Текст книги "Над облаками дождей не бывает"

– Соглашусь. – Хокудо снова кивнул.

– И вот представьте, что произойдет, если внести коррективы в нормальный режим работы реактора.

– Он пойдет вразнос и взорвется, как на Фукусиме.

– Или как в Чернобыле, – со вздохом добавил Шерстюк.

– Конечно! – продолжил Кроссман. – То же самое происходит с реликтом. Аномалия вносит коррективы, разрушает нормальный режим транспортировки энергии, делая его взрывным. Происходит как бы детонация реликта.

– Теория прекрасная, – ответил Хокудо. – Но есть две загвоздки. Во-первых, в моем кабинете не было аномалии, когда туда попали десантники в доспехах из реликта. Во-вторых, ваш источник с реликтом находится на месте аномалии, и не взрывается, к счастью.

– Обоим, как вы выразились, загвоздкам, есть объяснения. Да, в вашем кабинете не было аномалии, но в столе лежала ложка, в которую аномалия уже внесла изменения. Стоило реликту появиться поблизости, он попал в зону коррекции, вышел из нормального режима, и детонировал.

– Это выглядело, как ядерный взрыв, – сообщил Ичин. – Очень яркая вспышка. И озоном потом запахло. При этом реликта на доспехах было очень мало, слой в десять микрон. Это пара граммов на шесть костюмов. А жахнуло так, что шесть этажей вынесло.

– Это говорит о полном превращении массы реликта в энергию, – пояснил Кроссман. – При аннигиляции то же самое происходит. Что же касается второй «загвоздки», то с ней еще проще. Первородный реликт не выдает никакой энергии. Он ее только поглощает. То есть, он способен лишь транспортировать энергию из нашего масштаба в квантовый. И ничего обратно. А раз он в нашу сторону энергию не транспортирует, то и детонации не происходит. Другое дело, измененный реликт, которым мы бронируем все, и его же используем в реликторах. Он часть энергии, в виде электричества, транспортирует из квантового мира в наш объектный масштаб. При столкновении с аномалией, он выходит из режима и детонирует. При этом мы никогда не изменяли реликт вблизи источника. Там он либо в жидком виде, либо в первородном, потому и не детонирует. У нас даже запирающий люк в саркофаге выполнен из первородного реликта, обшитого аэрогелем для термоизоляции. Потому что, когда Шнайдер решил его сделать, мы еще не умели изменять реликт.

– Тогда это еще более убедительно, – согласился Хокудо. – А из этого можно сделать ряд важных выводов, приняв вашу теорию за рабочую. Во-первых, нашим разработкам, использующим измененный реликт и реликторы, нельзя оказываться вблизи аномалий. Надо стеречься их, как огня, и при малейших признаках удаляться от эпицентра.

– Верно, – подтвердил Кроссман.

– Во-вторых, но это надо еще проверить, любой предмет, побывавший на месте аномалии, становится мощнейшим оружием против реликтовой брони. Если взять, к примеру, камни с места аномалии, вставить их в снаряды, и обстрелять ими наш дирижабль…

– Тоже верно, – нахмурившись, ответил Кроссман. – Весь реликт детонирует, произойдет колоссальной мощности взрыв. Но любой предмет с места проявления аномалии не подойдет, я думаю.

– А какой подойдет? – уточнил Ичин.

– Тот, свойства которого изменила аномалия.

– Это легко проверить! – Ичин улыбнулся, но на его обожженном лице это выглядело как жутковатая гримаса. – У нас есть поблизости одно местечко, где предметов с измененными свойствами завались. На Аляске.

– Где взорвался снегоход у Мэтью и Ханта? – уточнил Хокудо.

– Да. На месте первой записки от Черной Шляпы. Мы выкупили участок, огородили, изучали какое-то время.

– Отлично! – произнес Хокудо с довольным видом. – Значит, вам, мистер Кроссман, надлежит в кратчайшие сроки проверить теорию, ввиду ее колоссальной важности. В помощь вам дам Ичина.

– Хорошо. – Кроссман кивнул.

– Но прежде, чем вас доставить на Аляску, нам надо уладить ряд вопросов с властями США, – улыбнулся Хокудо.

– Действуем по плану? – Шерстюк поймал его взгляд.

– Нет. Обстановка другая, и план другой. Мы рассчитывали проиграть войну, но мы ее выиграли. И теперь нам не нужна иллюзия моего выступления в прямом эфире, с охватом всего двадцать километров. Нет. Теперь мы зайдем по-крупному. Мы на самом деле выступим в эфире, чтобы это транслировали все телеканалы мира, а пользователи Интернет рассылали друг другу по почте ссылки на видео. А твоя задача, дорогой мой Олег, будет в обеспечение нашей безопасности. Чтобы никто не выкинул каких-то фокусов, чтобы никто не порезал мое выступление, и не вырвал мои слова из контекста.

– Ясно! – ответил Шерстюк. – Сделаем в лучшем виде.

– Заодно и вас со Шнайдером отмоем, – рассмеялся Хокудо, поднявшись из-за стола, и хлопнув по плечу Кроссмана. – Устроим совместную пресс-конференцию на весь мир. Готовы?

– Вполне! – улыбнулся Кроссман.

– На хорошей ноте заканчиваем! – рассмеялся Хокудо. – И начинаем новое.

– Кстати! – воскликнул Шерстюк. – Чуть не забыл в суматохе. Мистер Шнайдер велел мне сделать вам презент, Хокудо-сан, как приоритетному партнеру.

Он достал из кармана самую обычную серую расческу и двумя руками, по японскому этикету, как меч, протянул господину Хокудо.

– Это одна из немногих вещей, целиком отлитая из реликта, а не сделанная методом напыления, – пояснил Шерстюк. – Такие расчески, как знак корпоративной консолидации, будут только у вас и у мистера Шнайдера. Ни у кого больше.

Господин Хокудо двумя руками принял расческу, поблагодарил коротким поклоном, и с гордостью сунул расческу в нагрудный карман пиджака, чтобы ее кончик был виден.

(История о том, что произошло с этой расческой дальше, изложена в романах «Операция „Караван“» и «Штурм бездны»).

Глава 8

В которой господин Хокудо проявляет ораторское искусство и жесткую волю, а реликт еще одно важное свойство, причем в тайне почти ото всех.

Конференция Хокудо началась со скандала. Вместо того, чтобы покинуть воздушный корабль и спуститься к журналистам и представителям СМИ, глава корпорации, попросил делегацию подняться на борт. Причем, во избежание каких-либо подтасовок, он лично позвонил в одно из ведущий информационных агентств, и попросил прокрутить его обращение к властям и журналистскому сообществу в новостном эфире.

Всего минута монолога произвела эффект разорвавшейся бомбы. При этом Шерстюк, находясь рядом на случай непредвиденных ситуаций, контролировал информационное пространство, и был готов пресечь любые попытки прервать эфир, или исказить смысл сказанного путем банального монтажа. Впрочем, на это никто не осмелился, а контролировать эфир было легко, просто глядя на экран телевизора. Если бы что-то пошло не так, Шерстюк бы сразу отреагировал, создав иллюзию для телевизионщиков, которая тут же вернула бы эфир в нужное русло. Ему ничего не стоило даже возмущенный звонок президента подделать, не говоря уж о более скромных внутренних мотивациях.

Когда возбужденные известием съемочные группы главных телеканалов поднялись на дирижабль, Хокудо, в прямом эфире, выступил с речью.

– Случившееся этой ночью, вероломная атака на небоскреб «ХОКУДО», показывает, насколько власти пытаются поставить во главу угла политику, принося ей в жертву мир, жизни людей и процветание граждан, – заявил он. – Вчера, на официальной презентации реликта, я не говорил о своих планах, не выдвигал никаких условий. Я лишь показал новый источник энергии, способный кардинально улучшить жизнь всего человечества. Власти в ответ, вместо выдвижения каких-то предложений, прибегли к позорной лжи. Они объявили, что наше здание захвачено террористами, и начали штурм. Мы были вынуждены защищаться. Но защищали мы не только себя. Мы защищали права всех людей на Земле. Мы защищали право на безграничную, безопасную и крайне дешевую энергию, право на свободу передвижения без оглядки на экономию топлива, право на сытость, напрямую связанную с энергетическими возможностями. Властям, в первую очередь, нужна была броня. Непробиваемая броня, прикрывшись которой, они стали бы диктовать свою извращенную волю другим народам. Но я не хочу повторять былые ошибки. Я готов дать человечеству не броню, а реликторы – источники безграничной дармовой энергии, от которой поедут безопасные и экологичные автомобили, полетят самолеты, на которых летать будет дешевле и безопаснее, чем на современных поездах. И все это не фантазии, направленные в послезавтра. Нет! Тем и прекрасен реликт, что основанные на нем технологии легко вписываются в сегодняшний технологический фон. Не понадобится выдумывать ничего нового, не понадобится избавляться от старого автомобиля, чтобы втридорога приобрести новый. Я, глава «ХОКУДО», уверяю вас, что мы уже сегодня готовы оборудовать ваши автомобили приобретенными вами реликторами.

Корреспонденты засуетились, размахивая диктофонами, каждый хотел задать свой вопрос. Хокудо выбрал молодую женщину, нарочито одетую в мужском стиле. Из-за маленькой груди и узких бедер джинсы мужского покроя и мужская рубашка сидели на ней вполне гармонично.

– Значит ли это, – спросила женщина, – что вы отказываетесь передать военные технологии правительству Соединенных Штатов?

– В самом этом вопросе заложена ошибка, намеренно политизируящая суть происходящего, – с улыбкой ответил Хокудо, мысленно поблагодарив незнакомку за вывод разговора в правильное русло, и отметив собственную прозорливость в выборе оппонента. – Технологии на основе реликта не являются военными. Я не хочу их таковыми видеть, и я не буду их таковыми делать.

– Но штурм небоскреба показал эффективность реликта именно как оружия.

– Вы пытаетесь выдать желаемое за действительное. Реликт не является оружием. Реликт является идеальным щитом, и идеальным источником энергии. Мы вынуждены были защищаться от циничной агрессии, и мы применили щит, который невозможно пробить ни ядерным оружием, ни чьей-то злой волей. Реликт, даже тончайший его слой, поглощает любые воздействия на него. И все, никаких других свойств он не проявляет. Поэтому сейчас мы были вынуждены оставить снаружи антенны ваших передающих устройств, потому что ни радиоволны, ни звук, ни любое другое порождение материального мира, не способно пробить реликтовое покрытие обшивки нашего дирижабля. Это идеальная броня. Да. Но при этом, повторяю, я не допущу ситуации, когда под прикрытием реликтовой брони будет процветать ничем не оправданная гегемония одного народа в отношении других. Здесь не должно быть иллюзий. Мы предоставим броню мирным технологиям, вне всяких сомнений. Глубоководные аппараты с неподвластной давлению броней, оснащенные реликторами, будут бороздить глубины океана. Но в мирных целях. Броня из реликта защитит космические аппараты от губительного излучения. Роботы, защищенные реликтом, смогут исследовать поверхность Меркурия, и даже Солнца, если потребуется. Но в мирных целях.

– Мистер Хокудо, вы идеалист! – раздался мужской голос из толпы журналистов.

Хокудо жестом показал, что можно продолжить развивать эту мысль.

– Вы идеалист! – повторил осмелевший журналист. – Вы сделаете из реликта подводную лодку для исследования океанских глубин, но военные все равно прорубят в ее корпусе отверстия под пусковые шахты, и оснастят ракетами. Вы сделаете космический корабль для полета на Марс, а военные перепилят его броню на самолеты. Неужели вы этого не понимаете?

– Это вы не до конца понимаете свойства реликта, – со смехом ответил Хокудо. – Компания «Реликт Корпорэйшн» открыла технологию получения реликта в жидком виде, и в таком виде ему придают нужную форму, которая фиксируется раз и навсегда. После этого никакую другую форму ему придать уже невозможно. Ни перепилить, ни переплавить, ни прорубить шахты, если изначальным проектом они не были предусмотрены. Мистер Шнайдер не собирается никому, ни при каких обстоятельствах, передавать технологию получения жидкого реликта. Даже моя корпорация, являющаяся партнером и соинвестором «Реликт Корпорэйшн» не получила эту технологию, и не собирается на нее претендовать. Все детали для наших разработок мы получаем и будем получать от мистера Шнайдера, наравне со всеми партнерами в мире.

– В чем же тогда суть вашего особого партнерства? – озадаченно спросил журналист.

– Мы, то есть, корпорация «ХОКУДО», получили право создавать новые концептуальные разработки, использующие свойства реликта. Никто, кроме нас, не может заказывать какие-то детали, элементы машин из реликта. Все, кроме нас, будут иметь право приобретения только готовых устройств, произведенных либо силами «Реликт Корпорэйшн», либо силами корпорации «ХОКУДО». Производить будем только мы. Остальные, не зависимо от ранга, финансовой мощи или самомнения будут только приобретать и использовать. Это исчерпывающий ответ на ваш вопрос. Ни у кого не будет оружия на основе реликта, потому что мы его не будем никому поставлять. А сам его сделать никто не сможет.

– Но у вас оно есть! – горячо произнесла миловидная девушка из второго ряда. – Это не честно. Получается, что вы сможете диктовать свою волю любому государству, даже США и России. Диктовать, и подкреплять правом сильного. И никто не сможет вам перечить.

– Это действительно так, – спокойно произнес Хокудо. – И миру это придется принять. В любом случае. Тут уж ничего не попишешь. И, более того. Все еще жестче, чем вам сейчас кажется.

Журналисты притихли. Наступила гнетущая тишина.

– Все намного жестче, – продолжил Хокудо. – Потому что мы намерены на законодательном уровне ввести особые «Патентные правила для реликта», в которых будет описан ряд безусловных ограничений на использование любых разработок на основе реликта. Например, устройства нельзя будет разбирать, а реликт нельзя будет исследовать ни на каких условиях. Наши разработки получат только те страны, которые впрямую подпишут эти правила, и будут следить за их выполнением на своей территории. Любая страна, которая, вне зависимости от причин, откажется подписать «Патентные правила для реликта», будет лишена поставок чего бы-то ни было, в чем хоть как-то используется реликт. Более того, «Реликт Корпорэйшн» и «ХОКУДО» возьмут на себя мировую третейскую роль. Мы намерены взять под свою опеку неблагополучные регионы планеты, и следить, чтобы на них никто не наживался. Мы намерены отобрать у США жезл «мирового жандарма», и не давать им более вмешиваться в дела суверенных стран под видом защиты национальных интересов. Национальные интересы США отныне будут касаться национальных интересов США, а не каких-то третьих стран, вроде Ливии или Ирака.

– Вы не слишком много на себя берете? – ошарашено спросил один из журналистов.

– Нет, в самый раз, – спокойно ответил Хокудо. – Слишком много на себя брали США, разрушая государственность других стран, и сбрасывая атомные бомбы на головы мирных граждан.

– Это месть? – едва не взвизгнула девушка.

– Если вам так будет угодно. Кроме того, мы постараемся полностью ликвидировать войны в их нынешнем виде. Любая сторона, взявшаяся за оружие при решении политических или территориальных вопросов, будет иметь дело с нами. А это, при наличии у нас военных технологий на основе реликта, будет означать нашу безоговорочную победу. Миру придется решать проблемы политическим путем, а не бряцая ржавыми жестянками, в которые превратилось всё дореликтовое вооружение. Я обращаюсь ко всем странам. Включая Россию, Китай, США. Вы можете с сегодняшнего дня закрыть свои военные бюджеты и перенаправить эти средства в более конструктивное русло. Например, раздать деньги нуждающимся. В любом случае, любые военные бюджеты потеряли смысл сегодняшней ночью.

– Получается, что вы сразу берете себе роль террористов, указывающих народам, что им делать, а что нет? – спросила девушка.

– Нет, мы просто отбираем эту роль у США и присваиваем себе. Это все. Спасибо за внимание. Все свободны. Вас спустят по трапам на крышу ближайшего уцелевшего небоскреба.

Когда, при помощи штурмовиков, облаченных в покрытые реликтом доспехи, журналисты покинули дирижабль, Хокудо приказал набрать высоту и взять курс на Аляску. В Японию, в центральный офис «ХОКУДО», начали одна за другой уходить радиограммы, предписывающие корпоративным юристам взяться прорабатывать «Патентные правила для реликта».

Какое-то время дирижабль еще сопровождали истребители, но на высоте двадцати километров они отстали. Шерстюк вернулся в отведенную ему каюту, расположенную неподалеку от жилых помещений, занятых господином Хокудо и его сыном. Каюта была большой, состояла из двух жилых отсеков, позволявших с комфортом жить не только самому Олегу, но и его жене, Людмиле Шерстюк. Но Олег почти никогда не звал ее по имени, предпочитая прозвище Шерстка. Ей тоже так больше нравилось. Она лежала на диване и смотрела документальный фильм о жизни в океанских глубинах. Увидев мужа, она выключила проигрыватель и спросила по-русски:

– Устал?

– Нет. – Он присел у нее в ногах. – Делать почти ничего не пришлось. Подстраховывал босса. Но он такого наговорил… Ты не смотрела?

– Не показывали, – ответила Шерстка. – Техники вырубили внешнюю антенну.

– А, понятно. Наверное, из-за подключения передающих систем. Через реликт ведь ни фига не проходит. Короче. Ты не поверишь, но Таидо объявил войну всему миру. Не войну даже, а просто оповестил всех, что класть на них хотел после ночного нападения на небоскреб. Чуть ли ни врагами объявил США.

– Это мило! – Шерстка улыбнулась и опустила ноги с дивана. – Если старик задирается, значит, взвесил все шансы.

– Так у него все козыри на руках. Дирижабль не сбить, не вскрыть. Нью-йоркскому офису все равно конец, он пойдет под снос. Про источник реликта никто не знает. Завод Шнайдеру вернут, никуда не денутся. А если не вернут, Хокудо просто вышибет оттуда всех. Они его разозлили, а делать этого не следовало. Ну и все. Осталось выставить вокруг источника непробиваемую оборону, например, десяток танков с напылением из реликта, и оснастить рельсовыми пушками. Всем врать, что на заводе реликт производят, а не добывают. Второй завод, кстати, надо посоветовать старику возвести на месте ранчо. И построить там офис «ХОКУДО». Заодно тоннель возьмем под контроль, и легче будет организовать производство рядом с источником. Потом делай, что хочешь. На этот переходный период безопасность обеспечит дирижабль. Старик все продумал, ты права. Я вот, только, за наших волнуюсь. Старик так жестко выкатил условия, что русские на них не пойдут. Скорее всего, просто откажутся от применения реликта, и в этом ничего страшного нет. Страшнее будет, если они попытаются, воспользовавшись ситуацией, отжать от глобальной кормушки Америку, или оспорить права «ХОКУДО». Очень не хотелось бы конфликта между стариком и нашими.

Шерстка хотела спросить, чью сторону в этом конфликте собирается занять Олег, но не стала. Во-первых, дружба с Таидо не гарантировала отсутствие прослушивающей аппаратуры в каюте. И разговоры на русском не помогут, его знает даже Ичин. Во-вторых, она приблизительно знала ответ. Не в деталях, но основную концепцию точно. Олег не станет предавать Хокудо, но, если прижмет, встанет на сторону русских. А до принятия крайних решений, постарается уладить конфликт. Беда в том, что тут не обойтись одними иллюзиями. Впрочем, был фактор, хорошо понятный Шерстке, но, возможно, ускользающий от самого Шерстюка.

– Старик не станет с нашими конфликтовать, – уверенно заявила Шерстка. – До войны точно не дойдет. Знаешь, почему?

– Предполагаю.

– Он тебя уважает, да. Хоть ты и гоядзин. Он может отказать России в предоставлении технологий, если они не пойдут на его условия, но ничего серьезнее не будет. Понимаешь, наши не смогут повлиять на Хокудо силой. Против реликта не попрешь. А Хокудо, отдавая отчет в собственных возможностях, и отдавая дань уважения тебе, не попрет против русских. Получится паритет. Что он еще говорил?

Шерстюк пересказал жене основные тезисы с конференции.

– Про войны мне понравилось, – призналась Шерстка. – Если он все войны на земле прекратит, от этого мир точно выиграет. И про раздачу денег из оборонных бюджетов нуждающимся. Здоровый популизм, я бы сказала. При всей жесткости подхода, он сегодня приобрел по всему миру огромное число поклонников. Бунтари многим нравятся. А тут Робин Гуд и Гай Фокс в одном флаконе. Думаю, на него теперь многие будут взирать с почтением. Особенно за пределами США.

– Все же тревожно мне, – признался Шерстюк. – Драки не хочется. За столько лет спокойной безбедной жизни я как-то отвык от былого бесстрашия. Помнишь, что мы с тобой вытворяли? А как ты мужика галстуком чуть не придушила, когда меня спасала? Не уверен, что сейчас смог бы так же ринуться в бой.

– Почему? – искренне удивилась Шерстка.

– Ну… Страшно все рушить, ломать.

– Вряд ли. С твоими способностями мы с голоду не умрем, и без крыши над головой не останемся. Это чушь. На самом деле ты ощутил дыхание страха смерти.

– Загнула. – Шерстюк попытался отшутиться.

– Нет. Знаешь, что я думаю об этом страхе?

– Поделись, – все еще шутливым тоном предложил Шерстюк.

– Само по себе предательство из страха смерти – ужасный и позорный грех. Это и так понятно. Чуть менее понятно, что дезертирство и предательство, кроме того, еще самая большая глупость, какую только можно придумать. Они, эти выродки, предатели, часто пытаются оправдаться, мол, страшно было, убить могли. А в обычной жизни, что, не могут убить?

– Ну… – с сомнением протянул Шерстюк. – Знаешь, речь идет, все же, об очень разной степени вероятности. Одно дело – исчезающее малая вероятность попасть под машину, другая – ломиться в атаку на пулеметы.

– Это так только кажется, – уверенно заявила Шерстка. – Помнишь, как говорил Воланд у Булгакова? Фишка, типа, не в том, что человек смертен, а в том, что он внезапно смертен. И нет вообще никакой разницы, пуля тебя в какой-то момент сразит, или аневризма. Ты говоришь о меньшей вероятности. Но это математическая чушь. Вероятность можно рассматривать только в применении к статистической выборке, к некому большому числу людей. Но давай возьмем одного человека, вне статистической выборки. Вот, у нас есть один мужчина, и он идет в атаку на пулеметы. Он либо выживет, либо погибнет. Все. Два варианта. А значит его, личные, не статистические, шансы выжить – один к одному.

– Кхе… – Шерстюк не нашел контраргументов. – Если так рассматривать, то да.

– И в обычной жизни так же. В любой момент времени ты можешь умереть от удара ножом в подворотне, от аневризмы, рака, инсульта, инфаркта, тебя может сбить машина, когда ты идешь в магазин за хлебом, или тебя может убить током неисправный холодильник. Не важно. Шанс погибнуть для одного человека, вне статистической выборки, всегда один к одному. Что в атаке на пулеметы, что в быту.

– Мне не нравится твой метод подсчета. Он какой-то антинаучный, – признался Шерстюк.

– Ладно. Тебе статистика больше нравится? Ну, хорошо. Давай обратимся к статистике. Каждый год на дорогах мира погибает около миллиона человек. В автокатастрофах. Теперь возьмем военные конфликты. Одним из самых напряженных был 2015-й год. Война в Сирии, на Украине, ДАИШ, тлеющие конфликты в Ираке и Афганистане, и все это одновременно. Плюс постоянные мелкие стычки в Африке. Как думаешь, сколько человек погибло в военных конфликтах за 2015-й год?

– Откуда мне знать?

– А как думаешь? – она подошла к компьютеру и набрала поисковый запрос. – Мне самой интересно, но я предполагаю, что около ста тысяч человек.

– Нет. Чушь. Не может в войнах гибнуть меньше, чем на дорогах. Ты или одну цифру передернуть пытаешься, либо другую.

– Ни фига я не передергиваю. – Она прочла несколько строчек на мониторе, и вернулась на диван. – В автокатастрофах по всему миру гибнет даже больше миллиона человек. Последние данные, которые я видела, миллион и двести тысяч.

– Страшная цифра. – Шерстюк поежился.

– Вот-вот. А в военных конфликтах по всему миру в 2015-м году погибло сто шестьдесят семь тысяч человек. Это, считая и военных, и мирных жителей, и уничтоженных террористов. Всех вместе. Во всех конфликтах. Это я прочла в докладе Международного института стратегических исследований. Каждый третий погиб в Сирии. И что получается? Если считать твоими любимыми статистическими методами, то вероятность погибнуть на войне на порядок меньше, чем вероятность погибнуть в автокатастрофе. Понимаешь, почему я дезертирство и предательство считаю не только грехом, но и глупостью?

– Ну…

– Без всякого «ну»! Вот смотри. Есть у нас предатель или дезертир. Он испугался смерти от пули, сбежал, запятнал свое имя позором, выжил, как крыса, а через три дня попал под трамвай. И в чем смысл?

– Ну, он же не знал, что попадет под трамвай. Надеялся.

– А кто тебе мешает надеяться выжить под градом пуль? Многие прошли страшные войны, и выжили. Совершать предательство, боясь за свою шкуру, это великая глупость. Спасешь шкуру, а через несколько дней бац, и пипец. И сдохнешь крысой, а не героем. Или инсульт, или аневризма, или автокатастрофа, или тромб оторвется. Про некоторых смельчаков говорят, мол, ему терять нечего. Чушь! Любому терять нечего! Кто угодно может погибнуть в любой момент. А потому позориться, дрожа над собственной шкурой – идиотизм.

– Слушай, у меня такое ощущение, что ты на меня пытаешься примерить маску предателя. А я просто сказал, что не хочу драки.

– Я тоже не хочу, – призналась Шерстка, и вдруг перешла на совершенно вульгарный жаргон: – Но я хочу просечь, что если покатит замута, ты не сдриснешь, как хлыщ, а впишешься по-пацански в нужную тему.

Шерстюк сообразил, что последнюю фразу она намеренно произнесла на жестком жаргоне, чтобы затруднить перевод в случае прослушки. Ичин хорошо знал русский, но не настолько.

– Не хер меня за херню держать, – обиженно ответил он в том же стиле. – Ладно, надо пока это выкинуть из головы. Мы над облаками, а над облаками, как говорит старик, дождей не бывает. Проблемы надо решать по мере их возникновения. Сейчас, к примеру, меня больше волнует, чем набить желудок, чем судьбы мира. Ты не завтракала?

– Нет, тебя ждала. К тому же, в связи с конференцией, на сегодня поменяли корабельный регламент. Я еще не узнавала, когда будут кормить.

– Ясно. – Шерстюк поднялся с дивана и клацнул клавишей стоящего на столе компьютера.

На мониторе показался виджет с ходовыми данными дирижабля: курс, высота, скорость, температура забортного воздуха. Шерстюк пробежал пальцами по клавиатуре и зашел на внутренний сайт, где можно было посмотреть распорядок дня.

– Через полчаса приглашают в кают-компанию! – Он с довольным видом потер руки.

– Давай тогда пройдемся, – предложила Шерстка. – Постоим на смотровой, в окно попялимся. Засиделась я что-то.

– Может, тогда лучше в спортзал? – Шерстюк глянул на жену.

– Ага. Перед завтраком. Нет, спасибо. Какая погода на земле?

– Говорю же, тучи. Со смотровой ничего интересного не увидишь.

– А я люблю глазеть на облака сверху, – призналась Шерстка. – В этом есть изрядная доля волшебства и романтики.

Она переоделась в платье, подходящее для завтрака, и они покинули каюту.

А в это время под облаками, в Нью-Йорке начался дождь. Вроде бы вода с неба, но работу пожарникам и спасателям на завалах осадки не облегчали. Осевшая пыль превратилась в липкую грязь, вперемешку с сажей и копотью, а потому спасатели, среди дыма и очагов возгораний, быстро стали похожи на черных чертей, суетящихся в пекле. Командир одного из расчетов начал командовать разгрузкой гидравлической техники для разбора завалов, когда его вызвали по штабному каналу.

– Да, на связи! – ответил он.

– Работы в вашем секторе прекратить! – приказал диспетчер. – Вам надлежит прекратить разгрузку техники, переместить ее в четвертый сектор, и разгрузить там.

– Погодите! Но тут тоже люди могут быть под завалами!

– Вы собираетесь обсуждать приказы?

– Мне будет проще действовать, если я буду понимать их смысл!

– Смысл в приказе сенатора Петерсона, – пояснил диспетчер. – Приоритетным является разбор завалов у западного входа в небоскреб.

– То есть, в эпицентре взрыва? Туда же хрен подберешься сейчас! Не лучше ли постепенно разбирать?

– Там, под завалами, находятся стратегически важные объекты, – ответил диспетчер. – Это экзоскелеты из реликта. Их необходимо добыть из-под завалов как можно скорее. Иначе нам всем придется не пожары тушить, а собственные задницы. Так понятно?

– Да! Выполняю!

Командир не преувеличивал. Пробраться в указанный сектор, действительно, было непростой задачей. Именно там, после взрыва, плохо рассчитанного саперами Бена Гана, начали рушиться первые небоскребы. Это был эпицентр, и слой обломков там был самым толстым. Вокруг разрушения так же были значительными, что сильно затрудняло подвод необходимой техники. Кроме того, из-за многочисленных повреждений газопровода, в полостях под завалами могла скопиться опасная газово-воздушная смесь. Подача газа в поврежденные участки, конечно, сразу была прекращена, но и того объема, что уже находился в трубах, достаточно было для принятия повышенных мер безопасности. Участок сложный, и туда диспетчер направил самые подготовленные расчеты под руководством самых опытных командиров.

В создавшихся условиях, глубоко под слоями бетонного крошева, в ядовитой атмосфере воздушно-газовой смеси, в темноте, заполненной дымом и пылью, казалось, не смогла бы выжить даже крыса. Но, тем ни менее, Роберт Даллас, командир отделения снайперов группы штурмового прикрытия, открыл глаза и закашлялся. Он еще не понимал, где находится, почему не чувствует ног, откуда пробивается сквозь дым и пыль лезвие мощного белого света.

Мозг работал как поврежденный магнитофон, на котором пытаются перемотать пленку. Сначала вспомнилось, как по приказу Бена Гана командир Даллас распределил своих бойцов по огневым точкам, а сам занял ключевую снайперскую позицию напротив центрального входа в небоскреб «ХОКУДО», на двадцатом этаже соседнего здания. Взрывать окно не пришлось, оно открывалось, что позволяло сохранить незаметность огневой точки. Даллас, осторожно передвигаясь в темноте, обследовал офисное помещение на предмет возможных сюрпризов, но ничего опасного не нашел. Кроме основных несущих стен помещение было разбито на отсеки множеством перегородок из гипсокартона, и имело всего два входа. Оконные стекла толстые – не любой пулей прошьешь. Хорошее место. Правильное. Заперев одну дверь изнутри, а другую, для гарантии, задвинув столом и шкафчиком, Даллас притащил коврик, и постелил его возле приоткрытого окна. С таким комфортом не часто удавалось устроиться. Он лег у оконного проема, и принялся готовить винтовку, не без удовольствия ощущая, как пахнущий морем ветер обдувает лицо. С двадцатого этажа, через широкую улицу, вход в небоскреб «ХОКУДО» просматривался великолепно. Через высокоапертнурный прицел можно было, как на ладони, разглядеть две шагающие бронемашины, патрулирующие подступы к транспортным шлюзам. Выглядели они жутковато, разрезая пространство лучами мощных прожекторов. Но Бен Ган, хитрюга, уже приготовил им ловушку.