. За это время выпустим новую модель, с кожухом из обычной брони, подготовим новые «Патентные правила». Иначе мы устроим куда большую панику, чем возникнет, если просочиться информация об оживающем от крови реликте.

– Несколько случаев можно замять, – согласился Кроссман. – Объявить выдумкой. Не так давно удавалось весь мир дурачить, скрывая масштабы и причины гражданской войны на Украине. Тут будет проще.

– Да. Что удалось госдепартаменту, получится и у нас. Главное, не делать резких движений. И проводить обмен на новую модель не бесплатно, а по себестоимости нового кожуха, чтобы самим в копейку не влететь. Реликт нам достается даром, а броневая сталь нет. Так что новая модель должна стоить дороже.

– Тогда вообще не надо никакого обязательного обмена, – подумав, предложил Кроссман. – Надо просто выпустить новую модель, более изящной формы, большей мощности. Продавать ее дороже, а производство и реализацию старой прекратить. Постепенно от них сами начнут избавляться и нести нам, на утилизацию.

– Они же будут работать! – удивился Хокудо. – Зачем от них избавляться?

– Не важно. Смартфоны старых моделей тоже не теряют работоспособности, однако их меняют на новые, – со смехом ответил Кроссман. – Это вопрос моды. Так и будут спрашивать, мол, у тебя все еще реликтор старого поколения? Каменный век! Потом объявим акцию по замене с доплатой. Но менять рабочие агрегаты на рабочие нам выгоднее.

– Почему?

– Потому что нам не придется заново создавать ядра. Мы же не выведем их из строя. Нам принесут старые реликторы, мы отдадим новые, а потом со старых снимем ядра, и установим в кожухи нового образца, заменив только преобразователь на более мощный.

– Гениально. – Господин Хокудо кивнул с довольным видом. – Я рад такому специалисту в своей команде!

Глава 10

В которой Томас Кроссман создает экзотов, исследует их возможности, а потом получает тревожное известие и новое задание.

Через несколько часов после прилета, уже в клинике корпорации «Хокудо» Масахиро и Ичин вышли почти одновременно впали в кому, затем у Масахиро произошла остановка дыхания и сердцебиения. Наступила клиническая смерть. Но Кроссман уже был готов к этому и дал обоим, для пробы, малую дозу реликта, использовав крепежные детали протеза с площадью напыления менее двух квадратных сантиметров. Сразу после этого оба очнулись и перешли в состояние крайнего возбуждения, продлившееся несколько часов. Затем у обоих снова произошла потеря сознания, но на это раз без комы. К утру оба пришли в себя, у них появился аппетит, к ним начала возвращаться активность. У Кроссмана, и у Таидо Хокудо отлегло от сердца. Но случившееся с Масахиро хотя и имело счастливый финал, требовало углубленных исследований взаимодействия реликта с живыми существами. Точнее с людьми, так как опыты на нескольких видов животных, которые Кроссман провел сразу после возвращения в лабораторию, никакого взаимодействия не выявили. Реликт разжижался только от человеческой крови, ни от какой другой.

В токийском центре Кроссману было предоставлено все необходимое, включая оборудование и персонал, но это не способствовало решению задачи. Когда Кроссман явился к Таидо с очередным «пустым докладом», глава корпорации рассвирепел:

– Почему мы топчемся на месте? – Он пробуравил Кроссмана взглядом.

– Нужны опыты на людях. С кровью животных реликт не взаимодействует никак.

– Приматов пробовали?

– Пробовал. Не работает. Можно об этом забыть. Реликт реагирует только и только на человеческую кровь, причем, пока она живая. Стоит клеткам утратить жизненные функции, все, реакция прекращается.

– Плохо! – Хокудо вздохнул.

– Я думаю, надо закрыть эту лавочку. До поры.

– До какой поры?

– Ну… Рано или поздно у кого-то произойдет контакт открытой раны с реликтом. Тогда мы сможем нанять человека, с которым это произойдет, и оплатить ему прохождение тестов.

– Мы не можем этого ждать, – убежденно заявил Хокудо. – Во-первых, действие реликта сохраняется в течение суток, судя по случившемуся с моим сыном. Какие тесты мы успеем провести за столь короткое время, с учетом, что еще пациента нужно доставить в лабораторию? Никаких. Во-вторых, мы приняли все меры, чтобы контакта с реликтом не произошло. Я отозвал все протезы с напылением из реликта, в нем нет необходимости, мы переделаем их на титановые, но оснастим реликторами. Бытовые электрические агрегаты заперты в щитовых сейфах. Работы по строительству подводных станций и батипланов я так же велел приостановить, так как там имеется открытые поверхности из реликта. Производство старых моделей прекращено. Мы сделали пять батипланов, я велел покрыть их толстым слоем тефлона и закрыть в подземном хранилище.

– От всего не убережешься, – Кроссман пожал плечами. – Если что-то может пойти криво, оно пойдет криво.

– Тема слишком важная. – Хокудо покачал головой. – Ждать с моря погоды мы не имеем права. Но, насчет проведения оплаченных экспериментов, мысль мне понравилась. Но мы не будем тянуть. Не будем надеяться, что кто-то порежется рядом с реликтом, и забрызгает его кровью. Мы заплатим людям, чтобы они это сделали добровольно. С Масахиро ничего плохого не случилось. Даже наоборот. Рука заново отросла. Так что переживут…

– Погодите! – Кроссман осмелился прервать собеседника.

Тот глянул с недоумением.

– Я понял, как это сделать этично! – добавил Кроссман. – Если у Масахиро отросла рука, возможно, реликт вообще является лекарством от самых страшных болезней! Причем, явных побочных эффектов, кроме приступов агрессии и последующего упадка сил мы не наблюдаем. Можно взять людей, больных неизлечимыми формами онкологии, например, и дать им шанс. Это будет честно.

– Замечательно! – Хокудо улыбнулся. – Но все должно быть в рамках строжайшей секретности.

– Понятно.

– Наверняка, нужные нам люди найдутся в числе персонала или среди их родственников. Я дам задание выяснить этот вопрос.

Идея, как и большинство идей Кроссмана, оказалась до крайности продуктивной – уже на следующий день двое мужчин и одна женщина согласились принять участие в эксперименте. Все они были примерно одного возраста, от двадцати семи до тридцати пяти лет. Один из мужчин был парализован после травмы позвоночника из-за падения с мотоцикла, у другого диагностировали рак кишечника, а у женщины неоперабельную опухоль мозга.

Учитывая возможность приступа агрессии после контакта крови с реликтом, Хокудо предложил Кроссману все эксперименты проводить в специальном отделении клиники, удаленном от остальных помещений.

Сразу после подписания необходимых юридических документов, Кроссман перевез троих пациентов в их новые палаты, каждая из которых имела удобную кровать, биотуалет с возможностью непосредственного исследования мочи, душевую кабину, а так же медиацентр.

Через час после размещения испытуемых, Кроссман решил начать исследования с одного из мужчин, и задумался, какую дозу ему ввести. Изучив протез, детали которого были растворены кровью Масахиро, Кроссман сделал вывод, что сын Хокудо принял дозу, равную примерно пяти квадратным сантиметрам поверхности стандартного реликтового напыления. Ичину досталось напыление примерно с четырех квадратных сантиметров, и разницы в их состоянии особой не было. Но пока нельзя было сделать вывод, большая это доза или нет. Поэтому, чтобы не терять время, Кроссман решил для начала определить минимальную дозу, воздействие которой окажет наблюдаемое изменение физиологии испытуемого. Для облегчения численной фиксации результатов, он взял стопорное кольцо от протеза, площадью чуть больше одного квадратного сантиметра.

Помня, что после поглощения телом реликта кожу проткнуть не получится, Кроссман сначала установил пациенту венозный катетер, и лишь затем, через него, осуществил контакт реликта с кровью. Но ожидаемого чуда не произошло, напыление из реликта осталось твердым, из чего можно было сделать вывод, что для разжижения вещества нужна некая его критическая масса. Кроссман начал брать детали из разобранного протеза, с разной площадью напыления, и только когда эта площадь приблизилась к четырем квадратным сантиметрам, произошло разжижение слоя и его утекание в рану. При контакте произошло то, что Кроссман уже видел, когда Ичин решил поэкспериментировать на себе – реликт превратился в жидкость и тонкой струйкой утек в жерло катетера. Физиологические проявления так же были уже знакомыми – кратковременная потеря сознания, спазм всех мышц. Через тридцать секунд после приема реликта катетер неведомой силой выдавило из кожи вместе с иглой, а ранка от укола исчезла без следа. После этого повторно проткнуть кожу иглой не вышло. Пациент находился в сознании, но болевые ощущения утратил полностью. Еще через двадцать минут к первому пациенту не только вернулась подвижность, но и стали быстро пропадать признаки атрофии нижних конечностей. Вот только обернулось это не выражением радости, а мощным приступом агрессии. Пациент вскочил, но еще не в силах толком стоять на ногах, грохнулся на колени.

В течение часа приступы агрессии повторялись, и, в отличие от Масахиро и Ичина, пациент несколько раз переставал реагировать на лова, словно не понимал их, и демонстрировал поведение, свойственное скорее животным – выл, царапал пол.

Когда испытуемый выдохся, тут же кончился и приступ агрессии, а Кроссман записал в журнале, что гипервентиляция легких снимает у испытуемых приступ неконтролируемой агрессии, наблюдавшийся у всех, кроме Ичина. С другой стороны, почти сразу после приема реликта Ичин вступил в драку с Масахиро, и трудно понять, что было бы, не случись эта потасовка. Так что Ичина нельзя было встраивать в статистическую выборку из-за неоднозначности данных. Кроссман задумался, нельзя ли купировать приступ повышением содержания кислорода в помещении, после чего приказал доставить несколько кислородных баллонов.

Но они не потребовались – уже через три часа, почти сразу после сдачи пробы мочи, испытуемый впал сначала в прострацию, как Масахиро и Ичин, а затем монитор показал угнетение дыхания и сердцебиения. Пользуясь тем, что кожа пациента после выхода реликта утратила непробиваемость, Кроссман приказал снова ввести катетер и был готов ввести новую долю реликта, если наступит смерть.

Так и вышло. Потеря сознания переросла в кому, а та в состояние клинической смерти, а повторная уменьшенная доза реликта позволила вывести пациента из измененного состояния, как это было с Ичином и Масахиро.

Двум другим испытуемым Кроссман дал дозы побольше. Мужчине вдвое большую, а женщине столько, сколько впитало тело. Так Кроссман установил максимальную однократную дозу, после которой организм переставал принимать реликт, она составила восемнадцать квадратных сантиметров стандартного напыления.

В этот раз симптомы оказались намного ярче. Тело испытуемых не только приобрело непробиваемость, но к ней прибавилась невероятная физическая сила. В приступах агрессии испытуемые крушили бетонные стены, сгибали арматуру, искалечили кровать, собранную из толстых железных труб. Подача кислорода в помещение проблему не решила. Кроссман приказал доставить в отделение несколько панелей с напылением из реликта, чтобы предотвратить прорыв разбушевавшихся пациентов в оживленную зону клиники.

Для вывода реликта из организма понадобилось больше времени и несколько мочеиспусканий. Но когда это произошло, клиническая смерть наступила сразу, без предварительных признаков, вроде апатии и комы. Кроссман дал пациентам уменьшенные дозы, но это не привело к выходу из состояния клинической смерти. Пришлось дозу поднять, что вернуло пациентов в еще более активную фазу.

Кроссман забеспокоился, и не напрасно. Когда весь реликт вышел из организма пациентов, они снова впали в состояние клинической смерти, а не вышли в обычное состояние, подобно Масахиро. Пришлось снова дать дозу реликта размером около пяти квадратных сантиметров напыления. На это раз пациенты, придя в себя, продемонстрировали меньшую агрессию, с ними можно было общаться, давать им тесты. Мыслительные способности оказались все еще угнетены, зато физическую силу испытуемые демонстрировали совершенно невероятную – они не просто ломали силомеры, а плющили сталь пальцами.

На этот раз экзотическое состояние после приема реликта длилось больше суток, признаки неизлечимых болезней полностью пропали, но в конце фазы цикла все равно наступила смерть и необходимость еще одной средней дозы реликта. После ее приема физическая сила осталась огромной, а умственные способности вернулись к норме. Однако купировать экзотический цикл Кроссману так и не удалось. Раз за разом время от приема до смерти увеличивалось, экзотические проявления сохранялись, но смерти в конце фазы цикла избежать не получалось.

Примерно через полтора месяца усилий стало ясно, что этим двум пациентам всю жизнь придется принимать реликт. Выйти из экзотического цикла не получалось. В каждой фазе цикла их сила оставалась сокрушительной, приступы агрессии они научились контролировать, время от приема до смерти увеличилось до семи дней и стабилизировалось.

Что делать дальше, Кроссман не имел представления. Никакой теории у него по этому поводу не было, да и данных, доступных для исследования, пока было слишком мало для серьезных выводов. Но два момента, вроде бы никак между собой не связанных, не давали Кроссману покоя. Почему реликт взаимодействует только с человеком, и никак не реагирует на кровь животных, включая приматов? Как ни крути, факт был странным, навевал мысли о некой искусственности, о четкой подгонке вещества под предельно конкретный геном. Но чтобы такую подгонку осуществить, нужно, как минимум, иметь глубокое представление о целях. Тому, кто данную подгонку задумал и претворил в жизнь. Думать об этом не хотелось, так и до божественного провидения не долго докопаться, поэтому Кроссман решил оставить идеи по этому поводу до лучших времен. Его личный опыт, и опыт всего человечества, подсказывал, что верным оказывается, как правило, самое простое допущение из возможных. А пока в голове каша, мозг неминуемо накручивает дурацкие построения. Когда все усядется, простой и логичный ответ появится сам собой.

Второй странной деталью было восстановление организма после травм, а так же избавление от неизлечимых обычными методами болезней. С болезнями еще ладно, допустим, реликт уничтожал в организме все инородное. Но отращенная рука, и на глазах затягивающиеся раны, в эту картину не вписывались. Зато вписывались в другую. Создавалось ощущение, что реликт не просто убирал из тела все чужеродное, вроде болезней, но и восстанавливал тело до некого клише, доращивал недостающее, убирал лишнее. Но что это за клише? Может «первичной матрицей», до которой происходило восстановление тела, была именно генетическая информация? Это вполне логично, ведь внешний вид тела, количество конечностей, пальцев, и много чего еще, определялись конкретным набором генов. И тут снова возникала мысль о подгонке под конкретный геном. Разумной, целенаправленной подгонки.

«Ну, ладно, допустим, – подумал Кроссман. – Сделаю я допущение об искусственном происхождении реликта. Что это даст? К каким выводам приведет?»

Ну, во-первых, сразу возникал вопрос о создателе реликта. Изначально предполагалось, что источник возник как результат воздействия аномалии. Все с этой версией были согласны, никого она не коробила. Это казалось вполне логичным, так как аномалия вытворяла и не такое, без всякого зазрения совести локально отменяя и переписывая незыблемые законы. Если это явление способно исказить время, гравитацию, атомарную структуру предметов, то что ей мешает создать новое вещество с невероятным набором свойств?

Вот тут-то и возникала неувязочка, заставляющая связать две странности. Реликт действует только на людей. Реликт восстанавливает человеческое тело до некой первичной генетической матрицы. Эти две странности напрочь отметали представление об аномалии, как о некой случайной природной силе. Невозможно случайно с такой точностью подогнать восприимчивость вещества к четко заданному геному. Настолько четко заданному, что даже геном шимпанзе не вызывает реакции. А еще менее возможно, чтобы это вещество заодно восстанавливало тело до матрицы данного генома. Нет, такое может создать лишь разум, знающий чего хочет, поставивший осознаваемую цель, умеющий ее достигать. Разум, оснащенный мощнейшими вычислительными возможностями, способными провести анализ генома в масштабе самых малых секвенций. Тут уже, хочешь или не хочешь, возникнет мысль об инопланетном вмешательстве.

Стоило его допустить, все сразу вставало на свои места. Либо сама аномалия являлась некой формой разумной жизни, способной вносить непосредственные изменения в некую информационную ткань реальности, либо она являлась инструментом, энергетическим манипулятором очень высокоразвитых существ, обративших внимание на Землю и ее обитателей.

Первый вариант с разумностью самой аномалии Кроссману не очень пришелся по вкусу. Это предполагало создание сущностей без необходимости, то есть принятие концепции о некой небелковой, информационно-энергетической форме жизни. Обычно, как гласит принцип Оккамы, такой подход не является продуктивным. Тогда логично принять концепцию обычной, белковой жизни, возникшей и развившейся вне Земли, и создавшей цивилизацию, шагнувшую очень далеко относительно человечества. Настолько далеко, что этой цивилизации подвластно создание некого, ну, если так можно выразиться, устройства, манипулятора, беспилотника, который землянами воспринимается как аномалия. Этим манипулятором они шарят по Земле, меняют привычную нам структуру реальности и, в какой-то момент, создают реликт.

Выходит, это подарок? Некая цивилизация, при помощи информационно-энергетического манипулятора, создает на Земле неиссякаемый источник вещества, способного стать универсальной броней, универсальным источником энергии, и универсальным лекарством. Тут уж невольно задумаешься, зло это или благо? В первом приближении – безусловное добро, избавляющее людей от бед, которые оно столетиями не могло самостоятельно преодолеть. Но что это даст людям? Возможность невиданного ранее цивилизационного рывка, всеобщее счастье достатка и здоровья? Или войны за обладание новым ресурсом, и горстку людей, продающих избавление от болезней за дикие деньги?

Конечно, гипотетических инопланетян такие этические тонкости могли вообще не волновать. Они подарили возможность, шанс. А как человек эту возможность использует – ему самому решать. Точно так же вышло и с огнем, и с ядерной энергией. Природа дает возможности, а в каком виде их воплотить – самому человеку решать. Можно печь лепешки, а можно сжигать города.

В концепцию инопланетного разума прекрасно вписывался и Олег Шерстюк. Он ведь, если верить Хокудо, около двадцати лет назад принял некий внеземной сигнал. Именно расшифровка этого сигнала привела Шерстюка к созданию антигравитационного привода, и к обретению им безграничной способности к внушению. Можно предположить, что этот сигнал был старой моделью того же манипулятора, которым сейчас является аномалия. За это говорило и то, что Шерстюк оперирует некими воображаемыми струнами, сложенными в виде янтры, и Ганнибал Мэтью, получивший способность безграничного оперирования случайностями, так же оперировал похожей фигурой, чтобы вызвать проявление аномалии в нужном месте в нужное время. Во всем этом просматривалась четкая, хотя и совершенно безумная, логика.

Наблюдаемые же факты были очевидны – тело испытуемых приобретало полную непробиваемость, независимо от принятой дозы. При этом кожа не превращалась в панцирь, а сохраняла упругость и эластичность, на вид и на ощупь не имея отличий от обычной живой человеческой кожи. На взгляд Кроссмана это было очень странно, так как он не мог представить. в каком виде реликт должен находиться внутри клеток, чтобы обеспечить телу наблюдаемые свойства. Скорее всего реликт, не имея атомарной, а возможно и вообще квантовой структуры, взаимодействовал с телом на лептонном, субатомном уровне.

При этом в выделениях испытуемых реликт присутствовал в виде взвеси частиц. Фракции такого реликтового ила наблюдались во всех физиологических жидкостях тела, их содержала слюна, слеза, эякулят мужчин, но при этом функции сперматозоидов не нарушались. Казалось бы, все логично. Вещество попадает в кровь, образует в ней фракции ила, которые естественным образом выводятся всеми выделяемыми жидкостями. Но в эту картину не вписывалось главное – тела испытуемых, никак не меняя внешнего вида и тактильных характеристик, переставали быть подвержены любым проникающим воздействиям. Их нельзя было проткнуть, а прикосновение к коже до красна раскаленным металлом не вызывало ни ожога, ни боли.

Попытка внедрения зондов в ткани глаза или в слизистые оболочки так же не увенчалась успехом. Кожа вела себя так, словно имела тончайшее непрерывное напыление из реликта. Реликтовый ил, представляя собой раздельные фракции, не был способен привести к такому эффекту. В крови испытуемых происходило что-то иное, некий непонятный, таинственный процесс взаимодействия вещества с тканями тела. Его нельзя было исследовать без проникновения в вену, но это не представлялось возможным.

С этим отчетом Кроссман прибыл к господину Хокудо. Тот внимательно прочел, поднял брови.

– Почему вы назвали цикл экзотическим, а не реликтовым? – удивился он.

– Потому что не любой прием реликта сопровождается проявлением экзотических возможностей испытуемого. Зависит от дозы. Так же наблюдается очень большая разница в симптомах после выхода реликта из организма.

– Да, хороший термин, – согласился Хокудо.

– К тому же он облегчает классификацию самих испытуемых, – добавил Кроссман. – В отдельную графу можно вывести испытуемых, принявших предельную дозу насыщения, и называть из экзотами.

– Тогда эу нас два экзота. – Хокудо неопределенно хмыкнул. – То есть, вывести их из этого вашего экзотического цикла мы не сможем?

– Нет. При выводе реликта, полученного в дозах насыщения, наступает смерть.

– В любом случае, из клиники их надо переместить, – заявил Хокудо. – Взбредет им что-то в голову, их же не удержать ничем.

– Пока их удерживают обещанные гонорары, – с усмешкой ответил Кроссман.

– Да. Отлично. Тогда надо им выплатить деньги, а заодно я прикажу подготовить для них бункер на корпоративном полигоне. По крайней мере, он сможет их удержать, в случае чего. И надо заказать Шнайдеру стенные панели и дверь с реликтовым напылением. Я этим займусь.

В течение двух последующих дней испытуемых перевезли на полигон и подписали бумаги о продолжении экспериментов с многократным увеличением гонорара. Но Кроссман понимал, что все это полумеры. У Хокудо не было иного выхода, кроме как признать экзотов финальным состоянием после дозы насыщения и изменить их статус с пациентов на какой-то другой. Ведь два человека, которых несколько дней невозможно убить известными средствами могут принести огромную пользу корпорации.

Вывел Кроссмана из задумчивости телефонный звонок от господина Хокудо.

– Да, – ответил Кроссман.

– Есть срочный разговор. Важный. Не для телефона, – глухим голосом выдал Хокудо. – Я на дирижабле, так что давай, выбирайся из бункера, подберем тебя.

Хмыкнув, Кроссман поспешил выполнять приказ. Он вспомнил, как после первого исследования реликта обмолвился Шнайдеру, что новое вещество, по сути, имеет всего одно свойство – поглощать любую приложенную к нему энергию. А потому исследовать в нем, в общем-то нечего. Теперь это выглядело смехотворным. Чуть ли ни каждый месяц реликт добавлял тайн, обнаруживал все новые области применения.

«Как ящик Пандоры», – подумал Кроссман.

Впрочем, разве не вся реальность такова? Пока мы ее мало исследовали, она кажется простой и понятной, но, по мере расширения представлений об устройстве мира, вопросов становится только больше.

Но стоило начать разговор с Хокудо, сразу стало ясно, что он будет не о реликте.

– Мне позвонил Шнайдер, – сообщил глава корпорации, стоя лицом к окну, спиной к гостю. – В Лионе, где расположен один из европейских филиалов «Реликт Корпорэйшн», произошел ряд весьма странных событий. Много Шнайдер по телефону сказать не решился, говорил больше намеками, но я понял, что речь идет о человеке, наделенном способностями вроде способностей Шерстюка или Мэтью.

– Но у них разные способности, – осторожно заметил Кроссман. – Шерстюк, по всей видимости, управляет сознанием людей, а Мэтью, судя по вашим рассказам, овладел способностью управлять случайностями.

– Боюсь, это частные случаи одного и того же. – Хокудо вернулся за стол.

– Управление струнами?

– Да. Я бы хотел, чтобы этой струнной проблемой занялся настоящий ученый.

– Меня имеете ввиду?

– Да. Больше я эту тайну никому не могу доверить. Пока добираемся до Франции, я очень рекомендую подробно побеседовать с Шерстюком, понять суть механизма воздействия. При чем тут эти треклятые струны, и чем они могут являться в действительности, на физическом уровне.

– Ну, тут далеко ходить не надо, – с усмешкой ответил Кроссман. – В физике существует Тория Суперструн. Согласно ей вся материя представляет собой как бы результат вибрации неких струн, имеющих квантовые планковские параметры.