Текст книги "Над облаками дождей не бывает"

Потом началась заваруха. Пехота рванула вперед, грузовики попытались провести таран, грохнули взрывы, от которых не только по стенам прошла волна, но и сами фундаменты дрогнули. Последнее, что Даллас смог вспомнить, это как пол под ним перекосился, и он, вместе с обломками, полетел вниз, где на асфальте неподвижно лежал подорванный бронемех, направив в небо луч наплечного прожектора.

Воспоминание о прожекторе объясняло, откуда под завалами взялся свет. Эти машины обладали неимоверной живучестью, даже прожектор уцелел. Впрочем, что может сломаться в дуговой лампе, состоящей из двух контактов, защищенных сеткой из реликта?

Сильно воняло газом, а тело начинало наливаться болью. Будучи реалистом, Даллас понимал, что, в любом случае, доживает последние минуты. И очень не хотелось, чтобы они состояли из одной нестерпимой боли. Роберт попытался шевельнуть рукой – получилось. Это уже хорошо, так как можно дотянуться до аптечки, достать шприц-тюбик с мощным обезболивающим, а там уже все нормально будет.

Нащупывая пластиковую коробочку на поясе, Даллас с удивлением обнаружил, что лежит на очень неровной поверхности. Повернув голову, он удивился еще больше, сообразив, что под ним ходовые опоры бронемеха. Обломок бетонной плиты, из-за которой пробивался свет, рухнул шагающей машине поперек груди, а заодно прижал ногу Далласа.

Мелькнула мысль, что наверняка эти машины будут искать и откапывать в первую очередь. И если продержаться, если хватит действия обезболивающего, то и самого Далласа, заодно, могут спасти. Но надеяться на это глупо. С одной стороны глупо, с другой, по крайне мере пока, нет острой необходимости доставать пистолет, и пускать себе пулю в лоб.

Вместо пистолета Даллас, наконец, вынул аптечку и достал вожделенный шприц-тюбик, но тут сознание помутилось, а по всему тело прошел мощный мышечный спазм. Это длилось секунду, не больше, но когда Даллас пришел в себя, боли не было. Впрочем, инъекцию все же следовало сделать, так как боль могла вернуться в любой момент с новой силой. Но стоило Далласу попытаться вонзить иглу в собственное предплечье, как он столкнулся с неожиданной трудностью – игла не могла проткнуть кожу. Не понимая, что происходит, Даллас закатал рукав, и поднес руку к лицу. Свет был хороший, видно было прекрасно, но зрение ничем не помогло. Коснувшись кожи, игла отказывалась проходить дальше. Даллас нажал сильнее, и увидел, как острый кончик смялся, словно его не сквозь мягкие ткани пытались протиснуть, а сквозь стальную броню.

– Что за черт… – прошептал Даллас.

Он ударил себя в руку иглой с размаха, но эффект был, словно он ее в бетонную стену попытался вонзить – игла смялась и пришла в полную негодность. Впрочем, боль возвращаться не собиралась, а тело, наоборот наливалось странной, неведомой раньше силой, медленно, но уверенно, перерождающейся в агрессию. Не удержавшись, Даллас несколько раз с силой ударил кулаком в бетонную плиту. Результат получился таким же, каким он был, если бы в стену колотили кувалдой – бетон треснул и раскрошился, а Даллас не испытал и намека на боль.

Еще больше он удивился, когда попытался пошевелить ногой, придавленной огромным куском бетона. Конечность, которая обязаны быть раздробленной, легко подчинилась, без всякого труда сдвинув огромную глыбу, лежащую на ней. Во внезапно накатившем новом порыве ярости Даллас лягнул кусок бетона, и тот отвалился в сторону. От усилий Даллас запыхался, и пока приводил дыхание в порядок, приступ немотивированной агрессии отступил.

– Глючит меня, что ли? – произнес Даллас.

Он повернулся, чтобы сустав ходовой опоры бронемеха не давил в бок, и оторопел. Он увидел у себя на бедре огромную рану. Собственно, чего-то подобного можно было ожидать, раз на ногу плита рухнула, но выглядел разрыв плоти кошмарно – ткань штанов лопнула, а бетонное крошево вокруг было густо залито кровью из лопнувшей бедерной артерии.

Такая травма безусловно смертельна, и крови вылилось не меньше двух литров, что тоже несовместимо с жизнью. Это у кого угодно могло вызвать сомнение в здравости рассудка, но еще удивительнее было другое. Попав на детали с напылением из реликта, кровь словно растворила тонкую пленку покрытия, или частично расплавила. В любом случае часть ходового рычага была выедена, как кислотой. Напыление превратилось в серебристую жидкость, которая тонкой струйкой по кратчайшему пути протекала от растворенного покрытия к зияющей ране, затем струилась через разрыв внутрь тела. Это длилось меньше секунды. Затем струйка застыла в воздухе, превратившись в серебристую сосульку толщиной в миллиметр, а рана начала на глазах затягиваться.

Даллас смотрел на это с ужасом, впав в оцепенение. Наконец, от раны даже рубца не осталось, словно ее никогда и не было.

Тут же по всему телу снова прошла волна мощного напряжения, оно длилось всего секунду, но тело Далласа, изогнувшись дугой, раздвинуло многотонные плиты подобно гидравлическому домкрату. Выдохнув, Даллас осознал, что больше ничего не сдерживает его движений, он лежал в им же продавленной полости, невредимый, налившийся новой, неведомой ранее силой. Он поднес руки к лицу, и увидел, что кожа на вид оставалась такой же, как раньше, эластичной, упругой, но трудно было забыть, как сломалась игла при попытке ее проткнуть.

Не раздумывая, Даллас достал нож, и полоснул острым, как бритва, лезвием по тыльной стороне ладони. Звук получился обычным, как по мягкой ткани, но следа на руке не осталось. Набравшись решимости, Даллас изо всех сил ударил себя ножом в бедро, но лишь расклепал острие. Удар ощущался, не как боль, а как тычок пальцем.

– Ни хрена себе! – прошептал Даллас.

Происходящее казалось сном, но если все творилось в реальности, а не в предсмертном бреду, этот шанс нельзя было упускать. Даллас уперся ладонями в плиту перед собой, нажал с небольшим, для пробы, усилием, но даже его оказалось достаточно, чтобы кусок бетона сдвинулся, а на месте приложения силы остались заметные лунки в форме двух пятерней. Воодушевленный результатом, он начал расталкивать обломки руками и ногами, пробивая себе выход к свободе. Приступ ярости то и дело возвращался, но лишь помогал Далласу пробить путь через развалины.

Но стоило снова запыхаться от усилия и продышаться, агрессия схлынула. Даллас невольно задумался о перспективах. Ну, выберется он, а что потом? О возвращении к службе в качестве командира снайперской группы нечего было и думать. На первом же медосмотре в нем выявят отклонения от нормы, после чего, без всякого сомнения, превратят в лабораторную крысу. Не было ни малейшего желания провести остаток дней в подвалах ЦРУ или АНБ. Особенно с учетом новых возможностей. Хрен знает, возьмет ли его теперь пуля, но неуязвимость для холодного оружия, а так же немыслимая ранее сила были очевидными. С такими данными надо бы не под чужую дудку плясать, а подумать над применением новых способностей для личного блага.

Мысль была непривычной. Если ей последовать, впереди ждали не только плюсы, но и многочисленные минусы. Дом придется бросить, подружку, жить в мотелях, без документов. По крайней мере, первое время. Но в качестве подопытного животного все равно хуже, как ни крути. Подумав, Даллас все же решился на крутые перемены в жизни. По его воле, или по чужой, они теперь все равно неизбежны. Но по своей как-то приятнее.

Перемены означали бегство. Бегство означало скрытность. В любом случае нельзя оставаться на месте, и нельзя выбираться из завалов немедленно, пока идет активная фаза спасательной операции. Действовать теперь придется решительно, но осторожно.

Даллас подумал, что надо убраться подальше от бронемеха. Эти машины, некогда принадлежавшие «ХОКУДО», военные в первую очередь захотят откопать, и бросят на это все силы. Так не долго и попасться. Надо искать не путь наверх, а наоборот, вниз, вглубь, в недра городских инженерных систем, вроде канализации или тоннелей прокладки кабеля. К тому же там пострадавших точно не будут искать, и можно будет уйти незамеченным.

Продумав план, Даллас пробрался между плитами в сторону, пока не оказался в полной темноте. Затем снял с пояса тактический фонарь, зажег его, и принялся действовать как можно более аккуратно, выискивая лазы, немного сдвигая обломки, а не раскидывая их в стороны. Наконец он наткнулся на толстую трубу магистрального газопровода. Это был неплохой ориентир, так как она неизбежно выведет в коммуникационный тоннель.

Глава 9

В которой реликт становится важным ресурсом, кусок древесины страшным оружием, а тайное явным.

Через год, к началу весны, мир начал ощутимо меняться под действием технологий на основе реликта. В первую очередь, ввиду технологической простоты, на рынок были массово выброшены реликторы. Самые первые модели были вообще без изысков, и представляли собой полый тонкостенный куб из реликта, с генерирующим ядром внутри. Ядро тоже никакой сложностью не отличалось – это был монолитный куб реликта с внедренными в него медными электродами. К ним подключался преобразователь для генерации переменного тока, имевший выход на стандартный разъем разработки «Реликт Корпорэйшн», выведенный на внешнюю стенку. К нему можно было подсоединять токовую нагрузку до пятнадцати ампер. Защитный кожух выполнял только одну роль – не давал владельцу или злоумышленнику проникнуть непосредственно к ядру, в попытке отобрать мощность выше расчетной, в обход преобразователя переменного тока. Кожух был закрыт крышкой из реликта на замок выполненный из реликта, под особый ключ «Реликт Корпорэйшн». Согласно «Патентным правилам для реликта», давно вступившим в силу во всех странах, принявших соглашение, вскрывать реликторы было категорически запрещено.

Кроме того, строгие правила регистрации новых источников энергии заставляли владельцев заботиться об их недоступности для воров, поскольку утеря реликтора при сомнительных обстоятельствах могла навсегда лишить человека права покупки нового. В результате «Реликт Корпорэйшн» пошла навстречу потребителям, и стала монтировать агрегаты в специальных щитах-сейфах, вмонтированных в стену.

Рихард Шнайдер во многом перестраховывался с мерами безопасности. Всем, кроме него, было понятно, что и без всяких правил, не найдется желающих вскрывать реликторы – замок нельзя было просветить ни рентгеном, ни каким-то иным образом прозондировать, а потому найти к нему подход не представлялось возможным. Никто по этому поводу особо не расстраивался, даже власти успокоились, быстро сообразив, что иметь дармовой источник электричества намного выгоднее, чем знать его устройство, которое все равно не получится повторить, не имея реликта.

А реликта не было ни у кого – тайна его получения так и осталась тайной для всех. Громкие заявления Хокудо, годичной давности, постарались забыть, к тому же сам Хокудо не предпринимал никаких агрессивных действий. Он даже не взялся прекращать войны, как обещал. Многие понимали, что в период затишья, в тайне ото всех, силами «Хокудо» и «Реликт Корпорэйшн» создается невиданная ранее мощь, которая, затем, еще неизвестно как будет использована. Но пока затишье всех устраивало, хотя никто не знал, сколько оно продлится.

Завод в Северной Дакоте вернули под юрисдикцию Шнайдера, а его самого, вместе с Кроссманом, реабилитировали, сняв все обвинения, включая побег. Власти выдали это под тем соусом, что не хотят лишать граждан счастья обладания реликторными технологиями, но очевидно было, что им нечего было противопоставить даже имеющейся мощи двух корпораций. Не говоря уж о возможном ее усилении в недалеком будущем. С этим всем приходилось считаться.

Как только Шнайдер установил контроль над заводом, он выкупил вокруг еще довольно много земли, и начал создавать несколько колец обороны, чтобы защитить источник от любых попыток посягательства. Страсть Шнайдера, его желание отгородиться от всего мира приобретала все более маниакальный характер. Он приказал отрыть себе бункер, защищенный реликтом, возвел три кольца стен, покрытых реликтом, и даже натянул над всей территорией мелкоячеистую сетку, так же покрытую реликтом. Это требовало большого объема измененного реликта, но Кроссман, подумав, облегчил процесс изменения, путем приложения не переменного тока непосредственно к деталям, а переменного магнитного поля с теми же параметрами. Это помогло – реликт можно было изменить, просто прогоняя через области переменного поля.

Реликторы, имевшие размер кожуха всего пятнадцать сантиметров, продавали по тысяче долларов за штуку, но только в Японии и США, и только под очень строгую регистрацию каждого агрегата. Владельцам холодильных установок, имевшим элемент из первородного реликта, реликторы выдавали бесплатно, но в обмен на холодильники «устаревшего типа». Таким образом Шнайдер почти полностью изъял весь первородный реликт из обращения, осталось всего около десятка затерявшихся в неизвестности элементов.

Во избежание лишней утечки информации, весть процесс производства реликторов был полностью автоматизирован. В тоннель пробили еще один вход, там установили трубу от источника, в которой реликт не затвердевал, имея сообщение с основной полостью. Под ней установили автомат разлива по формам, автомат обработки переменным магнитным полем, и несколько линий подачи. По одной подавались формы с электродами, по другой готовые боксы с замками, по третьей уходила готовая продукция.

Вручную собирались только замки боксов и электронная «схема контроля», придуманная Кроссманом. Она устанавливалась на электроды перед их заливкой, и была полностью защищена от доступа к ней даже в случае взлома кожуха. Она имела всего одну функцию – по внешней команде накоротко замыкала электроды внутри ядра, вызывая их моментальное выгорания от неимоверно большого тока. И все. Процесс генерации электричества останавливался, и запустить его снова уже не представлялось возможным. В качестве приемной антенны для схемы Кроссман использовал сами электроды ядра. Если их отпилить, процесс останавливался. Если несанкционированно вскрыть кожух, процесс останавливался. Но все это было сделано не ради соблюдения гражданами «Патентных правил». Идея Кроссмана состояла в полном и тотальном контроле над каждым произведенным реликтором, чтобы ни один из них не попал в Африку. Специальные локационные модули, установленные на висящих в стратосфере антигравитационных платформах «Хокудо», отслеживали местоположение каждого агрегата, и отправляли сигнал на выжигание электродов в случае любого нарушения территориальной договоренности, зафиксированной при регистрации.

Так, согласно «Патентным правилам», вывозить реликторы из страны, где они были куплены, или перемещать за границы любого штата, или с острова на остров, категорически запрещалось. За выполнением данного правила следила «контрольная схема». К автомобильным реликторам предъявлялись менее жесткие требования, но их не получилось бы вынуть из-под капота, так как, в дополнение к установленному реликтору, в багажнике монтировался небольшой модуль, точно замеряющий расстояние до электродов ядра через коммуникацию со «схемой контроля». Если вынимали реликтор, расстояние до схемы менялось, и происходило выгорание электродов. Если пытались снять модуль в багажнике, его положение так же менялось, с тем же результатом. Иногда не обходилось без конфузов, например, при авариях, модуль чуть смещался относительно реликтора, и выводил его из строя. Но во всех подобных случаях, после экспертной оценки, пострадавшим бесплатно выдавался новый агрегат.

Другие страны так же не были лишены реликтороной энергии, но там она поступала к конечному потребителю с реликторных станций, строительством которых занимались зарубежные филиалы «Реликт Корпорэйшн». Начали со столиц, затем станции появились в городах поменьше. Не строились они только в Африке, поскольку регион был признан бесперспективным с коммерческой точки зрения, и в России, которая отказалась подписать «Патентные правила» ввиду их ультимативной жесткости.

По мере развития реликторных энергосетей, росла и финансовая мощь «Реликт Корпорэйшн». В это время «Хокудо» занималась внедрением других технологий – разработкой протезов на основе сверхпортативных реликторов, размером с рисовое зерно, эксклюзивной броневой защитой частного и государственного транспорта, но главным направлением для японской корпорации стало изучение океана. Реликт открывал для этого невероятные возможности. Его неподверженность механическим воздействиям позволяла строить сверхглубоководные станции, в которых люди жили бы и работали в условиях обычного атмосферного давления, а потому могли перебираться на поверхность без длительной декомпрессии.

В течение ближайших пяти лет планировалось построить и опустить на шельф две таких станции. Их собирались обслуживать принципиально новыми подводными аппаратами – батипланами. Эти маневренные машины с тонкими корпусами с напылением из реликта, выдерживающими давление хоть на дне Марианской впадины, должны были приводится в движение водометными турбинами, питающимися от реликторов, а регенерация воздуха во внутренних помещениях проходила бы так же за счет электроэнергии. Кислород можно было получать электролизом забортной воды, а углекислота поглощалась бы в цикле рекуперации углеводородов. Таких машин тоже планировалось построить всего пять, поскольку Хокудо уже начал испытывать трудности с поставками реликта.

Большая часть дебета жидкого вещества уходила на производство реликторов, к тому же производство станционных конструкций и батипланов требовало кардинально иного подхода. Чтобы не терять прочность на стыках, приходилось собирать корпуса из крупных конструкций, а потом скреплять их посредством реликта. Этот процесс было сложно автоматизировать, к тому же, до приложения к реликту изменяющего переменного электромагнитного поля, он находился в первородном состоянии при температуре абсолютного нуля, что тоже осложняло работы. Места требовалось очень много, а реликт отвердевал достаточно быстро. Над решением этих технологических проблем работали специально обученные специалисты с наивысшим допуском к секретам, и лично Рихард Шнайдер.

Им удалось пробить еще один тоннель, не очень длинный, но более глубокий, после чего жидкую субстанцию стали черпать одновременно из трех точек. Метод оказался настолько перспективным, что Шнайдер решил построить целый проходческий щит из реликта, способный работать в разы быстрее обычного, и не изнашиваться.

Но больше всего работы было у Томаса Кроссмана. Исследования, порученные ему, не мог бы вести никто, поскольку они касались жизненно важных секретов, которые не сохранить никаким уровнем допуска. Из-за этого со Шнайдером Кроссман почти перестал видеться, о чем совершенно не сожалел. Господин Хокудо сформировал команду, возглавляемую Кроссманом, и вошли в нее только самые преданные из людей. Это был сын главы корпорации Масахиро Хокудо, Ичин, и Кампэи Макамото. При этом главным был именно Кроссман, все остальные должны были ему беспрекословно подчиняться, таскать тяжести, вести записи, и заниматься другой рутинной работой. Для этой деятельности выделили полигон на Аляске, значительно расширив его площадь и застроив необходимой инфраструктурой.

Полигон, спрятанный за ограждением, и тщательно охраняемый, был разделен на три функциональных сектора. В одном находилось место проявления аномалии, обнаруженное Мэтью и Хантом. Туда имели допуск только Ичин с Кроссманом, и эту зону ограничивало отдельное ограждение с отдельным пропускным пунктом.

Вторым участком была зона для испытаний. В ней мог работать еще и Кампэи, а вот Масахиро туда входить не мог, поскольку его протез, заменявший потерянную руку, имел силовые детали с напылением из реликта, и приводился в движение энергией портативного реликтора. Это вещество вносить в особую зону было строжайше запрещено, так как там проводились работы по созданию противореликтового оружия, имеющего в своем составе предметы, измененные аномалией.

Лишь на границе этой зоны располагались мишени с напылением из реликта, по которым проводились испытательные стрельбы. Хранили их в третьей, инфраструктурной зоне, там размещались склады, производственный цех и жилые помещения для охраны, рабочих, поваров, транспортников. Там безраздельно командовал Масахиро Хокудо. В некоторой степени отец велел ему поработать на полигоне именно для испытания нового протеза в жестких полевых условиях, но так же, чтобы сын брал на себя руководящую нагрузку, и нес за нее ответственность.

За прошедший год Кроссман досконально изучил, как взаимодействуют аномальные предметы с реликтом, и как это можно использовать на практике. Для начала он выявил зависимость интенсивности выделяемой энергии от скорости сближения двух составляющих. Зависимость сильно напоминала таковую для двух полушарий надкритической массы оружейного плутония. Если измененный предмет с реликтом сближались медленно, то разогрев вещества так же происходил неспешно, а детонация хотя и наблюдалась, но давала не очень большой выход энергии. Примерно сто килограммов тротилового эквивалента на каждый грамм реликта. Масса измененного предмета вообще значения не имела. Если сближение происходило на скоростях близких к скорости звука, реликт детонировал моментально, без разогрева, а энергия взрыва возрастала на порядок, до тонны тротилового эквивалента на каждый грамм реликта.

Поняв энергетический характер взаимодействия, Кроссман взялся работать над практической стороной вопроса. Он проверил, не могут ли измененные предметы переносить свои свойства на другие, но это не работало. С реликтом взаимодействовало лишь нечто, непосредственно изменившее привычные свойства под действием аномалии. И хотя одной измененной древесины в еловом лесу вокруг эпицентра были тонны, следовало заранее задуматься об ограниченности такого ресурса.

К счастью, масса и объем предмета не играли роли – даже частичка трухи, полученной из опилок в шаровой мельнице, будучи упакованной внутрь снаряда, приводила к детонации всей мишени при попадании. Это дарило не только низкий расход ценного ресурса, но и способствовало сохранению секретности. Никому ведь в голову не придет додуматься, что крошечная древесная пылинка, непонятно как оказавшаяся под оболочкой снаряда, является его основным боевым элементом. Если партия таких боеприпасов попадет к противнику, он ни при каких обстоятельствах не способен будет понять принцип их действия. Если же внутрь, вместе с пылинкой, еще что-то положить, для отвода глаз, будет вообще замечательно. Хоть речной песок, хоть солому. Без разницы. И ищи там эту пылинку, свищи.

Выточив в цеху десяток полых снарядов под калибр небольшой картузной пушки, Кроссман при поддержке Ичина отстрелял три из них на полигоне с сокрушительным результатом – мишени детонировали с такой мощью, что на окружающих камнях оставалось нечто вроде засветки от мощного квантового воздействия. При этом на местности не возникало и намека на радиоактивное заражение. Львиная доля энергии при детонации высвобождалась именно в том спектре, который не поглощал измененный реликт – от инфракрасного до ультрафиолета. А все механические эффекты, вроде ударной волны и разрывного действия, возникали от резкого разогрева воздуха до плазменных температур в области детонации.

После этого было определено, на какое расстояние от снарядов можно было поднести реликт без возникновения каких-то эффектов. Тут дела обстояли не весело – полностью безопасная зона начиналась за пределами десятиметрового радиуса. Это означало, что орудийные или ракетные системы, использующие противореликтовые снаряды, не могут быть смонтированы на транспортных средствах, защищенных броней из реликта. Это предполагало создание совершенно новой тактики ведения боя, с функциональным разделением на боевые единицы поражающие реликтовую броню, и те, что ею сами защищены.

Но еще более значимое открытие было сделано, как это часто бывало в истории человечества, случайно. В тот день пробившиеся по грязным дорогам автофургоны привезли много оборудования и материалов, разгрузка затянулась, и Масахиро взялся помогать обслуге лично, чтобы водители могли засветло добраться до оживленной трассы. Парнем он был крепким, а протез работал великолепно, так что Масахиро успевал без одной руки больше, чем другие с двумя. Это мотивировало обслугу, в результате чего работы оказались выполнены в срок. И лишь когда грузовики скрылись в предзакатной розовеющей дымке, Масахиро, насвистывая, отправился в предназначенный для него деревянный дом. Но когда он оказался внутри, где его никто не мог видеть, его улыбка сменилась гримасой боли, которую до этого удавалось стоически скрывать. Ведь не мог потомок древнего самурайского рода прекратить работу только из-за того, что культя руки оказалась до крови стерта креплением протеза.

Стараясь не делать резких движений, каждое из которых приносило острую боль, Масахиро закатал рукав, и отсоединил кожные датчики, замерявшие силу и характер токов, проходящих по нервам. Именно эти сигналы, которые посылал мозг, управляли приводами протеза, заменявшими мышцы. После отключения сенсоров, контроллер протеза самостоятельно отключился, а пальцы, отлитые из титана с напылением из реликта, безвольно повисли.

Заранее морщась в ожидании боли, Масахиро отстегнул плечевой ремень, и попробовал снять протез. К его удивлению, боли не оказалось вообще, хотя полимерная прокладка, натиравшая культю, должна была прилипнуть к окровавленной ране. Но вот снять протез не получилось – он действительно прилип. Масахиро потянул сильнее, ощущая упругое сопротивление, словно между культей и протезом был натянут толстый резиновый жгут. Наконец, удалось заглянуть в крепежную полость, но то, что Масахиро там увидел, заставило его в ужасе отшатнуться. Напыление из реликта вокруг полимерной прокладки словно расплавилось, превратилось в жидкость, похожую на ртуть, и эта трепещущая субстанция тонкой струйкой вливалась через ссадину в культю, как живая.

Масахиро рванул изо всех сил, протез грохнулся на пол, и отлетел к стене. И тут же все мышцы свело таким спазмом, что Масахиро на какой-то миг потерял сознание и грохнулся на спину. Когда пришел в себя, ссадина культи, уже не имея возможности втягивать сверкающую жидкость, на глазах затягивалась. Это настолько выходило за рамки привычного, что Масахиро на миг усомнился в здравости собственного рассудка, и тут же получило подтверждение этому – голова работала как-то не так. Стоило испугаться, тут же накатила волна мощных ощущений, затрагивающих всю недоступную сознанию физиологию. Волосы по всему телу встали дыбом, сердце бешено колотилось, и накатывало непреодолимое желание что-то сломать. Не в силах ему противостоять, Масахиро вскочил и принялся крушить все, что попадалось по здоровую руку, не ощущая и намека на боль.

Лишь когда Масахиро запыхался от усилий, приступ агрессии отступил. И тут началось нечто и вовсе невообразимое. Рука, оторванная в Африке ударившей из аномалии молнией, начала заново отрастать. Причем, довольно быстро, примерно по миллиметру в секунду. Когда полностью сформировался локтевой сустав, покрытый молодой розовой кожей, Масахиро не выдержал, и закричал:

– Ичин! Кто-нибудь! Помогите!

К счастью, Ичин с Кроссманом как раз вернулись из испытательной зоны, посмотреть, что удалось доставить грузовиками. Услышав крик Масахиро, они бросились к дому, ворвались внутрь, и оторопели. Рука Масахиро отросла уже до середины предплечья, и процесс продолжался. Парень вытянул вперед значительно удлинившуюся культю, и заметно дрожал.

– Спокойно! – твердым голосом приказал Кроссман. – Что случилось? Без эмоций!

– Протез, – ответил Масахиро, едва справляясь с голосом. – Он начал впитываться в меня. Реликт. Он стал жидким, и полился в рану.

– В рану? – уточнил Кроссман.

– Да. В ссадину. Я стер культю.

Ичин не знал, что на это сказать, но Кроссман, привыкший к научному способу познания мира, решил начать с простого. Он поднял с пола протез, заглянул в полость крепления, и присвистнул от удивления. Вокруг полимерной прокладки виднелись следы заметной эрозии реликта, словно его выело какой-то кислотой.

– Просто чума! – Кроссман передал протез Ичину.

– Ни хрена себе! – воскликнул тот, разглядев невероятный результат неведомого воздействия. – Чем это так?

– Судя по рассказу Масахиро – кровью.

– Это проверить можно запросто! – Ичин со смехом снял с пояса мультитул, вынул острое лезвие, и полоснул себя по руке.

Когда выступило несколько капель крови, он стряхнул их на протез, и тут же в ужасе отшатнулся – едва кровь попала на реликт, тот моментально преобразился в зеркальную жидкость, и потек вверх, к ране, игнорируя гравитацию. Ичин отскочил к стене, но пара крошечных капель реликта все же достигла цели и впиталась в рану. Ичин потерял равновесие и рухнул, круша уцелевшую мебель. Ожившая струя реликта тут же застыла, и с мягким звуком рухнула на пол.

– Что с тобой? – Кроссман бросился к Ичину.

– Не знаю… – Тот помотал головой.

– У меня так же было, – пробормотал Масахиро. – А потом приступ агрессии.

– Что? – Кроссман насторожился. – Ичин?

– Да нет, вроде нормально.

Кроссман осторожно поднял прут, получившийся из застывшей струи реликта и повертел перед глазами.

– Слов нет, – признался он. – Нужно незамедлительно вызывать господина Хокудо. По каналам связи такое передавать точно нельзя.

Но тут Масахиро, ни слова не говоря, бросился на Кроссмана. Ичин рефлекторно вскочил, заслонив ученого собственным телом. Началась схватка. Кроссман едва успел отскочить, как Ичин и Масахиро начали обмениваться ударами, затем сцепились и покатились по полу. При этом Кроссман заметил, что никаких видимых повреждений бойцы не получают. В какой-то момент Ичин провел борцовский бросок, Масахиро упал спиной на стол, проломил его, но ни одна щепка не впилась в его тело.

С огромным трудом Ичину, пользуясь преимуществом в массе, удалось скрутить Масахиро. Кроссман отрезал кусок провода от настольной лампы и стянул его ноги.

– Дыхание… – прошептал Масахиро. – Если дышать глубоко и часто, с приступом агрессии можно совладать. У меня получилось.

– Вот и дыши! – посоветовал ему Ичин.

Сам Ичин тоже запыхтел, как паровоз, видимо его тоже накрыло.

Не теряя времени, Кроссман вызвал господина Хокудо, не вдаваясь в подробности, чтобы не разглашать очевидно секретную информацию. Глава корпорации не заставил себя ждать, и уже к рассвету его вертолет приземлился в технической зоне. На площадке его встречал только Кроссман.