Текст книги "Над облаками дождей не бывает"

– Сенатор Маклин на связи, – молодой Макамота показал на красный индикатор внешнего вызова.

– Небоскреб слушает! – произнес Ичин, придвинув к себе микрофон на гибком кронштейне.

– Наконец-то прислали кого-то повзрослее, – удовлетворенно ответил Маклин. – Представьтесь.

– Уполномоченный представитель по связям с охреневшими от безнаказанности сенаторами, – с нескрываемой иронией произнес Ичин.

– Понятно. У вас там, похоже, анархия.

Ичин отпустил мерцающую клавишу микрофона и приказал Кампэи:

– Готовь рельсовые пушки и трофейные гранатометы. Будем мочить стервятников.

– Есть! – с горящими глазами ответил тот.

Ичин снова нажал клавишу.

– Я думаю, система субординации является внутренней политикой компании, и вас не касается, – уже серьезнее сказал он. – Если у вас есть какие-то предложения, мы вас внимательно выслушаем.

– Предложение одно. Вы сдаетесь и остаетесь в живых. Затем передаете все реликтовые технологии…

– Простите, сенатор, – перебил его Ичин на полуслове. – Этот вариант нами даже не рассматривается. Мы можем поделиться, но на наших условиях.

– Это исключено. Вы не понимаете. Сенатской комиссией принято решение о полном уничтожении небоскреба силами авиации. До фундамента. Потом мы разберем завалы и восстановим технологию получения реликта.

– А если не восстановите?

– Плевать. Пусть ее лучше не будет ни у кого, чем она будет у кого-то, кроме нас.

– Жесткая позиция! – Ичин усмехнулся.

Загорелся индикатор внутренней связи. Ичин бесцеремонно отключил сенатора.

– Рельсовые пушки и реактивная артиллерия готовы! – доложил Кампэи.

– Тогда по усмотрению огонь по пролетающим истребителям.

– Есть!

Получив приказ, Кампэи не стал медлить. Он лично уложил гайку М10 на полозья кустарного рельсотрона, и взял в руку провод от реликтора, со специальной ограничительной перемычкой. Она служила для того, чтобы уберечь основные кабели от перегорания, так как имела сечение в три раза тоньше. Остальные «артиллеристы», из числа штурмовиков, повторили его действия.

– Бить прямой наводкой, целиться по ходу полозьев, – велел Кампэи.

Еще вчера ему и в голову не могло прийти, что он будет командовать обороной небоскреба, пусть даже и на небольшом участке.

– Упреждение для начала на четверть корпуса. Потом пристреляемся.

– Вряд ли нам дадут это сделать, – пробормотал один из стрелков.

– Отставить разговоры! – не без удовольствия рявкнул на него Кампэи.

Наконец, звено истребителей появилось в зоне видимости. Парень повернул турель, выцеливая дальнюю от небоскреба машину, и коснулся проводом одного из полозьев. Шарахнуло сильно. Предохранительная перемычка перегорела меньше, чем за секунду, выдав колоссальную порцию тока, и раскидав вокруг яркие брызги расплавленного металла. Вот только ожидаемый эффект не проявился никак. Вместо того, чтобы швырнуть гайку на огромной скорости вперед, сила Лоренца, разнесла плохо закрепленные полозья в разные стороны с такой мощью, что они свистнули в воздухе. Благо, никого не зацепили.

– Отставить! – успел приказать Кампэи.

Стрелки опустили провода. Гайка прокатилась по бетону до выбитого окна и вывалилась наружу.

Связавшись с Ичином, Кампэи доложил о провале затеи с рельсовыми пушками.

– На коленке их не сделать, – понял Ичин. – Сколько у нас гранатометов?

– С десяток. Но из них, боюсь, сложно будет попасть в самолет.

– Тогда язык мой станет мечом моим! – весело ответил Ичин.

Он снова переключился на внешнюю связь и вызвал сенатора.

– Передумали? – спросил тот.

– Я связался с Таидо Хокудо, – соврал Ичин, не моргнув глазом. – Он приказал принять ваши предложения.

– Сдаетесь? – уточнил Маклин.

– Сдаемся! – подтвердил Ичин.

– Тогда пусть Таидо Хокудо первым спустится вниз. Без всякой охраны, но с документами по технологии получения реликта. До этого момента самолеты будут держать небоскреб под прицелом.

«Какие же они дебилы», – подумал Ичин.

– На сбор документов нам нужно пятнадцать минут, сообщил он вслух.

– Принимается.

Ичин переключил интерком, вызвал господина Хокудо и сообщил, каким образом решил потянуть время.

– Уже не имеет значения. Дирижабль над Гудзоном. Мистер Шерстюк на борту, сейчас начнется представление. Выдели ему спецканал и сообщи данные.

Ичин включил еще один передатчик, и продиктовал для Хокудо частоту и параметры шифрования.

– Ичин, здесь Шерстюк! – раздалось в динамике по-английски. – Вам помощь там не нужна?

– Мы почти справились, но не помешает! – весело ответил Ичин. Потом добавил, уже серьезнее: – Никогда не думал, что буду рад услышать английскую речь.

– Я могу и по-русски. – Шерстюк перешел на родной язык. – Ты же его знаешь неплохо.

– В достаточной мере, друг! – ответил Ичин по-русски. – Как собираешься действовать?

– По-английски, пожалуйста! – вклинился в разговор Хокудо. – Я не понимаю вас ни хрена.

– Простите! Это мы от радости встречи.

– Потом нарадуетесь, – резонно заметил глава корпорации. – Сначала надо делами заняться. Мистер Шерстюк, у вас артиллерия в готовности?

– В абсолютной. Но можно ведь и не стрелять. Я без труда наведу любую иллюзию…

– Нет, – перебил его Хокудо. – В данном случае стрелять необходимо. Спускайтесь ниже облаков и валите самолеты. Дабы урок запомнили, вне рамок иллюзий.

– Понял, – ответил Шерстюк. – Так даже приятнее. На снарядах писать «за Хиросиму»?

– За Хиросиму этого мало, – пробурчал господин Хокудо. – Огонь по готовности, мистер Шерстюк!

Глава 7

В которой новые силы под командованием Шерстюка разносят противника на голову, а в концепции брони из реликта образуется опасная брешь.

Когда дирижабль медленно опустился ниже туч, выглядело это очень эффектно. Похожая на кита громада длиной четыреста метров, медленно проявилась в небе над Манхэттеном. Из-за нанесенного на обшивку реликта, махина имела свинцово серый цвет, и почти не выделялась на фоне хмурого неба. Турбины, некогда призванные обеспечить воздушному судну ход, по настоянию Кроссмана были заменены мощными электромоторами, получающими питание от двух независимых бортовых реликторов. Это обеспечивало обновленному дирижаблю не только неограниченную дальность хода, но и почти полную бесшумность – лишь лопасти винтов шелестели, рассекая воздух. С земли огромное воздушное судно, неподвижно замершее к западу от небоскреба на уровне пятидесятого этажа, выглядело как зыбкий мираж, но, в то же время, мало кто из наблюдавших усомнился в его реальности. Только летчики недоуменно переговаривались в эфире, не зная чему верить – глазам, или радарам, на которых дирижабль вообще никак не отображался, словно его и не было. Радиолучи, улетавшие с высокочастотных антенн в пространство, полностью поглощались слоем реликта, поэтому приемные модули не могли поймать отраженный сигнал, и не давали на экранах никаких меток. Та же беда происходила с системами оружейного наведения. Лишь лазерные инфракрасные дальномеры реагировали на присутствие дирижабля, так как попадали в узкий спектр частичного отражения, свойственный измененному реликту.

Опытные пилоты истребителей понимали, что дирижабль может сильно изменить тактическую обстановку, если оснащен хоть каким-то оружием, поэтому сразу обозначили его, как приоритетную цель, и запросили разрешение на уничтожение.

Получив положительный ответ, они тут же перестроились в боевой порядок, и зашли на атакующий курс. Но ракеты, которыми были оснащены истребители, имели систему теплового наведения, которая бы отлично сработала по турбинам, но не способна была навестись на электродвигатели, охлаждаемыми первородным реликтом до температуры абсолютного нуля. Летчики сделали три захода, но захвата цели не происходило. Пришлось применить авиационные пушки, но и от них току не оказалось никакого – тонкое покрытие из реликта полностью поглощало кинетическую энергию мощных снарядов, не давая им пробить обшивку. Вниз сыпались только блинчики расплющенных тридцатимиллиметровых снарядов.

В следующую секунду, в ответ на пальбу самолетов, с канонирской палубы дирижабля ударили отлаженные, испытанные и пристрелянные на просторах Антарктиды рельсотроны. Четыре стограммовых шаровидных снаряда почти одновременно вылетели из орудийных портов на скорости пятнадцать километров в секунду. Компьютерной артиллеристской системе, при имеющихся углах обстрела, даже не пришлось брать упреждения, настолько молниеносно снаряды достигали цели. Их скорость была так высока, что они издавали истошный вой, докрасна раскалялись от трения о воздух, а при соударении с обшивкой самолетов высвобождали столько энергии, что частично превращались в чистую плазму, разрываясь, подобно шаровым молниям. Со стороны это выглядело, как стрельба лазерами в голливудских блокбастерах – четыре оранжевых спицы с коротким ревом расчертили пространство, оставив в воздухе медленно остывающие тоннели ионизированного воздуха. Через миг на месте самолетов остались только висящие облачка дыма, как от разрыва зенитных снарядов времен Второй Мировой войны.

Глядя на телевизионный экран у себя в офисе, сенатор Маклин не верил своим глазам. Зрелище чем-то напоминало кадры из фильма «День независимости» – десятки самолетов заходили на боевые курсы, стреляли из пушек, выпускали ракеты разных систем и калибров, все это со всех сторон летело к неподвижно висящему в небе кораблю, оставляя дымные следы, безупречно в него попадало, но не причиняло никакого вреда. Хуже того, редкие выстрелы рельсотронов с канонирской палубы всегда достигали цели, в клочья разнося самолеты гулкими плазменными взрывами с фиолетовыми вспышками. И все это снимали камеры десятков телеканалов, передавая в прямой эфир. Подобного мир не видел даже одиннадцатого сентября две тысячи первого года.

Маклин понимал, что не смотря на потери, не смотря на пугающую неуязвимость противника, необходимо выиграть эту битву. Любой ценой. Ибо, в противном случае, в хаос погрузится не страна, не власть, а сама система ценностей, десятилетия стоявшая на обмане, и простоявшая бы на нем еще полсотни лет, если бы одна японская корпорация не вскрыла бы ее подноготную. Причем, только благодаря изобретению, которое должно принадлежать исключительно доминирующей мировой державе. А тут – Япония. Плевок на карте. Маклин сжал кулаки, едва справляясь с обуявшим его гневом.

Он подошел к столу и решительно снял трубку телефона, предназначенного для прямой связи с президентом. Ярость клокотала в душе Маклина, а решимость переполняла до краев. Он был уверен в своей правоте, и хотел убедить главу государства не останавливаться ни при каких обстоятельствах. Ни при каких, даже если для победы придется весь Манхэттен сровнять с землей тактическими ядерными фугасами.

Но донести до уха трубку он не успел. Сердце, разогнанное эмоциями, не выдержало. Маклин захрипел, свернул со стола телефон, и повалился навзничь с инфарктом, ударившись об пол основанием черепа. Оператор на линии моментально сообразила, что случилась беда, вызвала бригаду реанимации, но было поздно. Сенатор Маклин испустил дух, захлебнувшись собственными рвотными массами и кровавой пеной.

Как только об этом стало известно сенатской комиссии, инициативу перехватил сенатор Петерсон со своими сторонниками, и все атакующие силы были отведены на безопасное расстояние. Наступило время переговоров. Но у Таидо Хокудо были другие планы на этот счет. Для него, наоборот, время переговоров закончилось. Оно было вчера, когда на презентации реликтовых технологий он предложил обеспечить ими весь мир. Но Америке этого показалось мало. Она не хотела получать, что могли получить другие, ей нужен был эксклюзив, полный и безоговорочный. Причем, ради его обретения, они готовы были, не моргнув глазом, уничтожить законного правообладателя.

– Так у них получилось с Ливией, – прошептал Хокудо. – Но я, к их сожалению, не Ливия.

Пользуясь затишьем и предложением мирных переговоров, Хокудо объявил тотальную передислокацию, приказав всем без исключения покинуть небоскреб и перебраться на борт дирижабля. При этом вся структура корпорации была временно разделена на эвакуационные сектора, возглавляемые командирами, которые несли ответственность за перемещение ценностей и важных документов. Ичин, разумеется, был назначен главным по эвакуации оставшегося оружия, дорогостоящего охранного оборудования, и по дезактивации систем, которые было решено оставить.

Работа кипела вовсю, Ичин, облаченный в покрытую реликтом броню, но без шлема, лично командовал эвакуационными группами, перемещаясь вместе с Кампэи с этажа на этаж. Когда большая часть людей и грузов была поднята на дирижабль, Ичин спросил у Кампэи в лифте:

– Что там было?

– В кабинете Хокудо?

– Да. Я решил, что ты выкрикнул по рации, заметив ракету с ядерной боеголовкой. Но сейчас сомневаюсь. Что там рвануло?

– Понятия не имею, – признался Кампэи. – Я видел нечто странное, что даже описать сложно. Но, сразу после взрыва, я изъял из пульта текущий модуль памяти. Вот он.

Кампэи достал из кармана пластину высокоскоростной твердотельной памяти.

– Какой же ты умница! – похвалил Ичин. – Я лично расскажу отцу о твоих заслугах. Только мониторы все уже перетащили на дирижабль. Ладно. Там глянем. Но ты хоть приблизительно объясни, а то я умру от любопытства.

– Мне кажется… – Выходя из лифта, Кампэи перешел на шепот. – Мне кажется, что взорвался реликт, которым были покрыты доспехи десантников.

Ичин крякнул от неожиданности и произнес:

– Быть не может. Он же инертный абсолютно.

– Ну… – Кампэи пожал плечами. – Электричество же реликторы выдают. Значит, не такое уж инертное это вещество.

– Охренеть. Об этом надо как можно скорее доложить Хокудо-сан. У нас уже все стратегически важные штуковины либо покрыты реликтом, либо работают от реликторов. Если ты прав, то вся наша мощь под угрозой. Надо срочно выяснить, при каких условиях реликт взрывается с такой силой.

– Ну…

– Есть догадки? – покосился на парня Ичин.

– Там что-то лежало в столе. В столе у Хокудо-сан. Когда десантники вошли в кабинет, сначала отреагировал стол. Из него дым пошел, он вспыхнул и развалился. А доспехи раскалились докрасна, убивая десантников. Слой реликта продолжал раскаляться, и когда достиг белого свечения, произошел взрыв.

– Ни хрена себе… Об этом надо немедленно сообщить!

Вызвав главу корпорации, Ичин сразу обрисовал суть вопроса и попросил аудиенции. Тот согласился немедленно, и собрал в кают-компании дирижабля тех, кто должен был принять участие в обсуждении. Впрочем, столь важная информация сразу была обозначена как предельно секретная, а потому народу собралось всего ничего – Олег Шерстюк, Кроссман, Ичин, Кампэи и сам Хокудо. Шнайдера бы, конечно, тоже пригласили, но он сам вызвался остаться на ранчо, охранять и без того наглухо закрытый броней из реликта тоннель, ведущий к источнику. Под его начало Хокудо выделил десяток бойцов, одетых как батраки, но с мелкоячеистыми кольчугами из пластиковых колец, покрытых реликтом. Легкую и гибкую броню скрывали драные рубашки «добрых фермеров». Но на самом деле никто уже за судьбу источника не переживал. Переоснащенная антигравитационная платформа, замаскированная под дирижабль, покрытый реликтом, оказалась столь значимым аргументов в решении патентных вопросов, что пока ей нечего было противопоставить. С ее помощью можно было отбить любую атаку на источник, даже если тот обнаружат.

В первую очередь Ичин предложил сесть за стол, и посмотреть видео, снятое камерами наблюдения в кабинете главы корпорации. Пока Кампэи возился с оборудованием монитора, Ичин, заняв кресло рядом с Хокудо, пояснил, каким образом, по вине его безрассудного приказа, доспехи, покрытые реликтом, оказались в распоряжении десантников. Наконец, Кампэи включил запись. На ней было видно, как шесть бойцов с оружием пробрались в кабинет, и медленно двинулись к окну. И вдруг, стоящий в конце кабинета стол словно ожил. Он затрясся, заскользил по полу от вибрации, озадачив десантников. Затем из ящика стола повалил дым, а доспехи начали раскаляться. Уже через секунду бойцы Бена Гана рухнули на пол, перекатываясь и дергая конечностями. На ворсистом полимерном покрытии от них оставались оплавленные проплешины. Стол вспыхнул, доспехи раскалились докрасна, причем было отчетливо видно, что быстрее этот процесс происходит на трупах, упавших ближе к столу. Затем стол развалился, а в воздухе на его месте что-то сверкнуло.

– Стоп! – приказал Хокудо.

Кампэи поставил запись на паузу. Господин Хокудо поднялся из-за стола, сделал шаг к монитору, и присмотрелся. В воздухе была отчетливо видна свободно висящая над обломками стола капля расплавленного металла.

– Ложка! – уверенно заявил Хокудо.

– Ни хрена себе! – произнес Кроссман. – Простите за мой французский.

– Дальше крути покадрово! – велел Хокудо.

Картинки начали сменять друг друга каждую секунду. Капля металла на глазах изумленных зрителей превратилась в подобие амебы, выпустив шесть ложноножек в сторону дымящихся под доспехами тел. И чем больше вытягивались тонкие щупальца, тем сильнее раскалялись доспехи, а затем, всего в одном кадре, проявилась полная засветка, после чего камера перестала работать.

– Ложка. – Снова произнес Хокудо. – Их убила ложка, добытая Ганнибалом Мэтью и Уолтером Хантом. Ложка, найденная на месте аномалии в Китае.

– Летающая, – добавил Шерстюк. – Точно как привод, который я нарисовал, глядя на переплетения струн в своем воображении.

– И в стишке Черной Шляпы говорилось о чем-то, видимом только одному человеку, – напомнил Ичин. – Очень много совпадений.

– Больше, чем хотелось бы, – ответил Хокудо. – Чтобы приманить аномалию, Мэтью велел натянуть тросы и веревки в форме Шри-Янтры, которую рисовал мистер Шерстюк.

– Я человек посторонний, – подал голос Кроссман. – И не понимаю половины, сказанного вами. Но я ученый, я больше всех работал с реликтом, и если вы меня посвятите в подробности, наверняка смогу вам помочь.

Хокудо вздохнул, но возражать не стал. Он понимал, что на данном этапе от Кроссмана зависит доведение до ума реликтовых технологий, а потому с ним придется считаться. Кроме того, оттеснить изобретателя от его изобретения было бы бесчестным, а честь для любого из клана Хокудо не была пустым звуком, хотя это понятие и не могло относиться к гоядзинам. Шерстюк, формально, тоже гоядзин, но это не помешало ему и его жене стать, без преувеличения, полноправными членами клана Хокудо. Собравшись с мыслями, глава корпорации рассказал историю встречи с Шерстюком, о подробностях его озарения (события подробно изложены в романе «Побочный эффект»), затем обозначил роль незнакомца по прозвищу Черная Шляпа, а от него перешел к рассказу о Ганнибале Мэтью и Уолторе Ханте (события подробно изложены в романе «Теория струн»).

– Теперь понятно, почему вы не хотите поставлять реликт именно в Африку, – произнес Кроссман. – Но и без того картина складывается более чем интересная.

Он положил ладони на стол и обвел всех взглядом.

– Есть соображения? – спросил Хокудо, сообразив, что Кроссман не начал излагать свою версию сразу, чтобы дать возможность выпроводить всех, кому лишнего знать не надо. – Говорите, тут все имеют должный уровень доступа.

– Хорошо. – Кроссман откинулся на спинку кресла. – Как ни странно, но для начала я предложу вывести за скобки главное, что всех интересует, то есть, сам реликт. А поговорить об этих самых, упомянутых вами, струнах. Обратите внимание, в том или ином виде они присутствуют всюду, где наблюдается… Давайте назовем это научным термином, к примеру, коррекцией реальности.

– Коррекция относительно чего? – уточнил Хокудо.

– Хороший вопрос! – Кроссман улыбнулся. – Вы знаете, что такое кривая Гаусса?

– Приблизительно.

– Детально и не надо. Просто следует понимать, что существует некий естественный ход вещей. Математически его можно выразить как цепь событий, имеющих наибольшую вероятность в конкретных условиях. Например, камень, будучи брошенным на поверхности Земли, с огромной степенью вероятности опишет параболу и упадет обратно на землю.

– Со стопроцентной долей вероятности, – поправил Хокудо.

– Нет! – возразил Кроссман. – Нет событий невероятных, есть события лишь с очень малой долей вероятности. То есть, стопроцентной вероятности ни у чего быть не может. К примеру, камень можно швырнуть с такой силой, что он выйдет на орбиту, и на Землю не упадет. Но с большей долей вероятности упадет. Так вот, кривая Гаусса описывает эти процессы с математической точки зрения. Чем ближе к оси кривой, тем больше вероятность события, чем дальше, тем меньше. Представьте трубочку, из которой на ровный пол сыплется песок. Внизу он образует конус, потому что вероятность падение песчинок в центр самая высокая, так как он непосредственно под трубкой. Чем дальше от центра, тем меньше вероятность падения песчинок.

– Понятно, – вежливо кивнул Хокудо. – А к нам это какое имеет отношение?

– Думаю, прямое. Итак, мы определились, что считать пресловутым естественным ходом вещей. Это ход событий в русле наибольшей вероятности. Так вот, когда я говорю о коррекции реальности, я говорю об отклонении хода вещей от этого наиболее вероятного русла.

– Вы считаете, такая непосредственная коррекция реальности возможна? – удивился Хокудо. – С научной точки зрения?

– Конечно возможна! – убежденно произнес Кроссман. – Что требуется, для отклонения события от линии наибольшей вероятности? Нужно приложить работу. К примеру, если в комнате дует сквозняк, песчинки с куда большей вероятностью будут падать дальше от трубки. И в этом нет никакой мистики. Прикладывая работу, мы вносим коррекцию в вероятностные системы.

– Но в нашем случае несколько иной вариант, – заметил Хокудо. – Сквозняк вполне материален, и он действует на вполне материальные песчинки. А в нашем случае воздействие происходит не на материальном уровне.

– С чего вы взяли? – с улыбкой спросил Кроссман.

– С того, что я лично был свидетелем фокусов Ганнибала Мэтью, – вставил слово Ичин. – Поверьте, ничего материального он не делал. Но при этом, как вы выразились, корректировал реальность так, что пыль столбом. В прямом смысле слова.

– Я понимаю ваше недоумение. – Кроссман кивнул. – Но дело в том, что нет никакой зацепки, что вообще считать материальным. Именно с научной точки зрения. К примеру, кирпич. Это вполне воспринимаемая нами материя. Но только в нашем масштабе восприятия. Масштаб очень важен, нельзя его скидывать со счетов. Если взять куда более узкий масштаб, сузить восприятие до атомов, все перестает быть таким, к чему мы привыкли. Например, массу квантовых частиц куда удобнее выражать через единицы энергии, чем в граммах. И это вполне оправданно, так как, на уровне атомов, масса легко превращается в энергию, и наоборот, а гравитация себя вообще никак не проявляет.

– Эйнштейновская формула, – подтвердил Шерстюк. – Энергия прямо пропорциональна массе.

– При ядерных реакциях, особенно это касается реакций синтеза или аннигиляции, переход массы в энергию очень заметен, – добавил Кроссман.

– Пусть так. Но ведь энергия тоже относится к материальному миру, – ответил Хокудо. – Если бы мистер Шерстюк формировал свои иллюзии на материальном уровне, от него бы исходили какие-то поля, лучи… Но мы проверяли, ничего такого нет.

– Чем вы мерили? – не скрывая иронии, поинтересовался Кроссман.

– Самыми современными приборами! – чуть оттопырив губу, заявил Хокудо.

– Хорошо. Ваши современные приборы способны уловить нейтрино? Или «темную материю», которую уже вовсю используют в расчетах? Или «темную энергию», которая, кстати, противодействует гравитации, а значит, привод мистера Шерстюка, возможно именно ее излучает. А то, что у вас нет приборов, способных замерить плотность потока «темной энергии», еще не значит, что ее не существует в материальном мире. В семнадцатом веке никто не был способен уловить радиоволны, но это же не значит, что их нет! Если бы в семнадцатом веке кто-то продемонстрировал работу кнопки, на расстоянии без видимого воздействия открывающую замок, все бы решили что это магия, оперирующая нематериальным воздействием. Но воздействие материально. Просто мы еще не научили наши приборы этот тип материи регистрировать.

– Можно научить? – Господин Хокудо сощурился.

– Видя цель, всегда можно ее достигнуть, – уклончиво ответил Кроссман. – Об этом говорит вся история технологического прогресса.

Хокудо задумался.

– Интересная мысль, – ответил он после паузы. – Ваши рассуждения, мистер Кроссман, заинтересовали меня. Возможно, мы, действительно, столкнулись с вполне материальными силами, которые просто недоступны для нашего восприятия и восприятия наших приборов. Примем эту версию, как рабочую.

– Хорошо. – Кроссман выразил благодарность кивком. – Вернемся к тому, что мы условились называть струнами. Мистер Шерстюк говорит, что после воздействия непонятной нам сущности начал видеть группы пересекающихся линий. При этом в восточной культуре существуют янтры – рисунки в виде пересекающихся линий, и этим рисункам приписываются некие «магические» возможности. Тоже в нашу копилку. Ганнибал Мэтью, судя по запискам, должен был увидеть то, чего не видят другие. Предположим, что те же пересекающиеся линии.

– Кроссман на верном пути! – поддержал его Шерстюк. – Когда я создаю иллюзии для других, в собственном воображении я вижу именно эти линии, струны, собранные в рисунок вроде янтры. Точнее даже не так. Погодите, я подберу слова. В общем, есть нечто вроде ткани. Огромного полотнища, состоящего из пересечения этих струн. Но когда я творю иллюзии, я сосредотачиваю внимание на небольшом участке этой ткани. Я его вижу как круг, заполненный пересекающимися линиями. Очень похоже на Шри-Янтру. Очень. И я понимаю, что эти линии означают.

– Означают? – заинтересовался Кроссман.

– Именно. Не сами линии означают, а именно порядок их расположения. В какой-то мере это можно сравнить с многомерным пространственным штрих-кодом…

– Это многое объясняет! – радостно воскликнул Кроссман. – Это очень, очень важный момент! Могу предположить, что при создании иллюзий вы мысленно смещаете эти линии, чтобы получить нужный эффект.

– Именно так… – Лицо Шерстюка выразило удивление. – Откуда вы узнали, мистер Кроссман?

– Это вполне логично и вполне научно, – ответил тот. – Вы воспринимаете информацию, поступающую к вам в материальном виде, но мы этот материальный вид еще не открыли. Я уверен в материальности процесса. Просто те «радиоволны», которые воспринимает мистер Шерстюк, мы еще не открыли. Я могу предположить, что информация о состоянии объектов реальности записана в структуре физического вакуума в волновом виде. После открытия реликта у меня нет ни малейшего сомнения в существовании физического вакуума. А многие ученые и до реликта были уверены в его материальности. Теперь представьте, есть некая ткань структуры физического вакуума, с волновыми возмущениями. Для аналогии можно представить рябь на воде пруда. Только вместо воды физический вакуум, или «темная материя», или вообще какая-то материя, о которой мы пока слыхом не слыхивали, и откроем ее лет через сто. А вместо ряби энергия, распространяющаяся волнами. На что это будет похоже?

– На пересекающиеся линии! – ответил Шерстюк.

– А откуда энергия? – решил уточнить Ичин.

– Да нет разницы. Допустим, от некого пространственного возмущения, которое физики привыкли называть Большим Взрывом. Что-то бабахнуло, и эта энергия гуляет волнами по пространству. Мы ее воспринимаем, и интерпретируем в объектно-материальную картину мира. Стоит приложить работу к этой «сетке», поменять расположение волн-струн, изменится и интерпретируемая нами реальность. Такой процесс происходит при чтении книги. Мы видим текст, информацию, а интерпретируем его в виде образов. Мы от мистера Шерстюка отличаемся тем, что «текста», линий, струн, не воспринимаем, а воспринимаем только зрительные, осязательные, обонятельные, слуховые и вестибулярные образы. Мы как бы смотрим фильм, снятый по сценарию, но не можем прочесть сам сценарий, написанный на недоступном нам языке. А мистер Шерстюк видит сам текст в виде струн. А раз видит, то, прикладывая некую непонятную нам пока энергию, он корректирует этот текст, подправляет, переписывает, создавая для отдельных наблюдателей мнимую реальность.

– Складно, – заметил Хокудо. – Принимаем, как рабочую версию. Но как это нам поможет понять из-за чего взорвался реликт?

– Он взорвался, когда солдаты в доспехах из реликта приблизились к ложке. Свойства этой ложки до того были изменены аномалией. А что есть сама аномалия? Это, скорее всего, некий природный процесс, производящий ту же работу, что и мистер Шерстюк.

– Аномалия вносит коррективы в информацию о реальности, записанную в виде струн? – уточнил Хокудо.

– Совершенно верно. То, что не должно летать, летает после подобной коррекции, что должно быть мягким, становится твердым, что было твердым, размягчается. И так далее. В общем, аномалия, а так же такие люди, как мистер Шерстюк или мистер Мэтью, вносят коррективы в информацию, воспринимаемую нами как свойства объектов. Соответственно, для нас, объективно, меняются и свойства самих объектов. Так вот! Как вы с самого начала заподозрили, мистер Хокудо, мы нашли реликт на месте аномалии. По всей видимости, аномалия изменила свойства самого пространства на месте источника, создав некую субстанцию, связывающие энергию наших, человеческих, масштабов, с масштабами физического вакуума на квантовом уровне. Отсюда все его свойства. Реликт поглощает энергию в нашем масштабе, а передает ее в масштаб планковских величин, распространяя по объему физического вакуума. А при определенных условиях, которые мы используем в реликторах, происходит наоборот, там энергия физического вакуума передается в наш масштаб. Причем, это ведь электричество, то есть, поток электронов, квантовых частиц. Что подтверждает мою теорию, так как энергия, передаваемая в наш масштаб, хранит на себе отпечаток квантового масштаба.

– Да, убедительно, – согласился Хокудо.

– И теперь смотрите. Аномалия вносит изменения в струнную ткань, что мы воспринимаем как коррекцию реальности. Значит, она прикладывает какую-то энергию к струнной ткани. И возьмем реликт, который направляет энергию из одного масштаба в другой. Что произойдет, если локализовать их в одном пространстве?

– Искажения, внесенные аномалией, внесут помехи в нормальную работу реликта по транспортировке энергии из масштаба в масштаб? – догадался Шерстюк.

– Именно! – Кроссман выразительно поднял указательный палец. – По аналогии представим ядерный реактор. Что он делает? Да то же самое, что реликт, только с куда меньшей эффективностью! Он превращает массу квантовых объектов, атомных ядер, в энергию, доступную для восприятия и использования в наших масштабах. По сути, он точно так же, как реликт, транспортирует энергию из квантового масштаба в наш. Просто с меньшей эффективностью и с побочным эффектом в виде радиации.